ПОЛИТИЧЕСКАЯ РЕФОРМА ГОРБАЧЕВА

ПОЛИТИЧЕСКАЯ РЕФОРМА ГОРБАЧЕВА

Анализируя деятельность Горбачева, нацеленную на реформирование политиче­ской системы СССР, Браун рассматривает три основные составляющие этой работы:

введение выборов с конкуренцией кандидатов, усилия по ограничению властных полномочий компартии, либерализацию в области национальных отношений. Во всех трех направлениях Горбачев шел на разрыв с принципами, на которых строи­лись политические отношения в доперестроечном СССР, однако, как справедливо подчеркивает Браун, если в области реформ институтов власти Горбачев выступил в качестве инициатора, преодолевая мощное сопротивление консервативных сил, то в области национальных отношений, он, напротив, скорее отвечал на возрастающий нажим снизу (с. 256). Вместо того чтобы принять эти идущие снизу импульсы как должное и действовать соответственно, Горбачев долгое время не мог совместить две цели — демократизацию режима и решение национального вопроса. Его ошибкой, в частности, был отказ рассматривать прибалтийские государства как особый случай, а попытка реформировать Советский Союз и подготовить новый союзный договор была сделана "слишком поздно" (с. 256).,

Весьма скептически оценивает Браун и деятельность Горбачева по ограничению властных полномочий партии в течение последних двух лет пребывания у власти. Отмечая его огромные усилия сначала по изменению состава партийного руководст­ва, а затем и системы номенклатурного правления как такового, Браун в то же время довольно резко критикует его за отказ пойти на раскол партии на XXVIII съезде (с. 207), а после избрания Президентом СССР — на введение "кабинетного правле­ния", располагающего всей полнотой государственной власти (с. 210). При этом Браун считает, и на мой взгляд вполне обоснованно, что решающее значение для всего последующего развития, в т.ч. в упомянутых направлениях, имели свобода слова и новый порядок выборов. Именно "конкурентные выборы, — пишет он, — знаменовали решающий разрыв с прошлым" (с. 179), а реформа в целом — переход от попыток реформирования системы к курсу на ее замену иной, принципиально новой системой, основанной на политическом плюрализме (с. 157). Браун подчерки­вает, в противоположность некоторым другим авторам, пишущим о перестройке и Горбачеве (особо выделяя позицию Р.Пайпса, утверждающего, будто Горбачев — всего лишь "порождение номенклатуры", человек, сохранивший верность "идеям коммунизма") (с. 315), что тот "с самого начала своей деятельности выступал за проведение экономических и политических реформ" (с. 155). В доказательство этого принципиального тезиса он приводит целый ряд фактов биографии Горбачева, не оставляющих сомнения в его изначальной нацеленности на реформы. Думается, что все, кто может припомнить хотя бы общий настрой, царивший после первых выступ­лений Горбачева в апреле 1985 г., а также возникшие ожидания, согласятся, что в этом вопросе скорее прав Браун, а не Пайпс.

Анализируя ход политической реформы, Браун особо выделяет решения XIX партийной конференции 1988 г., которые перевели политическую систему Советско­го Союза с реформационного на трансформационный путь развития (с. 175). Однако означало ли это, что Горбачев, как пишет Браун, пришел тогда к выводу о недоста­точности реформы существующей системы и о том, что она должна быть "коренным образом трансформирована" (с. 155)? Думается, что подобная констатация, сколь бы правдоподобной она ни казалась, все же упрощает ситуацию. Подробно рассказывая о попытках Горбачева обеспечить первым секретарям компартий республик, обко­мов и райкомов гарантию их избрания председателями новых советов, равно как и о других мерах подобного же рода, Браун справедливо заключает, что они были на­правлены на то, чтобы уменьшить сопротивление еще могущественного партаппара-та набиравшей обороты демократизации политической системы.

Но только ли тактическими соображениями диктовались эти действия? Мне пред­ставляется, что мотивы здесь были сложнее, и я убежден, что немалую роль, особенно 133

[а первых порах, играло стремление Горбачева направить процесс демократизации I такое русло, которое позволило бы сохранить "авангардную" роль КПСС в пере­троечных процессах. Сам факт, что вплоть до своего отстранения от власти Горбачев 1родолжал сохранять за собой пост генсека и не оставлял надежд на успешную 'перестройку" самой партии, говорит в пользу такой интерпретации. Иначе говоря,?став на путь "трансформации", Горбачев, судя по всему, сохранял иллюзии, что это де столько трансформация, сколько "реформация", не столько полная замена одной модели другой, сколько их конвергенция. Впрочем, Браун и не отрицает этого, заявляя, что Горбачев в принципе разделял идею конвергенции двух систем (с. 224). Однако конвергенция в понимании Горбачева и конвергенция, какой она начала осуществляться наделе, — вещи различные. По Брауну, в "эру Горбачева" конвер­генция в возрастающей степени становится политической реальностью, но не в том виде, как она рисовалась в теории, согласно которой сближение должно было идти с обеих сторон, а напротив, путем "одностороннего движения" — от советской системы в направлении западных либеральных и демократических норм, постепенно призна­ваемых в качестве превосходящих советские нормы. Развивая эту тему, Браун пи­шет, что Горбачев взял на вооружение тезис о ценностях и достижениях цивилиза­ции, с прогрессом которой он тесно связывал развитие социализма.

Представляется, однако, что, оставляя вначале за скобками капитализм как систему и вычленяя "нормативную" основу современного западного общества, а затем оперируя понятием "цивилизация", Браун вольно или невольно спрямляет ключевой момент в поисках Горбачева и его переходе с позиций реформирования системы к ее "преодолению". Ибо и признание Горбачевым идеи конвергенции двух систем, и его увлечение западной социал-демократией, и, наконец, его стремление увязать развитие социализма с развитием цивилизации еще не знаменовали "раз­рыва" с существующей системой. Если бы такой разрыв произошел, Горбачев ока­зался бы куда свободнее в своих действиях после выборов 1989 г., нежели это было в действительности. Можно с большой долей вероятности предположить, что в этом случае и его отношение к программе "500 дней", и его позиция в национальном вопросе, предпринятые им кадровые перемещения, а главное — его отношение к партии и своей роли в ней были бы иными, и он не совершил бы большого числа "промахов" и "ошибок", которые тщательнейшим образом регистрирует Браун.

Живо описав "зигзаги" Горбачева в 1990 — 1991 гг., Браун затем констатирует, что события тех лет опередили его: если с 1985 по 1989 г. он находился в авангарде политических перемен, то в 1990 — 1991 гг. оказался в арьергарде (с. 277). Почему так произошло? Браун отмечает, и я полностью согласен с ним, что реформаторские усилия Горбачева отнюдь не прекратились и с весны 1991 г. даже стали набирать новые обороты. Но их характер оказался принципиально иным, нежели направление реформ, начавшее тогда определять, по существу, новый тип развития.

Здесь следовало бы остановиться на предположении Брауна о том, что если бы Горбачев на XXVIII съезде КПСС в 1990 г. пошел на раскол партии, то, несмотря на сильный риск, получил бы реальный шанс стать лидером Демократической социали­стической партии (с. 207). В свете сказанного очень сомнительно, что и в подобном случае ему удалось бы удержать лидерство в процессе экономических и политиче­ских реформ. В 1989 — 1991 гг. общественно-политическое развитие страны стали определять не партийные структуры, а идейные и политические течения и возглав­лявшие их группировки. Чтобы продолжать идти в ногу со временем, Горбачеву нужно было уже не реформировать КПСС, а порвать с ней, на что, судя по всему, он оказался органически неспособен. И не из-за недостатка политической воли и сме­лости, которых, как показывает Браун, у него было в избытке, а в силу того самого реформаторского, а не революционного кредо, которое он усвоил и от которого не хотел отказываться.

Правда, Браун полагает, что подобного рода противоречие снимается формулами вроде такой: будучи прагматиком и убежденным эволюционистом, Горбачев превра­тился из реформатора советской системы в "системного трансформатора" (с. 309). Однако как можно, оставаясь реформатором-эволюционистом, стремиться к рево­люционной смене одной (советской, государственно-социалистической) системы "г«1,пг>й пг> сути своей капиталистической? Этого автор не объясняет. Как мне пред-­ 134

ставляется, дело в том, что курс на радикальную, революционную смену системы был взят уже при Ельцине. Горбачев же решил важнейшую часть этой задачи — под его непосредственным руководством были разрушены основы прежней, партийно-советской политической и экономической системы и начали закладываться основы новой, плюралистической и рыночно-капиталистической. Однако остается неяс­ным, хотел ли Горбачев такого исхода или же развитие пошло по пути, которого он не предвидел и который не считал оптимальным. Если он действительно стремился к политическому плюрализму и рынку на западный манер, то становятся непонят­ными все его " зигзаги", колебания и повороты с осени 1990 г., и перед нами предстает Горбачев, который знает, чего добивается, но боится, колеблется, ошибается и ведет себя, прямо скажем, не по-горбачевски. Если же его целью была конвергенция систем, то мы видим знакомого нам Горбачева, и все его действия объясняются не ошибками, просчетами и колебаниями, не его "чрезмерной осторожностью" (с. 213), а стремлением в изменившихся и крайне неблагоприятных условиях добиваться реализации того же гуманистического и социалистического кредо, которое он начал исповедовать, пройдя курс "ученичества" на ходу. Мне кажется, что все последую­щее поведение Горбачева скорее подтверждает, чем опровергает этот тезис. Одно из доказательств тому — программа Горбачева в качестве кандидата на пост президента Российской Федерации. Содержащееся в ней положение о том, что "противопостав­ление "социализма" и "капитализма" утратило смысл, изжило себя" лишь означа­ет, что он остается верен идее конвергенции и, судя по содержанию этого документа, не имеет ни малейшего желания от нее отказываться. Можно по-разному относиться к недавнему участию Горбачева в новой президентской гонке, но тот факт, что он не изменил своих взглядов последовательного демократа и социального реформатора, внушает уважение.

Как отмечает Браун в предисловии к своей книге, главной его целью было "понять и оценить вклад Горбачева в драматические перемены, которые произошли в Совет­ском Союзе, в его отношениях с внешней средой во второй половине 80-х — начале 90-х годов — времени, когда биполярный мир трансформировался, а с коммунисти­ческими режимами в Восточной Европе было покончено" (с. IX).

Думаю, не только у меня, но и у любого непредвзятого читателя книги не возник­нет ни малейшего сомнения в том, что с этой задачей Браун справился прекрасно. Я вижу его заслугу не только в скрупулезном воссоздании возможно полной картины происходившего, но и в отсутствии излишней категоричности собственных суждений и оценок, которая свойственна многим из тех, с кем он дискутирует. В ряде случаев его собственная интерпретация также далеко не бесспорна, однако содержащаяся в книге "база данных" столь широка, что позволяет вести дискуссию с ним, что назы­вается, почти не отрываясь от текста.

Как мне представляется, книга Арчи Брауна отнюдь не закрывает дискуссию о Горбачеве и о перестройке, а поднимает ее на новый, более высокий профессиональ­ный уровень. Время упрощенных, клишированных суждений, оценок и "мифов", по крайней мере в серьезной научной среде, неизбежно уходит в прошлое. Наступает время для более обстоятельного разговора. Именно в этом я вижу главную заслугу автора. Вот почему его книга, я убежден, будет востребована всеми желающими по-настоящему разобраться в нашем недавнем прошлом, лучше понять роль тех, кто сделал его таким, каким оно уже вошло в историю. 135