ПереносЕсли интеракция своевременна и взаимна, то как при этом можно говорить о переносе в Гештальте? Прежде всего, стоит соблюдать осторожность при употреблении термина вне его привычного контекста; ведь слово «перенос» уже приобрело особый, специфический смысл в психоанализе, и его беспорядочное использование было бы излишним. Гештальт-теория специально подчеркивала тот факт, что «целое отлично от суммы его частей», каждая из которых обретает смысл только по отношению к целому; именно поэтому так важна осторожность в употреблении этого термина в контексте, столь отличном от психоаналитического! Как бы то ни было, но все авторы указывают на центральное значение той встречи, в ходе которой устанавливаются отношения между клиентом и его терапевтом: «Психотерапия невозможна без встречи»,— говорит Люсьен Израэль и дальше добавляет: «Способность к психотерапии неразрывно связана со способностью к встрече с другим человеком». Уточним, что в любом психотерапевтическом направлении такая встреча имеет целью изменить не установившийся порядок вещей или ход событий, а внутреннее восприятие клиентом самих фактов, их взаимосоотношений и их разнообразных возможных значений. Очевидно, что терапевтические интервенции стремятся преобразовать не внешнюю ситуацию, а личный опыт самого клиента. Психотерапевтическая работа способствует, таким образом, перестройке индивидуальной системы восприятия и умственных представлений. Но в современных взглядах на этот вопрос не обязательно используется гипотеза о механизмах переноса. Ролло Мэй, один из основателей Движения гуманистической психологии, в одной из своих статей 1958 года так описывает свою позицию: «На самом же деле пациент-невротик не «переносит» на свою жену или своего терапевта те чувства, которые он испытывал к своей матери или к своему отцу. Мы бы скорее сказали, что невротик в определенных областях так и не преодолел отдельные неразвитые и ограниченные способы поведения, непосредственно связанные с его детским опытом. И теперь он воспринимает жену или терапевта все через те же кривые, искажающие действительность «очки», через которые он раньше воспринимал мать и отца. Эту проблему следует объяснять в терминах восприятия и отношения к миру, что делает ненужным представление о переносе как о перемещении отдельных чувств с одного объекта на другой». И чуть дальше он продолжает: «Экзистенциальная терапия помещает перенос в совершенно новый контекст тех событий, которые происходят в реальной ситуации взаимодействия двух человек. Почти все, что пациент совершает в отношении терапевта в ходе терапевтического сеанса, содержит в себе элемент переноса. Но чистого переноса, который можно было бы просто арифметически объяснить пациенту, не существует. Сама по себе концепция переноса часто использовалась в качестве удобного защитного экрана, за которым клиент и терапевт прячутся от еще более тревожной ситуации прямой конфронтации» (May R.. Contribution of existential psychotherapy in Existence. New York, Basic Books, 1958). Становится понятно, что следы прошлого не отрицаются, однако интересуют нас они такими, какими они проявляются сегодня, в настоящем, под влиянием создавшейся в данный момент ситуации взаимоотношений и всех особенностей взглядов и позиций их участников. Именно поэтому терапевтическая работа направлена не только на выявление подавленных воспоминаний (почему), но также на обнаружение отклонений и искажений в актуальных отношениях (как). Если клиент более концентрируется на содержании своей речи или своих действий, то Гештальт-терапевт скорее интересуется формой, самим протекающим процессом: таким образом, между тем и другим наблюдается инверсия фигуры и фона — следующим образом схематично представленная Жаном-Мари Робином:
При рассмотрении актуальных взаимоотношений Перлз (как и Роджерс) придерживается полюса здесь и теперь, занимая при этом преувеличенно неприязненную позицию по отношению к некоторым чрезмерно догматичным формам психоанализа, и даже доходит до отрицания значения механизмов переноса. Большинство современных гештальтистов придерживаются другой точки зрения: они не оспаривают реальность существования и, более того, значимость явлений переноса, а задумываются — и случается, расходятся во мнениях — о том, насколько уместна их намеренная эксплуатация. Очевидно, что речь здесь идет о выборе терапевтической стратегии. cm.: Juston D. Le transfert en Gestalt et en psychanalyse. Pandore. Lille, 1990. Решив вступить на определенный путь, я не отрицаю существования других дорог просто я выбираю ту, которая, по-моему, дает мне наибольший «оперативный простор» и оказывается наименее чуждой клиенту. Эта точка зрения касается не только использования переноса, но и вербальной расшифровки работы бессознательного или обращения к интерпретации.
Невроз переноса Преднамеренное развитие у клиента невроза переноса — центральный элемент лечебного процесса в традиционном психоанализе. Его нельзя путать со спонтанными явлениями переноса, неизбежными — а также необходимыми — в любых терапевтических отношениях. Однако когда говорят о «переносе» вне психоаналитического контекста, то эти два понятия иногда смешивают. В связи с этим обратимся к нескольким отрывкам из работ Саши Нахта (Nilcht.D. La Psychanalyse d'aujourd'hui. Paris, PUF, 1968. (Нахт (1901—1977) был вице-президентом Международной психоаналитической ассоциации (IРА) с 1957 пo 1969 год). «...Отношения, которые начинает устанавливать больной со своим терапевтом, будут становиться все более и более прочными, однако они сохранят свою амбивалентную основу. Они разовьются и окрепнут вплоть до того, что полностью заполнят собой рамки аналитической ситуации. Они даже выйдут за эти рамки, чтобы стать, сознательно или бессознательно, самим средоточием жизни субъекта. Невроз, из-за которого он пришел лечиться, стирается и даже может исчезнуть, и на его месте возникает так называемый невроз переноса: «новая болезнь заменяет старую» (Фрейд).— Последняя фаза излечения в психоанализе состоит в ликвидации этого невроза переноса.— «Однако,— продолжает Саша Нахт,— развитие невроза переноса не всегда идет по такому идеальному пути. Бывает так, что он, наоборот, становится основным источником трудностей для процесса лечения, который в случае особых препятствий может быть даже подорван. Так или иначе, но именно он в большинстве случаев ответствен за ту длительность, что особо присуща анализу». В принципе, использование невроза переноса нацелено на воспроизведение, на актуализацию детского невроза с тем, чтобы тот стал доступным для лечения. Вместе с тем мне хотелось бы подчеркнуть, что психоанализ— это все же терапия, работающая здесь и теперь, ибо в нем анализ и интерпретация самых существенных моментов происходит в соответствии с актуальным переносом. И наоборот, в Гештальте — в противоположность все еще существующему мнению — постоянно всплывает прошлое (незакрытые Гештальты), иногда прошлое очень далекое, довербальное, архаичное. Однако оно становится доступным только в момент своего спонтанного проявления здесь и теперь. Таким образом, Гештальт-терапевт ни в коей мере не является узником настоящего. Как и психоаналитик, «он внимателен ко всему, что всплывает из прошлого в виде актуального воспоминания и, следовательно, должно обладать каким-то значением теперь» (Из интервью Лауры Перлз, взятого Эдвардом Розенфельдом (Гсштальт-журнал, Vol. 1.1978). Было бы абсурдно пренебрегать корнями под предлогом интереса к цветам и плодам! Но Гештальт-терапевт располагает более прямыми и, что особенно важно, менее болезненными для клиента, чем невроз переноса, средствами, с большой вероятностью способствующими проявлению инфантильных черт поведения. Это техники телесной и эмоциональной мобилизации, а также техника управляемых фантазий (waking dreams), позволяющие быстро вывести на поверхность часть архаического материала и устаревшие повторяющиеся паттерны поведения. Таким образом, можно избежать длинного и сложного обходного пути через невроз трансфера, сводя этим к минимуму осложнения в повседневной жизни клиента и сокращая продолжительность лечения. Спонтанные проявления переноса Выше я говорил о неврозе переноса, а не о спонтанных явлениях переноса, которые, конечно же, будут стойко сохраняться, даже если терапевт сумеет выявлять их по мере возникновения (указывая на них и даже, при возможности, их эксплуатируя). Когда в ходе сеанса индивидуальной терапии Валерия заявляет мне: «Я отлично знаю, что ты никогда не принимаешь меня всерьез: мне никак не понять, почему ты не пришел на вернисаж моей выставки! А ведь она прошла с большим успехом и ты должен был бы гордиться мной!» — то совершенно очевидно, что она обращается скорее к родительскому образу, чем к реальному терапевту. Простейшего столкновения с реальностью: «А почему это я должен был бы тобой гордиться?» — оказывается достаточным для осознавания клиенткой тех механизмов переноса, что проникают в ее поведение. Этот вопрос терапевта подтолкнет ее к поиску собственного удовлетворительного образа внутри нее самой, а не через «высочайшее» родительское уважение.
|
