История означающего в пяти амфиболитах. Психоанализ в контексте психологизации

Наши теоретические поиски, приведшие нас к необходимости осмысления феномена социального пространства для критики современного капитализма, не были бы возможны без обращения к анализу теоретического наследия Жака Лакана и лакановского психоанализа в целом. Как было заявлено в нашем манифесте рауманализа: «Лаканизм – это канун превращения психоанализа в рауманализ».

Что это значит? Какая аргументация в пользу этого амбициозного тезиса была предоставлена нами на протяжении этого первого года наших семинаров? В первую очередь, нами была предпринята тщательное археотерминологическое исследование понятие означающего, ключевого для всего творчества Лакана. Означающее представляло особенный интерес для нашего исследования, поскольку в концепции Лакана оно становиться краеугольным камнем, поддерживающим всю структуру его «лингво-идеалистической» теории.

Напомним вкратце, о чем идет речь. Согласно Лакану, означающее представляет собой чистую репрезентацию без репрезентанта, идеальную форму без содержания, без смысла (non-sense), без пространства, слепком или отражением которого она является. Именно поэтому язык (состоящий из означающих), в основе которого лежит ошибка принятия означаемого за реальный предмет, «не предназначен для описания вещей» [4, с. 411]. В действительности он, согласно Лакану, предназначен для выражения желания, которое может быть «выговорено» только в срыве привычной воображаемой связи между означаемым и означающим и акцентировании внимания на самой материальности речи (оговорки и non-sense). Означающее – это призрак, надсадно возвещающий лишь одну «истину»: все существующее, в том числе субъект, существует лишь постольку, поскольку оно представлено в языке; но эта представленность требует буквального умершвления, дематериализации субъекта или вещи, превращения в знак; все, что остается от материальности и пространственности предмета – это несимволизируемый, неименуемый, окутанный загадочностью объект желания маленькое а, за которым стоит зловещая Вещь; субъекту остается бесконечно колебаться «меж двумя смертями»: умершвлением-репрезентацией в означающем или растворением в Вещи (см. доклад «Введение»).

Однако приговор, выносимый субъекту означающим далеко не так однозначен и категоричен, как может показаться. В этом нас убедило обращение к тексту лакановских семинаров, в которых понятие означающего предстает во всей своей противоречивой и вполне жизненной, историчной полноте. Благодаря теоретической работе, проделанной Ильей, мы теперь можем говорить о пяти амфиболитах означающего – безсистемных «геологических» наслоениях, нерафинированных теоретических «слепках», в каждом из которых мы обнаруживаем один из аспектов уязвимости означающего, его открытости влиянию внешних социально-пространственных факторов. Некоторые из амфиболитов по-своему выражают и искажают процесс метахоры капиталистического пространства, другие – косвенным образом указывают на место и функцию психоанализа в этом процессе.

Вкратце изложим содержание всех пяти амфиболитов, выявленных Ильей:

Означающее как средство репрезентации / уничтожения субъекта.

Представление об означающем как единственно возможном средстве репрезентации субъекта, одновременно уничтожающем его, отражает противоречивость взаимодействия субъекта с пространствами-репрезентациями в метахоре: с одной стороны, капитализм не оставляет рабочему другого выбора, кроме как взаимодействовать с образами и знаками пространства в рамках, задаваемых МЭМ-комплексом и психологизацией (прими правила буржуазно-жертвенного проекта жизни, или умри); с другой стороны, такое взаимодействие неизбежно предполагает политическую (а иногда и биологическую) смерть рабочего, подчинение дискурсу самоэксплуатации в надежде приобщения к Ж.-Б.П.Ж.;

Означающее как понятие и как феномен в жизни субъекта не имеет истории / Историчность означающего обнаруживает себя в анализе теоретических заимствований Лакана и в анализе пространств «доэдипальной» субъективации ребенка.

В перформативности означающего по отношению к собственной истории и истории субъекта сказывается способ функционирования пространств-репрезентаций, предполагающий скрытие как субъективной (самоэксплуатация, пространственная дисциплина, «принуждение к свободе») так и объективной (использование пространственных технологий, направленных на производство эффекта естественности) сторон процесса производства этих пространств. У пространства-репрезентации в метахоре по видимости нет истории, так же, как по видимости нет его пространственности, а также того зрителя, который воспринимает его находясь в особом пространстве.