Е. В. ГУТНОВА

Доисламская Аравия

Мухаммад

Внешняя экспансия и внутреннее устройство

Омейяды

Аббасиды. Греческое наследие и возвышение Персии

Исламское общество и социально-религиозные движения

Египет под властью Фатимидов и Тулунидов

Арабский Запад

Горизонты ислама: теология, философия, литература

Падение Халифата. Фатимиды, Буиды, Газнавиды Сельджукиды

Латинские государства

Части исламского мира. Альморавиды

Религиозная реформа и берберский национализм. Альмохады

Отступление и мистицизм в конце существования Халифата

 

Е. В. ГУТНОВА

УПРАЗДНЕНИЕ САЛИЧЕСКОЙ ПРАВДЫ В РЕАКЦИОННОЙ БУРЖУАЗНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Журнал «Speculum», официальный орган Американской средневековой академии (Mediaeval Academy of America), как сообщают его издатели, является «зеркалом, которое калейдоскопическим образом отражает все, что члены Академии думают и высказывают, а издатели принимают в качестве достойного быть напечатанным».

В этом «Зеркале», страницы которого любезно предоставляются не только американским, но и английским, французским, немецким и всяким другим буржуазным историкам, действительно с предельной ясностью отражается общий упадок современной западноевропейской и американской буржуазной историографии, зашедшей в тупик, из которого она уже не в состоянии выйти. Полная неспособность к обобщениям, крохоборческий эмпиризм, реакционная идеалистическая концепция «филиации идей» в самых разнообразных вариантах, откровенная безудержная фальсификация всех сторон средневековой истории — таковы характерные черты современной буржуазной медиевистики, одним из центров которой является Американская средневековая академия и ее орган — журнал «Speculum».

В калейдоскопе ничтожных, часто бредовых статей, мелькающих па страницах этого журнала, особенно обращает на себя внимание статья некоего Симона Штейна «Салическая правда» (Lex Salica), помещенная в апрельском и июльском номерах 1947 г. Она отличается своим размером— 50 страниц, что является большой редкостью для этого журнала, так как публикуемые в нем статьи обычно не превышают 15 страниц, и своим содержанием, так как она посвящена одной из важных проблем средневековой истории — проблеме генезиса феодализма в Западной Европе.

Каждому медиевисту хорошо известно значение Салической правды для изучения развития франкского общества в период V—VIII веков Историки-марксисты видят в ней ценнейший памятник древнегерманского обычного права, убедительно подтверждающий ряд основных положений марксистско-ленинской концепции генезиса феодальных отношений в Европе. Отражая процесс разложения общины (марки) и зарождения феодальных отношений во франкском обществе, Салическая правда в то же время показывает, что в V—VI веках соседская община (марка) еще являлась господствующей формой земельной собственности у франков, что у них еще очень сильны были пережитки родовых отношений. Тем самым

данные ее служат важным аргументом в пользу известных положении Ф. Энгельса о том, что германцы, завоевав территорию Западной Римской империи, всюду ввели свою германскую марку и что «между римским колоном и новым крепостным стоял свободный франкский крестьянин»¹ В силу этого Салическая правда, вопреки эволюционистским концепциям буржуазной историографии, наряду с другими современными ей источниками подтверждает также и марксистско-ленинскую концепцию революционного ниспровержения рабовладельческого строя в Западной Европе, которое совершилось в результате германских вторжений, слившихся с восстаниями угнетенных народных масс империи

Против этой подлинно научной трактовки Салической правды и направлена по сути дела статья Симона Штейна, хотя он и выступает под флагом борьбы с «господствующими теориями» буржуазной историографии. «Господствующими теориями» Штейн называет прочно укрепившийся в буржуазной позитивистской историографии XIX века взгляд, согласно которому Салическая правда представляет собой запись обычного права франков, произведенную на рубеже V и VI веков. Поэтому-то Симон Штейн претендует на полный «переворот в науке» по вопросу о Салической правде. Заметим, что он не является «новатором» в деле ниспровержения «господствующих теорий» буржуазной историографии. Под этим широковещательным лозунгом неоднократно уже выступали многие представители реакционных течений в буржуазной медиевистике, от Фюстеля де Куланжа до Допша и его последователей. Борьба с «господствующими теориями» а призыв к «объективному» анализу источников служили этим реакционным историкам ширмой для борьбы с марксизмом и для безудержной фальсификации истории.

В лице Симона Штейна мы видим продолжателя этих реакционных традиций, прочно утвердившихся в современной буржуазной науке. Однако ученик оставил своих учителей позади как по абсурдности своих выводов, так и по залихватски-наглому тону, в котором он ведет критику всей предшествующей буржуазной историографии. По мнению Симонга Штейна, все историки, без различия школ и направлений, занимавшиеся изучением Салической правды, находились в плену заблуждения, которое мешало им правильно подойти к истолкованию этого источника. Это заблуждение состояло в том, что все они считали Салическую правду сборником древнегерманского обычного нрава, запись которого была произведена на рубеже V и VI веков и который оставался кодексом действующего права с VI по IX век, подвергаясь при этом постоянным изменениям и дополнениям в процессе развития франкского общества. Это общее заблуждение, несмотря на все различия в их взглядах, разделяли, по мнению Штейна, Пертц, Вайтц, Пардессю, Гассельс и, наконец, Краммер и Kpyш, подготовлявшие издание Салической правды в «Моnu menta Germaniae historica» уже в XX веке. Эта «господствующая теория», но глинам Штейна, «основана на совершенно неверных положениях, которые парадоксальны до того, что с трудом могут быть преодолены».

Очевидно, для того, чтобы их легче преодолеть, Штейн обрушивается с грубой бранью на всех своих предшественников в изучении Салической правды, обвиняя их в невежестве, легкомыслии и даже в безумии.

Книгу Вайтца о Салической правде («Das alie Recht der Salischen Franken») он называет «полной и наивной ошибкой» главным образом

потому, что одним из критериев древности текстов Салической правды Вайтц считал их содержание, в частности, отсутствие или наличие в них упоминаний о некоторых породах домашней птицы, фруктовых деревьев и т.д., а также лаконичность текста. Краммера, подготовившего в 1915 г издание Салической правды (затем не опубликованное), Штейн критикует за то, что он также различал более древние и более новые редакции Салической правды, хотя, по собственному признанию Штейна, он «не читал этого издания, так как в Берлине тщетно пытался его достать». Ученых, которым ото издание было дано на предварительную рецензию, Штейн одним росчерком пера называет «некомпетентными» в данном вопросе людьми, хотя среди них были, например, Гирке и ряд других известных немецких историков. По поводу работ Бруно Круша о Салической правде Штейн безапелляционно замечает: «В его последних работах, где он силится доказать, что запись Салической правды следует датировать 507 годом и что автор ее Хлодвиг, чувствуется что-то больное и маниакальное»³. Мы остановились на этих «критических» выпадах Штейна отнюдь не потому, что намерены взять под защиту его- предшественников в буржуазной историографии, но лишь для того, чтобы наглядно показать как современный буржуазный историк расправляется с буржуазию же историографией прошлого, когда она мешает его реакционным построениям.

Общеизвестно, что буржуазной историографии вообще, а немецкой в частности, всегда был присущ чрезвычайно тенденциозный подход к проблеме генезиса феодальных отношений в Европе. Известна крайняя склонность немецких буржуазных историков к чисто юридическому анализу источников и присущая им ярко выраженная шовинистическая тенденция, нередко толкавшая их к извращению исторических фактов и к неверному толкованию исторических источников. Они, особенно в XX веке, действительно так запутали вопрос о более древних и более новых текстах Салической правды, так много занимались чисто формальным источниковедческим анализом ее, что сами часто затрудняются дать ясный и определенный ответ на вопрос, что же представляет собой Салическая правда когда она была записана, какие ее тексты можно считать самыми древними. Однако Штойн критикует всех своих предшественников вовсе не за эти дефекты. Он критикует их за то единственно рациональное, что было в их подходе к Салической правде, за то, что они единодушно признавали ее более или менее достоверным источником древнегерманского права, который фиксировал общественные и политические отношения, действительно существовавшие у франков в эпоху завоевания ими Галлии и последующего периода. Этому единственно возможному для всякого трезвого и сколько-нибудь добросовестного историка пониманию Салической правды Штейн противопоставляет совершенно фантастическую и скудоумную концепцию, которую сам он кратко формулирует следующим образом: «Салическая правда есть фальшивка». Она «есть дело фальсификаторов. Ра хождения в ее различных текстах являются результатом стремления этих фальсификаторов создать впечатление длительности рукописной традиции в видимость большого количества различных свидетельств». Как утверждает далее Штейн, Салическая правда никогда не являлась кодексом действую-

щего права. Она была впервые написана только в середине IX века, и местом ее рождения была канцелярия Карла Лысого.

Доказательству этой дикой фантазии и посвящена вся статья Штейна. Задавшись целью доказать, что Салическая правда не есть Салическая правда, Штейн, естественно, вынужден полностью отказаться от всей историографической традиции в данном вопросе. Этим и объясняется наглый, развязный тон его критики, который заменяет ему серьезную научную аргументацию. Это своего рода «психическая атака», которая, за неимением особо веских доказательств, должна заранее подготовить читателя к тому, чтобы он поверил фантастическим вымыслам автора.

Что касается «научных» аргументов Штейна, то они вкратце сводятся к следующему:

1) не существует деления Салической правды па более древние и более новые тексты (lex emendata). Все дошедшие До нас тексты Салической правды имитируют законы меровингской эпохи и совершенно исключают предположение о том, что в них вносились изменения в более поздний период, в частности при Карле Великом:

2) все тексты lеx emendata, которые обычно относят к эпохе Карла Великого, на самом деле были записаны в период 843—873 гг., в царствование Карла Лысого. До этого времени «каролингская канцелярия не располагала ни одной копией Салической правды». А следовательно, до этого времени Салической правды вообще не существовало и она была сфабрикована неизвестными фальсификаторами из канцелярии Карла Лысого;

3) известный деятель эпохи Карла Великого Теодульф Орлеанский не знал Салической правды в качестве кодекса действующего права, так как в своей поэме «De Comparatione legis» он жалуется на жестокость франкских законов, которые наказывают за воровство смертной казпью. Между тем, в Салической правде, как известно, воровство наказывается только штрафами. Следовательно, Салическая правда никогда не являлась кодексом действующего права;

4) монетная система, принятая в Салической правде, согласно которой 40 денариев составляют 1 солид, в действительности никогда не существовала, а следовательно, «выдумана» и вся Салическая правда;

5) Мальбергская глосса некоторых более древних текстов Салической правды — это вовсе не разъяснения или дополнения на древнегерманском языке к латинскому тексту, как думает большинство историков и филологов, но частью вымышленные, частью случайно подобранные германские слова, которые «автор фальшивки, известной под именем Салической правды, включил в нее, желая придать своему сочинению патину времени и создать впечатление, что он понимает язык предполагаемых авторов закона».

Эти «доказательства» Штейна совершенно не убедительны. Они не столько доказывают его общий вывод, сколько сами являются следствием этого заранее принятого общего вывода. Так, его первое утверждение о полной идентичности и одновременном происхождении текстов Салической правды базируется не на сопоставлении содержания, языка, стиля, длины или краткости этих текстов, но только на содержании пролога Салической правды, в котором говорится, что она составлена по приказанию Хлодвига, а затем дополнена и исправлена меровингскими королями

Хильдебертом и Хлотарем, но ничего не сказано об исправлениях и дополнениях, внесенных в нее Карлом Великим. Между тем, именно на это весьма спорное первое утверждение опирается Штейн, доказывая и свой второй тезис о том, что Салическая правда была написана во второй половине IX века. Делает он это очень просто, выбрав четыре основных текста lex emendate, он пытается доказать, что все они относятся ко второй половине IX века. Не говоря уже о том, что самый метод, которым он устанавливает даты этих источников, не выдерживает никакой критики, все его доводы вообще относятся только к этим четырем текстам lex emendata, но никак не касаются всех других многочисленных редакций Салической правды, о дате составления которых Штейн вообще ничего не говорит, поскольку считает доказанной идентичность всех вообще текстов Правды.

Все остальные аргументы Штейна еще более легковесны и безосновательны. Его ссылка на то, что Теодульф Орлеанский не знал Салической правды, вообще ничего не доказывает. Как указывает сам Штейн, в своем поэме этот автор сопоставлял уголовные нормы ветхого завета с современными и, следовательно, ставил себе скорее религиозно-назидательные цели, а вовсе не пропаганду реформы действующего права. Поэтому по его поэме трудно судить, знал он или не знал Салическую правду. Впрочем если даже он и не знал ее, это еще вовсе не значит, что она никогда не была кодексом действующего права. Ведь к началу IX века система уголовных наказаний у франков успела значительно измениться. Салическая правда была в этом пункте дополнена рядом королевских постановлений, устанавливающих более жестокие наказания, которые, вероятно, и имел в виду Теодульф.

Столь же бездоказательно утверждение Штейна о нереальности монетной системы, принятой в Салической правде, так как оно прямо противоречит фактам. К тому же оно противоречит его собственной концепции о подложности Салической правды. Как могли такие опытные мистификаторы, какими, по его мнению, были творцы Правды, выдумать никогда не существовавшую монетную систему? Ведь это сразу выдало бы их затею современникам. Что касается домыслов Штейна о Мальбергской глоссе, то они настолько голословны, что о них даже не приходится говорить.

Но главная несообразность всей аргументации Штейна заключается даже не в этих отдельных натяжках и передержках, а в общем методе его доказательства, который ярко вскрывает его фальсификаторские приемы.

Прежде всего, он все время подменяет вопрос о времени записи Салической правды вопросом о датировке сохранившихся ее текстов. Между тем даже если на минуту принять в сущности бездоказательное утверждение Штейна, что все тексты Салической правды следует датировать не ранее чем серединой IX века, то оно все-таки не может быть аргументом в пользу его «теории» о подложности Салической правды. Отсутствие более древних текстов Правды само по себе нисколько не противоречит точу что она существовала, как кодекс действующего права, задолго до середины IX века. Ведь вполне допустимо предположить, что эти более ранние

^{==================================================================}

¹ Его доказательства на этот счет сводятся главным образом к тому, что он приводит мнения различных историков относительно дат написания каждой из этих редакций и затем указывает, что, так как историки спорят по этому поводу, то, следовательно, ту или иную редакцию можно с таким же успехом датировать серединой или концом IX века.

² Сам Штейн приводит постановление королевского совета в Реймсе 813 г., которое прямо указывает, что Пипин Короткий ввел новую монетную систему, заменив соотношение 1:40 между солидом и денарием новым отношением 1:12.

тексты были постепенно утеряны или аннулированы с появлением новых редакций.

Далее, тщательно как будто бы рассматривая вопрос о происхождении Салической правды, Штейн, как подобает всякому фальсификатору, старательно обходит самое основное — содержание этого источника. Нигде, ни в одном пункте он не ссылается ни на один титул документа, не пытается сопоставить содержание, характер языка, стиль различных редакций Правды. Для доказательства своей «теории» он привлекает самые разнообразные источники: поэму Теодульфа Орлеанского, капитулярии франкских королей, формулы Маркульфа, но только не самую Салическую правду или какие-либо другие варварские правды для сопоставления с нею. Ни одним словом он не обмолвился о том, какие же общественные отношения, какой уровень хозяйства, какой политический строй рисует Салическая правда.

Это молчание совершенно закономерно, ибо если бы Штейн занялся рассмотрением текстов самой Салической правды, а не ходил бы вокруг да около, ему неизбежно пришлось бы ответить на вопрос, которого он тщательно избегает: для чего и в чьих интересах было «выдумать» Салическую правду в середине IX века? Штейн, конечно, не может ответить на этот естественный вопрос. И это последнее обстоятельство обнаруживает особенно очевидно всю бездоказательность и ложность его искусственного построения. Источниковедение средних веков знает много разоблаченных фальшивок. Но создание их в свое время преследовало определенные политические цели или материальные выгоды их составителей. Знаменитый «Константинов дар» был сфабрикован для того, чтобы утвердить притязания папы на светскую власть. Многочисленные фальшивые дарственные грамоты и завещания меровингской и каролингской эпох имели целью приумножить богатства церкви и светских магнатов Но кому понадобилось сфабриковать в конце IX века архаический кодекс — это, очевидно, тайна фальсификатора истории, самого Симона Штейна

С этим связан и другой вопрос, на который Штейн также не может ответить. Каким образом составители этой «фальшивки» IX века сочинили общественный и политический строй, которого они никогда и нигде не могли видеть? Почему созданный ими документ так ярко отражает пережитки кодовых отношений? Откуда взяли они систему вергельдов, систему наследования, монетную систему, никогда не существовавшую в действительности, как утверждает Штейн? Наконец, если все это плод досужей фантазии фальсификаторов IX века, то почему эта фантазия так странно напоминает памятники обычного права других варварских народов Западной и Восточной Европы?

Не менее диким кажется утверждение Штейна, что все многочисленные различные редакции и списки Салической правды, дошедшие до нас, со всеми их разночтениями, с бесконечными стилистическими различиями, дополнениями, глоссами, были составлены мистификаторами IX века для того, чтобы ввести в заблуждение своих современников и потомков. Достаточно представить себе тот огромный труд, который в условиях IX века нужно было затратить на составление этих многочисленных и разнообразных «фальшивок», и притом неизвестно для какой цели, чтобы понять полную абсурдность этого утверждения. Надо предположить у авторов «фальшивки» необычайную ученость, глубокое знание истории нрава, наконец, исключительную искушенность в вопросах палеографии словом, такую ученость, которая была немыслима до XIX века. Ведь приемы средневековых фальсификаторов обычно крайне невежественны и наивны. Поэтому фальшивки эпохи раннего средневековья обычно очень

легко выдают себя. Это ясно видно хотя бы на примере «Константинова дара».

Но если Штейн не может и не хочет ответить на вопрос о том, кому понадобилось «сочинить» Салическую правду в IX веке, то мы зато можем ответить на вопрос, кому понадобилась фантастическая теория самого Штейна. Было бы неверно рассматривать эту «теорию» только как результат стремления к сенсациям и парадоксам, столь характерного для современной буржуазной и особенно американской историографии. В основе всего построения Штейна нетрудно вскрыть реакционную концепцию отрицания «обычного права» как совокупности правовых норм, отражающих общественные отношения варварских народов в эпоху их перехода от первобытно-общинного строя к феодализму. Хотя сам Штейн старательно рядится в тогу научной объективности, эта реакционная тенденция торчит из всех прорех его грубо сшитого одеяния.

Свою статью он заключает следующими словами: «В самом деле, я не могу представить себе ничего более парадоксального, чем утверждение, согласно которому история средневекового права начинается протестом и восстанием против римского права, но кончается его возрождением». Другими словами, Штейн ратует за непрерывность римской правовой традиции, он стремится доказать, что римское право, а с ним вместе и римский общественный строй не пережили никаких потрясений при переходе к средним векам. Он по-новому хочет обосновать тезис Фюстеля де Куланж и Допша о том, что между античностью и средними веками не было никакой социальной революции, что общинный строй есть миф, внесенный в историю романтиками, что частная собственность, социальное неравенство и эксплоатация всегда существовали и будут существовать. Недаром еще в начале статьи он восхваляет Фюстеля де Куланжа и называет «баснями» теории, утверждающие существование обычного права у германцев эпохи завоевания Западной Римской империи.

Направленность этой общей реакционной концепции очевидна. Хотя Штейн ратует непосредственно против «господствующих теорий» буржуазной историографии, но вся его аргументация в первую очередь обращена против марксистско-ленинской концепции происхождения феодальных отношении в Европе. Этот прием борьбы с марксистской исторической наукой не нов в буржуазной историографии. Не новы и методы этой борьбы, которые Штейн заимствовал у своих предшественников.

Салическая правда, так же как и известные описания древних германцев у Цезаря и Тацита, всегда являлась для противников марксизма неприятным препятствием, которое реакционные историки старались обходить, извращая содержание этих источников и всячески стараясь их опорочить. Так поступали Допш и Фюстель де Куланж со свидетельством Цезаря и Тацита о древних германцах, с трактовкой в Салической правде термина villa и титула de migrantibus. Для подтверждения своих фальсификаторских теорий о характере экономической жизни каролингской эпохи Допш, как известно, пытался дискредитировать как источник капитулярий о поместьях Карла Великого, произвольно сузить сферу его действия и отнести его ко времени Людовика Благочестивого. По этому же пути идет и Штейн. Однако он действует несравненно более примитивно и бесцеремонно. Ему некогда придумывать новые толкования общеизвестных источников. Салическая правда противоречит его реакционной теории — значит, нужно развенчать ее как достоверный источ-

ник, доказать, что ее вообще никогда не было. Салическая правда — опасный свидетель, который должен быть устранен. Если на пути Штейна оказываются другие «опасные свидетели», он, не задумываясь, устраняет и их. На последних двух страничках своей статьи он без всяких доказательств объявляет такими же фальшивками Рипуарскую, Баварскую и Аллеманскую правды.

Надо полагать, что в своих следующих трудах Штейп, если ему понадобится, так же просто объявит фальшивкой все прочие памятники древне-германского права, а заодно, может быть, и вообще все источники раннего средневековья

Бредовые фантазии Симона Штейна едва ли стоили бы сами по себе особого внимания, если бы они не отражали общую тенденцию современной реакционной буржуазной медиевистики покончить с историей как с научной дисциплиной. О том, что Симон Штейи не одинок в своих из мышлениях, свидетельствует прежде всего самый факт появления его статьи на страницах «Speculum». Более того, издатели этого журнала, любезно предоставившие Штейну его страницы, молчаливо согласились с его «концепцией», ибо они не сочли нужным даже отметить дискуссионный характер этой статьи или хотя бы ее крайнюю парадоксальность. Еще более знаменателен тот факт, что хотя со времени появления этой статьи прошло уже почти четыре года, до сих пор никто из американских или европейских историков не счел нужным на страницах того же «Speculum» или где-либо в другом месте дать хорошую отповедь зарвавшемуся фальсификатору истории. Это молчание приходится признать за знак одобрения. Представители современной растленной буржуазной науки, и в том числе «ученые» издатели журнала «Speculum», не считают, очевидно, позором публичное издевательство Штейна над историческими фактами и историографической традицией.

В этом нет ничего удивительного. В современной буржуазной медиевистике все больше и больше укрепляются в наши дни реакционные идеи Допша и Фюстеля де Куланжа. Если в конце XIX и даже еще в начале XX века они иногда подвергались критике, хотя и очень слабой и непоследовательной, то в наши дни, в эпоху глубокого кризиса буржуазной идеологии, эти реакционные теории стали безусловно господствующими. Стремясь найти в прошлом человечества доказательства незыблемости капиталистического строя, буржуазные медиевисты с маниакальным упорством стараются доказать извечность частной собственности у древних германцев, невозможность существования у них общинной организации, мирный эволюционный переход от античности к средним векам. Но так как все эти положения явно противоречат историческим фактам, то многие современные буржуазные медиевисты, как и вся буржуазная историография в целом, вносят в историю крайний субъективизм и в сущности полностью отказываются от признания исторической закономерности даже в том ограниченном смысле, в котором ее признавали историки-позитивисты прошлого века.

Желание историка, или, вернее, его каприз, считается в современной буржуазной историографии достаточным основанием для создания самых фантастических теорий, если только эти теории призваны доказать ее основные реакционные положения. Если для этого нужно расправиться с исторической традицией, с наидостовернейшим источником, наконец, с самим историческим фактом, то в конечном итоге допустимо и это. Так, растеряв последние остатки научной добросовестности и исторической

объективности, реакционная буржуазная историография фактически ликвидирует историческую науку. Симон Штейн, несомненно, шагает в первых рядах этого реакционного похода. И содержание статьи, и его субъективистские методологические установки как нельзя более характерны для всей современной буржуазной медиевистики. Вот почему его фиглярство на страницах «Speculum» принимается столь благосклонно.

Впрочем, и Симон Штейн, и его покровители из американского журнала, и все прочие его единомышленники поистине достойны сожаления. Им предстоит еще сизифов труд доказать подложность всех исторических источников средневековья, которые противоречат их фальсификаторским концепциям. И главное, можно заранее сказать, что все их старания на этом поприще никогда не увенчаются успехом, ибо Салическая правда останется Салической правдой, варварские правды останутся варварскими правдами в качестве основных источников для изучения социального и политического строя раннего средневековья. И никакие фокусы и подтасовки Штейна и ему подобных не в состоянии опровергнуть свидетельства этих источников, так же как заклинания современных идеологов англо-американского империализма не могут предотвратить надвигающуюся гибель капиталистического общества.