Воспоминания С. А. Мазо

 

«В 1957 году, когда ОКБ-387 в Казани стало членом большого коллектива — филиалом Московского вертолетного завода, мы, конструкторы, приступили к работе над Ми-4, начались наши частые встречи с Михаилом Леонтьевичем Милем и его заместителями Н. Г. Русановичем, Г. В. Козельковым, В. А. Кузнецовым, ведущими специалистами: В. П. Лаписовым, Г. В. Ремезовым, А. В. Некрасовым, З. Л. Лифшицем, С. А. Колупаевым, М. Н. Пивоваровым, Е. В. Яблонским, М. А. Лейкандом, А. К. Котиковым, И. С. Дмитриевым, Н. С. Отделенцевым и другими.

С первых дней работы мы почувствовали внимание, поддержку, а впоследствии и доверие к нам, новым работникам, московские специалисты передавали опыт конструирования агрегатов и систем, аэродинамических и прочностных расчетов, лабораторных и летных испытаний вертолетов, организации производства.

Сроки передачи чертежей были сжатые. У ОКБ не хватало сил, рабочих рук. По приказу М. Л. Миля к работе подключили филиал ОКБ. В течение 1962–1963 годов группа конструкторов, собранная из всех конструкторских бригад, отправилась в командировку в Москву.

Мы уже были знакомы по первым вертолетным доработкам на Ми-4, но наш опыт конструирования не шел в сравнение с опытом москвичей, за плечами которых было проектирование трех-четырех вертолетов, включая однодвигательный В-8.

В работе мы консультировались у коллег, но большей частью работали напрямую с З. Л. Лифшицем, часто с М. Л. Милем, который подходил к каждому.

Характерной была постановка работы в отделе. К конструкторам постоянно приходили технологи по разным видам работ (механической обработки, сборки, покрытий). З. Л. Лифшиц обходил все без исключения доски ежедневно и всех приезжих знал как своих. Зная объемы работ, по своей интуиции и прислушиваясь к нашим советам, он удачно расставлял работников.

Первые работы по вертолету Ми-8 оставили у нас самые яркие впечатление о М. Л. Миле. Это, кажется, были звездные, вдохновенные и, наверное, самые счастливые годы его творческой жизни, начало шестидесятых. Нас поражали оптимизм, веселость, открытость, которые шли от Главного конструктора.

Новая идея, хороший вариант могли, по-видимому, осенить его в любое время, днем и ночью, так он был увлечен работой и необыкновенно трудолюбив. Он старался продумывать все до мелочей. Но он любил и демонстрировать «домашнюю заготовку», обсудить ее. Развить, может быть, по ходу обсуждения видоизменить, и все это вместе с помощниками, конструкторами и расчетчиками. Его эскиз любого узла, любой набросок был неоспорим, настолько в нем точно сочетались лучшие предложения по конструкции, технологичности и прочности. А владение карандашом, знаменитым мягким толстым карандашом, или мелом выражало его просто незаурядный талант художника, о котором тогда мы и узнали.

Вот он заходит в отдел фюзеляжа, где мы работали. Здоровается. Обходит конструкторов, подходит к интересующей его разработке. Слушает начальника отдела, затем более конкретное объяснение от самого конструктора. Наверное, что-то не так…

Снимает пиджак, кажется, и галстук, закатывает рукава. И обычно на чистом листе начинает набрасывать место узла. Раздумье… Музыкальное отвлечение, насвистывание, как правило, что-то знакомое — и вот уже выкристаллизовалась, пошла конструкция узла, пошло рисование. Теперь уже оно сопровождается каким-либо русским романсом, который он напевал негромко и совершенно точно. Соседями это воспринималось двойственно: мужчинами с легкой завистью, что у соседа узел уже подготовлен, а женщинами с сожалением, что романс вот-вот прервется. Скажет: «Так, кажется, будет лучше!» И переходит к следующему, обычно забывая про свой пиджак.

Он учил конструированию, добивался, чтобы агрегат был прочным, но легким. Это достигается, конечно, не просто, многими средствами, в том числе и его известными советами: если уже есть усиленные шпангоуты, навесьте на них все, что можно, что требует восприятия усилий. Если ставите узел, то только на перекрестке силовых элементов и т. д. Все это он любил пояснять и показывать популярно и забавно, это запоминалось на всю жизнь.

Рассматривается нагружение. «Куда пойдет сила? Нет, не туда, — говорил он. — Сила не дура, она сразу пойдет сюда! А мы ей скажем: вот здесь мы тебя… нет вас, ждем»! Или: «Ну как вы закрепили узел? Вот как!» И берет, отворачивая вправо, влево лацкан пиджака: «Вот как надо крепить узел!» Тут он хватает своей рукой плечевой сустав конструктора, пошатывает его, вроде сильно трясет, а плечо на месте. Тут же предлагается усиленное крепление узла.

Не сразу мы привыкли к его остроумным, забавным розыгрышам в виде вопросов этакого простака-туго-дума. Показываем чертеж агрегата, нижнюю наружную обшивку которого приклепали обычными заклепками с полукруглой головкой, как и раньше бывало. Он уставился на эти заклепки и спрашивает: «Напомните-ка, я позабыл, а нет ли у нас в нормалях заклепок с шестигранной головкой?!» Секунды смятения… Затем он улыбается, все рассмеялись и серьезно обсудили возможность замены этих заклепок на потайные.

Как-то показываем чертеж балки, в которой копировщица с особым чувством обвела контуры рифтов, выштамповок в стенке. Посмотрел и прежде всего спрашивает: «Куда это все жуки эти полезли?»

О его ревностном внимании к внешнему виду, обводам и формам всем было известно. Обводы нового вертолета. Его формы отрабатывались лично им с мастерами-модельщиками, и не допускались какие-либо не согласованные с ним уточнения. Его безупречный художественный вкус, выраженный в доведенных еще на моделях обводах вертолета, до сих пор поражает специалистов. И если сейчас в модификациях вдруг изменяются обводы хвостовой части, то сразу видно, что на этом нельзя остановиться, потеряна пропорция и спасает только изменение и носовой части.

Вспоминаются некоторые высказывания М.Л. при разных обстоятельствах. Бывает видно, что в работе остался крошечный минус, незаметный и не обязательно требующий доделки. Тогда, подписывая чертеж, он произносит: «Яблочко с точечкой может быть не хуже, а еще краше».

А в случае, когда излишне добиваться активного одобрения сверху, когда молчание уже знак согласия, в запасе у него был анекдот о чересчур исполнительном еврее, который, будучи приглашенным в субботу куда-то, прибежал к раввину с вопросом, можно ли ему сегодня, в субботу, побриться. Тот отвечает: «Конечно, нельзя!» Пришедший видит, что раввин свежевыбрит: «Как же это?» Тот отвечает: «Но я же не спрашивал!»

Бывали мы свидетелями удивительных по острой полемике инженерных споров при решении серьезных вопросов в ходе обсуждения конструкции. Так бывало в бригаде Александра Михайловича Блока по чертежам капота двигательной установки. Начальник бригады отстаивал свою явно небезупречную конструкцию. Вокруг, как обычно, собрались конструкторы — любители послушать экспромты.

Михаил Леонтьевич был спокоен, соблюдал тактичность и свою критику передавал якобы третьему мифическому лицу: «Один мой знакомый всегда возмущался, когда видел, что…» Дальше идет критика, свой довод, предложение. А. М. Блок нервничает (спорить трудно) и срывается: «Извините, дурак был ваш знакомый, посмотрите, ведь понятно, что…» Но еще два-три довода, и «знакомый» одолевает начальника бригады. Но бывали диспуты не всегда в пользу Главного конструктора. А если кто-либо из строптивых юнцов пытался на равных дискутировать с Михаилом Леонтьевичем и начинал даже зарываться, то тут кто-либо из опытных старичков быстро шептал, подсказывая ему: «Соглашайся!»

Известна и шутливая жалоба Михаила Леонтьевича своему другу: «Ох и трудно бывает мне убеждать своих подчиненных и уговаривать их, и, представьте, это даже когда я прав!» Но обманчивым было бы представление о М. Л. Миле как о благодушном и мягком человеке. В решении вопросов, которые он считал важными и принципиальными, он был решителен, тверд, неоспорим, способен принять лично, оперативно самое ответственное решение.

 

 

С. А. Мазо, конструктор ОКБ № 387».