Слово 44. О том, как рассудительному должно пребывать на безмолвии

Послушай, возлюбленный, если желаешь, чтобы дела твои были не напрасны и дни твои не праздны и не лишены пользы, на какую рассудительные надеются от безмолвия, то вступление твое в оное пусть будет с рассуждением, а не в уповании чего-нибудь[247], чтобы не стать тебе похожим на многих. Напротив того, пусть будет в мысли твоей положена цель, к которой бы направлять тебе дела жизни своей. Выспрашивай о сем более знающих, и притом знающих из опыта, а не по одному умозрению. И не переставай сего делать, пока не обучишься делам безмолвия на всех стезях. При каждом сделанном тобой шаге разыскивай, путем ли ты идешь или уклонился с него и идешь какою-нибудь стезею вне настоящей дороги. И по одним делам явным не уверяйся в том, что в точности совершается тобой житие безмолвническое.

Если желаешь обрести что-нибудь и постигнуть это опытом своим, то в душе твоей сокровенно да будут знаки и приметы на каждом сделанном тобой шаге, и по оным будешь узнавать истину отцов и прелесть врага. А пока не умудришься на пути своем, пусть послужит для тебя сие немногое: когда, во время безмолвия, примечаешь в уме своем, что мысль твоя может свободно действовать помыслами десными[248], и во власти ее над которым либо из них нет ей принуждения, тогда знай, что безмолвие твое правильно.

И еще, когда совершаешь службу[249], если во время разных служб бываешь, по возможности, далеким от парения ума[250], и внезапно пресекается стих на языке твоем, и это на душу твою налагает оковы молчания, без участия твоей свободы, и последует сие за долговременным пребыванием на безмолвии, то знай, что ты в безмолвии своем простираешься вперед и что кротость начала в тебе усугубляться. Ибо одно[251] безмолвие без праведности достойно охуждения. Одно житие у любомудрых и рассудительных признается как бы единственным членом, отлученным от вспомоществования других членов.

И еще, когда примечаешь в душе своей, что при каждом возникающем в ней помысле, при каждом припамятовании и во время созерцаний, какие бывают в безмолвии твоем, глаза твои наполняются слезами, и слезы без принуждения орошают ланиты твои, то знай, что начало совершаться пред тобой отверстие преграды на разорение сопротивных.

И если находишь в себе, что по временам мысль твоя без предварительного о том промышления, вне обычного порядка, погружается внутрь тебя и пребывает в этом состоянии около часа или сколько-нибудь времени, а потом примечаешь, что члены твои как бы в великом изнеможении и мир царствует в помыслах твоих, и то же самое повторяется с тобой всегда, то знай, что облако начало приосенять скинию твою.

Если же, когда довольно времени проведешь на безмолвии, находишь в душе своей помыслы, которые делят ее на разные части и овладевают ею, и как бы насильно она ежечасно объемлется сими помыслами, и мысль ее во всякое время возводится к тому, что сделано было ею, или желает пускаться в суетные разыскания, то знай, что напрасно трудишься в безмолвии, и в парении ума проводит время душа твоя, и причины тому бывают внешние или внутреннее нерадение о должном, а паче о бдении и чтении. И ты немедленно устрой дело свое[252].

Если же, когда вступишь в дни сии[253], не обретаешь мира от тревожащих тебя страстей, то не дивись. Если недро мира, по удалении от него лучей солнечных, надолго остается теплым, и также запах врачевств и дым мира, разливающийся в воздухе, пребывают немалое время, прежде нежели рассеются и исчезнут, то тем паче страсти, подобно псам, привыкшим лизать кровь в мясной лавке, когда не дают им обычной им пищи, стоят при дверях и лают, пока не сокрушена будет сила прежнего их навыка.

Когда нерадение начнет, как тать, вкрадываться в душу твою, и в омрачении возвращается она вспять, и дом[254] близок к тому, чтобы наполниться омрачением, тогда являются следующие признаки: почувствуешь в себе тайно, что изнемогаешь в вере своей, преимуществуешь в видимом[255], упование твое[256] умаляется, терпишь утрату в близком тебе, а вся душа твоя исполняется укоризны в устах и в сердце на всякого человека, и на всякую вещь, и на все, с чем ни встречаешься помыслами и чувствами, и на Самого Всевышнего, и боишься вреда телесного, по причине чего малодушие овладевает тобой каждый час, и по временам душа твоя возбуждается таким страхом, что пугаешься и бегаешь тени своей; потому что неверием затмил ты веру (под верою же разумеем не основание общего всех исповедания, но оную мысленную силу, которая светом ума подкрепляет сердце и свидетельством совести возбуждает в душе великое упование на Бога, чтобы не заботилась она о себе самой, но попечение свое во всем беззаботно возвергла на Бога).

Когда же простираешься ты вперед, следующие явственные признаки найдешь близкими в душе своей: укрепляешься во всем надеждою и обогащаешься молитвою, не оскудевает никогда в уме твоем служащее к пользе[257], с чем бы ты ни встречался, ощущаешь немощь естества человеческого, и каждый таковой случай хранит тебя от гордыни.

А с другой стороны, недостатки ближнего делаются недостойными внимания в очах твоих, и с таким желанием[258] вожделеваешь выйти из тела, с каким стал бы пребывать в будущем веке. О всяком скорбном для нас приключении, встречающемся с тобой явно и тайно, со всею осторожностью, далекою от самомнения, находишь, что по справедливости и по суду приблизилось к тебе все сие[259]. И за все принесешь исповедание[260] и благодарение. Вот признаки трезвенных, осторожных, пребывающих в безмолвии и желающих достигнуть строгости жития.

Расслабленные же не имеют нужды в сих тонких приметах, угрожающих им падением, потому что далеки они от сокровенных добродетелей. Когда одна из них начнет проникать в душу твою, уразумей в этот час, на которую сторону начал ты склоняться: ибо вскоре узнаешь, какого ты сообщества. Да подаст нам Бог истинное ведение! Аминь.