Утверждения о фактах

Дени де Ружемон как-то заметил, что человек — это единственное животное, способное лгать. Может быть, точнее было бы сказать, что человек может обманывать других наиболее успешно, потому что только он может сказать им ложь. Любое мыслимое утверждение относительно факта может быть сделано искренне или как ложь. Само высказывание в обоих случаях остается одним и тем же, но его неявные факторы различны. Правдивое

 

высказывание налагает на говорящего обязанность верить и то, что он утверждает. Он отправляется с этой верой в плавание по безбрежному океану возможных последствий этого высказывания. В неискреннем высказывании эта вера отсутствует: на воду спускается дырявое судно, чтобы другие сели на него и потонули.

Пока фактическое утверждение не сопровождается определенным эвристическим чувством или стремлением кого-то убедить, оно есть просто ничего не говорящая словесная форма. Любая попытка исключить этот личностный фактор путем формулировки точных правил построения или проверки фактических утверждений с самого начала обречена на бесплодность. Ибо правила наблюдения и верификации могут быть выведены только из примеров фактических утверждений, которые мы принимали как истинные до того, как узнали эти правила; и в конце концов применение наших правил с необходимостью вновь будет опираться на фактические наблюдения, принятие которых есть акт личного суждения, не руководимый никакими эксплицитными правилами. Кроме того, применение правил должно непрерывно основываться на руководстве со стороны нашего личностного суждения. Изложенный аргумент с формальной стороны подтверждает участие говорящего в любом искреннем утверждевии фактического

плана.

Как же мы можем учесть этот личностный фактор в

пашей концепции истины? Что мы можем иметь в виду, говоря, что некоторое утверждение истинно?

Артикулированное утверждение слагается из двух частей: из высказывания, сообщающего содержание того, что утверждается, и из молчаливого акта утверждения данного высказывания. Артикулированное утверждение может быть проверено путем разделения его частей та. мысленного устранения акта утверждения, после чего не-утвержденпое предложение сопоставляется с опытом. Если в результате этой проверки мы решаем возобновить акт утверждения, обе части воссоединяются и предложение переутверждается. Это переутверждение можно сделать явным, сказав, что первоначально утверждавшееся

высказывание истинно.

Самый акт утверждения, конечно, не состоит из двух

"астей, одной внеречевой, а другой артикулированной, из которых первую можно было бы изъять, а вторую (ставшую после этого пеутворжденпой) проверить путем сопо-

 

ставления с фактами. Утверждение есть акт внеречевого постижения, всецело основанный на самоудовлетворении того, кто выполняет этот акт. Он может быть повторен, улучшен или элиминирован, но не может быть проверен (гли объявлен истинным в том смысле, в каком можно проверить пли объявить истинным фактуальное высказывание.

Следовательно, если «р истинно» выражает мое утверждение или переутверждение высказывания р, то нельзя сказать о «р истинно», что оно истинно или ложно в том смысле, в каком может быть истинным или ложным фактуальное высказывание. «Р истинно» есть провозглашение моего самоотождествления с содержанием факту-ального высказывания р, и это самоотождествление есть что-то, что я делаю, а не факт, который я наблюдаю. Поэтому выражение «р истинно» само по себе не есть высказывание, а просто утверждение высказывания р (которое без этого осталось бы неутвержденным высказыванием). Сказать, что «р истинно»,—значит подписать некоторое обязательство или объявить о своем согласии (в смысле, родственном коммерческому пониманию таких действий). Поэтому утверждать выражение «р истинно» мы можем не в большей мере, чем подписать свою собственную подпись. Можно утверждать только высказывание,

но не действие.

Обманчивая форма выражения «р истинно», где под видом высказывания, констатирующего факт, замаскирован акт принятия па себя определенных обязательств, ведет к логическим парадоксам. Если за утверждением высказывания р должно следовать предложение «р истинно», причем «р истинно» само есть высказывание, когда за ним должно следовать еще ««р истинно»—истинно» и так далее до бесконечности. Такой регресс в бесконечность не возникнет, если мы поймем, что «р истинно» не

есть высказывание.

Подобным же образом устраняется парадокс лжеца. Мы можем записать этот парадокс в такой форме «Предложение, напечатанное в начале 10-й страницы этой книги, ложно», где слово «предложение» означает (как мы обнаруживаем, взглянув на начало страницы 10): «Предложение, напечатанное в начале 10-й страницы этой книги, ложно». Обозначим только что цитированное предложение через р; тогда р истинно в том, и только в том, случае, если предложение в начале страницы 10-й данной

 

книги ложно. Иными словами, р истинно в том, и только в том, случае, если р ложно. Однако если «р ложно» есть просто заявление о том, что говорящий не принимает р, тогда «р ложно» не есть предложение и парадокс не возникает, поскольку нет предложения, которое можно было бы найти в начале 10-й страницы рассматриваемой книги. Тот факт, что мы можем, заново определяя выражения «р истинно» и «р ложно» как выражающие акт утверждения или сомнения, устранить регресс в бесконечность и злополучную самопротиворечивость, существенно подкрепляет ату интерпретацию. Обобщая проведенное нами различение между осмысленным использованием языка для первичных целей и классом выражений, которые всего лишь осмысляют нашу уверенность в том, что мы уже сказали, мы можем элиминировать целый ряд не поддававшихся ранее решению философских проблем'.