Послушник

 

О Боже праведный!

 

Натан

 

Перед вашим

Прибытием лежал я трое суток

В золе, в пыли, – лежал и плакал. Плакал?

Нет, мало: бесновался, проклинал,

И Господа хулил, и к христианству

В непримиримой ненависти клялся.

 

Послушник

 

Ах, верю вам!

 

Натан

 

Но, наконец ко мне

Рассудок постепенно возвратился,

И услыхал его я кроткий голос:

«Ведь есть над нами Бог! И в этом только

Исполнилось его определенье!

Теперь – на новый путь! Яви в делах,

Что уже давно постигнуто тобою:

Кто хочет, для того осуществить

Что-либо не труднее, чем постигнуть.

Вставай, иди!» Я встал и произнес: «Иду,

Коль Божья воля такова.

 

Такая страшная судьба вызывает ненависть к совершившим злодеяние даже у Натана. Но в то время как другой человек сохранил бы ненависть к злодеям на всю жизнь, Натан вскоре преодолевает ненависть и гнев. Он искренне привязывается к девочке-сироте, христианке. В этой посланной ему небом «дочери» он видит компенсацию за своих умерщвленных христианами сыновей, т. е. ненависть совершенно чужда натуре Натана.

Возможно, Лессинг трактовал своего Натана несколько иначе: драматург задался, пожалуй, целью утвердить примат разума, именно разумом он стремился обосновать терпимость своего героя. Но ведь разумные поступки возникают не на голом месте. Ни интеллект, ни добрая воля не способны победить там, где все остальное, особенно аффекты личности, выступает против.

Критика называет Натана не только умным, но и добрым. Однако особого альтруизма мы в нем не видим. Он раздает, конечно, милостыню, но на его огромном богатстве это нисколько не отражается. «Добрый» в этом случае не значит «щедрый». Натан добр, потому что движущей пружиной его поступков является миролюбие, стремление к миру между людьми. Но, как мы увидим, эта индивидуальная особенность человека и оказывается существенным компонентом такого понятия, как доброта.

В романе «Идиот» Достоевского одним из главных героев является эпилептик князь Мышкин, идеально добрый человек, добросердечие которого вызывает всеобщее удивление. Князь Мышкин обладает всеми качествами, побуждающими человека защитить ближнего. Его отличительная черта – очень сильное сочувствие людям. Князь ко всем испытывает жалость. Это проявляется еще во время пребывания в Швейцарии, когда он принимает участие в бедной девушке, от которой все окружающие отвернулись. В этот же период проявляется и его склонность к сопереживанию радости – он искренне любит детей и, забавляясь с ними, испытывает чистосердечную радость. Достоевский неоднократно описывает поступки Мышкина, продиктованные сочувствием, жалостью. Любовь к Настасье Филипповне уже с самого начала окрашена жалостью, а впоследствии от любви, кроме жалости, ничего и не остается. Князь испытывает жалость даже к своим противникам, например, к Рогожину, настроенному к нему враждебно. Рогожин вынашивает некоторое время мысль об убийстве князя и однажды даже замахивается на него ножом. От верной смерти князя спасает только эпилептический припадок, начавшийся как раз в тот момент. Мышкин ни разу не поддается на провокации Рогожина, хотя оба они постоянно сталкиваются как соперники на почве любви к Настасье Филипповне.

В этом сказывается вторая особенность личности, отличающая князя Мышкина и добрых людей вообще, – отсутствие враждебности, ненависти к людям, отсутствие духа борьбы, сметающего зло с пути. Эта черта роднит князя с Натаном Мудрым. Князь склоняется даже к тому, чтобы уступить Настасью Филипповну Рогожину, он не делает шагов в этом направлении только потому, что жалеет девушку. Князь хорошо знает, что Рогожин в свое время отомстит Настасье Филипповне, и месть эта будет ужасна.

Впрочем, князь имеет основания испытывать ненависть не только к Рогожину, но и ко многим героям романа: люди часто задевают его, насмехаются над ним, открыто называют его идиотом. Мышкин ни к кому не испытывает враждебных чувств, никем не возмущается; более того, анализируя поведение своих обидчиков, князь нередко склонен винить себя. В тех случаях, когда у него должны просить прощения, он сам его просит, ибо полагает, что проступок был спровоцирован чем-то в его поведении. Когда другим следовало бы устыдиться, Мышкин сам чувствует себя пристыженным. Это третья индивидуальная особенность, отличающая князя, – преувеличенное чувство стыда. Некий молодой человек оказал Мышкину незначительное одолжение. В знак благодарности Мышкин готов заплатить «благодетелю» десять тысяч рублей, но после этого великодушного предложения начинаются угрызения совести: князь жестоко корит себя за то, что предложил деньги в «грубой, неосторожной форме» и позднее просит простить его. Когда он впервые делает предложение руки и сердца Настасье Филипповне, в то время еще обыкновенной содержанке, а она бормочет что-то об оказываемой ей чести, князь говорит: «Я полагаю, что вы мне оказываете честь, а не я вам». Князь часто краснеет от стыда, хотя объективно для этого повода и нет. Вспомним, что мы отмечали выше доброту Вани и Натана Мудрого, но идеально добрый человек должен обладать сочетанием всех трех названных особенностей.

Идеальный образ доброго человека, созданный в этом романе Достоевским, едва ли может существовать в действительности. Князь – своего рода Христос, готовый полюбить своих врагов и подставить правую щеку, когда его бьют по левой. Достоевский сам говорит о его «христианском смирении». И все же Мышкин – не схема, не оболочка, внутри которой заключен голый принцип, с чем мы выше сталкивались у других авторов. Достоевский – настолько совершенный психолог, что даже идеальный образ остается у него человеком, т. е. он не превращает его в условную фигуру, в действующую маску. Несмотря на некоторое неизбежное преувеличение всех черт личности, обычное в романе, мы вправе сказать, что можно особенно хорошо проникнуть в психологию реального доброго человека, если знакомиться с нею по «преувеличению» Достоевского. Следует заметить, что добрые люди в действительности не являются акцентуированными личностями. Конечно, в них больше чем в недобрых людях сочувствия к окружающим, они – за мирное разрешение любого конфликта, они обладают и большим сознанием долга, но все эти качества не проявляются в чрезмерной степени, так что в целом тип не выходит за рамки человека среднего уровня.

Сходную с князем Мышкиным идеальную фигуру представляет собой Алеша из романа Достоевского «Братья Карамазовы». И здесь Достоевский изображает человека, который всегда все прощает и каждого готов полюбить. Только свойственная князю стыдливость у Алеши развита в значительно меньшей мере. Однако сталкиваясь со страданием, с болью, Алеша испытывает и жалость, и неодолимое желание, даже потребность помочь. Если помочь не удается, Алеша озабочен, опечален. Например, его доводит почти до отчаяния тяжелый конфликт между братьями Иваном и Дмитрием, ведь один обручен с женщиной, которую любит другой, а к чему может привести такая ситуация (с. 235):

 

Не новые ли поводы к ненависти и вражде в их семействе? А главное, кого ему, Алеше, жалеть? И что каждому пожелать? Он любит их обоих, но что каждому пожелать среди таких страшных противоречий? В этой путанице можно было совсем потеряться, а сердце Алеши не могло выносить неизвестности, потому что характер любви его был всегда деятельный. Любить пассивно он не мог, возлюбив, он тотчас же принимался и помогать.

 

Ко всему Алеше, точно так же, как и Мышкину, неведомо чувство вражды, и тем более ненависти. Он всегда настроен кротко, миролюбиво. Он никогда не нападает на другого, как бы его ни оскорбляли.

Особенно характерно поведение Алеши в сцене его случайного вмешательства в драку школьников, когда один из них избивает его камнями, а затем до крови прокусывает ему палец. Хотя Алеша знает, что нападение на него совершено без всякой причины, он тем не менее не испытывает гнева к злобному мальчишке (с. 226):

 

Алеша закричал от боли, дергая изо всей силы палец. Мальчик выпустил его, наконец, и отскочил на прежнюю дистанцию. Палец был больно прокушен, у самого ногтя, глубоко, до кости; полилась кровь. Алеша вынул платок и крепко обернул в него раненую руку. Обертывал он почти целую минуту. Мальчишка все это время стоял и ждал. Наконец Алеша поднял на него свой тихий взор.

– Ну, хорошо, – сказал он, – видите, как вы меня больно укусили? Ну, и довольны ведь, так ли? Теперь скажите, что я вам сделал?

Мальчик посмотрел на него с удивлением.

– Я хоть вас совсем не знаю и в первый раз вижу, – все так же спокойно продолжал Алеша, – но не может быть, чтобы я вам ничего не сделал, – не стали бы вы меня так мучить даром. Так что же я сделал и чем виноват перед вами, скажите?

 

В лице Алеши Достоевский также создал нечто вроде фигуры Христа. На это есть непосредственные указаний и в самом романе. Между Алешей и Ракитиным происходит следующий разговор (с. 447):

 

Ракитин не выдержал:

– Что же, обратил грешницу? – злобно засмеялся он Алеше. – Блудницу на путь истины обратил? Семь бесов изгнал, а? Вот они где, наши чудеса-то давешние, ожидаемые совершились!

– Перестань, Ракитин, – со страданием в душе отозвался Алеша.

– Это ты теперь за двадцать пять рублей меня давешних «презираешь»? Продал, дескать, истинного друга. Да ведь ты не Христос, а я не Иуда.

 

Доброму человеку Алеше Ракитин противопоставлен как злое начало, как Иуда. Он всюду сеет раздор, из которого жаждет извлечь для себя выгоду. В дальнейшем мы столкнемся с персонажами, злоба которых гораздо более жестока, чем у Ракитина.

Не лишен некоторого романтического преувеличения и «добрый» человек, изображенный Байроном в драме «Сарданапал». Ассирийского царя Сарданапала все считают недостойным потомком предков-воителей, так как он настроен против кровопролитных войн, против завоеваний. В бредовых снах ему является могучая владычица, его прабабка Семирамида. Сарданапал называет ее «чудовищем средь царственного рода»; «целомудренной бабкой-ведьмой, воинствующей Семирамидой». Позднее он обращается к ней так: «Прочь ты, прабабки тень, пятой кровавой/, Там в Индии, ступавшая по трупам». Посылать людей на смерть, покорять себе целые народы? Нет, у него другие идеалы: «Лучше было б, /Чтоб, сидя во дворце, она соткала/ Десятка два одежд, чем так бежать /С двумя десятками солдат, оставив /Волкам и воронам и вражьей злобе/ Тьмы тем своих рабов...» Сарданапал знает себя: он склонен любить, творить добро и прощать безрассудство. Он восклицает: «С меня довольно, /Коль я могу снять с подданных своих/ Нужду и страх и дать им умереть спокойно». Когда брат его жены, ассирийской царицы, нарушает границы этикета, Сарданапала лишь на мгновение охватывает гнев, а затем он произносит: «Я снисходителен и терпелив, /Ты знаешь это. Чем же ты встревожен?»

Он не может быть жестоким и к своим скрытым противникам – придворным, хотя не сомневается в их вине: он оставляет им оружие, обрекая себя на гибель. Мирра, его возлюбленная рабыня-гречанка, так говорит об этом поступке (с. 360):

 

– Он сбил его ударом крепким с ног,

И негодяй спастись пытался бегством,

Но, пожалев о нем в последний миг,

Царь спас его, своим венцом рискуя.

Сарданапал заставляет страдать свою жену, полюбив гречанку-рабыню, но и сам он страдает, видя скорбь царицы Зарины. Будучи уже близок к гибели, он организует бегство ее и детей, хотя Зарина не хочет покидать его, она все еще любит мужа. Попрощавшись с нею и оставшись один, он горестно восклицает (с. 350):

 

– Мне ль так страдать,

Не причинявшему мучений людям!

Неправда! С ней любили мы друг друга.

О, роковая страсть! Зарина,

Я дорого расплачиваюсь за твои мученья...

 

Его возлюбленная, рабыня Мирра, достойна столь самозабвенного чувства, она предана царю и говорит о своем унижении (с. 353):