Текст № 69

***

Прошлый раз мы условились встречаться на каждой первой неделе июля. И вот мы снова здесь, на холмах Воробьевки, на земле Афанасия Фета.

Отсюда, с убережных тускарных высот, далеко видать окрест. В эту летнюю пору все буйно-зелено: и заливные луга с первыми стожками сена, и купы дерев, под которыми прячутся людские строения, и даже хлеба еще зелены, не успели обрести свойственной им золотистости, и по полям вольно, широко ходят по-морскому зеленовато-седые пшеничные волны. А над всем этим, как и в прошлый июль, величаво, будто фрегаты, поднявшие ввысь все свои паруса, плывут через всю Россию вымытые недавними дождями белотканые облака.

Это наша вторая встреча на Фетовских поэтических взгорьях. Между встречами, между двумя июлями прошел всего только один год. Я произношу это «всего только» с чувством понятного сожаления, оттого, что долгие годы ушли на схоластические споры в высоких кабинетах о том, быть этому празднеству или не быть, звучать с этих Воробьевских высот прекрасным стихам Афанасия Фета или не звучать, выпускать ли его для общения с нардом или придержать еще на какой-то срок, уже не раз продлевавшийся где-то и кем-то… А тем временем, проходившем всуе, эта замечательная поляна на береговом склоне, этот ромашковый амфитеатр, как бы самой природой приготовленный для праздничного, вдохновенного звучания поэтического слова, была пуста, безлюдна, и над ней все эти годы не витал, как должно, дух Фетовской музы.

Но о двух июлях можно сказать и с чувством удовлетворения: эта наша вторая встреча – вполне очевидное свидетельство зарождения знаменательной и плодотворной традиции. В самом деле, то наше первое зерно, что с упованием было посеяно год назад, уже пустило вполне жизнеспособные и обнадеживающие побеги. На наших с вами глазах в ряду подобных зарождается еще одно народное празднество, обретающее черты ежегодного Дня поэзии на курской земле. Приятно на этой поляне, склоном развернутой к солнцу, благоухающей летними травами, июльскими бархатными клеверами и медвяными подмаренниками, под этим мирным, лазурно-безмятежным небом видеть красочное разноцветье собравшихся людей. По загорелым лицам и натруженным рукам узнаю крестьянок, наших курских мадонн, на коих и по сей день, ревущий всяческими моторами, свалена еще уйма деревенских дел, особенно сейчас, в летнюю пору, когда привалили сразу и сено, и сорняки, и самое большое июльское молоко, и малые телятки, да ко всему свои домашние хлопоты, свое подворье не терпит… Но вот выбрали минутку, прибрали волосы, надели чистое, нарядное, пришли. И мужики их, у кого есть, пришли – их тоже не спутаешь с горожанами: деревенский июль метит их особо. И старики прослышали, тоже доковыляли. И, конечно, дети… Что за чудо эти деревенские мальчишки и девчонки! Вроде и обряжены все хорошо и добротно, но всегда как-то невпопад: то слишком коротко, то слишком длинно, то еще с какой-либо несуразинкой. Но им все нипочем, не привыкли они смотреть на себя, а больше на других, на то, что вокруг, на мир окрестный, и потому, должно быть, здесь, на поляне, глаза их как-то по-особенному полны ожидания чего-то необыкновенного и праздничного.

Пошел, пошел народ к Афанасию Фету! Даже повалил, вопреки некоторым досужим предреканиям: дескать, не пойдет, не поймет его, Фета, будто бы оторванного от жизни, от народа с его замкнуто-поместной поэзией.

А народ и понял, и признал поэзию своей. И как же не признать:

Ласточки пропали,

А вчера зарей

Все грачи летали

да как есть мелькали

Вот над той горой.

Такие простые обыденные слова… Но тогда отчего же так хватают за душу, отчего вдруг собьется с привычного ритма сердце и зачастит неуправляемо, и защемит от тихой сладкой печали?!

Не оттого ли, что вновь и вновь услыхали мы в этих словах нечто необыкновенно родное, до слез знакомое, такое узнаваемое нашенское, русское, прошедшее через всю нашу жизнь от самых первых страниц «Родной речи»? А еще, может, оттого, что душевная музыка этих строк вновь одарила нас видениями детства, вернула нам минувшее, полузабытое, сладостно попечалило, навернуло слезу, как дивный отлетевший сон? Впрочем, кто наверняка знает, в чем магия этих грачей, что вчера мелькали «вот за той горой?»

И возникает вопрос: кто же кому больше нужен – Фет нам, ныне живущим, или мы Фету?

Если судить диалектически, то самому Фету от нас уже ничего не нужно, кроме памяти, посильной, как подаяние, ни к чему не принуждающей, основанной на естественном человеческом чувстве благодарности поэту за оставленное им наследие. Зато всем нам Фет нужен во сто крат больше. Ибо мы существуем, живем в этом мире, устремляемся мечтой и делами куда-то или, как сказала бы моя бабушка, маемся земною маетой, а следовательно, и ушибаемся в этой маете, и нуждаемся в душевных примочках и бальзамах.

(По Е. Носову)