Москва и ТверьПосле смерти Александра Невского ярлык на великое княжение получил его брат Ярослав. Как и Александр, он редко наведывался во Владимир. Но если тот предпочитал жить в Переяславле-Залесском, то Ярослав облюбовал Тверь. Значение этого некогда захолустного городка во второй половине XIII в. стремительно возрастает. С одной стороны, это было связано с активным заселением края беженцами из Рязанского, Владимирского, Муромского и других княжеств, чаще других подвергавшихся набегам татар. Переселенцы, искавшие спасения от ордынцев под защитой здешних дремучих лесов, способствовали быстрому хозяйственному подъему Тверского княжества. С другой стороны, интерес правителей Северо-Восточной Руси к этому городу определялся тем, что именно через Тверь пролегал торговый путь, по которому Новгород снабжался хлебом. Таким образом, тот, кто контролировал Тверь, мог без труда принудить к покорности Новгород, блокировав его продовольственное снабжение. Поэтому новгородцы старались ладить с Ярославом Ярославичем. Когда же в 1270 г. они все же с ним рассорились, Ярослав начал крупномасштабные военные приготовления, и от неминуемого поражения новгородцев спасло лишь вмешательство митрополита и костромского князя Василия, брата Ярослава. Впрочем, последний стал на защиту Новгорода лишь потому, что хотел ослабить влияние старшего брата. Когда же он после смерти Ярослава в 1272 г. унаследовал великокняжеский стол, то стал проводить такую же политику, как и предшественник. Дабы утвердиться на берегах Волхова, он вместе со своим племянником тверским князем Святославом и отрядом татар захватил Торжок - главный перевалочный пункт на хлебном пути. В итоге зимой 1273 г. новгородцы были вынуждены капитулировать и признали Василия своим князем. В 1277 г., после смерти Василия великим князем становится Дмитрий Переяславский, старший сын Александра Невского. К этому времени отношения с Ордой вновь осложнились. Грабительские набеги татарских мурз стали обычным явлением. Особенно сильному разорению подверглось в 1278 г. Рязанское княжество. Ситуация осложнилась вновь вспыхнувшей распрей между князьями. В 1281 г. брат Дмитрия, Андрей Городецкий отправился в Орду и выпросил у хана ярлык на великое княжение. Приведя с собой татарскую рать, он изгнал Дмитрия. Ордынцы подвергли разграблению Владимирское, Переяславское и др. княжества. В ответ Дмитрий обращается за помощью в Ногайскую орду и в 1283 г. возвращает престол. В 1285 г. Андрей вновь приводит татар, однако отвоевать владимирское княжение ему на сей раз не удалось. Наконец, еще через восемь лет он приводит так называемую "Дюденеву рать", которая опустошила 14 городов Северо-Восточной Руси. Однако примечательно, что Тверь татары взять не смогли. Это лишний раз показывает, что именно Тверь, благодаря выгодам своего географического положения, смогла быстрее всего восстановить свой экономический и оборонный потенциал. Вслед за Тверью первые признаки экономического подъема и роста политической активности стали обнаруживаться и в Москве, находившейся во владении самого младшего сына Александра Невского Даниила. В то же время прежние политические центры Залесской Руси в результате постоянных татарских набегов и княжеских усобиц стремительно теряют свое значение. Новая эпоха в истории Северо-Восточной Руси - эпоха политического соперничества Твери и Москвы - начинается в 1304 г., после смерти Андрея Городецкого. Согласно "лествичному" праву великокняжеский стол должен был перейти к сыну Ярослава Ярославича Михаилу Терскому. Но вскоре о своих претензиях на владимирское княжение заявил Юрий Даниилович Московский. Чтобы предотвратить междоусобие, в конфликт вмешался митрополит Максим, который за пять лет до этого перенес свою резиденцию из разоренного татарами Киева во Владимир. По просьбе матери Михаила Ксении, которая вторым браком была замужем за Андреем Городецким, он задержал Юрия во Владимире, где тот остановился на пути в Орду. Более того, Максим даже вступил с ним в переговоры от имени Михаила и Ксении и предложил в качестве отступного ряд городов на выбор за отказ от претензий на престол. В 1305 г. митрополит Максим умирает. Михаил Ярославич, осознав на опыте конфликта с Юрием, сколь важна поддержка церкви, ставит целью возвести на митрополичью кафедру своего ставленника. Выбор князя пал на игумена Геронтия, которого он и посылает на поставление в Константинополь. Но одновременно с ним для поставления на галицкую митрополию (отделившуюся от киевской в 1302 г.) в Царьград прибывает игумен Ратского монастыря на Волыни Петр. Патриарх, крайне негативно относившийся к разделению русской митрополии, счел, что настал идеальный момент для восстановления церковного единства Руси. Он принимает "Соломоново" решение: чтобы не обидеть ни галицкого, ни владимирского князей, пославших своих кандидатов, возвести на митрополию галицкого кандидата, но его местопребыванием определить Владимир. В 1308 г. новый митрополит всея Руси прибывает во Владимир. И вот тут-то Михаил Ярославич допускает непростительную и непоправимую политическую ошибку. Вместо того, чтобы принять свершившееся как данность и сделать нового митрополита своим союзником, он счел себя униженным тем, что отвергли его кандидата. Михаил ставит целью добиться смещения Петра и обвиняет его в "симонии", т.е. продаже церковных должностей. В 1311 г. по его инициативе в Переяславле-Залесском собирается собор для суда над митрополитом. Однако планам Михаила не суждено было сбыться. Его роковую ошибку смог обратить в свою пользу Юрий Московский. Когда положение Петра стало критическим, именно он протянул руку помощи митрополиту. И именно благодаря действенной поддержке московского князя Петр смог выиграть процесс. Естественно, это раз и навсегда определило его позицию в политическом соперничестве Москвы и Твери. Поддержка или, по крайней мере, благожелательный нейтралитет церкви были совершенно необходимы Юрию, т.к. боролся он с тверским князем совершенно нехристианскими методами. После того, как полным фиаско окончилась его борьба с Михаилом за новгородское княжение, и его брат Афанасий оказался заложником в Твери, московский князь сделал ставку на Орду. Он отправляется ко двору хана Узбека, где всячески старается втереться в доверие к ордынскому правителю и даже женится на его сестре Кончаке (в крещении - Агафье). В итоге ему все-таки удается выпросить у хана ярлык на великое княжение. В конце лета 1317 г. он возвращается на Русь, ведя с собой татарскую рать во главе с воеводой Кавыгадыем. Понимая, что Юрий явно ищет повода для карательной акции против Твери, Михаил не стал поддаваться на провокацию и "уступися великого княжения". И тем не менее московско-тверская рать вторглась в пределы Тверского княжества, опустошая все на своем пути. Одновременно по наущению Михаила с севера напали новгородцы. Михаил нанес поражение последним, однако выступать против Юрия и Кавгадыя не решался. Три месяца москвичи и татары грабили и жгли деревни, вынуждая Михаила оказать сопротивление. Наконец 22 декабря у местечка Бартенево произошло сражение, в котором тверичи одержали полную победу. При этом среди их пленников оказалась и жена Юрия Кончака. Стремясь подчеркнуть вынужденный характер своих действий, Михаил отпускает Кавгадыя в Орду с богатыми дарами, предварительно заставив его присягнуть, что москвичи и татары воевали без разрешения хана. Но на беду Михаила Ярославича находившаяся в Твери ханская сестра Кончака-Агафья неожиданно умирает. Воспользовавшись желанным поводом, Юрий обвиняет Михаила в ее отравлении. Напрасно тверской князь пытается оправдаться и шлет в Москву посольства с предложениями мира и любви. По приказу Юрия послы были казнены. А весной 1318 г. Михаил Ярославич был вызван в Орду и осужден на смерть. Вскоре стало ясно, как Юрий собирался использовать полномочия великого князя. Зимой 1322 г. он получил от тверичей дань, предназначавшуюся для уплаты "выхода" в орду. Но вместо того, чтобы передать ее по назначению, Юрий попытался эти деньги (а их было немало - 2 тыс. рублей) утаить. Эта попытка стоила московскому князю ярлыка, который тот час же был передан сыну Михаила Ярославича Дмитрию Грозные Очи. Однако тверскому князю, не даром носившему такое прозвище, был нужен не только политический реванш, но и личное отмщение за смерть отца. 21 ноября 1325 г., встретив Юрия при ханском дворе, Дмитрий убивает его. Но выполнив долг чести, он и сам поплатился за это жизнью. Тем не менее, казнив Дмитрия Михайловича, Узбек сохраняет ярлык на великое княжение за Тверью, что лишь на первый взгляд кажется странным. Во-первых, татары, охотно пользуясь услугами предателей для удержания власти над покоренными народами, никогда им особо не доверяли. Тем более, что они могли убедиться в ненадежности Юрия, поймав его за руку на махинациях с данью. Можно даже предположить, что сам Узбек более симпатизировал Дмитрию, чем Юрию. Не даром же он, будучи обязанным покарать тверского князя за совершенный им самосуд, медлил с казнью целых десять месяцев! Во-вторых, у татар были особые основания для очень осторожной политики по отношению к Твери. Поражение московско-татарской рати в 1317 г. показывало, что военно-политический потенциал этого княжества стремительно возрастает. К тому же, татар беспокоило усиление контактов между Тверью и Литовским княжеством, свидетельством чему был брак Дмитрия Грозные Очи и Марии, дочери литовского великого язя Гедимина. Для этого альянса и Тверь и Литва имели очень серьезные основания. С одной стороны, к началу 20-х гг. XIV в. становилось все более очевидным, что именно Тверь может в будущем возглавить антитатарское восстание. Ив перспективе этого неизбежного столкновения Тверь хотела видеть в Литве гаранта безопасности своих западных рубежей, а по возможности - и участника антиордынской коалиции (это было вполне реально, т.к. в начале XIV в. между Сараем и Вильно возникли противоречия из-за Южного Поднепровья, переросшие впоследствии в открытое военное столкновение). С другой стороны, и Литве, с огромным напряжением сил сдерживавшей агрессию Тевтонского ордена, была небезразлична позиция ее восточного соседа. При этом особое место в политических планах литовских князей отводилось Новгороду, а для того, чтобы укрепить здесь свои позиции, необходим был союз с Тверью. В Орде понимали, что неосторожные действия в отношении Твери могут подтолкнуть ее к упрочению альянса с Литвой, поэтому старались "приручить" тверских князей. Однако осторожность Орды вызывала нервозность в Москве, т.к. закрепление ярлыка за тверскими князьями не оставляло ей никаких надежд на лидерство в Северо-Восточной Руси. И казалось, что так оно и будет... Но, как писал Н.Г. Чернышевский, "история - не тротуар Невского проспекта". Случилось то, что, казалось бы, не должно было произойти. Вскоре после вокняжения Александра Михайловича, в конце лета 1327 г. в Тверь прибывает ордынский сановник Чолхан во главе большой свиты, более похожей (как это и было принято у татар) на небольшое войско. Обычно в исторической литературе этот отряд и его предводителя именуют баскаками, т.е. сборщиками дани. Но вряд ли у хана были основания для такого шага. Если бы баскаки были посланы в Москву, чей князь не так давно был уличен в сокрытии дани, это было бы понятно. Но в отношении Александра у татар не было подобных подозрений. К тому же, как уже отмечалось ранее, Узбек старался избегать по отношению к Твери слишком жестких мер. Поэтому прав, видимо, немецкий историк Э. Клюг, считающий Чолхана не баскаком, а послом. Чолхан – двоюродный брат Узбека, сын Дюденя (Тудана), внук хана Тохты
Однако, как явствует из источников, татары, прибывшие в Тверь, вели себя столь вызывающе, что в сравнении с предшествующей политикой Узбека это может иметь лишь два объяснения: либо Чолхан и его люди проявили самоуправство, либо имела место спланированная провокация. Но если верно второе, то кому был более всего выгоден разгром Твери, и кто уже однажды пытался осуществить данный сценарий? Параллель между Чолханом и Кавгадыем напрашивается сама собой. Как бы то ни было, но 15 августа 1327 г. произошло именно то, на что более всего надеялись в Москве. Последней каплей, переполнившей чашу терпения тверичей был эпизод, сам по себе не столь уж и значительный: татары попытались отнять приглянувшуюся им кобылку у некоего дьякона Дудко, тот же стал призывать горожан на помощь. Очевидно, к этому моменту возмущение бесчинствами татар достигло уже критической точки, и вспыхнувшая потасовка стала прологом повсеместного избиения ордынцев. Как только о восстании стало известно в Москве и Сарае, князь Иван Данилович (младший брат Юрия Московского) тут же предложил свои услуги по усмирению тверичей. В результате карательного похода татарско-московской рати Твери был нанесен такой урон, от которого она не могла оправиться несколько десятилетий. И все-таки, даже на сей раз татары не пошли на полный разгром Тверского княжества, как того хотелось Ивану Даниловичу. Более того, не очень-то доверяя московскому князю, Узбек дал ему лишь половину ярлыка на великое княжение. Вторую надлежало еще заслужить, и в этом ему значительно помог новый митрополит Феогност. Прибыв на Русь в 1328 г., он застал союз Москвы с церковью уже прочно оформившимся. Его предшественник, митрополит Петр, перед самой смертью перенес резиденцию из Владимира в Москву, и здесь же, согласно своему завещанию он был похоронен в только что отстроенном Успенском соборе. Ничто другое в сознании современников не могло запечатлеть единение Москвы и Твери более прочно. Митрополит Феогност принял произошедшие изменения как данность и обосновался уже не во Владимире, а в Москве. Примечателен тот факт, что, в общем-то, Феогност не был для Москвы желанной фигурой. С подачи Ивана Даниловича митрополит Петр наметил себе иного преемника - некоего игумена Феодора. Но когда патриарх не внял этой просьбе и назначил Феогноста, Иван не повторил ошибки Михаила Ярославича и не оттолкнул от себя нового митрополита. В благодарность Феогност помог Ивану заслужить еще большее доверие татар. Когда Александр Михайлович бежал во Псков, Феогност наложил на город отлучение и тем вынудил тверского князя бежать в Литву. В 1332 г. Иван все-таки получает ярлык на вторую половину великого княжения, однако и Александра, вернувшегося вскоре в Тверь, Узбек почему-то не спешил наказывать. Более того, в 1337 г. тверской князь был не только полностью прощен ханом, но даже получил из его рук ярлык на тверское княжение. Это лишний раз показывает, что планы Орды, опасавшейся сближения Твери и Литвы, не совпадали с целями Москвы. Лишь в 1339 г., уже после того, как между Ордой и Литвой началась война, Александр Михайлович был вызван в Сарай и здесь вместе со своим сыном Федором казнен. Как справедливо заметил Э. Клюг, "по всей вероятности, конец Александра был уготован московским серебром". Действительно, Ивану Даниловичу было за что и было чем заплатить за устранение главного конкурента. Получив вместе с ярлыком право сбора ордынского "выхода", московский князь смог существенно поправить свои финансовые дела, из-за чего в историю он вошел под не очень-то почетным, но метким прозвищем "Калита" (кошелек). Так часто бывает, что всю жизнь борясь с непримиримым врагом, человек словно срастается с ним невидимыми нитями. И потому, уничтожив противника, он теряет то, ради чего жил и не надолго задерживается на этом свете. Иван Калита 22 года страстно желал гибели Александра Михайловича, а добившись своего, пережил врага всего на 5 месяцев. Своим наследникам он оставил полную казну, новый дубовый кремль и заметно округлившиеся владения московского княжества. Используя средства, утаенные от ордынского "выхода", Калита приобрел великое множество городов и сел, важнейшими из которых были Углич, Белозерск и Галич. Но территориальный рост Московского княжества был всего лишь внешним проявлением того кардинального сдвига в расстановке политических сил на Руси, который стал итогом правления Калиты. Руками татар ему удалось не просто ослабить своих конкурентов, но, фактически, предотвратить складывание геополитического треугольника Тверь-Вильно-Новгород, тем самым положив начало возвышению Москвы. За это официальная историография, обслуживавшая государственные интересы, готова была простить Ивану Калите все его более, чем сомнительные, в моральном плане, деяния. Пародируя подобные суждения придворных историографов, Н. Каржавин писал об Иване Калите: Мы сегодня поем тебе славу Был ты видом довольно противен,
И все-таки, допустимость неправедных средств для достижения праведной цели, оправдание аморальных поступков политической целесообразностью – это лишь одна сторона проблемы. Вторая же заключена в вопросе: а была ли цель Калиты праведной, и что понимать в данном случае под политической целесообразностью? Русские историки, начиная с Н.М. Карамзина и С.М. Соловьева, прославляли Ивана Даниловича как "Собирателя земли Русской", но был ли он единственным собирателем? Пожалуй первым усомнился в этом А.Е. Пресняков, показавший, что объединению русских земель вокруг Москвы предшествовало образование нескольких очагов политической консолидации, соперничавших за общерусскую гегемонию (позже К.В. Базилевич назвал этот процесс "феодальной концентрацией"). А в работах Я.С. Лурье, А.Н. Насонова, В.А. Кучкина и других уже определенно звучал вывод о том, что "Тверь могла попытаться взять на себя функции национального объединителя" (Я.С. Лурье). Тем не менее, официальная историография продолжала трактовать соперничество московских и тверских князей как столкновение поборников и противников централизации. Так, по мнению В.В. Мавродина, тверские князья "в борьбе против Москвы пытались опереться на властителей враждебных Руси государств и для сохранения своей власти не останавливались перед изменой Руси. Тверские князья стремились к союзу с Литвой, с "латинянами" (католиками), и укрепление восточной Руси их даже пугало". Просто удивительно, насколько в этой оценке все перевернуто с ног на голову! Оказывается, "изменники Руси" - вовсе не московские князья, наводившие на нее татар, а тверские, защищавшие от них свою землю и складывавшие головы в Орде. И "враждебное государство" - не Золотая Орда, разорявшая Русь, а Литва - государство, которое до 1386 г. даже формально не принадлежало к католическому миру и осознавало себя "Русью", будучи таковою по культуре, этническому составу (9/10 населения) и даже официальному названию ("Великое княжество Литовское и Русское") Более того, как доказано И.Б. Грековым и др. исследователями, правители именно этого государства на ряде этапов политической истории Восточной Европы выступали выразителями идеи общерусского единства. Таким образом, политическое партнерство Литвы и Твери при подключении к этому альянсу Новгородской республики (и ее "пригорода" Пскова) вполне могло обеспечить решающий перевес сил в антиордынской борьбе, а в перспективе - привести к объединению русских земель в границах Киевской державы. Но, разорив Тверь, Иван Калита оставил в наследство своему сыну Симеону принципиально иную расстановку политических сил: антагонизм Москвы и Твери, поддерживаемой Литовским государством, трансформировался в противостояние Литвы и Москвы, поддерживаемой Ордой. Узбек, долго не решавшийся поддержать Ивана Калиту, однозначно сделал ставку на его сына. Весной 1340 г. Симеон получает из рук хана ярлык на великое княжение, и тот час же дает понять остальным князьям, что отныне они - в его власти. Современники быстро почувствовали перемену в московской политике: Иван Данилович, действуя хитростью и деньгами, удостоился прозвища Калиты, его сына, диктовавшего свою волю с позиции силы, нарекли Гордым. По мере упрочения позиций московских князей в Северо-Восточной Руси, они все больше проявляют заинтересованность в литовских делах. В 1344 г. Симеон предоставил убежище сыну Гедемина Евнуту, свергнутому братьями Ольгердом и Кейстутом. В 1346 г. он был крещен и получил имя Иван. В 1349 г. Симеону удается предотвратить попытку сближения между Ордой и Вильно, а в 1351 г. он заключает мир с Ольгердом. И в том же году Симеон угрозой завоевания принуждает к покорности Смоленск - яблоко раздора между Москвой и Вильно. Однако правление Симеона Гордого было недолгим. В 1353 г. Москву охватила эпидемия чумы, унесшая тысячи жизней. Среди ее жертв были и великий князь, его брат и сыновья. Тогда же скончался и митрополит всея Руси Феогност. За время своего пребывания на московской кафедре он принес много пользы Калите и его сыну. Но незадолго до смерти он оказал Москве последнюю и, быть может, самую ценную услугу. Пользуясь своими связями в Константинополе, он смог добиться согласия патриарха на утверждение своим преемником владимирского епископа Алексея - сына знатного московского боярина Федора Бяконта и личного друга Симеона Гордого. В 1354 г. великим князем становится Иван Иванович - единственный из сыновей Калиты, переживший "моровое поветрие". В том же году он отправляет посольство в Константинополь для поставления на митрополию Алексея. Очевидно, для этого потребовались богатые подношения патриарху и императору, но, как показало будущее, Москве за это воздалось сторицей. Иван Иванович, за свою недолгое правление заслуживший сразу два прозвища (Красный - за приятную наружность и Кроткий - за мягкость и миролюбие), умер в 1359 г., оставив на престоле 9-летнего сына Дмитрия. Это был, по истине, критический момент для Московского княжества. Политическая стабильность в средневековье в значительной мере зависит от преемственности власти, для чего одного лишь кровного родства недостаточно. Чтобы подданные и вассалы почившего монарха беспрекословно признали его наследника, необходимо, чтобы он еще до вступления на престол приобрел авторитет воина и политика. Регентство же в условиях средневековья является весьма ненадежным институтом, поскольку, получив реальные рычаги власти, регент может и не захотеть уступать ее законному наследнику. Единственный надежный выход из этой ситуации - назначение опекуном малолетнего правителя духовного лица, которому его сан не позволит узурпировать престол. Именно так и произошло в Московском княжестве в 1359 г.: регентом при 9-летнем князе стал митрополит Алексей - москвич не только по происхождению, но и по убеждениям. Возглавив московское правительство, он приложил немало усилий, чтобы вернуть великокняжеский ярлык, который после смерти Симеона достался суздальско-нижегородскому князю Дмитрию Константиновичу. В 1362 г. ярлык был возвращен в Москву. Но в тот же год угроза ее авторитету возникла с другой стороны. Литовский великий князь Ольгерд одержал блестящую победу над татарами у Синих Вод. Теперь именно он воспринимался выразителем идеи антиордынской борьбы и общерусского единства. А традиционная лояльность Москвы по отношению к Орде позволяла Ольгерду связать обе эти идеи в один узел, представив свою антимосковскую политику как борьбу с татарским сателлитом. Предвидя неизбежное столкновение с Вильно, Московское правительство приступило к невиданным военным приготовлениям. В 1367 г. началось строительство первого в Северо-Восточной Руси кремля. И вовремя! В следующем году Ольгерд предпринимает поход на Москву, но взять ее не смог. В 1370 и 1372 гг. он повторяет эту попытку, но - с тем же результатом. Москва стремительно набирала силу, и к этому времени она уже окрепла настолько, что могла противостоять Литве и без помощи Орды. Более того, теперь Дмитрий Иванович уже не желает довольствоваться ролью татарского данника и стремится перехватить у Вильно инициативу в антиордынской борьбе. Летом 1373 г., когда рать правителя Орды Мамая вторглась в Рязанское княжество, Дмитрий Иванович двинул навстречу свои полки, остановив дальнейшее продвижение татар. Тогда Мамай, стремясь восстановить баланс сил в Северо-Восточной Руси, решает привлечь на свою сторону нижегородского князя. В Нижний Новгород прибывает ордынский посол Сары-Ака со свитой в тысячу человек. Однако все они были перебиты восставшими горожанами. Откликнувшись на нижегородские события, Дмитрий Иванович созывает в Переяславле княжеский съезд - первый за время после Батыева нашествия. Конфликт с ордой становится все более неотвратимым. Следом Мамай предпринимает вторую, уже явно запоздалую попытку восстановить баланс и в 1375 г. передает ярлык тверскому князю Михаилу Александровичу. В ответ Дмитрий проявляет открытое неповиновение и организует поход против Твери, в котором участвовало большинство князей Северо-Восточной Руси. В следующем году московская рать совершает нападение на ордынский город Булгар, а в 1378 г. - наносит крупное поражение татарам на р. Воже. Это круто меняет расстановку сил в Восточной Европе. Великий князь литовский Ягайло (унаследовавший престол в 1377 г.), испуганный усилением Москвы, заключает союз с Мамаем и вовлекает в него Тверь и Новгород. Но такой поворот в его политике вызывает возмущение в самой Литве, население которой было недовольно сворачиванием общерусской программы. Многие местные князья теперь открыто симпатизируют Дмитрию Ивановичу, видя в нем лидера антитатарской коалиции. Под знамена московского князя привели свои полки братья Ягайло Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, неоценимую помощь ему оказал Дмитрий Боброк Волынский, двоюродный брат великого князя литовского. Пик приготовлений к решающей схватке пришелся на лето 1380 г. Сборным пунктом полков, прибывающих из разных русских земель, была определена Коломна. Не поддержали Дмитрия лишь Новгород, Псков, Тверь и Смоленск. Рязанское и Нижегородское княжества активно участвовали в антитатарской коалиции на первом этапе (рязанские полки, например, сыграли решающую роль в битве на р. Воже), однако в 1377-1378 гг. эти земли подверглись опустошительным нашествиям татар и потому не смогли выставить свои полки. Впрочем, и с Новгородом все не так ясно. По мнению В.Л. Янина заслуживает внимания одно новгородское поминание, призывающее молиться за новгородцев, погибших на поле Куликовом. Да и некоторые удельные князья из Тверской земли, наперекор воле своего сюзерена, также откликнулся на зов Москвы. Выходит, в войско Дмитрия Ивановича пришли добровольцы даже из тех земель, которые по политическим соображениям уклонились от участия в антитатарской коалиции. Таким образом, это действительно была общерусская рать, а московский князь возвысился до всеми признанного выразителя идеи общерусского единства. Какими же силами располагал Дмитрий Иванович? В летописи сказано, что рать насчитывала "100 000 и сто" (первое число передано кириллическим цифровым знаком "р") - всего, таким образом, 200 тыс. Выдающийся русский знаток средневековой книжности А.А. Шахматов высказал предположение, что в летопись вкралась ошибка: переписчик поставил "р" вместо "о" = 70 000. Таким образом, войско Дмитрия Ивановича насчитывало 170 тыс. В.А. Кучкин произвел расчеты, подтверждающие, с его точки зрения, гипотезу А.А. Шахматова. Р.Г Скрынников поставил под сомнение эти выкладки, указав, что и через два столетия, в период Ливонской войны Россия могла выставить полевую армию до 60-80 тыс. воинов. "Трудно предположить, - пишет Р.Г. Скрынников, - чтобы одна треть или еще меньшая часть территории России (без Великого Новгорода, Твери, Смоленска, Рязани, Пскова, Нижнего Новгорода) могла выставить армию столь многочисленную, как все единое Русское государство спустя два столетия". Принимая во внимание эти замечания, уточним их в ряде моментов: во-первых, как уже отмечалось выше, какая-то часть добровольцев из перечисленных княжеств все-таки в Коломну пришла; во-вторых, рать Дмитрия Ивановича была усилена дружинниками из Западной (Литовской) Руси (причем это были весьма боеспособные части, иначе бы Дмитрий Иванович не поставил их в битве на передовую линию); в-третьих, русская армия периода Ливонской войны была преимущественно профессиональной (даже те ратники, которых приводили с собой бояре, были не просто холопами, а "военными"), тогда как Дмитрий вынужден был собирать по городам ополчение. В дополнение к последнему отметим, что призыв горожан был, видимо, произведен на пределе людских ресурсов. Об этом говорит и упоминание источниками московских "небывальцев" (новобранцев, никогда не участвовавших в сражениях), и то, что через два года Москва оказалась беззащитной перед татарским вторжением. И все-таки, даже с учетом всех этих поправок, можно согласиться, что Русь в тот момент не располагала военным потенциалом, соизмеримым с ресурсами Орды - ни по количеству, ни по качеству. Дмитрий Иванович мог призвать под свои знамена лишь княжеские дружины и городское ополчение, Мамай же - все мужское население подвластной ему Степи, ибо кочевники представляли собой, по выражению Л.Н. Гумилева "народ-войско". Причем это была отнюдь не легкая конница, как считалось ранее. Благодаря исследованиям М.В. Горелика и др. историков доказано, что татары располагали достаточно массовым, технически и функционально совершенным защитным вооружением, включая даже конский доспех. Разумеется, воины русских княжеских дружин ничем не уступали ордынцам ни по качеству вооружения, ни по боевой выучке. Но их в рати Дмитрия Ивановича было меньшинство! Основу же составляли пешие полки городского ополчения. Во многих книгах и даже школьных учебниках можно встретить утверждение, что это было чуть ли не преимуществом русского войска: "Ордынская конница не могла прорвать глубокую пешую "фалангу": лошадь не пойдет на выставленные вперед копья" (Л.А. Кацва, А.Л. Юрганов). Но, во-первых, сказанное справедливо лишь применительно к легкой коннице, а во-вторых, только безупречная воинская выучка, умение держать строй делают пеший боевой строй "фалангой". Но вряд ли московские "небывальцы" очень уж походили на спартанских гоплитов, и вероятность того, что они не смогут сдержать натиска татарской лавы была весьма велика. И все-таки, несмотря на все очевидные преимущества ордынской рати, 8 сентября 1380 г. на Куликовском поле Дмитрий Иванович одержал блестящую победу, прибавившую к его имени почетное звание Донской. "Мамаево побоище" стало возможно благодаря беспримерному мужеству и жертвенности русских воинов, полководческому таланту воевод Дмитрия Донского, стратегическому гению самого московского князя. Боевая диспозиция, выбранная Дмитрием Ивановичем, строилась с учетом общего превосходства противника в живой силе и решающего перевеса - в тяжелой коннице. Куликово поле, на котором предстояло сразиться с ордынцами, представляло собой междуречье притоков Дона Непрядвы и Смолки, ширина которого в наиболее удобном для боя месте составляет примерно 5 километров. На таком ограниченном пространстве невозможно в полной мере использовать тактические преимущества конницы, а топкие берега рек надежно защищали фланги русского войска и не позволяли татарам применить обходной маневр. Следовательно, ордынцам не оставалось ничего другого, как попытаться сокрушить русский боевой порядок мощным фронтальным ударом. Но для этого коннице необходим разгон, чему мешали многочисленные овраги и перелески на подступах к Куликову полю. И, тем не менее, Дмитрий Иванович понимал, что, даже не набрав надлежащей скорости, ордынцы легко сомнут «небывальцев». Поэтому первым должен был вступить в бой передовой полк, состоящий из тяжелой кавалерии, которому надлежало воспрепятствовать «наезду» татарских лучников и принять на себя лобовой удар ордынцев. Затем, когда наступательный порыв татар будет таким образом погашен, в бой должен был вступить большой полк, состоящий из пехоты. Одновременно полки правой и левой руки, включавшие конные дружины союзных Москве князей, должны были сковать фланги противника. Тем самым татары лишались свободы маневра и возможности использовать свое численное преимущество. В итоге, ордынская конница неминуемо увязла бы в кровопролитном бою с пехотой. И лишь когда силы большого полка будут на исходе, в тыл татарской рати, измотанной долгим боем, ударит засадный полк. Совершенно очевидно, что при осуществлении данного плана у воинов передового и большого полков почти не было шансов остаться в живых. Но другой возможности одержать победу над столь грозным врагом попросту не было. Хладнокровно принимая столь жестокий план, Дмитрий Иванович - оценим моральные качества этого человека - счел невозможным для себя остаться в стороне от людей, посылаемых им на верную смерть. Бояре пытались отговорить его становиться в передовую линю. Тогда Дмитрий ответил им: "Да како аз возглаголю: "братья моя, да потягнем вси соодиного!" а сам лице свое почну крыти и хоронитися назади? Не могу в том быти, но хощу, якоже словом, такожде и делом - напереди всех!". Ход сражения в точности оправдал расчет Дмитрия Ивановича. Ордынцы смяли передовой полк и врезались в большой, теснимые на флангах полками левой и правой руки. Когда русская пехота была уже почти разгромлена, вдруг дрогнул и стал отступать полк левой руки. Но это, очевидно, было предусмотрено планом Дмитрия Ивановича, т.к. татары, тесня отступающих, попытались совершить обход левого фланга и в результате подставили свой тыл под удар засадного полка. Лишь в этот момент Дмитрий Боброк Волынский, все время сдерживавший нетерпеливого Владимира Андреевича Серпуховского, приказал атаковать противника. Не выдержав удара, татары обратились в бегство. Русские войска потеряли почти треть своего состава. Было убито 24 князя и около 800 бояр, среди них – белозерские князья Фудор и его сын Иван, бояре Микула Вельяминов и Михаил Бренко, переяславский воевода Андрей Серкизов – сын царевича Серкиза, приехавшего на службу к великому князю Дмитрию. Сам великий князь был тяжело ранен и найден после боя в бессознательном состоянии. Куликовская битва стала не только военным, но и моральным триумфом Дмитрия Донского. В отличие от своего деда, утверждавшего власть подкупом и предательством, он личным участием в борьбе с ордой доказал свое право быть выразителем идеи русского единства и право Москвы - стать русской столицей. Как писал В.О. Ключевский, наше государство "родилось на Куликовом поле, а не в скопидомном сундуке Ивана Калиты". Ближайшим следствием "Мамаева побоища" было усиление "московской партии" в Литовском государстве. В 1381 г. Ягайло был вынужден уступить престол своему дяде Кейстуту - стороннику союза с Дмитрием Донским. Одн
|
