Курсы цен в Париже и Бове

Индекс цен во Франции При нынешнем уровне исследований графики могли бы составить целые тома. Мы, естественно, ограничились презентацией нескольких равно классических и показательных серий согласно оси юг — север одной и другой части Франции. Мы отразили Испанию, Францию, Голландию, Данию и, через амстердамские индексы, широкую гамму тропических и прибалтийских продуктов.

В Париже дороже всего благородная пшеница, повышение цен на которую относительно спадов меньше, чем сильные колебания цен на рожь, хлебный злак бедноты. Рожь примечательна своими скачками цен. Бедные питаются дешево в хорошие временные циклы, но в период кризиса им приходится переплачивать за свою скромную пищу. Овес в Париже — роскошь для лошадей, а ячмень в трудные времена служит еще и пищей для людей. Это цены номинальные. Показательная стоимость (внизу) позволяет корректировать почти постоянный эффект девальвации турского ливра. Но в повседневности имеют значение именно номинальные цены, а не цены на золото или серебро, служащие для долговременного экономического анализа и сопоставлений в обширных географических рамках.

После Парижа взглянем на провинцию. Мы взяли цены на пшеницу в Бове по курсу (следовательно, возможно сопоставление Парижа и Бове) из великолепного исследования Пьера Губера (номинальные цены на пшеницу и, пунктиром, цены, скорректированные в устойчивой монете). Бовези и Париж принадлежат к одному географическому сектору. Стало быть, это сравнение категории город — деревня. До 1650 года большое совпадение. После 1650-го кажется, что парижское преимущество и его современный характер утверждаются с меньшими колебаниями. Париж амортизировал перебои за счет расширения снабжающей его территории и предусмотрительности властей.

Как общее правило отметим в двух случаях относительное спокойствие, особенно в Париже, 1662–1690 годов. Тусклое время Кольбера, разумеется, не имело того динамизма, как оживленный XVI или мощный XVIII век, зато это было спокойное для бедноты время. Понятно, что первые годы единоличного правления, несмотря ни на что, не оставили слишком плохих воспоминаний.

Внизу мобильная средняя одиннадцатилетняя кривая цен на пшеницу, цен, скорректированных в серебряной монете с постоянным содержанием металла в Бове, передает конъюнктуру французского XVII века. Подъем вплоть до 1630 года, выравнивание с понижением с 1630 по 1650 год, падение 1650–1670 годов. Постепенное понижение 1670–1730 годов, при убийственных случайностях 1693 и 1709 годов, ощутимых даже на мобильной средней кривой такой продолжительности, а значит, отшлифованной и сглаженной.

Все падение приходится на период 1513–1577 годов. В 1577 году начинается долгий 25-летний период денежной стабильности. Действительно в эту эпоху падение покупательной способности денег шло в наиболее быстром темпе. Однако эта стабильность парадоксальна, если учитывать тот факт, что она, в общем, соответствует пароксизму гражданской войны. Тем не менее она будет существенно облегчена испанской интервенцией и крупными кредитами, предоставленными Лиге. Политическая интервенция Испании, поставщицы белого металла, сгладит последствия хронического дефицита французского торгового баланса. Меры 1577 года были мудрыми. Возможно, Франция стояла на грани монетной катастрофы, сравнимой с той, что опустошит Кастилию в XVII веке. Привязывая французскую расчетную монету к золотому экю, монете реальной, Генрих III добился искомого психологического эффекта. Эта серьезная модификация привычек несла, тем не менее, огромный риск в перспективе помешать спасительному обращению к урегулированию понижением монеты.

Вот что нужно иметь в виду в первую очередь, чтобы хорошо понимать французскую денежную политику XVII века и фактически невозможность строго поддерживать стабильность расчетной монеты, каковы бы ни были намерения суперинтендантства и ведомства генерального контролера. Поэтому мы можем различить две противостоящие друг другу эпохи валютной политики. Эпоха крупных девальваций. Она соответствует обострению военных усилий: 1636–1641 годы (28 июня 1636 года — понижение ливра с 10,98 до 8,69 г; 18 ноября 1641-го — с 8,69 до 8,3 г); провал Войны за испанское наследство и тяжелое выравнивание в эпоху регентства. Выраженный в герминативном франке ливр стоил 1,523 франка 1 октября 1693 года, он был поднят до 1,655 франка 1 января 1700 года (7,02 г чистого серебра) и упал до 1,022 франка в мае 1728 года. С 1 января 1700 года до окончательной стабилизации в мае 1726-го происходит 85 колебаний, из которых 26 приходятся на один только 1720 год.

Нижняя точка (0,415 герминативного франка) была достигнута в 1720 году. Более интересны времена относительной стабильности с 1641 по 1700 год. Последовательные выравнивания ливра начались как следствие простого обязательства привести закон в соответствие со скромной реальностью. Они обнажали ограниченность монетарной основы французской экономики. Однако французский опыт мог быть распространен на большинство европейских экономик.

Жестокая драма Франции — что характерно для Европы XVI века — это недостаточный запас звонкой монеты. Масса деревенского населения редко держала в руках что-либо крупнее пятифранковой монеты, сомнительной, фиктивной, неполновесной, истертой. И поскольку она обладала лишь официально ограниченной платежной способностью (мадам де Севинье сетовала на громоздкие мешки с медью, которые получала от своих арендаторов), неизбежной была высокая ценность серебра.

Другая трудность проистекала из соотношения золото/серебро (коэффициент). Турский ливр находился между дешевым серебром (Испания) и серебром дорогим на севере (Нидерланды и Соединенные провинции). Как правило, в Европе мы имеем дело с очень медленным обесцениванием серебра по отношению к золоту. После 1560 года и за исключением 1700–1750 годов, с притоком бразильского золота, имеется серьезный дисбаланс в производстве двух металлов. Упомянутое обесценивание можно проследить почти повсюду. В Испании, например, коэффициент соотношения золото/серебро составлял 10,11 и 10,61, затем 12,12 в XVI веке (1497–1536, 1537–1565,1566—1608), он поднимается с 12,12 до 15,45 с 1566 по 1680 год, чтобы вновь снизиться до 15,20 в 1700-м и до 15,00 в 1750 году, затем с 15,03 он еще поднимается до 16,2 в конце XVIII века. Даже эволюция во Франции в период 1561–1700 годов — за исключением периода Кольбера, который стремился привлечь золото выгодным, как правило, для этого металла показателем рентабельности, — проходит при относительно более крупной валоризации серебра: 13,73 — с 1614 по 1636 год; 14,49 — с 1641 по 1662-й; 14,91 — с 1679 по 1700 год. В Амстердаме, в центре дорогого серебра для нужд торговли с Дальним Востоком, где международные платежи осуществлялись в серебре, эволюция, тем не менее, была той же самой: показатель рентабельности рос с 10,77 и 10,97 (1521–1580,1580—1584) до 14,50 в конце XVIII века и твердо держался с 1640 по 1750 год на уровне чуть выше 13 (13,02 с 1685 по 1750 год). Малейшая ошибка в оценке несла риск самых серьезных последствий. Или же обычная переоценка серебра (только во французском языке серебро и деньги обозначаются одним и тем же словом) могла лишить королевство золота, необходимого для обеспечения равновесия обменов в международных торговых отношениях, золото было необходимо и для большой политики. Поэтому Ришелье в какой-то момент и Кольбер отдавали первенство золоту, рискуя дезорганизовать внутренний обмен. Запас был недостаточный, и ходило множество плохой монеты. Виной тому не только деятельность фальшивомонетчиков и длительное использование трудноконтролируемых иностранных денег, но также посредственная работа многих монетных дворов. В начале XVII века монеты по-прежнему выбивали в основном молотком. Сколь бы искусным ни был мастер, невозможно было избежать неправильностей, возникающих от малейшей оплошности. Это было на руку мошенникам и делало возможным обрезывание краев.