Студопедия — Лечим ГРИБОК на ногтях там, где другим не доступно. Эффективное решение и ваша защита от разных видов грибка. 6 страница
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Лечим ГРИБОК на ногтях там, где другим не доступно. Эффективное решение и ваша защита от разных видов грибка. 6 страница






- Где он там?

- Справа. Забился в угол. Интересно, сколько времени он там торчит?

Льевен побледнел от злости.

- Это и впрямь Мэрфи. Я туда подъеду и скажу ему пару слов.

Кай удержал его.

- Не стоит. То, что он делает, непорядочно, но не запрещено. Другие

ведь поступают точно так же. Возмущаться бесполезно. Остается только одно:

нам тоже надо вызнать его время, И мы это сделаем - не сойти мне с этого

места!

Хольштейн взволнованно зашептал:

- Он идет к нам.

- Хитрая лиса. Заметил, что мы его видим.

Льевен растерянно взглянул на Кая.

- Он и в самом деле идет сюда. Что это - наглость или мужество?

- Просто верный ход.

- Я буду...

- Мы будем, Льевен, вести себя как ни в чем не бывало.

- Я не смогу, - бросил Хольштейн, побагровев, и быстро ушел.

Мэрфи приближался к ним неторопливым шагом, с самым что ни есть мирным

выражением лица.

- Я только что видел, как вы ехали. У вашей машины отличный двигатель.

Кая на миг охватили сомнения. Возможно, Мэрфи все-таки случайно

оказался на трибунах. Если нет, то, значит, он, Кай, до сих пор его

недооценивал. Так вот, с ходу, заговорить на самую щекотливую тему - это был

смелый шаг, по меньшей мере, незаурядный.

- Пока что я недоволен, - уклончиво ответил Кай.

- Значит, у вас очень высокие требования. По моей оценке, скорость у

вас превышает сто восемьдесят километров.

- Это было бы здорово. - Кай удивился еще больше. Последняя фраза

Мэрфи, с ее откровенным бесстыдством, была очередной попыткой ввести его в

заблуждение, - зачем это говорить, если нужные сведения уже у тебя в

кармане, разве что для того, чтобы замаскировать свою цель. Кай добавил: -

Еще лучше было бы достигнуть двухсот.

- Тогда вы бы выиграли гонки. - Мэрфи засмеялся и прислонился к

радиатору.

- И какова же, по-вашему, температура воды в радиаторе? - вызывающе

спросил Льевен.

Мэрфи изменился в лице. Он нервно заморгал, глядя куда-то мимо Льевена,

потом основательно ощупал радиатор, ледяным тоном произнес: "Превосходно,

просто превосходно!" - и ушел.

- Я бы сказал, Льевен, что вы допустили ошибку, - задумчиво заметил

Кай, когда они остались вдвоем. - Вы решили, будто он хочет прощупать,

насколько разогрелся радиатор. Я убежден, что это просто случайность. У него

сделался столь искренно ледяной тон, что намерения я тут не вижу. Иначе это

бы уже переходило в ту область, где проще всего разобраться ударом в

челюсть.

Льевен пожал плечами.

- Думаете, он обиделся?

- Очень.

- Мне наплевать. Ненавижу это шпионство. Что ему здесь надо?

- Он беспокоится.

- Так и мы тоже. Особенно теперь.

- Согласен. Но ему внушают беспокойство.

- Внушают? - Льевен заморгал и расхохотался. - Тогда простим его.

- С некоторой оговоркой. Хочу вам кое в чем признаться. С сегодняшнего

дня я питаю не только объективный, но и субъективный интерес к гонкам. Этот

Мэрфи разжег мое честолюбие. Мы будем бороться с ним его же оружием. При

случае даже позволим себе некоторую грубость, это, правда, противоречит

этикету, зато более эффективно.

 

В эти дни подбородок Хольштейна покрылся светлым пушком. От избытка

усердия он не находил времени побриться. Ни на минуту не отдалялся он от

гоночной трассы настолько, чтобы не слышать, что там происходит. Мотор Мэрфи

он мог отличить по голосу уже на расстоянии.

Его старания оставались тщетными. Что бы он ни делал, поймать Мэрфи

было невозможно. Американец, правда, продолжал гоняться по-прежнему, но

время у него менялось так, что засекать его не имело смысла. Хольштейну ни

разу не удалось вычислить, за сколько он проехал полный круг. Мэрфи знал,

что за ним следят, и был очень осторожен.

Хольштейн сдался. Льевен утешал его:

- Никакой беды не будет, если мы и не выиграем. Ведь в этом году мы,

прежде всего, хотим добиться участия в Европейском горном чемпионате в

Сицилии.

Кай арендовал сарай и переоборудовал его в мастерскую. Там его посетила

Мод Филби. Она была поражена, с какой радостью он ее встретил. Цветы,

которые она принесла, Кай с загадочной улыбкой воткнул в радиатор машины.

Критически оглядел, как они выглядят, и немного расправил букет.

- Это безусловно надежный талисман!

Мод Филби пришла к выводу, что ей повезло. Ее долгое отсутствие вызвало

заметный прилив интереса.

- Я хотел бы на часок оторваться. Может, выпьем вместе чаю? - Кай сразу

собрался.

Он направился к трассе.

- Я только взгляну, там ли Хольштейн. У меня есть к нему поручение.

Хольштейна там не оказалось, зато был Мэрфи. Кай покатил обратно, в

сторону Милана. Его развеселило, что он таким примитивно-надежным способом

позлил Мэрфи: грубое оружие все ж таки самое лучшее.

Они с приятностью провели предвечерние часы. Удавшаяся злая выходка

сделала Кая особенно сердечным, а Мод Филби подхватила его тон. Они болтали

о безобидных вещах и чрезвычайно нравились друг другу. На этой основе между

ними впервые возникло искреннее чувство.

 

Вечером Кай снова пришел в свой сарай. Он выбросил было цветы,

воткнутые в радиатор, но потом одумался, подобрал их, поставил в стакан и

отвесил им легкий поклон. Тень на стене повторяла его движения.

Вдохновленный ею, он попытался разыграть сам с собой сценку в духе яванского

театра теней. В конце концов, он все-таки опять схватил цветы и выкинул их

вон.

С помощью двух домкратов он поднял машину так, чтобы задние колеса

больше не касались пола, и принялся исследовать подачу газа от карбюратора.

При этом ему пришла в голову одна идея. Он быстро зафиксировал ее на бумаге,

потом побежал к ближайшему телефону-автомату и попросил Хольштейна сейчас же

прийти к нему вместе с одним из механиков.

Через несколько минут оба были на месте. Показавшись в дверях,

Хольштейн озабоченно спросил:

- У вас какая-то поломка?

- Нет, я хочу с вами кое-что испробовать. - Кай объяснил им свой

торопливый набросок: - Это попытка значительно ускорить подачу газа, к тому

же более тонко распыленного. Мы вскоре этим займемся, чтобы поспеть к

Европейскому чемпионату. Сейчас мне нужно нечто другое. Вы, должно быть,

заметили, что на большой скорости машина идет не совсем ровно, а вихляет, и

ее уводит в сторону.

Хольштейн кивнул.

- В дождливую погоду, - продолжал Кай...

-... мы не можем выжать из нее наивысшую скорость, - подхватил

Хольштейн. - Я уже думал об этом;

- Машину надо облегчить спереди, тогда она станет спокойней. Все дело в

четырехколесном тормозе. Давайте вынем оба тормоза на передние колеса. Это

поможет.

Хольштейн подтянул к машине электрические лампочки, болтавшиеся на

проводах.

- Конечно, поможет. Первым делом надо демонтировать мосты.

Они энергично взялись за работу. Мотор жирно поблескивал в конусе света

от лампочек. Щелкали ключи, скрипели винты. Наступила ночь.

- Вы есть не хотите, Хольштейн?

- Кто-нибудь мог бы сходить за едой.

Пошел механик и вернулся с копченой рыбой, сыром, хлебом и вином.

Пришлось помыть руки. Хольштейн сидел на столе, Кай стоял, прислонившись к

стене, в одной руке хлеб, в, другой - серебристые куски рыбы, остатки ужина

были разложены на бумаге. Все трое с аппетитом подкреплялись, жадно запивая

еду бодрящим вином.

Кай слышал, как вокруг сарая гуляет ветер. На стене, между большими

зубцами теней, лежал мягкий свет, ливший яркие лучи только вниз, на железные

детали. На какой-то миг Каю живо вспомнился вечер с Фруте и юной Барбарой

среди лошадей, в неверном свете конюшни. Послышался голос: "Но вы ведь опять

хотите уехать, Кай?"

Он прислушался. Потом стряхнул с себя мечтательное настроение.

- Давайте-ка примемся за сборку.

Работали они молча. Кай обратил на это внимание, только когда они

закончили. У Хольштейна лицо было серьезное.

- В чем дело, Хольштейн, что это мы все молчим?

Чары были сняты.

- Не знаю, - Хольштейн засмеялся. - Вдруг нашло какое-то странное

настроение.

- Я раздобыл еще графитовую примесь для масла, чтобы ослабить трение

поршней. Посмотрим, как она действует.

Машину поставили на козлы и запустили мотор. Задребезжали стекла, весь

сарай заходил ходуном, заплескалось вино в стаканах, - так бушевал плененный

великан, вертя колесами в тесном помещении.

Когда после нескольких минут оглушительного грохота он вдруг смолк,

навалилась зловещая тишина. Кай измерил температуру воды и масла и ощупал

цилиндры. Мотор заработал снова и своим ревом высосал из сарая весь воздух.

Наконец он стал затихать и заглох с подвывом и свистом.

Но к этому замирающему пению подметался издалека другой звук, тихий и

протяжный, он упорно нарастал, переходя от глухого бормотанья к чистой

гармонии органа, исчезая и возвращаясь еще более громким.

Они стали прислушиваться. Хольштейн метнулся к двери и рывком распахнул

ее. Ночь, звездная и прохладная, предстала во всем своем величии. Они

напрягли слух. Хольштейн приставил обе руки к ушам и открыл рот, чтобы лучше

слышать. Далекий звук еще долго пел в ночи.

Хольштейн обернулся.

- Это машина, которая тренируется на трассе.

- В такое время...

Однако ночь сияла лунным светом. И все же: как машина оказалась на

трассе?

Кай ждал. Сомнений не было: они слышали мотор, развивавший большую

скорость. У него мелькнула идея - Хольштейн прочел ее в глазах Кая, забежал

в сарай и принес секундомеры.

Они поехали в сторону трассы. Велосипеды бесшумно перемалывали дорогу.

Рев мотора стал громче, мощнее, звучал, как трубный клич оленя. В них

проснулся охотничий азарт.

Они оставили велосипеды в парке и поспешили к автодрому.

- Я бы хотел знать, как он попал на трассу? - прошептал Кай.

Они остановились у какого-то забора и стали искать удобный

наблюдательный пункт. Тихонько прокрадываясь дальше, нашли наконец место,

откуда хорошо просматривался отрезок трассы.

Серебристо-серая, лежала она в лунном свете, будто лента из сизого

бархата. Поворот, охваченный мглой, слегка отсвечивал белым и терялся во

мгле. А за ним смутно виднелось небо, вздрагивающее, сотрясаемое ревом,

который невидимо царил здесь и метался туда-сюда между лесом и звездами.

Рев приближался. Кай поднял голову. Циферблаты секундомеров у них в

руках мерцали белизной. Плечи напряглись, глаза сузились, свободная рука

крепко сжалась: вот из тьмы вырвалось что-то еще более темное, с грохотом

подлетело ближе, промчалось по дуге ходовой полосы, на повороте вспорхнуло

вверх, как ночная птица, и скрылось.

- Узнали вы его?

- Это Мэрфи.

- Вы засекли время?

- Да.

- Оставайтесь здесь и ждите. Я добегу до поворота.

- Да ведь это рискованно. - Хольштейн засмеялся, на лице его отразился

мальчишеский восторг от игры в индейцев.

- Это даже неприлично, но увлекательно. К тому же - реванш.

Кай бежал вдоль ограждения трассы. Он опять услышал, как барабанят по

дороге пневматические шины. Блекло обрисовалась тень автомобиля, надвинулась

на него, словно призрак, в последний миг свернула и, захватывая дух,

вознеслась вверх, прямо в небо, - неистовое существо на колесах, вырвавшееся

было на волю, но пойманное магической рукой и пущенное снова по прямой.

В первый раз эта картина покорила Кая, во второй - он уже наблюдал, в

третий - следил за техникой, в четвертый - уже знал достаточно и вернулся к

Хольштейну. А тот растянулся на траве, рядом с собой держал часы, перед

собой - бумагу, прикрывал рукой свет карманного фонарика и прижимался к

земле, чтобы можно было писать.

Они вернулись в сарай и попытались вычислить скорость Мэрфи. Хольштейн

побледнел.

- Он ехал очень быстро.

- Конечно, но вы должны учесть, что ночью можно ехать примерно на

десять процентов быстрее. Наше время - дневное. Мы сейчас посмотрим, как с

этим обстоит дело.

- Каким образом?

- Я хочу проехаться, прямо сейчас, это интересно. И трасса, похоже,

открыта.

Хольштейн засмеялся.

- Безумная идея, но я - всей душой.

Кай похлопал его по плечу.

- Приходится иногда поступать не совсем по-джентльменски. От чрезмерной

порядочности можно закостенеть, зато такие вещи чудесно оживляют. У меня

редко бывало такое прекрасное настроение и такая жажда деятельности.

- Но Мэрфи, возможно, еще там.

- Это было бы просто восхитительно и беспокоить нас не должно. Какое

нам дело. Будем беспечны. Если мы его встретим, тем лучше для него. Так или

иначе, мы едем.

Мотор заворчал и зафыркал, потом одним прыжком рванул к горизонту -

страшный волк, который неудержимо несся напролом.

Из-под колес выскочила кошка. Хольштейн вдобавок хорошенько шуганул ее.

Кай покачал головой.

- Кошки под луной... Тем не менее сегодня с нами ничего не случится. Мы

неуязвимы.

Они подъехали к трассе. Мэрфи там уже не было. С юношеским задором и

юношеской зоркостью Кай пустил газ в цилиндры и пригнулся к рулю. Он снова

почувствовал себя двадцатилетним, - это приключение увлекало его сильнее,

чем все так называемые похождения с женщинами. Тускло освещенный отрезок

трассы призрачно скользил назад, а машина парила в неземном пространстве, на

облаках.

Чувство защищенности по-матерински охватило его, навевая то ли сон, то

ли вдохновение. Лишь когда Хольштейн принялся жестикулировать, к Каю

прорвалась реальность, и он, став вдруг очень внимательным, затормозил. Они

вычислили свое время.

- Мы быстрее.

 

VI

 

 

На другой день стояла ясная погода. Кай с утра сделал несколько кругов

и напряженно работал с Хольштейном. В полдень, переодетый, он явился из

Милана.

- Хочу сегодня съездить в Ниццу.

Хольштейн удивленно выпрямился.

- Мы же собирались еще потренироваться.

- Сегодня не получится. Мне пришла мысль съездить в Ниццу. Откуда она

взялась, не знаю. Что мне нужно в Ницце, я, собственно говоря, не знаю тоже.

Так вот, Хольштейн, время от времени внезапно возникают идеи, тут уж ничего

не поделаешь. Завтра к обеду я опять буду здесь.

- Да я понимаю, но лучше бы вам все-таки остаться.

Кай положил ему руку на плечо.

- Странная вещь: чувство долга бывает у человека до двадцати пяти и

после тридцати пяти лет, - в первый раз на почве идеализма, потом - из

практических соображений. Промежуток - это время капризов и безрассудных

идей. Так что оставим пока все, как есть, я еще постараюсь очиститься и тем

приблизиться к вам.

Кай поехал к принцессе Пармской. Вначале у него такого намерения не

было, оно возникло только на подъездах к Ницце, снискало его одобрение и

очень успокоило.

У принцессы была комната, заставленная аквариумами и террариумами. Она

любила сидеть там по вечерам. Только над одним большим бассейном, густо

засаженным валлиснериями и стрелолистом, горела лампа с абажуром. Свет

пронизывал воду, которая в темной комнате мерцала прозрачной, светло-зеленой

хрустальной глубиной, где медленно плавали очень узкие, изысканные,

серебристочерные амазонские птерофиллумы с удлиненными боковыми и грудными

плавниками. Красные улитки со своими круглыми домиками мягко покоились на

риччиевых мхах, а среди стеклянных листьев элодеи висели со своими

причудливо изогнутыми спинками пурпурные и перламутровые гаплохилусы,

которые водятся у мыса Лопеса. Принцесса была одна. Она предложила

Каю сесть с ней рядом перед широкими стеклами аквариума.

- Я полагала, что вы в Монце.

- Я только сегодня там был и завтра туда вернусь.

- А сейчас что?

- Вдруг нашло - сел и поехал, не мог удержаться...

- Вы очень молоды, - улыбнулась принцесса.

- Уже нет.

Ее улыбка стала шире.

- Еще да, пока что - да.

- Как раз этого-то я и не знаю. И даже беспокоюсь по этому поводу. Я

разбрасываюсь. Не держу хорошенько в руках что-то одно, напротив, вокруг

скользит столь многое, но я ничего не удерживаю, да и не стараюсь удержать.

Иногда у меня такое чувство, будто я качаюсь туда-сюда: справа - покой,

слева - беспокойство... будто качаюсь в последний раз, ибо решение зреет.

- Решения, пожалуй, принимаются только до двадцати лет, - бережно

сказала принцесса. - Потом первая форма оказывается уже затвердевшей. Что

происходит позднее, возможно, принимают за решения потому, что для этого

имеются более громкие названия. Но чаще всего это бывает всего лишь рябь на

поверхности, перемена окружения, возможно, также и склонностей, но решения -

с ними давно все решено.

- До сих пор я жил, ужасно боясь оказаться на распутье, но увидел, что

этого все же не избежать. Я должен решить, как пойдет моя дальнейшая жизнь.

Раньше я всегда думал, она пойдет, как сейчас, теперь я уже не так уверен -

мне начинают нравиться границы, по крайней мере, я смотрю на них другими

глазами. Раньше я воспринимал их как препятствие; теперь понимаю, что они

могут заставить сосредоточиться. Тут целый комплекс: тишина, покой, клочок

земли, возможно, еще и жена, работа, добровольное решение укорениться,

расшириться, круг обязанностей, - словом, прочное существование. Вы знаете,

что и об этом существует четкое представление: жизнь, направляемая из

центра, а не с периферии, радиус, а не касательная.

Принцесса какое-то время смотрела на него.

- Я старая женщина и успела узнать: не существует ни прочных уз, ни

прочного союза. Однако существует прочное отторжение.

Кай кивнул, следя за поворотами узких, изящных рыбок за стеклянными

стенами.

- Это борзые среди рыб, - нежно сказала принцесса. - Он и такие же

элегантные, как эти собаки. Карпы полезней, но какая польза от этого самим

карпам?..

Рыбы кружили друг за дружкой, рея, как бабочки, в зеленой воде.

- Когда с человека, таскающего камнb, снимают его бремя, он испытывает

облегчение, - продолжала принцесса. - Когда снимают бремя с души, она

стонет. В течение жизни многих поколений мы так отучились от свободы, что

балласт воспринимаем как добро. Зачем вы хотите что-то на себя взвалить? Не

важно, как течет река - прямо или с тысячью излучин; главное, чтобы она

впадала в море, а не в пруд, который вертит мельницы и в котором мочат лен и

полощут белье.

Она стала говорить громче. Кай наслаждался этим редким мгновеньем и

нашел верный тон, чтобы сказать ей нечто такое, от чего на лице у нее

мелькнула улыбка:

- Отвечу вам вашими же словами: как вы молоды...

- Не увиливайте. Конечно, я воспользовалась образами, а образы никогда

ничего не доказывают, всегда только подтверждают. От доказательств в мире

ничего не зависит: присмотритесь к столетиям, - они сформировались без

доказательств и без справедливости. Это смертный приговор всякой демократии,

как бы мы по-человечески ни старались ее понять. А также смертный приговор

всему полезному.

Кай нахмурил лоб.

- Полезное - как это звучит! Крайне противно, отдает засаленными

мелкими деньгами. Вот появляется такое слово, приклеивается к какому-то

понятию и начинает раздуваться: Ты - это я! При этом оба существуют врозь, и

слово неизменно во много раз беднее, чем стоящее за ним чувство. Надо иметь

это в виду, ибо так легко и безопасно, исходя из слова, сделать смешным то

бессловесное, что за ним стоит. Надо, наверно, пытаться старательнее

описывать и начинать с другой стороны.

Принцесса Пармская склонила свое широкое увядшее лицо.

- Теперь вы задели мою слабую струну. Нет ничего бесполезнее языка.

Замечаешь это, когда подолгу бываешь в одиночестве. Язык приходит с улицы, и

что-то от нее в нем всегда остается. Он обобщает до недоразумения то, что

должно оставаться личным. Хорошего язык принес только одно... - В углах рта

у нее заиграла ироническая улыбка.

Кай в ожидании поднял брови.

Принцесса понизила свой глуховатый голос:

- Он способствовал заблуждению, будто бы содержание важнее формы...

В ней всколыхнулась волна веселья, мягкая сердечная радость, лукавство

и даже некоторая злобинка.

- Дело не в том, сколько земли мы выберем из какой-то шахты, а в том,

как мы примемся за эту задачу. Жест важнее содержания. Содержание известно,

оно скучно и в итоге бессмысленно, ведь мы умираем, не вникнув в него, и оно

к нам не относится. Оно нам чуждо, и мы над ним только попусту бьемся. А вот

жест принадлежит нам, он настолько наш, что без нас его не существует. И

оттого, что он так связан с нами, он вечен. Но это ничего не значит, слово

"вечный" в буквальном смысле подобно вспомогательному глаголу. Те истины, не

постигнув коих, мы умираем, - не имеют смысла. Тем не менее искать их хоть и

не геройство, но все же достойное дело. Можно плыть по течению, это делаешь

недолго, - ведь только когда перестаешь высматривать трансцендентальные

раздвижные двери и мосты, начинается жизнь, в центре которой стоим и

остаемся стоять мы сами. Как мы потом это делаем - безразлично, я избрала

для себя несколько отдаленную область, на которую и обратила свою заботу,

тщание и любовь - вот эти изящные созданья, что так мало напоминают о

тяжести и о шагах.

Она секунду помолчала, а потом сказала - лицо у нее было спокойное:

- Нельзя привязываться к людям всем сердцем, это непостоянное и

сомнительное счастье. Еще хуже - отдать свое сердце одному-единственному

человеку, ибо что останется, если он уйдет? А он всегда уходит...

Внезапно в комнате очутились воспоминания. Тени, имена. Они собирались

в глазах принцессы Пармской, обступали ее, склонялись к ее старческим рукам.

Но больше не причиняли боли, они были не жалобой, а полнотой жизни, которая

воссоздавалась снова, из себя самой и из прошлого, воссоздавалась, пока в

этих добрых глазах мерцала искра бытия.

Она наклонилась к стеклам аквариума. Тоненькие рыбки сразу выплыли из

зарослей стрелолиста и остановились у стеклянной стенки, прямо возле лица

принцессы.

- Теперь они меня знают. А каким странным должно было это им показаться

вначале: к ним подплывает какая-то светлая гора с выступами и выпуклостями,

с бездною рта и морями глаз, этакое неяркое северное сияние прямо перед их

треугольными чешуйчатыми головками. Что творится там, в этих головках? Долго

думать об этом невозможно...

- Да и ненужно. Мы еще не вправе надолго предаваться таким мыслям. Наш

отрыв от животного произошел не так уж давно, чтобы мы могли позволить себе

оглядываться. Можно ненароком сделать шаг назад. Пока что приходится еще

убегать и укреплять завоеванную позицию, ведь тот мир, из которого мы

бежали, обступает и подстерегает нас. А у каждого в сердце сидит

унаследованная склонность к предательству. Мы еще недостаточно от них

отличаемся, чтобы сравнивать...

Принцесса улыбнулась.

- Теперь вы сами выносите себе приговор. Вы говорите, у нас

сомнительное происхождение и потому не очень-то желательно копаться в наших

истоках, - лучше оставаться на поверхности и с нею сжиться. Но вы-то хотите

спуститься вглубь - горняк, забирающийся в душевные шахты, - вот видите, с

перепугу мне даже приходят на ум аллегории.

Кай сложил руки на коленях.

- Сегодня я думаю то же, что и вы. Разве это помешает мне завтра думать

иное? Разве мы так уж уверены в том, что способны определять свои поступки

за пределами настоящего?

Принцесса Пармская взяла свою палку.

- Зачем же вы тогда тратите столько сил, чтобы разгадать будущее? Все

ведь произойдет именно так, как должно быть. Вам, человеку, который

настолько озабочен своим будущим, я могу сказать второй раз: как вы

молоды...

Кай склонился над ее рукой. Принцесса поднялась и посмотрела на него.

Он почувствовал, что сейчас она думает не о нем, а о чем-то совсем другом.

Воспоминания и тени этой большой жизни, которые только что заполняли

комнату, выстроились теперь позади него. В них была сила, они могли еще

возбудить любовь и сочувствие, от них веяло дурманом прошлого, лишь одно

было им недоступно и непосильно: чтобы в его теле забилась тайна крови и по

жилам побежали жизненные токи.

Взгляд принцессы вернулся издалека. Ей надо было прийти в себя, прежде

чем снова очутиться в настоящем. Потом она взяла Кая за руку.

- Вы ведь собираетесь в воскресенье участвовать в гонках? - А когда он

кивнул, прибавила: - Хочу дать вам талисман. - Она принесла какую-то монету.

- У меня их осталось мало, это старинные корейские монеты, приносящие

счастье. Передарите ее кому-нибудь, когда она вам надоест. С этими монетами

связано пророчество, которое предписывает такое условие.

Они оба улыбнулись.

 

VII

 

 

Кай вернулся в Милан, но в последние два дня перед гонками к своей

машине не прикасался. Хольштейн вертелся вокруг него с укоризненным видом,

но ничего поделать не мог. Сильнее всего были удивлены Мэрфи и Мод Филби.

Мэрфи подозревал какую-то ловушку и почти не уходил с автодрома, чтобы

быть готовым ко всему. Хольштейн приходил в уныние, видя, как тренируется

Мэрфи. Мод Филби воплощала собой сдержанное ожидание и большую осторожность.

В первый вечер она выказала какие-то проблески сентиментальности. Она

встретилась с Каем днем, и ей пришлось убедиться в том, что он откликается

далеко не на каждую попытку его расшевелить, а прячется за какой-то

благодушной вежливостью, которая накатывает широко, как дорожный каток, и

переезжает на своем пути все бандерильи.

Ей не оставалось ничего другого, как ждать, пока этот приступ пройдет.

Однако вечером стало еще хуже. Кай потерял всякий интерес к гонкам и говорил

о них, словно о выставке рогатого скота. Мод Филби впервые начала злиться и

принуждена была сделать усилие, чтобы не продемонстрировать свои

американские замашки.

Она еще раз бегло просмотрела свои ходы и не нашла ни одного, который

оказался бы неверным. Значит, все дело только в капризе Кая. Поэтому она

держала себя в руках и не сдавалась, пока он официально не отказывался от

участия в гонках.

Зато она охотно общалась с Льевеном, который от нее не отходил и желал

себе и другим, чтобы гонки бывали почаще. Она оказывала ему предпочтение и,

когда Кай однажды рано ушел, не могла удержаться и не спросить, собирается

ли он вообще участвовать в соревнованиях.

- Разумеется, - удивленно ответил Льевен.

- Тогда он либо совершенно уверен, что победит, либо... - Она не

договорила и вызывающе посмотрела на Льевена.

- Либо вообще не стремится победить, хотели вы сказать, - дополнил он.

- Ни то, ни другое. Я его тактику знаю. В последние два дня перед гонкой он

не желает о ней слышать, чтобы чувствовать себя как можно более свободным и

спокойно явиться к старту. Так он поступает всегда.

Мод Филби облегченно вздохнула. Льевен испытующе взглянул на нее и

нашел, что она чересчур беспокоится о делах Кая. Это уже выходило за рамки

игры и, на его взгляд, даже преступало пределы обычных дразняще-напряженных

отношений между соперниками. Здесь отчетливо просматривался личный интерес.

Он решил попридержать Кая, уделить больше внимания Мод Филби и уже подумывал

о том, как бы придать этому шагу оттенок самоотверженности, ибо ему стало

ясно, что только равнодушие Кая подстегивало интерес Мод Филби. Льевен был

убежден, что этот интерес может перерасти во влюбленность, способную стать

для него помехой, если Кай выиграет гонку и будет вести себя по-прежнему.

Надо обратить внимание Кая на Мод Филби, чтобы она по нему не тосковала, -

это создаст наилучшую почву для особых планов Льевена. Он представил себе







Дата добавления: 2015-08-30; просмотров: 325. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Шрифт зодчего Шрифт зодчего состоит из прописных (заглавных), строчных букв и цифр...

Картограммы и картодиаграммы Картограммы и картодиаграммы применяются для изображения географической характеристики изучаемых явлений...

Практические расчеты на срез и смятие При изучении темы обратите внимание на основные расчетные предпосылки и условности расчета...

Функция спроса населения на данный товар Функция спроса населения на данный товар: Qd=7-Р. Функция предложения: Qs= -5+2Р,где...

Объект, субъект, предмет, цели и задачи управления персоналом Социальная система организации делится на две основные подсистемы: управляющую и управляемую...

Законы Генри, Дальтона, Сеченова. Применение этих законов при лечении кессонной болезни, лечении в барокамере и исследовании электролитного состава крови Закон Генри: Количество газа, растворенного при данной температуре в определенном объеме жидкости, при равновесии прямо пропорциональны давлению газа...

Ганглиоблокаторы. Классификация. Механизм действия. Фармакодинамика. Применение.Побочные эфффекты Никотинчувствительные холинорецепторы (н-холинорецепторы) в основном локализованы на постсинаптических мембранах в синапсах скелетной мускулатуры...

Краткая психологическая характеристика возрастных периодов.Первый критический период развития ребенка — период новорожденности Психоаналитики говорят, что это первая травма, которую переживает ребенок, и она настолько сильна, что вся последую­щая жизнь проходит под знаком этой травмы...

РЕВМАТИЧЕСКИЕ БОЛЕЗНИ Ревматические болезни(или диффузные болезни соединительно ткани(ДБСТ))— это группа заболеваний, характеризующихся первичным системным поражением соединительной ткани в связи с нарушением иммунного гомеостаза...

Решение Постоянные издержки (FC) не зависят от изменения объёма производства, существуют постоянно...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.016 сек.) русская версия | украинская версия