Quot;Доган", часть 1

 

 

Когда на следующее утро Роланд и Энди вошли в церковь Нашей непорочной госпожи, день только занимался на северо-восточном горизонте. Эдди, плотно сжав губы, освещал путь по центральному проходу подсвечником. Магический кристалл, за которым они пришли, мерно гудел. Сонно, но Эдди это гудение совершенно не нравилось. Да и от самой церкви по коже бежали мурашки. Пустая, огромная... Эдди не отпускало ощущение, что он вот-вот увидит сидящие на скамьях призрачные фигуры (а то и бродячих мертвяков), которые одарят их неодобрительными взглядами.

Но больше всего его доставало гудение.

Когда они приблизились к алтарю, Роланд открыл заплечный мешок и достал другой, для боулинга, который до вчерашнего дня Джейк держал у себя. Стрелок на мгновение поднял его, развернув, и они вновь прочитали надпись: "ТОЛЬКО СТРАЙКИ НА ДОРОЖКАХ СРЕДИННОГО МИРА".

- Ни слова, пока я не скажу, что можно говорить, - предупредил Роланд. - Ты понял?

- Да.

Роланд направился к тайнику отца Каллагэна, надавил большим пальцем на желобок меж двух досок, и крышка люка приподнялась. Роланд полностью откинул ее. Эдди как-то видел по телевизору фильм о саперах, которые обезвреживали неразорвавшиеся бомбы, сброшенные на Лондон немецкой авиацией. Движения Роланда живо напомнили ему тот фильм. И почему нет? Если они не ошибались насчет того предмета, что лежал в тайнике, а Эдди полагал, что не ошибались, то имели дело с неразорвавшейся бомбой.

Роланд развернул белый стихарь, они увидели ящик. Гудение усилилось. У Эдди перехватило дыхание. Его прошиб холодный пот. Где-то совсем рядом невероятно злобный монстр приоткрыл еще спящий глаз.

Но гудение вернулось на прежний уровень, и Эдди вновь обрел способность дышать.

Роланд протянул Эдди мешок, знаком предложив широко его раскрыть. Эдди подчинился, хотя больше всего ему хотелось шепнуть Роланду на ухо, что надо сматываться и забыть о Нью-Йорке. Роланд вытащил ящик из тайника, и гудение опять усилилось. Свечи разгоняли темноту, и Эдди видел, что лоб Роланда блестит от пота. Он не сомневался, что точно также блестит и его лоб. Если Черный Тринадцатый проснется и закинет их в какое-нибудь черное нику...

"Я не пойду. Я буду бороться, чтобы остаться с Сюзанной".

Разумеется, он бы поборолся. Но при этом испытал огромное облегчение, когда Роланд осторожно опустил деревянный ящик в этот странный, металлический мешок, который они нашли на пустыре. Гудение не исчезло, но стало куда как тише. А когда Роланд стянул тесемки, превратилось в едва слышный шепот, какой обычно доносится из морской раковины, если приложить ее к уху.

Эдди перекрестил воздух перед собой. Чуть улыбнувшись, Роланд последовал его примеру.

Когда они вышли из церкви, северо-восточный горизонт заметно просветлел. До восхода солнца оставалось совсем ничего.

- Роланд.

Стрелок повернулся к нему, приподнял брови. Его рука сжимала горловину мешка, должно быть, тесемкам он не очень доверял.

- Если мы находились в Прыжке, когда нашли этот мешок, как мы смогли взять его с собой?

Роланд обдумал вопрос.

- Может, и мешок находится в Прыжке.

- И сейчас?

Роланд кивнул.

- Да, думаю, что да. И сейчас.

- Понятно, - Эдди помолчал. - От всего этого мурашки бегут по коже.

- Передумал насчет визита в Нью-Йорк, Эдди?

Эдди покачал головой. Но он боялся. Возможно, боялся даже больше, чем в салоне для баронов, когда он вышел в проход, чтобы загадать Блейну пару-тройку загадок.

 

 

К тому времени, когда половину тропы, ведущей к Пещере двери ("Она крутая", - сказал Хенчек и не погрешил против истины), осталась позади, пошел уже одиннадцатый час и солнце прогрело воздух. Эдди остановился, вытер шеей банданой, посмотрел на извивающиеся сухие русла к северу от тропы. Тут и там в склонах зияли черные дыры, и он спросил Роланда, не гранатовые ли это шахты. Стрелок ответил, что да.

- И в какую ты хочешь отвести детей? Она отсюда видна?

- Видна, - Роланд достал свой единственный револьвер, наставил на выбранную им шахту. - Посмотри поверх прицела.

Эдди посмотрел и увидел глубокую расселину, формой напоминающую двойную букву S. Почти до самого верха ее заполняла густая тень. Он понял, что солнце, если освещало дно, то лишь на полчаса и в полдень. Одним концом расселина упиралась в скалу. Эдди предположил, что вход в штольню находится именно там, но тень не позволяет его разглядеть. Второй, юго-восточный конец расселины переходил в сухое речное русло, которое сбегало к Восточной дороге. А уж за Восточной дорогой до самой реки тянулись рисовые поля.

- На ум сразу приходит история, которую ты нам рассказывал, - Эдди повернулся к стрелку. - О каньоне Молнии.

- Само собой.

- Только без червоточины, которая сделала всю грязную работу.

- Да, - согласился Роланд, - без червоточины.

- Скажи мне правду, ты действительно собираешься спрятать детей в глухом тупике сухого речного русла?

- Нет.

- Горожане думают, что собираешься. Даже женщины, бросающие тарелки.

- Знаю, - кивнул Роланд. - Я хочу, чтобы они так думали.

- Почему?

- Потому что не верю, что в поиске детей Волкам помогали какие-то сверхъестественные силы. Услышав историю деда Тиана, не думаю, что в Волках вообще есть что-то сверхъестественное. Нет. Просто в этом амбаре завелась крыса. Которая на ушко шепчет тем, кто посылает из Тандерклепа Волков.

- Ты хочешь сказать, всякий раз крысы разные. Каждые двадцать три или двадцать четыре года.

- Да.

- Кто это делает? - спросил Эдди. - Кто может это делать?

- Точно я не уверен, но идея есть.

- Тук? Предательство, передаваемое по наследству, от отца к сыну?

- Если ты отдохнул, Эдди, думаю, нам лучше продолжить путь.

- Оуверхолсер? Может, этот Телфорд, который выглядит, как ковбой из телевизора.

Роланд молча прошел мимо него. Под подошвами его новых сапог хрустели камушки. Зажатый в левой руке, розовый мешок болтался из стороны в сторону. Шар, лежащий в ящике из "дерева призраков" продолжал нашептывать неприятные секреты.

- Разговорчив, как всегда, - хмыкнул Эдди и последовал за стрелком.

 

 

Первым из глубин пещеры донесся голос великого мудреца и знаменитого наркомана.

- О, вы только посмотрите на этого маменькиного сынка! - простонал Генри. Голос его, забавный и пугающий одновременно, напомнил Эдди умершего партнера Эбенезера Скруджа в "Рождественской песни". - Маменькин сынок думает, что ему удастся вернуться в Нью-Йорк? Если попытаешься, то попадешь куда как дальше, братец. Лучше оставайся, где пребываешь сейчас... вырезай что-нибудь из деревяшек... будь хорошим мальчиком... - мертвый брат засмеялся. Живой - задрожал.

- Эдди? - позвал Роланд.

- Послушай своего брата, Эдди! - пронзительно крикнула мать из глубин пещеры. На полу белели кости мелких животных. - Он отдал за тебя жизнь, всю свою жизнь, по меньшей мере, ты можешь его послушать!

- Эдди, ты в порядке?

Голос матери сменился голосом Кзабы Драбника, спятившего гребаного венгра, как его звали приятели Эдди. Кзаба просил Эдди дать ему сигарету, в противном случае угрожая спустить его гребаные штаны и выпороть. Эдди с трудом отвлекся от этого пугающего многоголосья.

- Да, пожалуй, что да.

- Голоса идут из твоей головы. Пещера каким-то образом находит их и усиливает. Не обращай на них внимания. Они, конечно, отвлекают, но больше ничем навредить не могут.

- Почему ты позволил им убить меня, брат? - всхлипнул Генри. - Я думал, что ты придешь, но ты так и не пришел.

- Навредить не могут, - кивнул Эдди. - Я тебя понял. Что делаем дальше?

- Согласно обоим историям, Каллагэна и Хенчека, дверь откроется, как только я приподниму крышку ящика.

Эдди нервно рассмеялся.

- Я не хочу, чтобы ты доставал ящик из мешка, не говоря уже о крышке.

- Если ты передумал...

Эдди покачал головой.

- Нет. Я хочу вернутся в Нью-Йорк, - тут он широко улыбнулся. - Ты не боишься, что я сойду с пути истинного? Найду человечка и приму дозу?

- Это китайский белый! - восторженно выкрикнул из глубин пещеры Генри. - Эти ниггеры продают самый лучший порошок!

- Отнюдь, - ответил Роланд. - Меня много чего тревожит, но только не твое возвращение к прежним привычкам.

- Хорошо, - Эдди вошел в пещеру, посмотрел на свободно стоящую там дверь. Если не считать иероглифов и хрустальной ручки с выгравированной на ней розой, дверь эта выглядела точь-в-точь, как двери на берегу. - Если ее обойти...

- Если ее обойти, она исчезнет, - ответил Роланд. И за ней - глубокая пропасть, насколько мне известно, до самого Наара. На твоем месте я бы помнил об этом.

- Хороший совет, и Быстрый Эдди говорит, спасибо тебе, - он взялся на хрустальную ручку, обнаружил, что она не поворачивается ни вправо, ни влево. Собственно, ничего другого он и не ожидал. Отступил на шаг.

- Ты должен думать о Нью-Йорке, - напомнил ему Роланд. - Конкретно, о Второй авеню. И о времени. Тысяча девятьсот семьдесят седьмом годе.

- Как я могу думать о годе?

Когда Роланд отвечал, в голосе его слышалось нетерпение.

- Думай о том, как все было в тот день, когда ты и Джейк следовали за другим, более ранним Джейком. Эдди уже собрался сказать, что это не тот день, ему надо вернуться в Нью-Йорк позже, но закрыл рот. Если они понимали правила игры, он не мог вернуться в тот день, на призраком, в Прыжке, ни во плоти. Если они понимали правила игры, тамошнее время как-то связано со здешним, только бежало быстрее. Если они понимали правила... если были правила...

"Так чего бы тебе не отправиться туда и убедиться самому, есть они или нет?"

- Эдди? Ты хочешь, чтобы я загипнотизировал тебе? - Роланд уже вытащил из гнезда пояса-патронташа патрон. - Если это поможет тебе увидеть прошлое.

- Нет, Думаю, мне лучше пойти так, с ясной головой.

Эдди несколько раз сжал и разжал кулаки, параллельно набирая полную грудь воздуха и выдыхая его. Сердцебиение не участилось, скорее, замедлилось, но каждый удар, казалось, сотрясал все тело. Господи, насколько бы все было проще, если б существовал пульт управления, в приборы которого он мог ввести нужные ему параметры, как на машине времени профессора Пибоди или в том фильме про морлоков!

- Слушай, а как я выгляжу? - спросил он Роланда. - В смысле, не привлеку ли я к себе излишнего внимания, материализовавшись на Второй авеню?

- Если ты появишься прямо перед людьми, наверняка привлечешь. Я советую игнорировать тех, кто захочет заговорить с тобой на эту тему, и сразу уйти.

- Это понятно. Я говорю про одежду.

Роланд пожал плечами.

- Я не знаю, Эдди. Это твой город, не мой.

Эдди мог бы на это возразить, что его город - Бруклин. А на Манхэттене он бывал разве что раз в месяц и полагал его другой страной. Однако, понимал, о чем толкует Роланд. Он постарался взглянуть на себя со стороны. Простая байковая рубашка с роговыми пуговицами, темно-синие джинсы с никелевыми, а не медными клепками, ширинка на пуговицах (последний раз молнии Эдди видел в Ладе). И решил, что одежда у него нормальная. Во всяком случае, нормальная для Нью-Йорка. Если кто и бросит на него взгляд, то примет на официанта кафе или артиста, играющего хиппи, у которого выдался выходной день. Впрочем, он сомневался, что кто-то удостоит его и взгляда, в Нью-Йорке предпочитали не смотреть на людей, что вполне его устраивало. Впрочем, не хватало одной мелочи...

- У тебя есть полоска кожи? - спросил он Роланда.

Из пещеры донесся голос мистера Табтера, его учителя из пятого класса: "У тебя был потенциал! - прогремел он. - Ты был одним из моих лучших учеников, и посмотри, что с тобой стало! Почему ты позволил брату испортить тебя?"

На что яростно возразил Генри: "Он позволил мне умереть! Он меня убил!"

Роланд снял с плеча мешок, поставил на пол рядом с розовым, открыл, порылся. Эдди не знал, что в нем может лежать, мог лишь сказать, что никогда не видел дна. Наконец, стрелок нашел полоску кожи и протянул Эдди.

Пока Эдди завязывал ею волосы, Роланд достал из мешка то, что называл сумой, открыл, начал выгружать на пол содержимое: пакет с табаком, подаренным Каллагэном, монеты и бумажные деньги, жестянку с иголками и нитками, погнутую миску, из которой он сделал компас неподалеку от поляны Шадрика, старую карту и новую, недавно нарисованную близнецами Тавери. После того, как сума опустела, он вытащил из кобуры на левом бедре револьвер с рукояткой, отделанной сандаловым деревом. Откинул цилиндр, проверил патроны, удовлетворенно кивнул, вернул цилиндр на место. Положил в суму, завязал тесемки на легко развязываемый, стоило дернуть за одну, выбленочный узел. Подняв суму за потертую лямку, протянул Эдди.

Поначалу Эдди не хотел ее брать.

- Нет, Роланд, это твой.

- Последние недели ты носил его столько же, что и я. Может, больше.

- Да, но теперь речь идет о Нью-Йорке, Роланд. В Нью - Йорке все крадут.

- У тебя не украдут. Возьми револьвер.

Эдди с мгновение смотрел Роданду в глаза, потом взял суму, повесил на плечо.

- Ты чувствуешь, что так надо.

- Ага.

- Ка в действии?

Роланд пожал плечами.

- Ка всегда в действии.

- Хорошо, - кивнул Эдди. - И, Роланд, если я не вернусь, позаботься о Сюзи.

- Твоя работа - сделать все, чтобы мне не пришлось заботиться о ней.

"Нет, - подумал Эдди, - моя работа - оберегать розу".

Повернулся к двери. Ему хотелось задать еще тысячу вопросов, но он признавал правоту Роланда: время для вопросов вышло.

- Эдди, если ты не хочешь...

- Наоборот, хочу, - он поднял левую руку, отставил большой палец. - Когда увидишь, что я так сделаю, открывай ящик.

- Хорошо.

Голос Роланда доносился издалека. Потому что он, Эдди, остался наедине с дверью. Дверью с надписью "НЕНАЙДЕННАЯ" на незнакомом ему языке с красивыми буквами. Однажды он прочитал роман "Дверь в лето"... Кто его написал? Один из фантастов, чьи книги он постоянно приносил из библиотеки. Один из представителей старшего поколения, которые гарантировали хорошее, качественное чтиво. Мюррей Лейнстер, Пол Андерсон, Гордон Диксон, Айзек Азимов, Харлан Эллисон... Роберт Хайнлайн. Да, именно Хайнлайн написал "Дверь в лето". Генри всегда издевался над ним из-за этих книжек, называл маменькиным сынком, книжным червем, спрашивал, может он читать и дрочить одновременно, спрашивал, как ему удается так долго сидеть, уткнувшись носом в выдумки про ракеты и машины времени. Генри, старший брат. Генри, с лицом в прыщах, блестящих от кремов, которые, судя по аннотации, могли в мгновение ока расправиться с прыщами. Генри, собравшийся в армию. Эдди, младший брат. Эдди, приносящий книги из библиотеки. Тринадцатилетний Эдди, по возрасту такой же, как Джейк сейчас. На дворе 1977 год, ему тринадцать, он на Второй авеню, и такси поблескивают желтым под солнечным светом. Черный юноша с плейером проходит мимо ресторана "Чав-Чав". Эдди может его видеть, Эдди знает, что слушает черный юноша: Элтона Джона, который поет, понятное дело, "Кто-то сегодня спас мне жизнь". На тротуаре много людей. Вечер уже не за горами, и люди идут домой, проведя еще один день на стальных полях Кальи Нью-Йорк, где выращивают деньги вместо риса и не жалуются на плохой урожай. Женщины выглядят забавно в дорогих деловых костюмах и кроссовках: их туфли на высоком каблуке в сумочках, потому что рабочий день закончился, и они идут домой. Все улыбаются, потому свет такой яркий, а воздух такой теплый. Издалека даже доносится перестук дятла. Перед ним дверь в лето 1977 года, таксисты берут бакс с четвертью за посадку и тридцать центов за каждую четверть мили. Раньше они брали меньше, потом будут брать больше, но сейчас такса у них такая. Космический челнок с учительницей на борту еще не взорвался. Джон Леннон еще жив, хотя долго не проживет, если будет и дальше злоупотреблять героином, этим китайским белым. Что же касается Эдди Дина, Эдди Кантора Дина, то он про героин еще ничего не знает. Несколько сигарет - вот и все его грехи (если не считать попыток погонять шкурку, которые еще год не будут удачными). Ему - тринадцать. В Нью-Йорке 1977 год, и на груди у него растут ровно четыре волоска. Он пересчитывает их каждое утро, надеясь, что к ним вот-вот присоединится пятый. Это лето после лета парусников <Речь идет о грандиозном параде парусников, который устраивался в рамках программы празднования 200-летия США>. Июньский день катится к вечеру, и он слышит радостную мелодию. Радостная мелодия льется из динамиков над дверью магазина "Башня выдающихся записей". Это Манго Джерри поет "Летом, этим летом", и...

Внезапно все это стало для Эдди реальным, совершенно реальным, и он вскинул левую руку: приготовились. За его спиной Роланд сел, достал ящик из розового мешка. И, как только Эдди и оттопырил большой палец, стрелок поднял крышку.

Тут же Эдди услышал прекрасную и ужасную мелодию колокольцев. Глаза начали слезиться. В свободно стоящей перед ним двери что-то щелкнуло, она начала открываться, и на пол пещеры легла полоса солнечного света. Донеслись звуки клаксонов и перестук дятла. Не так уж и давно он так хотел, чтобы такая вот дверь открылась, что ради этого едва не убил Роланда. А теперь, увидев перед собой открывающуюся дверь, перепугался до смерти.

Колокольца, неотъемлемые спутники Прыжка, разрывали голову. Он понял, что сойдет с ума, если будет слушать их достаточно долго. "Иди, раз уж собрался идти", - подумал он.

Шагнул вперед, увидев сквозь слезы, как три руки протянулись, чтобы схватиться за четыре ручки. Потянул дверь на себя, и золотой предвечерний свет заставил прищуриться. В нос ударили запахи бензина, нагретого солнцем города и чьего-то лосьона после бритья.

Практически ничего не видя перед собой, Эдди шагнул сквозь ненайденную дверь в лето реальности, которую покинул через такую же дверь.

 

 

Он попал на Вторую авеню, все так. Увидел перед собой "Блимпис". Сзади доносился веселый голос Манго Джерри. Людской потом обтекал его. Кто-то шел к Сороковым улицам, кто-то - к Шестидесятым. На Эдди большинство не обращало внимания, и не только потому, что они куда-то спешили. В Нью-Йорке не обращать внимания на других - норма жизни.

Эдди поправил суму Роланда, висевшую на правом плече, оглянулся. Дверь в Калья Брин Стерджис никуда не далась.

Он видел Роланда, который сидел в пещере, у самого входа, с открытым ящиком на коленях.

"Это гребаные колокольца сводят его с ума", - подумал Эдди. И тут увидел, как стрелок вытащил два патрона из пояса-патронташа и вставил в уши. Эдди улыбнулся. "Все правильно". По крайней мере патроны помогли блокировать дребезжание червоточины на автостраде 70. Сработало это или нет, Роланду он ничем помочь не мог. Потому что у него были другие дела.

Эдди чуть повернулся, вновь посмотрел через плечо, чтобы убедиться, что дверь повернулась вместе с ним, оказавшись у него за спиной. Повернулась. Если она не отличалась от других, она будет следовать за ним, куда бы он ни пошел. Если и не будет, Эдди не видел в этом проблемы: далеко он уходить не собирался. Заметил он и другое: ощущение темноты, знакомое по Прыжку и грозившее его поглотить, исчезло. Потому что, решил Эдди, он здесь во плоти, а не виртуально. И если в округе и были бродячие мертвяки, он их увидеть не мог.

Вновь поправив лямку сумы, Эдди двинулся к "Манхэттенскому ресторану для ума".

 

 

Люди расступались перед ним, давая пройти, но это доказывало, что он действительно здесь, на Второй авеню. Люди обходили его и во время Прыжка. Наконец, Эдди сознательно столкнулся с молодым мужчиной, который нес не один брифкейс, а два, Большим охотником за гробами в мире бизнеса, как окрестил его Эдди.

- Эй, смотри, куда идешь! - возмутился мистер Бизнесмен, когда их плечи вошли в плотный контакт.

- Извините, - поспешил ответить Эдди, - извините, - итак, он здесь во плоти. - Вас не затруднит сказать мне, какой сегодня...

Но мистер Бизнесмен уже ушел, гонясь за инфарктом, который неминуемо поджидал его по достижению сорока пяти или пятидесяти лет. Эдди вспомнил бородатый нью-йоркский анекдот: "Извините, сэр, сможете вы сказать, как пройти к зданию городского совета или мне просто идти на хер?" И рассмеялся, ничего не смог с собой поделать.

Как только совладал со смехом, зашагал дальше. На углу Второй авеню и Пятьдесят четвертой улицы увидел мужчину, разглядывающего витрину обувного магазина. Тоже в деловом костюме, но куда более расслабленного в сравнении с тем мистером Бизнесменом, которого он толкнул. И брифкейс он нес один, что Эдди счел добрым знаком.

- Извините, - обратился к нему Эдди, - но не могли бы вы сказать мне, какой сегодня день?

- Четверг, - ответил мужчина. - Двадцать третье июня.

- 1977 года?

Мужчина улыбнулся, вопросительно и одновременно цинично, изогнул бровь.

- 1977, совершенно верно. 1978 начнется... месяцев через шесть. Даже чуть позже.

Эдди кивнул.

- Спасибо, сэй.

- Спасибо, кто?

- Неважно, - ответил Эдди и продолжил путь.

"Только три недели до пятнадцатого июля, плюс-минус день, - думал он. - Маловато для душевного спокойствия".

Да, но, если ему не удастся убедить Келвина Тауэра продать ему пустырь сегодня, вопрос времени потеряет свою актуальность. Однажды, очень давно, Генри похвалялся, что его маленький братец может уговорить дьявола прыгнуть в его же костер. Эдди надеялся, что прежнее умение убеждать осталось при нем. Заключи сделку с Келвином Тауэром, инвестируй в недвижимость, а потом гуляй себе с Богом. Празднуй. Купи себе шоколад со сливками или...

Бег его мыслей прервался, он так резко остановился, что кто-то врезался в него сзади и выругался. Эдди едва почувствовал удар, практически не расслышал ругани. Темно-серый "линкольн таун-кар" вновь стоял у тротуара. Не перед пожарным гидрантом, но все равно в непосредственной близости от книжного магазина.

"Таун-кар" Балазара.

Ноги понесли Эдди дальше. Теперь он радовался, что Роланд уговорил его взять с собой один из револьверов. И убедился, что револьвер этот заряжен.

 

 

Черная грифельная доска вернулась в окно. В этот день "Манхэттенский магазин для ума" предлагал паровой обед из Новой Англии: Натаниэла Готорна, Генри Дэвида Торо и Роберта Фроста, с десертом на выбор: Мэри Маккарти или Грейс Метильос, но на двери висела табличка: "ИЗВИНИТЕ, МАГАЗИН ЗАКРЫТ". Часы на здании банка напротив "Башни выдающихся записей" показывали 3:14 пополудни. Кто, скажите, закрывает магазин в четверть четвертого в рабочий день?

Тот, кто обслуживает особого клиента, Эдди сам и ответил на свой вопрос. Вот кто.

Он прижался носом к стеклу, отгородился руками от света, что посмотреть, что же происходит в "Манхэттенском ресторане для ума". Увидел круглый стол с детскими книжками. Справа от него - стойку, только в этот день на ней никто не сидел, даже Эрон Дипно. И кассовый аппарат стоял в гордом одиночестве.

В магазине не было ни души. Келвина Тауэра вызвали куда-то по срочному делу, может, что-то случилось с кем - то из родственников.

"Случилось, это точно, - зазвучал в его голове голос стрелка. - Только не с родственниками, а с ним. Случились незваные гости, которые прибыли в серой автоповозке. И почему бы тебе вновь не взглянуть на стойку, Эдди? Только на этот раз используй глаза по прямому назначению".

Иногда Эдди думал голосами других людей. Он полагал, что в этом не отличался от многих. Не сам же он выдумал этот способ взглянуть на происходящее под другим углом. Но на этот раз он вроде бы и не пытался думать голосом стрелка. Просто голос Роланда зазвучал в его голове.

Эдди вновь посмотрел на стойку. Увидел разбросанные шахматные фигурки, перевернутую кофейную чашку. Заметил лежащие на полу, между двух высоких стульев, очки, одно стекло треснуло.

Почувствовал, как в голове запульсировала злость. Пульсации эти набирали силу и учащались, постепенно они блокировали логическое мышление, а после этого оставалось лишь пожалеть тех, кто оказывался в пределах досягаемости револьвера Роланда. Как-то раз он спросил Роланда, бывает ли такое с ним? И Роланд сухо ответил: "Такое бывает с каждым из нас". Когда же Эдди покачал головой и возразил, что он - не Роланд, так же, как и Сюзи, и Джейк, стрелок промолчал.

Тауэр и его особые клиенты на складе, подумал он, в той комнатушке, которую Тауэр использовал под кабинет. И на этот раз одними разговорами дело не ограничится. Эдди не сомневался, что джентльмены Балазара найдут другие способы напомнить мистеру Тауэру, что близиться пятнадцатое июля, день, когда тому придется принимать ответственное решение. И они наверняка подскажут Тауэру, каким должно быть это решение.

Когда слово "джентльмены" пришло в голову Эдди, злость запульсировала еще сильнее. Не должны так называть себя люди, которые разбили очки толстому и безобидному владельцу книжного магазина, а теперь терроризируют его в подсобке. Джентльмены! Фак-каммала!

Он подергал дверь. Заперта, но замок хлипкий. Дверь болталась в дверной коробке, как готовый выпасть молочный зуб. Стоя в дверной арке, стараясь делать вид, будто его заинтересовала какая-то книга, Эдди начал прикладывать силу. Надавил на ручку, потом привалился к двери плечом, вроде бы ненароком.

"Девяносто девять процентов из ста, на тебя никто не смотрит. Это же Нью-Йорк, не так ли? "Можете вы сказать, как пройти к зданию Городского совета или мне просто идти на хер?"

Он надавил сильнее, но еще не изо всей силы, однако, что-то треснуло, и дверь распахнулась. Эдди тут же переступил порог, словно имел на это полое право, закрыл дверь за собой. Но она тут же открылась. Эдди взял с круглого столика книжку "Как Гринч украл Рождество" ("Никогда ее не любил"), вырвал последнюю страницу, сложил несколько раз, сунул между дверью и дверным косяком, закрыл дверь. На этот раз она осталось на месте. Эдди огляделся.

В магазине пусто, а теперь, когда солнце ушло за небоскребы Вест-Сайда, еще и сумрачно. И тихо...

Ан, нет, нет, какие-то звуки слышались. Из глубин магазина донесся сдавленный крик. "Осторожно, работают джентльмены", - подумал Эдди. Злость разрасталась, заполняя голову.

Он развязал тесемки на суме Роланда, направился в глубину магазина, к двери с табличкой: "ТОЛЬКО ДЛЯ СОТРУДНИКОВ". По пути ему пришлось обойти груду книг в обложке, и перевернутый вращающийся выставочный стеллаж, какие встречались в старых аптеках. Келвин Тауэр ухватился за него, когда джентльмены Балазара тащили его на склад. Эдди этого не видел, но точно знал, что так оно и было.

Дверь запереть не удосужились. Эдди достал револьвер Роланда, а суму положил на пол, чтобы она не сковывала движения. Осторожно, дюйм за дюймом, открыл дверь, напоминая себе, где находится стол Тауэра. Если б они увидели его, он бы бросился к ним, крича во все горло. Как указывал Роланд, нужно всегда кричать во все горло, если тебя обнаружили. Потому что в этом случае твой противник может на секунду-другую оторопеть, а иногда эти самые секунды и становятся решающими.

Но на этот раз ему не пришлось ни кричать, ни бросаться на противника. Мужчины, которые его интересовали, находились в кабинете, их высокие, ломаные тени плясали по стенам. Тауэр сидел на стуле, только стул этот выдвинули из-за стола и поставили к стене между двух из бюро. Без очков выглядел он совсем потерянным. Оба гостя стояли к нему лицом, то есть спиной к Эдди. Тауэр мог бы увидеть его, но смотрел он на Джека Андолини и Джорджа Бьонди, только на них. И ужас, который читался на лице Тауэра, еще больше разозлил Эдди.

В воздухе пахло керосином, а этот запах, как догадался Эдди, мог повергнуть в ужас самого храброго владельца магазина, особенно того, чьи товары изготавливались из бумаги. Один из джентльменов, тот, что повыше, Андолини, расположился рядом со шкафом со стеклянными дверцами, высотой в пять футов. Дверцы джентльмены раскрыли, внутри Эдди увидел четыре или пять полок, заставленных книгами в пластиковых обложках. Одну из них Андолини держал перед собой, словно расхваливал Тауэру ее достоинства. Второй джентльмен, Бьонди, поднял над головой стеклянную банку с маслянистой жидкостью. Эдди, конечно, знал, что налито в эту банку.

- Пожалуйста, мистер Андолини, - голос Тауэра дрожал от страха. - Пожалуйста, это очень ценная книга.

- Разумеется, ценная, - кивнул Андолини. - В этом шкафу все книги ценные. Как я понимаю, у вас есть экземпляр "Улисса" с автографом писателя, которая стоит двадцать шесть тысяч долларов.

- Что ты такое говоришь, Джек? - спросил Джордж Бьонди. По голосу чувствовалось, что он потрясен. - Неужто книга может стоит двадцать шесть "штук"?

- Я не знаю, - ответил Андолини. - Может, вы скажите нам, мистер Тауэр? Или я могу звать тебя Кел?

- Мой "Улисс" хранится в банковской ячейке, - ответил Тауэр. - Он не продается.

- Но эти продаются, не так ли? - свободной рукой Андолини указал на шкаф. - Вот на заднем форзаце этой книги я вижу число, написанное карандашом. Семь тысяч пятьсот. Не двадцать шесть "штук", но все равно цена нового автомобиля. И знаете, что я собираюсь сделать, Кел? Ты меня слушаешь?

Эдди направился к ним, старался не шуметь, но особо и не скрывался. И, тем не менее, ни один из троих его не видел. Неужто он был таким же глупым, когда жил в этом мире? Таким уязвимым, что на него могли неожиданно напасть даже не из засады? Наверное, да, поэтому не стоило удивляться, что Роланд поначалу относился к нему с таким презрением.

- Я... я слушаю.

- У тебя есть то, что очень нужно мистеру Балазару. Никак не меньше, чем тебе нужен твой экземпляр "Улисса". И хотя все эти книги в стеклянном шкафе вроде бы продаются, я готов спорить, ты сделаешь все, чтобы их не продать, потому что просто не сможешь заставить себя с ними расстаться. Точно так же, как не можешь заставить себя расстаться с пустырем. И вот что сейчас произойдет. Джордж плесканет керосина на эту книгу стоимостью в семь с половиной тысяч долларов, а я ее подожгу. Потом я возьму другую книгу из твоей пещеры сокровищ и попрошу у тебя устного согласия на продажу этого земельного участка "Сомбра корпорейшн" в полдень 15 июля. Ты меня понял?

- Я...

- Если ты дашь устное согласие, наша встреча закончится. Если не дадишь устного согласия, я сожгу вторую книгу. Потом третью. Четвертую. После четвертой, Кел, мой напарник, я в этом уверен, потеряет терпение.

- Ты чертовски прав, - прорычал Джордж Бьонди. Эдди уже находился так близко, что мог прикоснуться к Большому Носу, если б захотел, но они по-прежнему его не видели.

- После четвертой книги мы выльем оставшийся керосин в этот шкаф со стеклянными дверцами и подожжем все ваши...

Краем глаза Андолини наконец-то уловил движение. Посмотрел за левое плечо напарника и увидел молодого мужчина со светло-коричневыми глазами на дочерна загоревшем лице. Мужчина держал в руке старинный, чего там, доисторический, огромный, бутафорский револьвер. Наверняка бутафорский.

- Какого хера... - начал Джек.

Но, прежде чем он успел закончить фразу, лицо Эдди Дина осветила широченная, искренняя улыбка, благодаря которой он из разряда симпатичных мужчин разом перепрыгнул в разряд красавцев. "Джордж! - воскликнул он. Таким тоном приветствовали только самых дорогих, самых близких друзей после долгой разлуки. - Джордж Бьонди! Слушай, у тебя по-прежнему самый большой нос на эту сторону Гудзона! Как же я рад тебя видеть!

Человек всегда по-особому реагирует на незнакомцев, которые называют его по имени. А если в голосе слышатся добрые интонации, человек подсознательно раскрывает незнакомцу объятья. Вот и Джордж "Большой Нос" Бьонди, поворачиваясь на столь дружелюбный голос, заулыбался. Улыбка так и осталась на его лице, когда Эдди ударил его рукояткой револьвера Роланда. Андолини отличался острым зрением, но рука Эдди, двигавшаяся с невероятной быстротой, словно размазалась по воздуху: в мгновение ока рукоятка револьвера трижды опускалась на лицо Бьонди. Первый удар пришелся между глаз, второй - повыше правого глаза, третий - в правый висок. Первые два удара получились глухими, третий - чавкающим. Бьонди повалился на пол, как мешок с почтовой корреспонденцией, глаза закатились, губы разошлись, как у младенца, ждущего когда его накормят. Банка упала на бетонный пол, разбилась. Запах керосина резко усилился.

Эдди не дал его напарнику ни секунды передышки. Подскочил к нему, пока Большой Нос еще дергался на полу, в лужах керосина и осколках стекла.

 

 

У Келвина Тауэра (который начинал жизнь Кальвином Тореном) произошедшее перед его глазами не вызвало безмерного чувства облегчения. Первой пришла мысль не "Слава Тебе, Господи", но "Эти - плохиши, а новенький еще хуже".

В полумраке склада казалось, что незнакомец выпрыгнул из собственной тени и роста в нем никак не меньше десяти футов. Горящие глаза вылезали из орбит, губы разошлись в зверином оскале, обнажив не зубы, а клыки. В одной руке он держал револьвер, размером не уступающий бландебасу, короткоствольному ружью с раструбом, которое в приключенческих историях семнадцатого века именовалось машиной. Он схватил Андолини за ворот рубашки и лацканы пиджака спортивного покроя и швырнул в стену. Бедром бандит задел шкаф со стеклянными дверцами, который повалился на пол. На жалобный крик Тауэра мужчины внимание не обратили.

Джентльмен Балазара попытался подняться. Вновь прибывший, черные волосы он чем-то связал на затылке, поначалу не мешал ему, а потом резким ударом по ногам свалил на пол. Коленом надавил на грудь, ствол бландебаса, машины, упер под подбородок. Бандит крутанул головой, пытаясь вывернуться. Это привело лишь к тому, что давление на нежную кожу под подбородком усилилось.

Полузадушенным голосом, словно герой мультфильма, подручный Бадазара просипел: "Не заставляй меня смеяться, шустрик... это не настоящий револьвер".

Вновь прибывший, тот самый, который слился с собственной тенью и превратился в гиганта, вытащил свою машину из-под подбородка бандита, большим пальцем взвел курок, нацелил револьвер в глубины склада. Тауэр уже собрался что-то сказать, одному Богу известно, что, но в этом момент оглушающе громыхнуло, словно мина взорвалась в пяти футах от окопа. Из ствола вырвалась яркое желтое пламя. А мгновением позже ствол вновь упирался в нежную кожу под подбородком Андолини.

- Так что скажешь, Джек? - спросил вновь прибывший. - По-прежнему думаешь, что револьвер ненастоящий? Скажу тебе, что я думаю: в следующий раз, когда я нажму на спусковой крючок, твои мозги долетят до Хобокена <Хобокен - город в штате Нью-Джерси, на правом берегу р. Гудзон, против южного Матхэттена>.

 

 

Эдди увидел страх в глазах Джека Андолини, но не панику. И не удивился. Именно Джек Андолини нашел его после того, как ему не удалось доставить из Нассау груз кокаина. Этот Джек Андолини был моложе, на целых десять лет, но отнюдь не краше. Старину Двойного Уродца, как окрестил его великий мудрец и знаменитый наркоман Генри Дин, отличали узкий лоб пещерного человека и громадная челюсть прирожденного убийцы. Огромные кулаки казались карикатурными. Выглядел он не только как Двойной Уродец, но и как Двойной Тупица, однако, на самом деле ума ему хватало. Дураки, умеющие только махать кулаками, не поднимаются столь высоко в бандитской иерархии, не становятся заместителями таких, как Энрико Балазар. И если пока Джек не занимал этот высокий пост, ему предстояло его занять к 1986 году, когда Эдди возвращался в аэропорт имени Кеннеди, везя под рубашкой боливийский порошок, стоимостью в двести тысяч долларов. В том мире, в том где и когда, Андолини стал фельдмаршалом Утеса. В этом, думал Эдди, у него есть все шансы отойти от дел гораздо раньше. Отойти от всех дел. Если будет дергаться.

Эдди еще сильнее вдавил ствол револьвера под подбородок Андолини. Запахи разлитого керосина и сгоревшего пороха перекрывали запах старых книг. Где-то в тенях сердито шипел Серджио, магазинный кот. Серджио явно не нравился весь этот шум в его владениях. Андолини скривился, попытался повернуть голову влево.

- Не... не надо... горячо!

- Не так уж и горячо, как будет через пять минут, - ответил Эдди. - Если, конечно, ты