В. Маркович 5 страница

— Ну конечно, — начинаю злиться я, — если человек занимается чем-то новым и непривычным лично для тебя, значит, у него с головой беда. Лучше сидеть всю жизнь на одном месте и ничего не изобретать!

— Е-мое, прогрессор.

— Да. А ты вообще не рассуждай, о чем не знаешь. Ты там не был.

— Видимо, придется сходить.

— Ой, Артем, сходи, пожалуйста, на тренинг! Очень тебя прошу. У нас отношения будут по-другому строиться.

— Этого-то я и боюсь.

— Да не бойся, я сама боюсь.

Я и вправду боюсь. Вообще-то я рискую больше, чем он. Он после тренинга может легко определиться со своим глобальным жизненным курсом и очень целеустремленно начать по нему двигаться. Может статься, что я в его курс не вписываюсь. Вторая беда — начнет отношения честные и целостные строить. Тоже чревато. Тогда уже никакие мои капризы не пройдут, у меня будет и дома персональный тренер.

С другой стороны, чего тянуть? Лучше раньше всю правду узнать, чем позже. Как говорит Глеб: «За все приходиться платить. Лучше раньше, чем позже и с процентами»

— Когда это ваше безумное мероприятие?

— Я уточню расписание.

Я высаживаю его и улетаю. Попыталась поцеловать, но он не дался. Обиделся. На обиженных воду возят, вообще-то. Я на такие манипуляции не покупаюсь.

На уровне поведения. А внутри все равно кошки скребут.

Тяжелое собрание вышло.

Сначала обсудили простые вопросы. Выяснили, кто и чем Свете может помочь в новом бизнесе, взяли обещание с Миши, что его мама выздоровеет на этой неделе, наехали на Бокова за то, что он мало по работе продвинулся, и так далее.

Потом довольно долго разбирались с общественным проектом. Каждый отчитывался — выполнил ли он прошлое обещание, а если нет, то какого этого самого, собственно.

Хуже всего дела с деньгами обстоят у Анжелы, Сони и Егора. Вся троица в сборе, просто отлично!

Ну с этими двумя дурындами понятно — они вообще в другом измерении находятся. У них другие заботы — мужика делить. А Егор-то чего? Хотя тоже объяснимо. Он слишком неформален и расхлябан, на него взглянешь, и на ум приходят ночные клубы, пьяные тусовки, наркотики и прочее. Кто ему поверит, что он деньги на лечение ребенка ищет.

Я подкидываю эту мысль, и его тут же рвут на кусочки и берут обещание, что он купит костюм и потренируется в серьезности. У Егора от одной только мысли о костюме возникает ужас в глазах, однако он находит в себе силы пообещать, что будет ходить в нем целую неделю ежедневно.

Вот это подвиг! Я понимаю его, как никто. Ненавижу официальную одежду. Я люблю драные джинсы, люблю, чтобы они волочились по земле и лужам и еще желательно промокали при этом до самых коленок с обратной стороны.

Он обещает также найти до чек-пойнта тысячу долларов.

— Ты уже обещал! — кричат игроки.

— И что делать?

— Что будет, если ты не принесешь?

— Не знаю даже. Да я принесу.

— Назначай цену слова.

— Какую?

— Да кто ж его знает. Надо же чем-то расплачиваться за невыполненные обещания. Это жизнь, Егор. За все надо платить.

Блин, вот умные какие.

— Ну что, деньги свои заплатить, может?

— Нет, — вмешиваюсь я, — свои деньги в проект запрещено вносить. Это правило.

— А почему?

— По ряду причин. Одна из них — тренируйся. Будь таким, чтобы люди тебе доверяли, вовлекай их в идею, зажигай. Сдвигай парадигму свою. Когда не получается — выноси уроки и снова ищи способы. А когда игроки свои деньги приносят — в чем тренировка?

— Тогда, если не найду денег, я подарю другу свой глобус. Он о нем сто лет мечтает. Для меня это просто жертва будет.

Все тут же соглашаются. Глобус у Егора знаменитый. Какой-то очень крутой, навороченный и очень ценный. Мы к нему даже специально ездили смотреть. Там вся поверхность Земли вымощена камнями, минералами. Малахитом, опалом, аквамарином, перламутром, сердоликом, еще бог знает чем. Издалека — просто глобус, синие моря, коричневые горы, а вблизи видно, что это все мозаика сложенная, а потом выровненная и гладко отполированная. Земной шарик тяжелый и прохладный. Я бы умерла от счастья, будь у меня такой глобус. Мне будет очень жалко, если он его потеряет.

— Блин, Егор, — тут же говорит Дима, — я на кусочки порвусь, все сделаю, чтобы ты деньги нашел. Жалко глобус.

— Поддерживаю, — поднимают руки еще несколько человек.

Анжела тихонечко трогает его за руку, но ничего не говорит. Боится рот открывать. Она вообще еще не знает, что с ней. Я думаю, она бы нас всех уже послала и не пришла на собрание, если бы не Егор. Он настоящий партнер последние пару недель, и она не может его просто так взять и кинуть. Значит, есть остатки совести.

— А чего мы с Егора обещание берем, они, может, еще уйдут сегодня с Анжелой, — говорю я. Все прямо вздрагивают от этих слов.

— Не волнуйся, даже если мы уйдем, я все равно обещание выполню, — довольно мрачно говорит Егор.

Мужик.

Мы тут же переходим к Анжеле, оставив Соню с деньгами на закуску. А то непонятно от чего отталкиваться.

Ребята решили, что каждый высказывается по двум вопросам: «Доверяю ли я Анжеле» и «Вижу ли я ее партнером в Игре», — а потом решаем, оставить ее или нет.

Жесть. Все говорят по кругу, в основном опустив головы. Когда приходит моя очередь, я тоже непроизвольно пытаюсь ее опустить. Тяжело смотреть ей в глаза.

— Анжела, — говорю я, немного помолчав, — я тебе не доверяю и я не вижу тебя в Игре. Анжела молча кивает. Следующий Антон.

— Анжела, я тебе не доверяю и не вижу тебя в Игре. — Глаза у него стали темные.

Соня говорит то же самое и при этом плачет. Сима тоже не выдерживает.

— Анжелка, — плачет она, — ты сама знаешь, я тебя очень люблю. Ты для меня по жизни очень важный человек. Я хочу с тобой дружить и дальше, мне это важно. Но в Игре я тебя не вижу, потому что не доверяю тебе.

— Я тебе не доверяю и не вижу тебя в Игре, — говорит Дима, следующий по кругу.

Егор с усилием говорит то же самое, а потом добавляет:

— Это и моя вина. Если бы я с самого начала был хорошим партнером, то сейчас все было бы по-другому. По большому счету я не сделал сто процентов возможного для того, чтобы ты изменила что-нибудь. Я больше о себе думал, о своих заморочках и целях, а на тебя мне было наплевать. Как всегда и на всех в моей жизни. И поэтому справедливо, что если ты уйдешь, то я уйду вместе с тобой.

В общем, все высказались одинаково по сути.

Анжела по-прежнему пытается мимикрировать, но у нее это получается не очень хорошо. Все-таки это не слабая обратная связь — когда тебе не доверяет ни один из членов команды. Даже те, кто тебя, очевидно, любит. Поэтому сквозь независимость, которую она пытается изобразить, видны все настоящие чувства: страх, обида, ненависть. Боль.

— Что же, — говорит за всех Света, — это значит, что Анжела уходит автоматически?

— Почему? — спрашиваю я у нее.

Я вдруг понимаю, что это ничего не значит, кроме того, что мы ей не доверяем и не видим ее в команде в данный момент.

Мне Олег рассказал случай. Они встретились на Эльбрусе со старым-старым закадычным другом-врачом. Случайно. Ужасно радовались, долго болтали, рассказывали о своей жизни, а потом пошли в номер к врачу и его жене, где тот стремительно достал бутылку, так же стремительно разлил ее по казенным граненым стаканам, один стакан взял себе, а второй протянул Олегу.

— Ты знаешь, — сказал Олег, — извини, я не буду.

— Понял, — сказал доктор, подумал секунд десять, радостно протянул Олегу бокал и спросил: — А сейчас?

Так же, наверно, и с доверием.

— Я тебе не доверяю.

— А сейчас?

Я подумала и решила бороться за Анжелу В конце концов это же я взяла ее. Я вдруг вспомнила бойкот моих одноклассников, и мне стало страшно — а не делаем ли мы то же самое?

— Давайте проголосуем, — попросила я. Может, все не так ужасно, как я думаю.

Все проголосовали за то, чтобы она ушла, кроме меня и Егора.

Игроки в недоумении. С Егором понятно, а почему я против, им не ясно. Обычно я олицетворяю самую жесткую позицию. По крайней мере, в их представлении. Но тут есть разделение: жесткость по отношению к присутствующим — это одно, это создает возможности для открытий, а жесткость для того, чтобы человек ушел, — это потеря возможности. Конечно, и у нее будет свой урок, и, возможно, самый сильный, но именно сейчас я убеждена: в Игре уроков будет больше в сотни раз.

Я не могу им навязать свою позицию, это их Игра, но я могу их в нее вовлечь.

Я рассказываю им случай с Олегом. Потом напоминаю слова Егора и говорю о том, что если бы каждый из нас выложился ради Анжелы на сто процентов, то все было бы по-другому. Вполне возможно. Возможно и нет, конечно, но мы этого сейчас не можем знать. Значит, всех выгонять надо, раз плохо работали. Потом я рассказываю про мой школьный бойкот. К этому моменту Анжела уже ревет. Причем не громко, как в прошлый раз, а тихонько.

Я быстро радуюсь, что успеваю и внутри быть, и на «балкон выходить», и продолжаю говорить. Я серьезно думаю, что если мы ее оставим и начнем заботиться изо всех сил и любить ее, несмотря ни на что, то это и будет для нее главным уроком.

А если нет, то это уже тогда точно ее проблемы. Но мы можем создать для нее эту возможность.

После меня подключается Егор. Он просто просит:

— Давайте оставим нас, пожалуйста, ребята. Я обещаю, что буду о ней заботиться. Я не слезу с нее, она у меня все запланированное выполнит и перевыполнит, зараза. И о вас обещаю заботиться.

Соня первая поднимает руку:

— Я за то, чтобы Анжела осталась.

Надо же. Я даже не ожидала от этой капризули такого великодушия.

— Я выбираю доверять Анжеле, — вторым говорит Антон, — я за то, чтобы она осталась.

— Анжел, — говорит Сима, — я тоже «за», но хочу, чтобы ты знала — это последний аванс, совершенно точно. Пожалуйста, оправдай мое доверие.

И так далее.

В общем, на сегодня хеппи-энд, и мы договариваемся не расслабляться. Вдруг становится легко и весело. Я чувствую себя в этой компании очень комфортно — столько доверия здесь сегодня создано!

Под конец Анжела и Соня дают обещания по проекту Причем с Анжелы назначить цену слова не требуют, а с Соньки трясут.

Неожиданно она обещает подстричься налысо, если не найдет денег. Сейчас у нее длинные шикарные волосы.

Ааа, караул! Мне не нравится это обещание. Ужасно. Я не хочу, чтобы она стриглась налысо.

Что это еще за прикол дурацкий? Но тогда получается, что я в нее не верю! Не верю, что она найдет деньги. Если же беспрекословно верить, то чего бояться: найдет деньги — останутся волосы.

Поэтому я пока молчу и работаю над тем, чтобы поверить в Соню.

— Ты уверена? — только и спросила я ее.

— Да, — кивнула она спокойно.

Все радостно вскакивают, начинают обнимать Анжелу и Егора, пить чай, болтать и все такое. Время между тем четыре часа утра.

«Артем!» — вдруг вспоминаю я.

Хватаю беззвучную трубку — там одиннадцать не принятых звонков. Кошмар.

— Что, потерял тебя мужик? — улавливает мой испуг Антон.

— Пипец! — Я убегаю, на ходу набирая Артема.

— Подбрось меня до центра, я машину в автосервисе оставил, — догоняет меня Антон.

Я киваю не подумав. Черт, он будет слушать мои разборки с Темой!

— Алло, — говорит в этот момент Артем.

— Ты звонил?

— Раз двадцать.

— Одиннадцать, — уточняю я. — Зачем?

— Какая разница? — устало спрашивает он.

— Ты меня потерял, малыш? — Я чувствую себя виноватой.

— Наташ, ты, вообще, чем думаешь? Время полпятого.

— У нас собрание было.

— Какое собрание! — Он не орет, но говорит громким голосом, что, учитывая его обычное спокойствие, хуже, чем иной ор. — В пять утра? — Откуда пять уже появилось, я не понимаю.

Мне хочется ему сказать, чтобы он сначала женился на мне, прежде чем повышать голос, но я сдерживаюсь.

— Артем, — говорю я довольно сдержанно: Антон все-таки рядом, — обычное собрание.

— Обычное?

— Ну не совсем, конечно. Экстренное. Я сейчас буду и все объясню.

— Давай, — ехидно говорит Артем и кладет трубку. Антоха смотрит на меня сочувственно, без обычного своего прикола.

— Что, скандал? Останови здесь — я приехал.

— Вообще меня не понимает. — Я не удерживаюсь от жалобы.

— Все будет хорошо, вот увидишь. — Немного подумав, Антоха ерошит мне волосы, целует в щеку и выходит из машины.

Ну вот, что это за обращение с координатором! Координаторам капитаны волосы не ерошат.

С Артемом мы ругаемся и спорим примерно до шести, после этого заваливаемся спать в обнимку.

Хотя немного осталось от ночи и на улице светлым-светло.

В девять он уже уезжает. А в аэропорт его сразу с работы отвезут. Мог бы и задержаться на денек. Сцука.

В офисе не очень одобряют мое решение по поводу того, что Анжелу надо оставить, но решили довериться процессу.

— Посмотрим, — сказали дружно все, — ты все равно нас не слушаешь, все по-своему делаешь. Будем смотреть на конечный результат.

Боков ведет переговоры с первыми тремя женами. Удивительно то, что крайняя жена его во всем поддерживает. Молодец какая.

Мама у Миши выздоровела. Все, что для этого потребовалось, — перестать возле нее сидеть и держать ее за руку. Мама тут же почувствовала, что эта манипуляция перестала работать, и встала на ноги.

Вот ведь бедные мамы — до чего им трудно, должно быть, своих взрослых детей отпускать! Ведь сколько сил вложено, что кажется — ребенок тебе принадлежит навечно. Когда-нибудь, вероятно, мне придется ощутить это на своей шкурке.

Миша готов переехать, но у Егора занята комната. Сонькой. Миша с Соней договорились срочно начать искать квартиру и наняли риэлтора. Кому первая понравится, тот и переезжает. Оставшемуся ищут менее суматошно.

Света зарегистрировала фирму и берет кредит на покупку компьютера, чтобы начать работать дома, параллельно ищет офис. Ездит с риэлторами, смотрит.

В пятницу у Егора найдено восемьсот долларов. Еще двести есть шанс найти до завтрашнего утра.

У Сони хуже: найдено, наоборот, двести. Ей уже и контакты давали, и советы, и ходили с ней из солидарности. Егор даже с папой познакомил. Богатый папа и дал эти двести долларов. И то, видно, из жалости к девочке. Вот тоже обратная связь Соньке. Никто не верит ей. Она сама признает, что на нее только как на куклу Барби смотрят. А когда она открывает рот для деловых переговоров, а не для того чтобы сказать очередную невинную глупость или минет сделать, так к ней теряют интерес.

Причем все это она сама произнесла. Несмотря на угрозу лишиться волос, она веселая и живая. Мне кажется, она поняла, что терять ей, кроме волос, уже нечего, и расслабилась.

Словно сбросила старую шкуру. Тем не менее она тоже пообещала продолжать поиск денег. Еще сутки.

А вот Анжела нашла тысячу. Пятьсот наличными, а пятьсот должны упасть на счет. Она принесла копию платежки. Вот это молодец.

Все дико радуются, обнимают ее, говорят разные нежные слова.

Анжела начинает от этого плакать. Ну вот, теперь она что, все время плакать будет, что ли?

 

Я, кстати, тоже через такую стадию прошла. После тренинга у меня словно шлюзы открылись. Я плакала каждый день и по любому поводу. Причем в оставшееся от плача время продолжала веселиться. Переходы из одного состояния в другое были практически мгновенны. Всех все это страшно злило. Я пыталась сдержаться, но у меня не получалось. А потом Сергей, мой первый тренер, мне говорит:

— Ну ладно, я не буду больше злиться от твоих слез. Видно, у тебя период такой — надо выплакаться.

— Можно плакать, что ли?

— Можно. Разрешаю.

— Так все остальные бесятся.

— Тебе-то что? Посылай их в жопу.

Я пару раз послала, еще немного поплакала, а потом перестала. Слезы кончились.

Теперь, когда они только начинают наполнять резервуар, я реву сразу, чтобы не копить.

А еще мне одна девушка из моей Игры рассказала, что невыплаканные слезы превращаются в лед. И если не плакать, то льда внутри нас становится все больше и больше и в конце концов мы превращаемся с холодные скользкие сосульки.

Я не желаю быть сосулькой.

 

В субботу стартует вторая сессия, посвященная подведению итогов. Мы готовим зал, аккуратно расставляем стулья, столы, обсуждаем последние события и ждем игроков в назначенное время.

Первым делом, как только игроки входят в зал, мы с капитанами падаем в обморок. Соня совершенно лысая. Совсем маленький ежик.

Я просто не могу сказать ни слова — боюсь заплакать.

— Мда, — говорит наконец Антон.

— Я не нашла тысячу, — говорит Соня. — Только восемьсот. Все сказали, чтобы я с волосами не приходила, раз слово дала. Я утром подстриглась.

— Про слово это, конечно, правильно. Молодец. Жалко? — наконец обретаю я дар речи.

— Нет. Сначала, когда стригли, было жалко. А потом стало весело. Вообще, у индусов считается, что, когда ты состригаешь волосы налысо, ты срезаешь старую, дряхлую информацию. Обновляешься. И если честно, я раньше мечтала лысой походить. В детстве. Меня родители заколебали, растили мне волосы, ухаживали. Уверяли, что длинные волосы — это чуть ли не главная ценность на всей планете. Меня это раздражало, я завидовала коротко стриженным девочкам, но подстричься не решалась, даже когда уехала из дому. А теперь вот пришлось.

— Так ты специально все это подстроила, чтобы найти причину и подстричься?

— Может, подсознательно я к этому и шла. Тоже сегодня об этом подумала. Да ладно, новая жизнь, новые волосы, новая информация.

Впрочем, Соня и лысая очень красивая. Может, даже и лучше. Пафос пропал, и осталась она трогательная и беззащитная. Круглая голая голова на тоненькой шейке.

Зато Егоров глобус удалось спасти. Оказывается, он ночью бомбил на машине друга, чтобы дособрать двести долларов. Сначала шло медленно, а потом Вселенная сжалилась и послала ему крутого чела, который за поездку в Домодедово заплатил больше ста долларов. После этого по мелочи добил. Ирония в том, что машина — крутой «мерседес», поэтому люди от такого бомбилы пребывали в недоумении и как-то даже не решались останавливать. Вот парень за рамки вышел! Но слово сдержал и очень горд. Фу, слава богу, глобус по-прежнему наш.

Мы приступаем к работе.

Каждый считает процент выполнения по каждой личной цели, вместе вычисляют проценты по общественному проекту, потом оценивают в баллах свою презентабельность, то есть внешний вид, порядок дома и в машине, потом то, насколько были полезны партнерам, людям вокруг себя в предыдущие полтора месяца, и еще несколько разных факторов, позволяющих судить о человеке как о лидере — успешном человеке, умеющим влиять на общество и служить ему.

Полученную цифру умножают на два, чтобы понять, сколько будет к окончанию игры.

А потом все делятся на три группы.

В первой — те, кто набрал больше восьмидесяти пяти процентов. Это самые лучшие игроки. Конечно, это те же самые, кто больше всех шумит, бывает самым активным и порой надоедливым. Они всегда начинают собрание, помогают всем остальным, бесят, раздражают, вызывают восхищение и т. д. В нее попадают Саша, Дима, Юлька Симакина и Света. Они молодцы, но было бы здорово, если бы их партнеры сидели рядом, а не в других группах. Когда все эти люди научатся делать так, чтобы и остальные были результативными, мы все будем в шоколаде. У них у самих этого шоколада будет на порядок больше.

В третьей группе — соплежуи, которые никак не научатся бежать со всех ног да еще и о других не забывать. У них меньше пятидесяти процентов. Им нужно будет очень сильно торопиться, чтобы догнать всех остальных. Если они и сейчас не вынесут уроки, то я уж и не знаю, как им помочь. В этой группе Маша, Анжела, естественно, и Миша. Миша мог бы сделать и больше, но он трус и лентяй, Маша совсем безвольная и вялая, а про Анжелу и говорить нечего. Столько крови она выпила, лучше не вспоминать.

Остальные в группе, которая серединка на половинку. Боков, Егор, Сева, Соня, Ирина.

Потенциально сильные люди, которые просто ленятся нажать лишний раз на педаль газа.

Экономят себя. Зачем? Для кого? Егору не хватило пары очков, чтобы попасть в первую группу. Сева много работает, но он отстранен от всех, Боков периодически сопли жует и политруком притворяется, Соня зациклена на себе, Ирина играет в маленькую девочку и ленится, хотя могла бы быть одной их самых активных, судя по ее живости, энергетике и харизме.

В проекте сейчас десять тысяч долларов, это меньше половины, поэтому ста процентов не набрал никто.

— Ну что ж, — говорю я им, — пора что-то менять. Если мы будем двигаться с такой скоростью, то о стопроцентном выполнении всех обязательств можно и не мечтать. Поэтому, господа, мы оставляем вас размышлять, разговаривать и принимать решения.

Имейте в виду, люди из третьей группы — это гири на наших ногах. Если бы не они, мы все имели бы больше и лучше уже сейчас. И я говорю сейчас не про Игру, а вообще. Про всю жизнь. И если они не готовы ничего менять, то делать им тут нечего. В жизни, может, и найдутся занятия, а в Игре точно нет. Возможно, что им, вообще, это все не надо. Не обязательно всем людям планеты стремиться к высоким целям. Другая черта этой группы — забирание. Пока вы позволяете им забирать — они будут это делать. Будут паразитировать.

Вторая группа — серые, безразличные приспособленцы. Отсюда выходят иные гаишники и политики среднего звена, которые научились выгрызать у мира свой кусок хлеба, и больше их ничего не интересует. Выживать они умеют, а о жизни речь не идет.

Первая группа — высокомерные лидеры, — пока вы позволяете всему этому быть, войны и преступления не прекратятся. Ни в домах, ни на планете. У вас все замечательно, а на все остальное вам плевать. Потому что никто из вас не ассоциирует себя с остальными людьми на этой планете. Я уже не говорю про все остальное, кроме людей. Вы все отделены от этого мира тотально.

Что ж, это все и есть тот мир, в котором я живу. Он такой. Я стараюсь не отделять себя от него, и у меня часто это получается. Знаю, что я тоже источник всего происходящего и от меня тоже зависят все эти войны. И я знаю, что благодаря моей работе войн становится меньше. Хотя бы маленьких, семейных, дружеских, производственных, междоусобных войн.

Игроки остаются создавать новые отношения, прояснять, что сейчас неэффективно в их способах бытия, разбираться со всякими неудачами и неудачниками, а я иду спать. Я давала инструкции, разговаривала о группах, проводила инструктажи с капитанами, поэтому устала. Капитаны идут в соседнюю с залом комнату делать то же самое, что и игроки. Подводить итоги, разбираться в отношениях, неудачах, своих способах Игры.

На следующий день я встречаюсь с ними всеми в лесу. Они веселые, значит, до них действительно дошло, как мы «забираем у людей», и они это приняли. Принятие — вот рецепт неизменно хорошего настроения.

Игроки делятся открытиями, рассказывают о причинах, почему не выполнено запланированное. Поскольку мы живем в одном мире, то все причины в каждой Игре всегда звучат одинаково, но для них это внове. Не на уровне знаний, естественно, а на уровне ощущений.

Нет команды, всем наплевать друг на друга, привыкли свои результаты отвоевывать, а не вместе достигать, лень, безответственность, безразличие, неверие в себя, страх, нежелание отвечать за результат, упертость в своей правоте — все как всегда и по-другому быть не может, ибо это и есть наш культурный дрейф. Контекст, в котором мы живем. В наши бошки это заложено.

Программа выживания. Мозг всю жизнь ищет способы выжить, а для этого нам надо приспосабливаться. Срочно, лихорадочно мимикрировать. Чем мы и занимаемся с самого рождения. Мы зомби, и нет никакой надежды.

Ты заплакал, тебе дали соску, и стало хорошо. О, сработало! Следовательно, плачь — это помогает. Первая программа зашита.

Тебе, яркому и жизнерадостному, влетело в школе за то, чего ты не делал? Следовательно, мир несправедлив, никому не доверяй и будь скрытным.

Ты попал под горячую руку пьяному отцу? Вывод: спрячься в угол и не выходи, чтобы не заметили. Сиди там всю жизнь, а не то больно будет. Поставь себе там стол и кровать и не высовывайся.

На тебя напали, а ты ударил и победил? Правильно, сила и агрессия — лучший способ защиты. На всякий случай нападай первым.

Тебя бросила твоя первая любовь? Точно, все бабы — стервы, не верь им. Просто используй их и вышвыривай на помойку. Пусть им будет больно, как тебе тогда.

Ты старался на работе, а тебя уволили? Следовательно, никогда больше не старайся. Отрабатывай кое-как свои восемь часов и — в клуб. Не вздумай быть энтузиастом — это наказуемо.

Над тобой смеялись и издевались? Учителя не верили в тебя? Закончи три института и стань Биллом Гейтсом. Удовлетворения это не принесет, зато ты докажешь всем этим козлам, кто ты такой.

И так далее. И ничего не поделаешь. Мозг спасает нас от опасности, вырабатывает способы защиты от окружающего мира. Мы не живем — выживаем. Какая жизнь, когда кругом враги? Мы — зомби. Запрограммированные автоматы.

— Что будем делать? — спрашиваю я.

— Перестанем быть зомби.

— Это невозможно. Программа уже заложена. На онто- и филогенетическом уровне. И она продолжает создавать все новые подпрограммы. Круглосуточно.

— Но если мы будем жить осмысленно?

— Это новая программа, которую вы получили из книг, воспитания продвинутыми родителями, дружеских бесед и на тренингах.

— Блин, ты замучила. Дай уже рецепт, — смеются мурзики.

— Ответ знаете?

— Знаем. Рецепта нет. Ну ладно, будем жить так. Работать. Делать проект. Обещаем, что успеем. А что мы в лесу делаем?

— Сейчас мы все пойдем на ту поляну, там в нас заложат новую программу. Называется тайм-билдинг. Командообразование.

Все радостно орут, как дети, и мчатся на поляну, где нас уже поджидают веселые бородатые веревочники. Я думаю, что взрослыми детьми могут себе позволить быть только более-менее развитые существа.

Весь день у игроков веревочный курс. Это что-то типа форта Байярд, только в московском лесу и по-другому. Никаких мерзких насекомых, кроме свободно летающих комаров. Каждое упражнение построено таким образом, что пройти его можно, только если ты в согласии со всей командой, если умеешь находить компромисс, вести за собой, заботиться о партнерах. Крутой тренинг.

Заканчивается все прыжком с двух высоченных сосен попарно и синхронно, с партнером по игре.

— Какие они? — спрашивает у меня предводитель веревочников Собакин, тоже бывший игрок.

— Хорошие, — пожимаю я плечами.

— У тебя всегда хорошие.

— Собакин, — говорю я ему, — мы не виделись кучу лет!

И мы начинаем радостно обниматься. Как я соскучилась по этим лесным людям.

— Ну, как хоть ты? — спрашивает меня Собакин.

— Выживаю.

— Все еще? Сколько можно. Давай к нам, в лес. — Да какая разница, что в городе выживать, что в лесу. Тут еще и физический дискомфорт. Комары, ноги мокрые, паутина липнет, ветки по лицу хлещут.

— Так в этом и суть, дура! Пока физическим выживанием занят, можно отдохнуть от суеты мозга. И, по крайней мере, это естественные препятствия, природные.

— Да ладно. Привыкла я уже мозгами суетиться. И простыни чистые люблю.

— Белоручка ты просто.

— У меня умственная работа.

— Языковая у тебя работа. Пойдем покурим.

— Не могу, я пообещала на три месяца.

— Ты-то зачем? Ты же не игрок — координатор.

— Из солидарности.

— Ну и ладно. Пошел я тогда работать. Капитаны с ними?

— С ними. До вечера.

— Чао, малыш!

Вечером возвращаюсь в тот момент, когда уже почти все спрыгнули с елки. Остались только Иринка с Севой. Оказывается, она боится высоты. Ее все-таки заставили залезть наверх, а снизу дерево густо облепили игроки, чтобы назад дороги не было, и скандируют: «Ира! Ира!»

Залезть залезла, а прыгнуть не может. Инструктор предложил ей спуститься — тоже не хочет. Заупрямилась, как так — страх свой не преодолеть.

Просидев на ветке минут двадцать, она все-таки прыгнула, а уж Сева подстроился под нее, после чего они всей командой еще минут десять ревели, смеялись и обнимались.

Потом все дружно преодолели последнее на сегодня непреодолимое препятствие в тишине. Молча, без слов найдя все верные решения. Мы с Собакиным хлопали и визжали.

Потом мы с игроками еще немного поговорили. Я попросила их до третьей сессии сделать свои футболки. У каждой Игры свои футболки — со своим слоганом, дизайном, именами участников. Они тут же начали генерировать идеи.

— Какие они? — спрашиваю я у Собакина.

— Хорошие.

— У тебя все хорошие. Бабосики будешь получать за работу?

— В палатке.

— Привет, координатор! — подходит ко мне, приплясывая, радостный Антон.

— Привет, капитан. Я ухожу в палатку с Собакиным. Жди меня, и я вернусь.

— В палатку? Охренели вовсе. Давай ненадолго.

— Не твое дело.

Мы ползем сквозь лес, на меня липнет паутина и ветки бьют по лицу. Вот как люди без леса жить не могут? За грибами ходят.

— Что, парень влюблен? — вдруг спрашивает Собакин.

— Кто?

— Капитан.

— В кого?

— В тебя.

— Ты че, дурак? Откуда такая мысль?

— Так, показалось.