Глава 13. — Что между вами? — оборачивается ко мне Фиона, как только мы входим в комнату, которая служит мне кабинетом при необходимости.

Джейс

 

— Что между вами? — оборачивается ко мне Фиона, как только мы входим в комнату, которая служит мне кабинетом при необходимости.

— Тебя это не должно касаться, — стараясь, чтобы слова не звучали слишком грубо, произношу я.

Фиона болезненно усмехается, потом опускается на диван и складывает ладони между коленей. Она выглядит такой потерянной и ранимой, что во мне невольно поднимается волна жалости.

Наши отношения сложно назвать нормальными, и чувства, которые мы испытывали друг к другу, по большей части носили негативный характер, но внутри меня сидит закоренелая убежденность в том, что я должен защищать ее, невзирая ни на что.

Однажды я совершил ошибку и я не знаю, настанет ли когда-нибудь такой день, когда смогу исправить ее.

— Что случилось? Из-за чего он ударил тебя?

Гнев вновь стягивает свои щупальца вокруг меня и мои кулаки напрягаются, как если бы Гевин Росс стоял сейчас передо мной, и я мог его ударить. Дать почувствовать то, что чувствовала Фиона по его вине.

— Я решила быть честной с ним перед нашей свадьбой. — Фиона безрадостно хмыкает, но тут же морщится от боли в разбитой губе. — Рассказала ему о себе. То, чего он еще не знал. — Она смотрит в пол, а я слушаю с хмурым напряжением — это была не лучшая идея. — И он не понял.

Она обхватывает себя руками, вжимаясь в спинку дивана, и виновато смотрит на меня.

— О нас тоже рассказала? — мой голос делается ломким и сухим.

— Нет. — Она качает головой. — Не о тебе. Призналась, что мне нравятся некоторые вещи, и мы могли бы попробовать вместе. — Ее взгляд вновь опускается. Ей нелегко об этом говорить. — Он спросил, с кем я делала это, и я ответила, что это неважно, что все в прошлом. И что я хочу испытывать все только с ним. А Гевин... — ее дыхание перехватывает, и слезы вновь катятся из глаз, — он не понял. Стал кричать и обвинять меня в том, что я шлюха и извращенка, и.... ударил меня. Он ударил меня, Джейсон. Я никогда не думала, что он сделает это. — Она смахивает влагу со своих щек, кусая губы от отчаянья. — Я ведь просто хотела быть честной с ним.

— Иди сюда. — Я сажусь рядом с Фионой и привлекаю ее к себе. Глажу по спине и дрожащим плечам, впитывая ее боль в свои поры.

Если бы наше прошлое не было таким отвратительным и исковерканным, возможно, мы бы могли иметь нормальную жизнь. Наша история пошла бы другим путем и каждый день не казался бы изматывающей борьбой.

Но мы такие, какие есть. Не идеальные. И порой, платим за то, что однажды выбрали неверный путь.

— Я не знаю, что мне делать, — чуть успокоившись, признается Фиона.

— Тебе не обязательно решать это сейчас.

— Я могу остаться у тебя?

Она с такой надеждой смотрит на меня, что у меня не хватает духу отказать ей. Не думаю, что смог бы сделать это сейчас.

— Конечно, ты можешь остаться. Ты знаешь, где и что. А мне пока необходимо кое-что сделать.

Я поднимаюсь и иду к выходу, но голос Фионы заставляет меня задержаться:

— Будь осторожен, Джей, — она называет меня старым прозвищем, чем вызывает во мне улыбку.

Прежде всего, я должен поговорить с Сарой и все объяснить ей — или хотя бы попытаться. Могу себе представить, что она успела подумать. Но Сары нет, когда я возвращаюсь. Я обыскиваю всю квартиру, но уже понимаю, что она ушла.

— Черт!

Я ругаюсь в голос, заведя руки за голову. Почему она не дождалась меня? Просто не дала возможность все объяснить. Понимаю, как это могло выглядеть со стороны, но она должна была остаться.

Должна.

Блисс

 

Вернувшись домой, я застаю уснувшую на диване Сэм.

Вид спящей, безмятежной сестры вызывает прилив такой сильной вины, что она перекрывает непрекращающуюся щемящую боль с тех пор, как я вышла из квартиры Джейсона.

Я опускаюсь на корточки перед Сэм и поправляю плед, беспокоясь, чтобы она не замерзла.

— Сара? — Сэм открывает глаза и сонно моргает — на моем лице проступает виноватая улыбка.

— Привет.

— Только что вернулась?

Сестра садится, приглаживая растрепавшиеся короткие волосы, и я поднимаюсь на ноги, молча кивнув.

— Хорошо провела время? — ровным тоном интересуется Сэм: все еще обижается, и я не виню ее за это.

Все еще не издавая ни звука, я коротко качаю головой, а потом к нашей с ней неожиданности судорожно всхлипываю. Тут же зажимаю рот рукой, но поздно — слезы потоком катятся по щекам.

Сэм срывается с места и бросается ко мне. Обхватывает меня и начинает приговаривать какие-то успокаивающие слова. Она ошибочно решила, что мой срыв из-за нашей ссоры, а я не могу ничего сказать — горло сдавило крепким спазмом.

— Мы две глупые идиотки, — с напускным весельем бормочет Сэм, утирая все еще бегущие слезы с моих щек. — Нашли из-за чего ссоры устраивать. Это ерунда, Сара. Все хорошо. — Я слышу, как она с усилием сглатывает и повторяет: — Все хорошо, малышка.

— Не хорошо, Сэм. Не хорошо. — Я отстраняюсь от сестры, глядя на ее испуганное лицо и шумно втягиваю воздух через нос, пытаясь унять плачь. — Я сделала кое-что. Если бы ты только знала, поняла бы, насколько все ужасно.

Наконец-то мне удается немного унять бесконечный поток соленых слез, и, привалившись спиной к дивану, я обхватываю прижатые к груди колени.

Я все честно рассказываю Сэм. Она слушает меня внимательно, не перебивая, но ее тело так сильно напряжено, что для меня не остается тайной, как поражена сестра.

Когда я замолкаю, Сэм поднимается на ноги и отходит к окну. Она молчит, но исходящие волны холодного неодобрения беспрепятственно настигают меня.

— Я не понимаю... — Сэм нарушает затянувшееся молчание, но тут же замолкает. Трясет головой, потом резко оборачивается ко мне. Ее щеки пылают от возмущения и негодования. — Что теперь? Ты и Рид — счастливая парочка, а прошлого будто и не было?

Ее тон настолько язвителен и ядовит, что я болезненно морщусь.

— Нет, все не так. — Я упрямо мотаю головой. Мне хочется зажать уши руками и не слышать презренного тона сестры. — Ничего подобного не будет. К тому же, ему есть сейчас чем заняться. — Опускаю глаза на свои плотно сцепленные в замок руки. Меня воротит от того, как жалко звучит мой голос.

— О Боже. — Сэм поднимает руки вверх и шокировано хмыкает. — Ты ревнуешь его. Это не просто очередной загул Блисс Винтер. Ты что-то чувствуешь к нему, правда?

— Нет.

Тихое, задавленное отрицание, в которое и сама не верю. Горячие слезы с новой силой катятся из глаз, на этот раз почти беззвучно, задушено.

Разве я могу? Разве могу чувствовать что-то к человеку, который...

Который сыграл не последнюю роль в моей разрушенной жизни.

Я настолько повредилась умом, что даже про себя не могу произнести это с уверенностью?

В этот момент я отчетливо ощущаю, что мне хочется прекратить существование. Хотя бы на время. Жаль, это нереально.

— Я тебя не понимаю, Сара. — Губы Сэм сжаты в тонкую линию, а сердитые глаза предательски блестят из-под насупленных бровей. — Что с тобой происходит? То ты ненавидишь его, то прыгаешь к нему в постель, и что я слышу — ревнуешь к его сестре. Что, нахрен, с вами всеми не так?!

Я никогда прежде не видела Сэм в таком раздражении и гневе. Конечно, я знала, что она не одобрит моих действий, но даже предположить не могла такой сильной реакции.

— Джейсон Рид — это раковая опухоль, от которой тебе следует избавиться, — жестко чеканит Сэм, когда я так и не отвечаю. — Сделай это, иначе вновь пострадаешь. А я больше не хочу видеть, как твоя жизнь рушиться как старый дом под сносом.

С этими словами Сэм отворачивается от меня и уходит, громко хлопнув дверью.

***

Наверное, я совсем отчаялась, если сразу после приземления в Париже, тут же включаю мобильный, чтобы проверить, не звонил ли Джейсон.

Несколько пропущенных звонков, но не от него. От Рида ничего не было уже три дня и надо быть идиоткой, чтобы не понять — он не позвонит, потому что не хочет. Ему это не надо.

Вот так вот Сара, ты в очередной раз осталась в дураках.

Жалкая, никому не нужная Сара.

— У тебя есть три часа, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок, а потом тебе следует быть на финальной примерке, — сухим, деловитым тоном сообщает Сэм, высматривая что-то в своем органайзере. С того самого неприятного разговора она упорно игнорирует любые не профессиональные контакты со мной.

Сэм обижена и зла, и я понимаю причину этому. Я только не могу понять, как мы дошли до всего этого. Сэм всегда была моей главной поддержкой и опорой, и она разделяла мою ненависть к Джейсону Риду, и кажется, что сейчас я просто... предала ее.

— Хорошо, — рассеянно отзываюсь я, возвращаясь взглядом в экран мобильного, сама не зная, что хочу там увидеть.

— Если ты так маешься, почему не позвонишь ему? — скупо спрашивает Сэм, и это впервые за три дня, когда она обращается ко мне не по работе.

Я смотрю на нее, пытаясь понять мотив ее предложения, но лицо Сэм совершенно бесстрастно.

— Ты презираешь меня? — мой голос на удивление ровный.

— Нет, Сара, я не презираю тебя. — Взгляд Сэм слегка теплеет. — Я просто не понимаю тебя, вот и все. — Плечи Сэм едва приподнимаются.

— Я и сама не понимаю, — шепчу в ответ, переведя взгляд в окно.

Мне необходимо как-то выпутаться из той неразберихи, в которую превратилась моя жизнь. Только я пока не знаю, как.

***

— Это тебе.

Пять дней спустя, когда мы все еще в Париже, Сэм вносит огромный букет желтых роз в мою спальню в отеле Бристоль.

Я только что проснулась — в отнюдь не самом радужном расположении духа — и даже эти прекрасные цветы не могут этого изменить.

— От кого они? — вяло интересуюсь, не особо горя желанием услышать ответ.

— От Люсьена Перри, — раскрыв маленькую карточку, читает Сэм. — Он был на вчерашнем показе и подходил поздороваться с тобой. Забыла?

— Да, точно. — Я киваю, выбираюсь из постели, и совершенно игнорируя букет, иду в ванную.

— Он предлагает тебе поужинать с ним сегодня в восемь. Разве ты откажешь такому красивому, обходительному мужчине? — в голосе Сэм нотки недоверия.

Не впервые богатый мужчина приглашает меня на свидания. Ничего особенного, мы просто весело проводим время, а потом разбегаемся. Дело не всегда даже до постели доходит. К тому же, этот Люсьен и правда хорош собой, если я правильно его запомнила.

Но мне не хочется идти.

— Ну, разве ты не призывала меня остепениться? — Я выдавливаю зубную пасту на щетку и изображаю улыбку, похожую на болезненную гримасу. — Считай, я последовала твоему совету.

 

— Боже, только не надо сваливать все на меня, — раздражается Сэм, закатывая глаза. — Если ты так страдаешь из-за Рида, в конце концов, позвони ему и реши проблему. Или знаешь что — лети к нему и делай что хочешь! Только не выставляй меня злодеем, который мешает двум влюбленным быть вместе!

— Что ты несешь?! — я подлетаю к Сэм и ору так же громко, как и она. — И вообще, что ты ко мне прицепилась? Я не знаю, чего ты хочешь. Когда я трахаюсь со всеми направо и налево — ты зудишь о том, как неправильно я поступаю! — Я издаю истерический смех и взмахиваю рукой. — А когда решаю прекратить эти бессмысленные связи — ты вдруг недовольна. Это у тебя проблема, Сэм!

— Я отказываюсь это слушать! — заявляет Сэм, глядя на меня, как на сумасшедшую. — Не знаю, что он сделал с тобой...

— Да ты издеваешься! — всплеснув руками, взрываюсь я. — Что ты заладила о нем. Причем тут вообще Джейсон? Ты считаешь, что все, что со мной происходит, имеет непосредственное отношение к нему? — С насмешливой ухмылкой тычу пальцем в сестру. — Ты становишься параноиком, Сэм.

— О, скажешь, это не из-за него ты всю неделю ходишь как в прострации? И не из-за него срываешься на всех людей, которые не так — по твоему мнению — на тебя посмотрели. — Сэм крутит пальцем у виска. — Ты невыносима, скажу тебе я. Даже еще больше, чем обычно.

— Отлично — если я такая плохая, может, ты пошлешь меня к черту и свалишь, а заодно и оставишь меня в покое?! — в конец разозленная, я кричу во всю силу своих легких и, одарив напоследок Сэм убийственным взглядом, со всего размаху захлопываю дверь.

Меня трясет от гнева, и я сжимаю кулаки, меряя шагами просторную ванную.

Я так чертовски зла на Сэм, но уже через пару минут понимаю, что на самом деле не из-за нее я в таком состоянии все эти дни. Сэм права — паршиво это признавать, но права — я бешусь из-за того, что Джейсон не звонит и никак не пытается связаться со мной.

Неделя прошла, а от него глухое молчание.

Все его хорошее отношение, все слова и поцелуи — не стоят и ломаного гроша. Просто пыль в глаза, только бы своего добиться. А я дура купилась. Идиотка несчастная!

Чуть успокоившись, я даю себе обещание, что отныне все будет иначе. На время я позволила себе расслабиться, но такого больше не повторится.

Никакого Джейсона Рида. Даже имени его упоминать не сметь! Покончить с ним и все, конец!

Опускаюсь на крышку унитаза, обхватываю себя за плечи и, раскачиваясь взад-вперед, как заклинание повторяю:

— Я смогу. У меня все получится. Я Блисс Винтер и я сильная. Все получится. Ты все сможешь.

А в голове, безжалостный голос вторит: лгунья! Лгунья! Какая же ты лгунья, Сара!

 

Джейс

 

— Что с руками?

Хоуп взглядом указывает на мои руки. Костяшки полностью сбиты, хотя ссадины уже заживают.

— С тренировками переусердствовал, — лгу я, но по скептическому взгляду сестры понимаю, что не успешно.

— Это как-то связано с Фионой? — проявляет прозорливость Хоуп.

Я не успеваю ответить — в этот момент появляется доктор Хелбрук в сопровождении Белль и молодой женщины — по всей видимости, своей ассистентки.

Мы с Хоуп одновременно поднимаемся со стульев. Обмениваемся вялыми приветствиями с прибывшими. Напряженная атмосфера усиливается — через несколько минут нашего отца отключат от аппарата жизнеобеспечения и все будет кончено.

Престон Рид закончит свой земной путь.

Пока идут приготовления, я держу рыдающую Хоуп в своих руках. Смотрю на бледного, высохшего старика, пытаясь обнаружить в нем своего отца и мне не удается. Я не знаю этого незнакомца. Раньше, я думал, что быть более чужими мы уже не сможем. Что пропасть между нами так велика — больше не возможно.

Но я ошибся. Сейчас как никогда прежде я чувствую себя и этого мужчину на койке совершенными чужаками.

— Я не хочу этого, — всхлипывает в мою грудь Хоуп.

— Все будет хорошо, Крольчонок, — сглатывая ком в горле, обещаю я.

— Пора, — сухим, профессиональным тоном изрекает доктор Хелбрук. — Если хотите, можете попрощаться.

— Папочка!

Хоуп бросается к койке и опускает заплаканное лицо на неподвижное тело отца. Белль сжимает его руку, сдерживая навернувшиеся слезы. Я же не двигаюсь с места, будто между мной и койкой стала невидимая стена, преграждающая мне путь. Не могу и шагу сделать вперед. И тогда я делаю единственное доступное мне — разворачиваюсь и едва не бегу вон из комнаты, пересекаю коридор, холл, толкаю дверь и выхожу на улицу. Тяжело опускаюсь на каменную ступеньку крыльца, зарываюсь руками в волосы и прикрываю глаза, позволяя призракам прошлого вернуться.

Джейсон (14 лет)

 

 

Уже поздно, когда я возвращаюсь домой. Небо такое темное — не видно ни звездочки — и прежде чем открыть дверь и войти внутрь, я задираю голову вверх и кружусь вокруг своей оси, будто если я буду внимательней, то замечу где-то притаившуюся одинокую звезду. Но небесное полотно по-прежнему чернично-черное. В голове мелькает мысль, что это проделки некой внеземной цивилизации — прилетели к нам, набросили над нами неведомую плотную материю с целью будущего захвата мира, и завтра, когда мы все проснемся, ожидая увидеть солнце — окажется, что солнца нет, а за окном все та же тьма.

Тут же усмехаюсь нелепым фантазиям — вот к чему привели просмотры фантастических фильмов вместе с Элом.

Хватаюсь за ручку тяжелой входной двери и резко толкаю вперед — тяжелая, зараза, — но тут же притормаживаю. Нельзя шуметь — если отец дома, и увидит, в котором часу я вернулся, мне точно худо придется.

В холле пусто и прислушавшись, я ничего не слышу. Облегчение быстрым потоком смывает напряжение, устремляясь вниз. Я перехватываю школьный черно-желтый рюкзак с Флэшем на лицевой стороне и, стараясь не топать, иду на кухню.

Мой желудок урчит от голода — в мастерской дяди Питера я перехватил пару сандвичей после школы, но с тех пор прошло несколько часов, а аппетит у меня будь здоров, особенно в последнее время. С тех пор, как стал заниматься спортом, кажется, что мне постоянно хочется есть.

На кухонном островке стоит тарелка, накрытая фольгой и записка от мамы: «Милый, просто поставь в микроволновку на три минуты».

Разогреть себе ужин — это не сложно — мне не так уж и редко приходится делать это. Я ставлю еду на разогрев, а тем временем достаю молоко из холодильника и наливаю в стакан.

Наверное, я слишком увлекся, а потому не услышал, когда отец вошел в кухню. Только когда его покашливание раздалось у меня за спиной, я понял, что видимо, расшумелся, раз привлек его внимание из кабинета — в основном, когда он был дома, то проводил свое время там.

Вздрогнув от неожиданности, я пролил немного молока на стойку и тут же с шумом втянул в легкие воздух — так он мне этого не оставит. Любую мою оплошность отец считает нужным выделить и не редко наказать за нее.

Даже если это чертово пролитое молоко!

— Ты видел, который сейчас час, Джейсон?

То, как звучит голос отца, заставляет мои поджилки трястись. Он вкрадчивый, даже немного снисходительный, но так он говорит всякий раз, когда хочет подольше помучить меня перед наказанием.

— Да-а, сэр, — в моем голосе проступает предательская дрожь, и отец хорошо ее улавливает — его лицо презрительно кривится. Отец ненавидит слабаков, а меня он считает именно таким. Для него я слабак, и каждый раз, когда он говорит мне это, я думаю, что мой отец ненавидит меня.

У меня почти не осталось сомнений в этом.

— Разве ты не должен приходить домой вовремя?

— Извините, сэр. — Я очень стараюсь, чтобы на этот раз голос звучал тверже и не дрожал, но я невольно ежусь под холодным, неприязненным взглядом.

Отец не из тех родителей, кто тщательно следить за тем, чтобы его ребенок не нарушал комендантский час. Он сам часто задерживается в офисе, или и вовсе не приходит домой ночевать, оставаясь в городской квартире. Но если уж поймает за таким поздним возвращением — считай, что не повезло. Для него это еще один повод проявить свой железный авторитет и непримиримый характер в стенах дома.

— Где ты был? — Он делает несколько шагов в мою сторону, и я тяжело сглатываю, едва удерживаясь на месте, а, не отступая назад, в недосягаемость от него.

— В мастерской дяди Питера, — мое горло словно набили битым стеклом, когда я произношу эти слова.

Знаю, что отец не обрадуется моему ответу — нет ничего, связанного со мной, чтобы могло его обрадовать, или хотя бы вызвать слабую улыбку.

Дядя Питер старший брат моего отца, но он совершенно другой, и между собой они не ладят, сколько я себя помню. Точной причины я не знаю, хотя и пытался выведать ее у дяди, но тот только всегда отшучивается. Отцу удалось создать огромную телекоммуникационную компанию буквально с ничего, а дядя Питер простой механик — все его богатство — это небольшая автомастерская. Но именно там я чувствую себя как дома, и подолгу торчу с тех пор, как мне исполнилось восемь.

Иногда я думаю, что неприязнь моего отца ко мне из-за того, что я больше похож на дядю Питера — как внешне, так и характером — а с отцом у нас ничего общего кроме фамилии.

— Опять ошивался у этого неудачника, — словно у него во рту гадость, сплевывает отец. Его лицо искажается от неприкрытой ненависти, и маска равнодушия вмиг слетает с него. — Сколько раз я говорил тебе, чтобы ты не ходил к нему.

Я скашиваю глаза в сторону, глядя на стиснутый кулак отца, которым он уперся в гранитную стойку. В горле пересыхает, а желудок скручивает узлом, но уже не от голода.

— Этот нищеброд ничего полезного тебе дать не сможет, — цедит отец, и его лицо становится таким красным от гнева, что мне хочется все бросить и бежать до тех пор, пока ноги не подогнуться и больше не останется сил. — Однажды ты станешь главой компании, которую создал я. — Он бьёт себя кулаком в грудь. — И мне становится страшно, что кто-то вроде тебя, — он с отвращением махает рукой в мою сторону, — угробит дело всей моей жизни. Твоя нерадивая мать так и не смогла дать мне наследника, которому я мог бы довериться, не боясь, что он все разрушит.

Я стискиваю зубы и невольно сжимаю кулаки — сам я давно привык к оскорблениям отца, но никогда не привыкну к тому, как он порой отзывается о маме. Иногда, когда он унижает ее, мне хочется наброситься на него и бить его головой об пол до тех пор, пока он не заткнется.

Но я знаю, что не могу сделать этого. И не потому, что он мой отец. Наши силы не равны — отец занимается боксом и в два счета меня скрутит. Но однажды...

Этим «однажды» я все время себя успокаиваю.

— Дядя Питер многому учит меня, — отваживаюсь возразить отцу, вскинув подбородок.

Зря я это. Понимаю тут же, что совершил ошибку. Глаза Престона сужаются до состояния щелочек, и когда он вновь заговаривает, слова с шипением проскальзывают сквозь надменно сжатые губы.

— Учит? Чему же, Джейсон?

Собственное имя из уст отца как звонкая оплеуха — в нем все его разочарование, недовольство, презрение. Я всегда знал, что не достоин носить фамилию Рид — ведь мне вдалбливали это едва ли не с тех пор, как я научился ходить. Не достоин быть сыном Престона Рида, не достоин благ, которые имеет моя семья. Не заслуживаю, потому что не умею ценить.

Каждый мой шаг, каждый вздох вызывали недовольство в родителе. Видимо сам факт моего рождения был ошибкой.

— Он рассказывает мне о машинах, — не выдержав прессующего взгляда со временем побледневших голубых глаз, я потупился, внутренне кипя из-за гадкого, скребущего чувства, что собственный отец загнал меня в угол и наслаждается, наблюдая, как я корчусь, пытаясь вырваться. — Показывает, как что устроено внутри, — продолжаю едва слышно, а внутренний голос вопит, чтобы я заткнулся. Просто заткнулся.

— Что ты мямлишь! — рявкает отец, хлопнув ладонью по столу, и я непроизвольно вздрагиваю всем телом.

— О машинах, говоришь, рассказывает тебе? — уже спокойней — но я знаю, что это ложное — переспрашивает он. Тянет время, путает меня, только для того, чтобы продлить мучение.

Напряжение охватывает все мышцы тела, почти достигая пика. Каждую клеточку будто заковывает в лед. Я смотрю на свои руки — сжатые пальцы стали почти белыми — кровь, жизнь покинула их.

— И что же ты собираешься делать с этой информацией? — Отец опирается о кухонную стойку и скрещивает руки на широкой груди.

Устроился поудобней, приготовившись к своему любимому развлечению.

— Мне нравятся машины, — глядя себе под ноги, негромко, но твердо отвечаю ему. Знаю, что если промолчу, будет еще хуже. Думаю, не стоит посвящать отца в то, что однажды я хочу связать свою жизнь с автомобилями. Мне и правда приносит удовольствие возиться в мастерской, наблюдать, как дядя Питер разбирает внутренности по деталям, приводит их в порядок, если требуется — заменяет, а потом вновь собирает, словно давая машине вторую жизнь.

Есть в этом какой-то чарующий, определенный порядок, который успокаивает меня.

— Отлично — нравятся машины, так иди и смотри на них! Для этого не обязательно копаться в них, как в каком-то дерьме!

Отец с силой хватает мою правую руку и вздергивает вверх, кривясь при виде мазута на моих ногтях.

— Прекрати! — Не выдерживая, я дергаю рукой и, не ожидая сопротивления, он отпускает меня.

Глаза отца неверяще таращатся на меня — мои сейчас такие же — ни он, ни я не ожидал, что я стану кричать на него.

— Ты только что повысил свой голос на меня, щенок?! — с тихой угрозой цедит он. С его губ разве что слюна от бешенства не капает.

Сердце падает на пол — я почти слышу этот противный, шмякающий звук.

— Нет, сэр, — выдавливаю из себя каким-то чудом, но уже поздно. Я вижу мутную пелену на его глазах — в них такая жажда наказать, приструнить, задавить за непослушание, за порыв воспротивится, что пока он не сделает этого, не успокоиться.

— Следуй за мной, Джейсон, — с протяжным шипением велит отец, потом разворачивается и больше не оборачиваясь, направляется туда, куда я бы не за какие блага в мире не хотел возвращаться.

На слабеющих ногах, опустив голову, плетусь за ним в личный спортзал Престона Рида. Для большинства людей нет ничего страшного и опасного в обычном спортзале, но не для меня. Именно здесь отец так любит преподносить мне свои «уроки».

— Надевай!

Он бросает мне боксерские перчатки, не сводя поверхностного, победного взгляда с моего бледного лица, пока надевает свою пару.

Вес моего отца составляет девяносто один килограмм, он двадцать лет занимается боксом и достиг хороших успехов в нем.

У меня нет шанса. Я знаю это, он знает это, но пощады мне ждать не стоит. На ринге я для него противник и обращение соответствующее. Даже при том, что мы в очень разных весовых и возрастных категориях.

— Ну же, умник, покажи, чего ты стоишь, — глумится он, разогреваясь. Пружинит по импровизированному рингу, рассекая воздух руками, а мои внутренности тем временем холодеют — сейчас будет больно. Я слишком хорошо знаю это.

— Давай же, бей, — подначивает отец, сверкая злорадным блеском глаз. Он всегда разрешает мне бить первым — обманная тактика. Мой удар едва ли причинит ему существенного повреждения, тогда как...

— Я не хочу, — стиснув зубы, заявляю я, исподлобья глядя на него. Мои руки в боксерских перчатках висят вдоль туловища — ни за что не поддамся ему. Пусть даже отлупит меня до потери сознания.

— Что ты только что сказал? — Отец наклоняет голову набок, словно ослышавшись.

— Я не хочу драться с тобой! — громче повторяю я, зная, что мне в любом случае несдобровать.

— Слабак! — отец сплёвывает себе под ноги, а потом, потеряв терпение, сражает меня таким сильным апперкотом, что вмиг вышибает из меня весь дух. Я падаю на пол как подкошенный, больно приложившись левой стороной лица. Зажмурившись, лежу, подогнув колени, до крови прикусив губу, только бы не заплакать.

— Ну что, не научил тебя твой дядя Питер мужиком быть, а? — рявкает он, склоняя ко мне свое рассвирепевшее лицо. — Ты ничто, Джейсон! Мелкий, бесполезный паразит! И если ты не начнешь думать, — он тычет рукой в перчатке в свою голову, — то так и останешься никчемным неудачником. А теперь прекрати хныкать как сопливая девчонка и поднимай свою задницу!

Хныкать? Разве я хныкал? А ведь так старался и звука не издать, чтобы еще больше не злить его.

Вся левая сторона моего тела болит, лицо горит огнем и пульсирует — наверняка опухнет. А через секунду понимаю, что моя левая бровь рассечена — из раны струится ручеек теплой, липкой крови, заливая глаз. Я моргаю, поднимаю руку и рукавом рубашки пытаюсь вытереть кровь, но делаю только хуже.

— Дерись, дерись, мать твою! — кричит отец, и одним глазом я вижу летящие брызги слюны из его рта. Вены на его шеи вздулись, став похожими на синие, толстые трубки. Я представляю, как эти трубки лопаются, и артериальная кровь хлещет во все стороны, заливая собой все вокруг.

Если она окажется черного цвета, я ничуть не удивлюсь.

— Давай еще, расплачься, как девчонка! — Его лицо искажается, будто он почувствовал тошнотворный, отвратительный запах гниющих отходов.

Боль горячим потоком планомерно разливается по телу, наполняя каждую молекулу. Я не заплачу. И не потому, что не хочу дать ему лишний повод унизить меня. Я не стану плакать, потому что я зол — нет, я в ярости. На своего отца, на свою слабость перед ним, на неспособность стать лучше, быть таким, чтобы мной можно было гордиться.

Я неудачник. И я не хочу быть им. Я должен. Должен перестать быть слабаком и жалким слюнтяем.

Закричав так громко, чего и сам не ожидал, я пригибаюсь и несусь на отца, обхватываю его пояс руками и пытаюсь повалить на спину. Ничего не выходит. Он изворачивается, ловко расцепив мои руки, и отскакивает в сторону, в то время как я на всей скорости лечу лицом на твердый пол. Только выставленные в последний момент руки немного смягчают падение, но оно все равно болезненное. Мои колени и грудная клетка взрываются адской вспышкой боли и, не выдержав, я издаю скулящий, задавленный стон.

Поражение. Полное. Абсолютное. Его ядовитый язык жалит меня, лишая остатков воли к сопротивлению. Лежу, уткнувшись лицом в пол, мечтая о том, чтобы умереть в сию же минуту. Лучше смерть, чем подняться и посмотреть в глаза отца, только чтобы увидеть в нем совершенное презрение.

Я ожидаю, что сейчас его руки схватят меня, поставят на ноги, только за тем, чтобы заставить и дальше продолжать этот абсурд.

Но ничего не происходит. Через несколько секунд я слышу, как дверь позади меня закрывается. Наконец-то я остаюсь один, но не чувствую облегчения.

Кусаю себя за щеку изнутри, но остановить бегущие из глаз слезы так и не выходит.