Глава 1. Осложнения. «Я целую Джона. Целую наяву», — эта мысль вытеснила из головы Шерлока все остальные, когда он прижался губами к его губам

«Я целую Джона. Целую наяву», — эта мысль вытеснила из головы Шерлока все остальные, когда он прижался губами к его губам, сосредотачиваясь на ощущении от этого запретного до сих пор прикосновения.

В первое мгновение Джон, казалось, был ошеломлен до полной неподвижности, но быстро пришел в себя. «Нет, Джон целует меня», — поправил себя Шерлок, чувствуя, как крепче сжимается рука на его шее и приоткрываются губы Джона — точно так же, как тогда, только теперь на них был вкус чая и песочного печенья, а не зубной пасты.

Ему хотелось распробовать этот вкус, хотелось изучить рот Джона так же тщательно, как все остальные уголки его тела, но не успел он задуматься о воплощении этого намерения, как Джон неожиданно отстранился. Шерлок бессознательно потянулся за ним, касаясь его губ еще раз и еще — а потом Джон отвернулся, тяжело дыша.

На долю секунды Шерлока обжег страх быть отвергнутым, первая капля нестерпимо горячей волны унижения, но рассудок одержал верх. Он знал, что Джон любит его. Ни в чем на свете он не был уверен больше. Он замер в ожидании.

— Я что, сплю? — спросил Джон, снова поворачиваясь к нему лицом, и все встало на свои места. Шерлок улыбнулся.

Джон поспешно оттолкнулся от дивана, приподнимаясь, и Шерлок сделал то же самое. Теперь они оба сидели вполоборота друг к другу.

— Откуда ты... как ты вообще узнал об этом? — недоверие сделало голос Джона почти резким. — Я никогда не пересказывал тебе свой сон, только сказал, что мне снилось, как я тебя целую. Но я не упоминал, где и как... Это было точно... То есть, почти точно...

Шерлок одобрительно поднял бровь. Все в порядке, рано или поздно Джон сообразит.

— Значит... значит, это был не сон? — изумленно спросил Джон. — Тот первый раз... он был на самом деле?

Шерлок кивнул. Сердится ли на него Джон?

— Я должен был сказать тебе? Я собирался, но испу... но подумал, что ты будешь разочарован.

Джон все еще пытался разобраться в происходящем.

— Значит, это было после истории в парке, в ту ночь, когда ты залез ко мне на диван. Так вот что ты имел в виду утром, когда сказал, что я не возражал...

Это был не вопрос, а утверждение, и Шерлок промолчал. Он все еще не был уверен, как отреагирует Джон. Может быть, попытка повторить те обстоятельства была плохой идеей, но это действительно был его первый поцелуй, и он хотел разделить его с Джоном — так, как его помнили они оба.

— И все это время, когда я говорил: «Никаких поцелуев в губы», еще до того разговора в такси... Получается, к тому моменту я уже поцеловал тебя? — голос Джона не был огорченным, скорее удивленным с ноткой недовольства. Шерлок поднял руку, проверяя выражение его лица, — да, именно так. Он кивнул.

— Ты не проснулся. Мне не пришло в голову, что ты осознавал что-то в тот момент, иначе я бы заговорил с тобой, — Шерлок пожал плечами. — Прости, Джон. Это моя вина. Я тебя потревожил, а ты... а ты просто поцеловал меня, — он улыбнулся с ноткой лукавой грусти. — С тех пор я чуть ли не каждую ночь толкал тебя, но ты так и не сделал ничего подобного.

Не удержавшись, Джон рассмеялся, но тут же резко оборвал смех.

— Это был твой... Я дал тебе первый поцелуй в твоей жизни и даже не запомнил этого?

Шерлок склонил голову набок.

— Ты спал, Джон, так что не ты дал, а скорее уж я взял. Вот почему я хотел... — как же сказать, чтобы это не прозвучало невыносимо приторно? — Вернуть его, — наконец нашел он слово.

По выражению лица Джона было невозможно понять, о чем он думает, и Шерлок обвел пальцем его рот, о котором мечтал так долго.

— Может быть, начнем сначала? — тихо попросил он. — Я по-прежнему не понимаю эти чувства, но теперь я уверен в них. Я уверен в нас.

Он почувствовал, как губы Джона сжались.

— А что если однажды утром ты проснешься здоровым и они исчезнут, как ты опасался? — спросил он с неохотой, но недрогнувшим голосом. — Что тогда, Шерлок? Что будет со мной? С нами?

Шерлок нашел руку Джона и приложил ее к своей груди.

— Джон, они родятся снова. Что бы ни произошло, они вернутся.

В наступившей тишине он сидел, прижимая к себе сжатую в кулак ладонь Джона, и всей душой надеялся, что тот поверит в его слова, потому что только сейчас он осознал, что каждое из них — правда. Больше ему было нечего сказать.

Джон медленно распрямил пальцы и прижал ладонь к сердцу Шерлока.

— Хорошо, — тихо сказал он, и Шерлок поразился тому, сколько смелости, веры и любви было в этом человеке. Еще больше он поразился, когда Джон толкнул его в грудь, вынуждая откинуться на спинку дивана, и оседлал его бедра.

— Итак, на чем мы остановились? — вопрос Джона явно был риторическим, поскольку у него определенно имелся план действий.

Шерлок поднял руки и с удивлением обнаружил, что голова Джона находится на одном уровне с его собственной. Возможно, ему стоит пересмотреть в лучшую сторону свое мнение об умственных способностях Джона: иногда его посещают просто замечательные идеи. Подавшись вперед, он замер на расстоянии вздоха от своей мечты.

— Ты не станешь останавливать меня на этот раз?

Он почувствовал дыхание Джона на своем лице; лежавшие на его плечах ладони скользнули выше, пальцы запутались в волосах на его затылке.

— Мне кажется, я никогда больше не буду останавливать тебя.

Шерлок притянул Джона ближе к себе, дотронувшись губами до его губ в легчайшем из прикосновений. Необъяснимым, завораживающим образом это ощущение не походило ни на какое другое. Шерлоку не хватало информации, чтобы понять, почему.

Обняв одной рукой Джона за шею, он прижался к его губам немного крепче, так что это уже было больше похоже на настоящий поцелуй, а потом чуть отодвинулся и оценивающе провел языком по своей нижней губе. Интересно. Он снова потянулся вперед, приоткрыв рот, и почувствовал, как Джон делает то же самое. И куда теперь полагается целиться — в центр рта или на какую-то определенную губу? Он попробовал и так, и эдак, с каждым разом отстраняясь все медленнее.

Шерлок пришел к двум важным умозаключениям. Первое — он понятия не имел, что делать дальше. Он намеревался изучить рот Джона изнутри настолько подробно, насколько тот ему позволит, но для подобных действий наверняка существовал свой этикет, одобренный путь отсюда, где было приятно, но относительно несерьезно, туда (что, по мнению Шерлока, было равносильно вторжению на чужую территорию). К великому сожалению, этот путь был ему незнаком.

Во-вторых, Шерлоку стало ясно, что Джон придает поцелуям большое значение и, вне всякого сомнения, имеет в этой области немалый опыт. Из этого заключения вытекало еще несколько выводов: от немедленной и весьма сильной неприязни ко всем, с кем Джон целовался раньше — исключая, может быть, близких родственников, — до беспокойства о том, что Джон может быть разочарован его попыткой, не отвечающей общепринятым стандартам.

Он даже почти не удивился, когда Джон, словно бессознательно ощутив его неуверенность, поцеловал его еще несколько раз и просто сказал:

— Теперь моя очередь.

— Да, пожалуйста, — Шерлок улыбнулся, не отрываясь от его губ, и почувствовал, как ладонь Джона ложится ему на щеку, а пальцы второй руки крепче сжимаются в его волосах. Джон склонил голову набок, прижался к его губам и повел, как ведут неопытного партнера в танце.

Шерлок пытался сохранять рациональный подход, когда Джон вобрал в рот его верхнюю губу, легко прикусил зубами нижнюю, скользнул в его рот языком и провел им вдоль его собственного языка. Он старался наблюдать со стороны и запоминать все происходящее, чтобы понять, что делать сейчас, и обдумать свой опыт на досуге, но Джон глубже запустил пальцы в его кудри, обхватил губами его язык и сжал, — и мозг Шерлока перешел в автономный режим.

Чувствуя головокружение и нехватку воздуха, Шерлок прервал поцелуй и прижался лбом ко лбу Джона, схватившись за его шею, как за спасательный круг.

— Ты в порядке? — спросил Джон, и в его хриплом, задыхающемся голосе было столько желания, что Шерлок просто не мог противостоять ему, не мог не ответить на этот зов. Он запрокинул голову Джона назад и завладел его ртом.

Что делать дальше, как будет правильно — все это было теперь неважно. Впервые в жизни Шерлок слушал свои инстинкты, доверялся своему телу, каждая клетка которого требовала, чтобы он схватил Джона и не отпускал больше никогда, объявил его навеки своим, поставил на нем свою несмываемую печать и держал так крепко, чтобы ему никогда не пришло в голову ни вспоминать о прошлых возлюбленных, ни задумываться о новых. Потому что — и это было ясно, как день, — Джон Ватсон принадлежал ему, а Шерлок Холмс был совершенно не намерен делиться.

Они целовались, пока мир вокруг не поблек и не расплылся туманным облаком бессмыслицы, потому что все, что не было ртом Джона, языком Джона, вкусом и запахом Джона, больше не имело значения. И когда у Джона устали колени, Шерлок подался вперед, а Джон обхватил его ногами. Шерлок крепко прижал его к себе, и они вместе упали на диван, ни на мгновение не отрываясь друг от друга.

А потом Шерлок вытянулся во весь рост, прильнул еще ближе, склонил голову набок, втолкнул язык в рот Джона и почувствовал его язык у себя во рту. Он лизал, сосал, покусывал, пробовал до тех пор, пока не узнал все, что хотел узнать, и не запомнил каждый дюйм рта Джона. Он постиг все, что можно было постигнуть в науке поцелуев, и научился понимать, чего хочет Джон, научился различать, от чего он вздрагивает, от чего стонет, а от чего отрывается от его губ, чтобы сказать, что Шерлок удивительный, что он любит его, хочет его одного и никогда, никогда не хотел так никого другого.

И даже узнав все это, научившись всему, чему можно было научиться, собрав и усвоив каждую крошку информации, Шерлок с изумлением понял, что ему все еще мало. Поэтому он целовал Джона снова и снова, осознавая, что достаточно не будет уже никогда, что он впал в новую зависимость, по сравнению с которой кокаин не страшнее кофеина. Зависимость от Джона или от поцелуев — он не знал, но это было неважно, потому что Джон был рядом, не уходил и не собирался уходить от него. В этот момент стало необходимо прерваться, и он остановился — заставил себя остановиться, — поднял голову, положил ладони на лицо Джона, чтобы тот не потянулся за ним вслед, и сказал:

— Я люблю тебя.

И Джон ответил ему, задыхаясь, и снова поцеловал его, и его лицо было мокрым, но он улыбался. Они целовались и целовались, хотя теперь это было сложнее из-за того, что Джон улыбался, — а может быть, это Шерлок улыбался, и его щеки были мокрыми, но это не имело никакого значения, потому что они были вместе. И в какой-то момент они отправились в постель, но ничего больше не случилось: они лежали, сплетясь в единое целое, целовались и что-то шептали друг другу, и Шерлок чувствовал себя полноценным, настоящим и совершенно счастливым, и Джон был важнее всего — важнее зрения, важнее всей его жизни.

[1] Шкала комы Глазго служит для оценки степени нарушения сознания у взрослых и детей старше четырех лет. В зависимости от реакции человека на различные раздражители начисляются баллы, которые могут варьироваться в диапазоне от 3 (глубокая кома) до 15 (полное сознание).

[2] Шкала Ранчо или Ранчо Лос-Амигос применяется для оценки восстановления умственной деятельности человека после черепно-мозговой травмы. Первый уровень соответствует глубокой коме, восьмой — полному выздоровлению.

[3] Афазия — собирательное название для различных расстройств речевой деятельности, возникающих, в частности, при черепно-мозговых травмах. При афазии Вернике (скорее всего, у Шерлока была именно она) человек слышит, но не понимает обращенную к нему речь.

[4] Аномия (чаще аномическая или амнестическая афазия) — речевое нарушение, характеризующееся утратой способности называть предметы.

[5] Корковая слепота — слепота, вызванная поражением зрительной зоны коры полушарий головного мозга.

[6] «Поколения» (The Generation Game) — телеигра, выходившая на канале BBC в 1971-1982 и 1990-2002 гг. Команды из представителей разных поколений одной семьи (отсюда название) выполняли задания ведущего и отвечали на вопросы. Победителям показывали на короткое время большое количество призов, и они могли забрать те, которые запомнили. Плюшевая игрушка была утешительным призом.

[7] Антея говорит «мистер М. Холмс», что является сокращением от имени Майкрофт и одновременно отсылает к М — вымышленному главе британской секретной службы МИ-6, герою романов Яна Флеминга о Джеймсе Бонде и их экранизаций.

[8] Джон намекает на классический скетч «Дохлый попугай» (1969) — один из самых известных эпизодов британского комедийного сериала «Летающий цирк Монти Пайтона».

[9] Лестрейд и Джон цитируют комедию «Житие Брайана по Монти Пайтону» (1979) — историю еврея, жившего в евангельские времена и ошибочно принятого за мессию.

Глава 1. Осложнения

Два выстрела. Их было два.

Память перематывает события назад...

Он упирается спиной в стену раздевалки и напрягает ноги, готовясь к прыжку. Энергия пружиной скручивается внутри, сузившиеся глаза следят за пистолетом в руке Шерлока, за пальцем, начинающим медленно давить на спусковой крючок. Он ждет, пока не становится совершенно ясно, что Шерлок не передумает и не промедлит, что выстрел неизбежен.

И тогда он срывается с места, вкладывая все силы в отчаянный бросок. Ноги скользят по вымощенному плиткой полу, он врезается в Шерлока, обхватывает его, разворачивая, чтобы не потерять скорость, и они вместе ныряют в бассейн. В то же мгновение под потолком расцветает шаровая молния взрыва, и ударная волна вдавливает их в воду.

Грохот, вспышка, тяжесть, удушье — ощущения захлестывают его, но ничего не значат на фоне мертвящего ужаса, который наваливается, как только до него доходит. Джон вспоминает, как Шерлок дернулся и обмяк в его руках, и перестает дышать, понимая, что услышал два выстрела.

* * *

Джон проснулся на неудобном больничном стуле и едва не упал — все тело словно одеревенело. Его взгляд мгновенно метнулся к неподвижной фигуре на кровати и мониторам медицинской техники по обе стороны от нее. Никаких перемен.

Он опустил взгляд и посмотрел на руку, которую крепко сжимал в своей, — на сильную, искусную руку, движения которой были такими целенаправленными и точными, на длинные пальцы, умевшие укрощать скрипку и извлекать из нее самые нежные ноты. Теперь они выглядели неправдоподобно хрупкими, и голубые вены слишком сильно просвечивали сквозь бледную кожу.

Джон почти улыбнулся, попытавшись представить себе, как отреагировал бы Шерлок, если бы открыл глаза и увидел, что его держат за руку. Наверняка поднял бы бровь с самым надменным видом — мол, что это еще за нежности? Он посмотрел на брови Шерлока, как будто от его взгляда те могли вздрогнуть, но ничего не произошло. Обвел взглядом все его лицо — высокие скулы, упрямый подбородок, по-детски пухлые губы. Самый живой, энергичный, неугомонный из всех людей, кого Джон знал в своей жизни, — где он был теперь?

За его спиной открылась дверь, но он даже не обернулся. Поначалу персонал пытался не пускать его — ведь он не был членом семьи, у него не было никаких связей с Шерлоком, никаких прав находиться здесь, — но Джон лишь набычился упрямо и наотрез отказался уходить. Чтобы не дошло до скандала, пришлось вмешаться Майкрофту.

«Если бы не он, у вас не было бы пациента», — сказал он медикам с доброжелательной улыбкой, на которую Джон почти не обратил внимания. Он и так знал: это он успел развернуть Шерлока так, что пуля, направленная ему в затылок, прошла вскользь. Дальше было много споров, но Джон больше не слушал. Его опыта общения с Холмсами хватало, чтобы понять, кто победит в итоге.

— Без перемен? — это была Антея, пришедшая с обычной ежеутренней проверкой по приказу Майкрофта.

Джон покачал головой. Ему было неприятно ее присутствие. Антее не было дела до Шерлока, он был лишь очередной галочкой в списке ее поручений. Ей было все равно, жив ли его дух, или же на кровати лежит пустая оболочка, покинутое жилище.

Джон оглянулся. На ее голове нет бинтов, к рукам не подведены капельницы, аппарат не нагнетает воздух в легкие. Она дышит, ходит, смотрит, разговаривает... Ему было тяжело смотреть на нее. Почему на этой кровати лежит не она, а Шерлок? Вокруг было столько людей, но среди всех именно он был самым живым, самым удивительным, самым... необходимым.

Джон был врачом и знал, что так думать нельзя. Нельзя отвергать всех вокруг за то, что они ходят и говорят, когда Шерлок этого не может. Но Джон был еще и человеком, и как человеку ему было наплевать. Лучше бы это был кто угодно другой, даже Антея, даже сам Джон, — только не Шерлок Холмс, не тот, без которого мир никогда больше не будет целым. Когда он повернул голову в следующий раз, Антеи уже не было.

* * *

С момента взрыва прошло шесть дней и семь ночей. Первая ночь — ужас, паника, хаос движений и красок. Гонка по улицам в машине «скорой помощи», кровь, крики, суета, а в центре этой лихорадочной деятельности — полная неподвижность. Шерлок был жив, но не реагировал ни на что. Он был словно не здесь.

Джона ощупывали, светили ему фонариком в глаза, утешали: «Это шок», а он сидел у стены и смотрел на человека, которого здесь не было. Это была беспомощность.

Больница. Шерлока увезли на каталке. Хирурги попытаются при помощи экстренной операции снизить давление в его черепе, уменьшить ущерб, нанесенный пробившей его затылок пулей. Отчаянная надежда, что он выживет.

Джон сидел в приемном отделении, и на этот раз у него дрожали обе руки. Голоса людей вокруг накатывали волнами бессмысленного шума, а в голове раз за разом крутилось одно и то же: «Только переживи операцию, Шерлок, только не умирай». Кругами по саду, как плюшевый мишка... «Не умирай, Шерлок, только не умирай», — снова и снова, пока он не почувствовал, что начинает сходить с ума.

А потом был первый день без него, когда Джону было пусто и некуда себя приткнуть. День невыпитого кофе и бессмысленных, глупых, неуместных полицейских допросов — неужели они не понимают, что все это неважно?!

День ожидания: сейчас Шерлок придет в себя, начнет отвечать на вопросы, потребует немедленно отпустить его домой, потому что там его ждут важнейшие эксперименты... Долгий, бесконечный день. Он прошел, но Шерлок не проснулся. Не вскочил с постели, чтобы броситься в погоню за чертовым Мориарти, не обозвал Джона скучным, предсказуемым идиотом. Он просто не проснулся. Не проснулся.

Ночью было тихо. Попискивание кардиомонитора и шелест аппарата искусственной вентиляции легких сливались в фоновый шум. Тихо. «Иногда я молчу целыми днями, — предупреждал его Шерлок. — Вас это не будет раздражать?»

Тогда Джон ничего не ответил вслух, но мысленно сказал: «Нет». Теперь он уже так не думал. Теперь молчание выводило его из себя.

На второй день собрали новый консилиум. Впервые в жизни Джон пожалел о том, что стал врачом. Ему хотелось бы не понимать всей важности шкалы комы Глазго[1], не знать прогнозов при черепно-мозговых травмах, не сознавать, насколько упали шансы Шерлока после того, как миновали первые сутки.

Приезжал Майкрофт. Говорил с врачами, задавал вопросы, требовал ответов, которые невозможно было получить. Перед тайной человеческого мозга была бесполезна вся его власть, все влияние. Никто не мог сказать, очнется ли Шерлок, когда это произойдет и насколько серьезными окажутся последствия травмы.

Эксперты говорили с Майкрофтом, Джон лишь краем уха слышал, как они упоминали о возможных проблемах со зрением, речью, координацией движений. Возможно, Шерлок будет страдать от резких перепадов настроения; возможно, у него полностью изменится характер. Вероятнее всего, будут затронуты когнитивные способности. Шерлок может полностью потерять то, что ценил в себе больше всего, — внимание, умение сконцентрироваться, скорость и качество обработки информации.

«Узнает ли он? — думал Джон. — Если он проснется другим человеком — обычным, средним, таким же, как все мы, — поймет ли он, что потерял?» Иногда люди не понимали: выйдя из комы, они не могли осознать, насколько отличается их поведение до и после травмы, отказывались понимать и принимать свою утрату. Джон думал, что так для Шерлока было бы даже лучше. Когда он проснется, станет ясно. Когда он проснется.

Дни сменялись ночами, а он смотрел и ждал, когда Шерлок вернется. Люди приходили и уходили — а Джон оставался. Он сидел почти такой же неподвижный, как его друг, и говорил без конца. Рассказывал ему о делах, которые они раскрывали вместе, об общих знакомых, даже о чертовой солнечной системе. Он уходил лишь когда его подменял Майкрофт, да и то ненадолго — только принять душ и поесть.

Ради Майкрофта Джон старался держать себя в руках, говорить вдумчиво, не поддаваться голосу в голове, который настаивал: «Этого не может быть, завтра в четыре часа утра Шерлок разбудит тебя игрой на скрипке». Голосу, который убеждал его, что это просто страшный сон — самый страшный в его жизни, но все же лишь сон.

Через какое-то время Майкрофт сдался. Это его брат лежал в постели, член его семьи мог никогда не прийти в себя, но он сдался. С сочувственной улыбкой он похлопал Джона по плечу и сказал, что все знает. Он читал полицейские отчеты и показания самого Джона — тот почти не помнил, как их снимали, — допрашивал снайпера, сделавшего выстрел. Знает, что сделал Мориарти и что пытался сделать Джон, скольким он был готов пожертвовать, чтобы спасти его брата. Он знает, все знает, сказал Майкрофт.

Шесть дней и семь ночей. Еще один день — и Джону придется отправиться домой и попытаться смириться с тем, что Шерлок ушел навсегда. Что тело в больничной кровати — уже не Шерлок и никогда больше им не будет.

Он дал себе семь дней на надежду и молитву. Он не знал, слышит ли его бог, и не был уверен, что верит в него, но все равно молился.

Через семь дней надежда на возвращение снизится с десяти до трех процентов. Десять процентов — это не так мало, это не приговор. При десяти процентах еще можно надеяться, можно верить, что Шерлок откроет глаза. Откроет и увидит Джона, который будет держать его за руку, даже зная, что Шерлок не выносит сентиментальности.

Он отдернет руку и наградит Джона самым высокомерным из своих взглядов — как только откроет глаза. Очень скоро он откроет глаза и увидит, что Джон ждет его возвращения. Ждет человека, который стал для него всем миром.

* * *

Темнота. Боль. Непонимание. Он висит в пустоте, ничего не касаясь. Воспоминания отрывочны, да и воспоминания ли это? Возможно, ему просто кажется, что он помнит грохот, вспышку, обхватывающие его руки... Пустота вновь поглощает его. Темнота.

Кто-то рядом. Голос. В словах нет смысла, но голос знаком ему. С ним связаны ощущения тепла, безопасности, дома. Голос становится тише, умолкает.

Прикосновение. Что-то... кто-то дотрагивается до него. Одна рука теплее, чем другая. Несоответствие. Почему? Кто прикасается к нему? Он тянет руку в ответ...

* * *

Открыв рот и вытаращив глаза, Джон уставился на руку, которую держал в своей. Ему мерещится? Случилось чудо или он просто обманывает себя, выдавая страстно желаемое за действительное? Нет, он был почти полностью уверен в том, что пальцы Шерлока дрогнули.

Он медлил в неуверенности, ему было страшно: надежда — слишком опасное чувство. Несколько часов прошли без перемен, но потом Шерлок слегка сжал пальцы. Джон посмотрел на другую руку — она тоже шевельнулась.

Джон потянулся к кнопке вызова медсестры. Стоит нажать на нее — и начнется суматоха. Майкрофт узнает, что его брат получил шанс. А сам Джон будет изо всех сил давить в себе предательскую надежду, снова и снова повторяя, что переход на второй уровень по шкале Ранчо[2] еще не гарантирует подъема до восьмого, что Шерлок может застрять на любой стадии восстановления и заблудиться в своем сознании на долгие месяцы и годы...

К вечеру Шерлок стал гораздо активнее: он беспокойно метался в кровати, пытался сдернуть бинты, отмахивался, когда к нему прикасались. Его отключили от ИВЛ — теперь он мог дышать сам. Он произносил бессвязные слова, глаза были открыты, но взгляд бесцельно шарил по палате, не останавливаясь ни на чем.

— Четвертый уровень по шкале Ранчо — спутанность сознания, возбуждение, — сказал Майкрофту крайне довольный врач. — Великолепно.

Джон не позволил себе расслабиться. Неуверенная, осторожная надежда в его сердце чуть-чуть окрепла, но он был по-прежнему готов к разочарованию.

— Третий уровень был критическим, — продолжал доктор. — Раз он прошел его, то, скорее всего, продолжит восстанавливаться.

Майкрофт спросил что-то, и врач покачал головой.

— Нет-нет, такое бывает только в кино. Человек не может выйти из комы мгновенно. Мозг — не лампочка, которую включают одним нажатием на кнопку, ему нужно время, чтобы настроиться заново.

Разговор продолжался, но Джон больше не следил за ним. Он не сводил глаз со своего лучшего друга, не упуская ни единого движения того, кто был самым важным для него человеком на свете. Шерлок еще не замечал его присутствия, не узнавал его, но уже был на пути к себе.

Той ночью Джон впервые за неделю лег в постель в комнате для посетителей — уйти из больницы он все-таки отказался. На ночь с братом остался Майкрофт. Джон боялся не сдержаться и машинально взять Шерлока за руку, как привык в последнее время, а от этого его беспокойство могло только увеличиться. Он знал, что пациенты с черепно-мозговыми травмами часто не любят, когда к ним прикасаются, особенно в первое время, а иногда даже воспринимают любой физический контакт как боль.

Пока было рано судить, насколько похожим на прежнего Шерлока окажется вернувшийся к ним человек. Правда, восстанавливался он очень быстро. «Это же Шерлок — он всегда торопится», — от этой мысли Джон почти улыбнулся и начал проваливаться в сон, измученный своим многодневным бдением. Впервые за неделю ему снились не выстрелы и взрывы, а глаза Шерлока, такие проницательные, одним беглым взглядом раскрывающие все загадки... Придется опасаться этого взгляда, напомнил себе Джон, соскальзывая в дремоту. Завтра утром нужно будет восстановить свою защиту, иначе Шерлок увидит... Шерлок узнает...

Джон спал.

* * *

На следующее утро Шерлок проснулся в полном сознании. Он слышал писк приборов и шелест одежды — кто-то, сидящий рядом на стуле, положил ногу на ногу. Он чувствовал иглу капельницы в руке, у него болела голова. Итак, это больница. Он открыл глаза. Ночь.

Снова шелест и голос Майкрофта, твердящий какую-то бессмыслицу. «Как всегда», — улыбнулся про себя Шерлок.

Хлопнула дверь, кто-то вошел. Почему не включают свет? Знакомые, напоминающие о доме шаги приблизились.

— Джон?

Голос Джона раздавался откуда-то слева, но слова невозможно было разобрать. Шерлок повернул голову. Джон не стал бы ходить в темноте, верно?

Может быть, у него повязка на глазах? Он дотронулся до лица: голова перевязана, но глаза ничем не закрыты.

Шерлок протянул руку, и ее сразу же обхватили знакомые пальцы.

— Джон, почему я тебя не вижу?