Частный "Боинг 707-320" заходил на посадку в аэропорту "Кеннеди",дождавшись наконец своей очереди на приземление. Полет был долгим иутомительным, и Рис Уильямз вконец измучился: за все время полета он, какни пытался, так и не смог заснуть. На этом самолете он часто летал с СэмомРоффом. И теперь постоянно ощущал его незримое присутствие в нем.Элизабет Рофф ждала его. В телеграмме из Стамбула Рис просто сообщилей, что прилетает на следующий день. Он, конечно, мог бы сообщить ей потелефону о смерти отца, но считал, что она заслуживает большего уважения.Самолет был уже на земле и подруливал к терминалу. У Риса почти не былобагажа, и он быстро прошел таможенный досмотр. Снаружи серое, блеклое небопредвещало скорые заморозки. У бокового входа его ожидал лимузин, чтобыотвезти на Лонг-Айленд, в дом Сэма Роффа, где его ждала Элизабет.В пути Рис попытался отрепетировать те слова, которые он скажетЭлизабет, чтобы хоть как-нибудь смягчить удар, но едва Элизабет открылавходную дверь, как все ранее заученные слова мигом вылетели у него изголовы. Всякий раз, встречая Элизабет, Рис как бы заново поражался еекрасоте. Внешностью она пошла в мать, унаследовав от нее те жеаристократические черты, те же жгучие глаза, обрамленные длинными,тяжелыми ресницами. Кожа ее была белой и мягкой, волосы черные, с отливом,тело точенным и упругим. Одета она была в кремового цвета шелковую блузкус открытым воротником, плиссированную серую фланелевую юбку ижелтовато-коричневые туфельки. В ней ничего не было от той неуклюжеймаленькой девочки, гадкого утенка, которого Рис впервые увидел девять леттому назад. Она превратилась в красивую, умную, сердечную и знающую себецену женщину. Теперь она улыбалась, радуясь его приходу. Она взяла его заруку и сказала:- Входи, Рис.И повела его в отделанную дубом библиотеку.- Ты прилетел вместе с Сэмом?Теперь от горькой правды не уйти! Рис набрал в грудь побольше воздухаи сказал:- С Сэмом случилось несчастье, Лиз.Он видел, как краска мгновенно сошла с ее лица. Она молча ждала, чтоон скажет дальше.- Он погиб.Она стояла, не шелохнувшись. Когда наконец заговорила, Рис едварасслышал ее слова.- Что... что случилось?- У нас пока нет подробностей. Они шли по леднику, оборваласьверевка. Он упал в пропасть.- Удалось найти?Она закрыла глаза, но тотчас вновь их открыла.- Бездонную пропасть.Ее лицо стало мертвенно-бледным.Рис всполошился.- Тебе плохо?Она быстро улыбнулась и сказала:- Нет, все в порядке, спасибо. Хотите чаю или чего-нибудь поесть?Он с удивлением взглянул на нее, попытался что-то сказать, но потомсообразил в чем дело. Она была в шоке и говорила, не понимая, что говорит.Глаза ее неестественно блестели, и на лице застыла учтивая улыбка.- Сэм был большой спортсмен, - сказала Элизабет. - Вы видели егопризы. Он ведь всегда был победителем, да? Вы знаете, что он ужеподнимался на Монблан?- Лиз...- Да, конечно, вы знаете. Вы же сами однажды были с ним, ведь так,Рис?Рис не мешал ей выговориться, защитить себя баррикадой слов отмомента, когда она один на один останется со своим горем. На какое-томгновение, пока слушал, его память живо воскресила образ маленькой, легкоранимой девочки, какой он увидел ее впервые, слишком чувствительной иробкой, чтобы уметь защитить себя от жестокой реальности. Сейчас она былав таком нервном возбуждении, так напряжена и неестественно спокойна иодновременно так хрупка и беззащитна, что Рис не выдержал:- Позволь, я вызову доктора, - сказал он. - Он тебе даст что-нибудьус...- Нет, нет. Со мной все в порядке. Если вы не возражаете, я пойдуприлягу. Я, видимо, немного устала.- Мне остаться?- Нет, спасибо, не надо. Уверяю вас, в этом нет никакойнеобходимости.Она проводила его до двери и, когда он уже садился в машину, вдругпозвала:- Рис!Он обернулся.- Спасибо, что заехали.О _г_о_с_п_о_д_и_! Много часов спустя после отъезда Риса Уильямза Элизабет Рофф,уставившись в потолок, лежала на своей кровати и наблюдала за постепенносменяющими друг друга узорами, которые неяркое сентябрьское солнцерисовало на потолке.И боль прошла. Она не приняла успокоительного, так как хотела, чтобыболь пришла. Этим она обязана Сэму. Она выдержит ее, потому что была егодочерью. И она осталась неподвижно лежать и лежала так весь день и всюночь, думая ни о чем, думая обо всем, вспоминая и заново все переживая.Она смеялась и плакала и сама сознавала, что находится в состоянииистерии. Но это ее мало беспокоило. Все равно никто ее сейчас не видит ине слышит. Среди ночи она вдруг почувствовала, что зверски голодна, пошлана кухню, в один присест уплела огромный сандвич, и ее тотчас стошнило. Нолегче от этого не стало. Боль, переполнявшая ее, не утихла. Мыслями онаунеслась назад, в годы, когда отец был еще жив. Из окна своей спальни онавидела, как встает солнце. Некоторое время спустя в дверь постучала однаиз служанок, Элизабет сказала, что ей ничего не надо. Вдруг зазвонилтелефон, и сердце у нее радостно подпрыгнуло: "Это Сэм!" Но, вспомнив,отдернула руку.Он никогда больше не позвонит ей. Она никогда не услышит его голоса.Никогда не увидит его.Бездонная пропасть!Бездонная.Элизабет лежала, и ее омывали волны прошлого, и она вспоминала,вспоминала все, как было.
Рождение Элизабет Роуаны Рофф ознаменовалось двойной трагедией.Меньшей трагедией была смерть ее матери во время родов. Большей трагедиейбыло то, что Элизабет родилась девочкой.В течение девяти месяцев до того, как она появилась на свет из утробыматери, она была самым долгожданным ребенком, наследником огромнойимперии, мультимиллиардного гиганта, концерна "Рофф и сыновья".Жена Сэма Роффа Патриция до замужества была черноволосой,удивительной красоты девушкой. Многие женщины стремились выйти замуж заСэма Роффа из-за его положения в обществе, из-за престижа называться егоженой, из-за его богатства. Патриция вышла за него замуж, так как полюбилаего. Это было самой худшей из причин, ибо женитьба для Сэма Роффа былачем-то сродни коммерческой сделке, и Патриция идеально отвечала егозамыслам. У Сэма не хватало ни времени, ни желания быть семейнымчеловеком. В его жизни ничему не было места, кроме "Роффа и сыновей".Фанатично преданный компании, он требовал от окружающих того же.Достоинства Патриции признавались лишь в той мере, в какой они должны былиспособствовать облагораживанию образа компании. К тому времени, какПатриция поняла, куда привела ее любовь, было уже поздно. Сэм определилположенную ей роль, и она блестяще справлялась с ней. Она былавеликолепной хозяйкой, великолепной миссис Сэм Рофф. Она не получала отнего никакой любви взамен и со временем научилась платить ему той жемонетой. Она просто обслуживала Сэма, то есть фактически была такой жеслужащей компании, как самая последняя секретарша. Ее рабочий день длилсяровно двадцать четыре часа в сутки, по первому зову она была обязаналететь туда, куда указывал ей Сэм, развлекать сильных мира сего, уметь вкратчайший срок организовать званный обед на сотню персон, накрыв столысвежими, хрустящими от крахмала, тяжелыми, с обильной вышивкой скатертями.На них, переливаясь всеми цветами радуги, стоял хрусталь и тускло блестелогеоргианское серебро. Патриция была одной из недвижимостей концерна, накоторую не распространялось право биржевого оборота. Она стремилась во чтобы то ни стало оставаться красивой и вела спартанский образ жизни. У неебыла великолепная фигура, одежду ей шили по эскизам Норелля в Нью-Йорке,Шанель в Париже, Хартнелла в Лондоне и молодой Сибиллы Коннолли в Дублине.Ее драгоценности специально создавались для нее Шлумбергом и Булгари.Жизнь ее была расписана по минутам, безрадостна и пуста. Когда оназабеременела, все мгновенно переменилось.Сэм Рофф был единственным наследником мужского пола династии Роффов иона понимала, как отчаянно ему нужен сын. Теперь она сделалась средоточиемего надежды, королевой-матерью, ожидавшей рождение принца, который современем унаследует все королевство. Когда Патрицию везли рожать, он нежнопожал ей руку и сказал:- Спасибо тебе.Тридцать минут спустя она умерла от эмболии, закупорки сосудов, и таки не узнала, что не оправдала ожиданий своего мужа.Сэм Рофф нашел в своем забитом деловыми свиданиями и поездкамиграфике время, чтобы похоронить жену, и затем стал думать, что ему делатьс новорожденной девочкой.Через неделю после рождения Элизабет была привезена домой и отдана напопечение няни, одной из целой серии нянь в ее жизни. В течение первыхпяти лет Элизабет редко видела своего отца. Он был не более чемрасплывчатое пятно, незнакомец, который изредка появлялся и тут жебесследно исчезал. Он был в постоянных разъездах, и Элизабет служила емувсегдашней помехой, которую приходилось возить с собой, как ненужныйбагаж. Один месяц Элизабет могла жить в их доме на Лонг-Айленде, скегельбаном, теннисным кортом, бассейном и площадкой для игры в сквош.Через пару недель очередная няня запаковывала ее вещи, и она оказываласьна их вилле в Биаррице. Там было пятьдесят комнат и тридцать акровобширного парка вокруг дома, и Элизабет постоянно не могли там нигдеотыскать.Помимо этого Сэм Рофф владел огромной двухэтажной квартирой,надстроенной на крыше небоскреба "Бикман плейс", и виллой наКоста-Смеральда на Сардинии. Элизабет побывала везде, переезжая с квартирына виллу, с виллы в особняк и так далее, фактически выросла среди всейэтой чрезмерной роскоши. Но она всегда чувствовала себя посторонней, поошибке попавшей в этот красивый праздник, устроенный ей незнакомыми и нелюбившими ее людьми.Сделавшись старше, Элизабет поняла, что значило быть дочерью СэмаРоффа. Как и ее мать, она стала духовной жертвой компании. Она не знала,что такое семейное тепло, потому что у нее не было семьи, только платныезаменители ее да маячившая в отдалении фигура отца, который совсем ею неинтересовался, так как был всецело занят делами компании. Патриция нашла всебе силы примириться со своим положением, но для ребенка это былосплошной пыткой. Элизабет чувствовала себя ненужной и нелюбимой, отчаяниюее не было границ. В конце концов она во всем обвинила себя. И попыталасьво что бы то ни стало завоевать любовь отца. Когда Элизабет пошла в школу,она стала приносить с собой оттуда разные поделки, сделанные в классе:детские рисунки, акварели, кривобокие пепельницы, и никому до его приходане давалось к ним прикоснуться, чтобы он увидев их, удивился, обрадовалсяи сказал: "Здорово, Элизабет! Ты очень талантлива".Когда он возвращался из очередной поездки, она приносила ему эти дарылюбви, а он, рассеянно глядя на них, говорил:- Художницы из тебя явно не получится.Иногда, просыпаясь среди ночи, Элизабет спускалась вниз по длиннойвинтовой лестнице их квартиры на "Бикман плейс" и, пройдя огромный,похожий на пещеру зал, с замиранием сердца, словно это было какое-тосвятилище, вступала в кабинет отца. Это была его комната, где он работал,подписывал какие-то важные бумаги, управлял миром. Элизабет подходила кего огромному, крытому кожей рабочему столу и медленно гладила его. Потомсадилась в кресло. Так она себя чувствовала ближе к отцу. Находясь там,где бывал он, сидя в том же кресле, где сиживал он, она чувствовала себяего частицей. Мысленно она беседовала с ним, и он заинтересованно слушалвсе, что она говорила. Однажды, когда Элизабет вот так сидела в егокресле, в кабинете неожиданно вспыхнул свет. На пороге стоял отец. Онувидел сидящую у стола Элизабет в тонкой ночной рубашке и спросил:- Что ты тут делаешь одна в темноте?Он подхватил ее на руки и понес наверх, в кровать, и Элизабет всюночь не сомкнула глаз, вспоминая в мельчайших подробностях, как его рукиприжимали ее к себе.После этого случая она каждую ночь спускалась вниз и, сидя вкабинете, ждала, когда он придет и отнесет ее наверх, но этого больше неповторилось.Никто никогда не говорил с Элизабет о ее матери, но в гостиной виселбольшой портрет Патриции в полный рост, и Элизабет часами могла смотретьна него. Затем она оборачивалась к зеркалу. Уродина! Зубы ее были стянутыпластинами, и она выглядела как пугало. "Понятно, почему отец не любитменя", - думала Элизабет.У нее вдруг неожиданно проснулся зверский аппетит, и она началабыстро набирать в весе. Причина была смехотворно простой: Если она будеттолстой и уродливой, думала она, никто не станет сравнивать ее с матерью.Когда Элизабет исполнилось двенадцать лет, она стала ходить взакрытую частную школу на Ист-Сайд в Манхэттене. Ее туда на роскошном"роллс-ройсе" привозил шофер. Она входила в класс и сидела там молчаливо иугрюмо, занятая своими мыслями, не обращая внимания на окружающих. Онаникогда не задавала вопросов. Когда спрашивали ее, не знала, что отвечать.Учителя вскоре перестали обращать на нее внимание. Обсудив между собой ееповедение, они единодушно пришли к убеждению, что она самый избалованныйребенок в мире. В конфиденциальном годовом отчете директрисе учительницаЭлизабет писала: "Нам так и не удалось достигнуть каких-то значительныхуспехов с Элизабет Рофф. Она чурается своих сверстников и не принимаетучастия в классных мероприятиях, но трудно сказать, делает ли она этопотому, что не желает прилагать никаких усилий, или потому, что неспособна выполнять никаких заданий. Она надменна и эгоистична. Не будь ееотец одним из основных благотворителей школы, я бы настоятельнорекомендовала немедленно исключить ее". Расстояние между этим годовым отчетом и реальностью равнялось многимсветовым годам. Правдой же было то, что у Элизабет не было брони, котораябы надежно защитила ее от ужасного одиночества, полностью поглотившего ее.Ее переполняло глубокое чувство своей собственной ненужности, и онабоялась искать себе друзей из страха, что те сразу поймут, насколько онаничтожна и нелюбима. Она не была надменной, она была патологическизастенчивой. Она чувствовала себя чужой в том мире, где обитал ее отец.Она чувствовала себя чужой всюду и везде. Ей претило, что ее привозят вшколу на "роллс-ройсе", так как внушила себе, что не заслуживает этого. Вклассе она знала ответы на вопросы, которые задавали учителя, но не смелараскрыть рта и тем самым обратить на себя внимание. Она любила читать иночью, в постели, буквально проглатывала книгу за книгой.Она часто грезила наяву. О, что это были за мечты! Вот она с отцом вПариже, и они катят по Булонскому лесу в экипаже, и он приглашает ее всвой рабочий кабинет, огромную залу, похожую на собор Св. Патрика, и людито и дело начинают входить к нему с важными бумагами на подпись, а онпрогоняет их, говоря:- Вы, что, не видите, что я занят? Я беседую со своей дочерьюЭлизабет.Вот они с отцом в Швейцарии, скользят на лыжах вниз по склону,холодный ветер обжигает им лица, и вдруг отец падает и вскрикивает отболи, так как сломал себе ногу, и она говорит:- Не беспокойся, папа! Я позабочусь о тебе.И она стремительно мчится к больнице и говорит:- Быстро! Мой отец сломал себе ногу.И тотчас дюжина врачей в белых халатах привозят его в операционную, иона рядом с ним, у его кровати, и кормит его с ложечки (видимо, все-такион сломал себе руку, а не ногу), и в палату входит ее мать, каким-тообразом ожившая, а отец ей говорит:- Патриция, я не могу тебя принять. Видишь, я разговариваю с дочерью.Или они живут на вилле на Сардинии, слуги их покинули, и Элизабетсобственноручно готовит ему обед. Он просит добавки после каждого блюда иговорит:- Ты готовишь гораздо лучше, чем твоя мать.Сцены с отцом обычно завершались одним и тем же эпизодом. В прихожейраздавался звонок, и в комнату входил высокий мужчина, гораздо выше отца,и начинал умолять Элизабет выйти за него замуж, а отец говорил:- Элизабет, пожалуйста, не покидай меня. Я не могу без тебя. Из всех домов, в которых росла Элизабет, больше всего она любилавиллу на Сардинии. Вилла была не самой большой из владений Сэма Роффа, ноодной из самых красивых и приятных. Остров Сардиния сам по себе манил ее.Опоясанный скалами, он величественно выступал из моря в 160 милях кюго-западу от итальянского берега - восхитительная панорама гор, моря изеленых долин. Его огромные вулканические утесы вышли из глубинпервозданного моря тысячи лет назад, береговая линия плавным полукругомуходила в неведомые дали, и Тирренское море голубой каймой обступало егосо всех сторон.Элизабет дышала и не могла надышаться особыми запахами острова,морских ветров и лесов и желто-белой macchia, знаменитого цветка, запахкоторого так любил Наполеон. На острове в изобилии росли кусты corbeccola,доходившие высотой до шести футов, - их ягоды по вкусу напоминализемлянику - и quarcias, огромные дубы, кору которых поставляли на материк,где из нее делали пробки для винных бутылок.Она любила слушать поющие скалы, таинственные огромные валуны спробитыми в них насквозь отверстиями. Когда дули ветры, скалы издавалижуткий плачущий звук, словно стенали загубленные души.Ветры! Элизабет знала их все наперечет. Мистраль и penente,трамонтана и grecate, и ветры с востока. Мягкие ветры и свирепые ветры. Иужасный сирокко, теплый ветер из Сахары.Вилла Роффов на Коста-Смеральда, над Порто-Черво, на вершине морскогоутеса, скрытая зарослями можжевельника и дикой, с горькими плодами,сардинской оливы. Сверху открывался великолепный вид на бухту,располагавшуюся глубоко внизу, и беспорядочно разбросанные вокруг нее позеленым холмам оштукатуренные снаружи каменные дома самых разнообразныхсобранных вместе окрасок - картина, придумать которую может разве чтофантазия ребенка.Вилла также была каменной с внутренними перекрытиями из огромныхбревен. Она была построена в несколько ярусов, с большими удобнымикомнатами, у каждой из которых имелся свой балкон, а внутри - камин.Гостиная и столовая были снабжены окнами с панорамным видом острова.Легкая кружевная лестница вела наверх, где располагались четыре спальныекомнаты. Мебель великолепно сочеталась с окружением. Простые деревянныестолы и скамейки и мягкие кресла. На окнах висели отделанные бахромойбелые шерстяные занавески, сотканные вручную на острове, полы быливыложены разноцветными сардинскими cerasarda и тосканскими плитками. Вванных и спальнях лежали шерстяные коврики, раскрашенные традиционнымрастительным узором. Поражало обилие картин в доме: смесь французскихимпрессионистов, итальянских мастеров и сардинских примитивистов. Впередней висели портреты Сэмюэля Роффа и Терении Рофф, прапрадедушки ипрапрабабушки Элизабет.Больше всего в доме Элизабет любила комнату в башенке сконусообразной черепичной крышей. В комнату со второго этажа вела узкаялестница. Сэму башенная комната служила кабинетом. Внутри нее стоялбольшой рабочий стол и вращающееся кресло. Вдоль стен рядами выстроилиськнижные шкафы, на стенах висели карты, большей частью относящиеся кимперии Роффов. Двустворчатая дверь вела на маленький балкон, нависавшийнад пропастью, смотреть в которую Элизабет боялась, так как от страха унее кружилась голова.Именно в этом доме в тринадцать лет Элизабет обнаружила истоки своейсемьи и впервые в жизни почувствовала, что разрушилась стена одиночества,что она частица большого целого. Все началось в тот день, когда она нашла Книгу. Отец Элизабет уехал вОлбию, и от нечего делать она поднялась в башенную комнату. Книги наполках ее не интересовали, так как она давно уже выяснила, что это быликниги по фармакологии, фармакогнозии, интернациональным корпорациям имеждународному праву. Скучно и неинтересно. Некоторые из книг былираритетами и хранились под стеклом. Среди них были два тома на латинскомязыке, один под названием "Circa Instans", написанный в средние века,другой назывался "De Materia Medica". Так как в школе Элизабет училалатынь, она решила из любопытства просмотреть один из томов и открыластекло, чтобы снять его с полки. Позади него она увидела еще один том.Элизабет сняла его с полки. Он был толстым, обтянутым кожей и безназвания.Заинтригованная Элизабет открыла его. И словно отворила дверь вдругой мир. Это была биография ее прапрадедушки Сэмюэля Роффа, изданная наанглийском языке и отпечатанная частным образом на пергаменте. На томе небыло имени автора и не стояло никакой даты, но Элизабет была уверена, чтокниге более ста лет, так как большинство страниц выцвели, другие пожелтелии потрепались от старости. Но все это были пустяки. Главным былосодержание, история, дававшая жизнь портретам, висевшим на стене внизу.Элизабет сотни раз проходила мимо этих портретов, на которых былиизображены мужчина и женщина, одетые в старомодные костюмы. Мужчина былнекрасив, но в нем чувствовалась внутренняя сила и ум. У него были светлыеволосы, славянское широкоскулое лицо и острые ясно-голубые глаза. Женщинабыла красавицей. Темноволосая, с безукоризненной кожей и глазами черными,как смоль. На ней было белое шелковое платье, плащ внакидку и парчовыйкорсаж. Незнакомцы, которые ничего не значили для Элизабет.И вот теперь в башенной комнате, когда Элизабет открыла Книгу иначала читать, Сэмюэль и Терения ожили. Она почувствовала, как время вдругпотекло вспять, и она вместе с Сэмюэлем и Теренией очутилась в краковскомгетто 1853 года. И чем дальше она читала, тем больше узнавала о своемпрапрадедушке Сэмюэле, основателе "Роффа и сыновей", неисправимомромантике и авантюристе.И убийце.
Самым первым воспоминанием Сэмюэля Роффа, читала Элизабет, быласмерть матери в 1855 году во время погрома, когда Сэмюэлю исполнилось пятьлет. Самого его спрятали в подвале деревянного дома, который Роффызанимали вместе с другими семьями в краковском гетто. Когда, послебесконечно медленно тянувшихся часов, бесчинства вконец окончились иединственным звуком, раздававшимся на улицах, был безутешный плач попогибшим, Сэмюэль вылез из своего укрытия и пошел искать на улицах геттосвою маму. Мальчику казалось, что весь мир объят огнем. Небо покраснело отгорящих вокруг деревянных построек. То там, то сям огонь мешался с клубамичерного густого дыма. Оставшиеся в живых мужчины и женщины, обезумев отпережитого ужаса, искали среди пожарищ своих родных и близких или пыталисьспасти остатки своих домов и лавок, вынести из огня хоть малую толикусвоих жалких пожитков. Краков середины девятнадцатого века мог похвастатьсвоей пожарной командой, но евреям запрещалось пользоваться ее услугами.Здесь, в гетто, на окраине города, им приходилось вручную бороться согнем, воду ведрами таскали из колодцев и, передавая по цепочке,опрокидывали в пламя. Вокруг себя маленький Сэмюэль видел смерть иразорение, искалеченные мертвые тела брошенных на произвол судьбы мужчин иженщин, словно они были поломанные и никому не нужные куклы, голых иизнасилованных женщин, плачущих и зовущих на помощь детей.Он нашел свою мать. Она лежала прямо на мостовой, лицо ее было вкрови, она едва дышала. Мальчик присел на корточки рядом с ней с бьющимсяот страха сердечком.- Мама!Она открыла глаза и попыталась что-то сказать, и Сэмюэль понял, чтоона умирает. Он страстно хотел спасти ее, но не знал, как это сделать, и,когда стал вытирать кровь с ее лица, она умерла.Позже Сэмюэль видел, как рабочие погребальной конторы осторожновыкапывали землю из-под тела матери. Земля была сплошь пропитана кровью, асогласно Торе человек должен явиться своему Господу целым.Эти события и заронили в Сэмюэле желание стать доктором.Семья Роффов жила вместе с восемью другими семьями в узкомтрехэтажном деревянном доме. Сэмюэль обитал вместе с отцом, матерью итетушкой Рахиль в маленькой комнатушке и за всю свою короткую жизнь ниразу не спал и не ел один. Рядом обязательно раздавались чьи-либо голоса.Но Сэмюэль и не стремился к уединению, так как понятия не имел, что этотакое. Вокруг него всегда кипела жизнь, и это было в порядке вещей.Каждый вечер Сэмюэля, его родственников, друзей и всех других евреевиноверцы загоняли на ночь в гетто, как те загоняют своих коз, коров ицыплят.Когда садилось солнце, огромные двустворчатые деревянные воротазапирались на замок. На восходе ворота отпирались огромным железнымключом, и еврейским лавочникам позволялось идти в Краков торговать синоверцами, но на закате дня они обязаны были вернуться назад.Отец Сэмюэля, выходец из России, спасаясь от погрома, бежал из Киевав Польшу. В Кракове он и встретил свою будущую жену. С вечно согбеннойспиной, седыми клочьями волос и изможденным лицом, отец был уличнымторговцем, возившим по узким и кривым улочкам гетто на ручной тележке своинезамысловатые товары: нитки, булавки, дешевые брелки и мелкую посуду.Мальчиком Сэмюэль любил бродить по забитым толпами народа, шумным булыжныммостовым. Он с удовольствием вдыхал запах свежеиспеченного хлеба,смешанный с ароматами вялившейся на солнце рыбы, сыра, зрелых фруктов,опилок и выделанной кожи. Он любил слушать певучие голоса уличныхторговцев, предлагавших свои товары, и резкие гортанные выкрикидомохозяек, бранившихся с ними за каждую копейку. Поражало разнообразиепредлагаемых коробейниками товаров: ткани и кружева, тик и пряжа, кожи имясо, и овощи, и иглы, и туалетное мыло, ощипанные цыплята, сладости,пуговицы, напитки и обувь.В день, когда Сэмюэлю исполнилось двенадцать лет, отец впервые взялего с собой в Краков. Мысль о том, что он выйдет за запретные ворота исвоими глазами увидит город иноверцев, уже сама по себе заставляла егосердце биться сильнее.В шесть часов утра Сэмюэль, одетый в единственный выходной костюм,стоял в темноте рядом со своим отцом перед огромными запертыми воротами,окруженный глухо гудящей толпой мужчин с грубо сколоченными тележками,тачками, возками. Было холодно и сыро, и Сэмюэль зябко кутался впоношенное пальто из овечьей шерсти, накинутое поверх костюма.После, казалось, нескончаемо томительных часов ожидания на востокенаконец показался ярко-оранжевый краешек солнца, и толпа радостновстрепенулась. Прошло еще несколько мгновений, и огромные деревянныестворки ворот медленно распахнулись и, словно трудолюбивые муравьи,хлынули сквозь них к городу потоки уличных торговцев.Чем ближе подходили они к чудесному страшному городу, тем сильнеебилось сердце Сэмюэля. Впереди над Вислой маячили крепостные валы. Сэмюэльна ходу крепко прижался к отцу. Он был в самом Кракове, окруженныйужасными "гоим", иноверцами, теми, кто каждую ночь запирал их в гетто. Онисподтишка бросал быстрые взгляды на прохожих и дивился, как сильно ониотличались от них. У них не было пейсов, никто из них не носил бекеши, илица мужчин были выбриты. Сэмюэль с отцом шли вдоль Планты, направляясь крынку, возле которого прошли мимо огромного здания суконной мануфактуры икостела Св. Марии со сдвоенными башенками. Такого великолепия Сэмюэлюникогда еще не доводилось видеть. Новый мир был наполнен чудесами. Преждевсего его переполняло возбуждающее чувство свободы и огромногопространства, отчего у него перехватило дыхание. Каждый дом на улице стоялотдельно, а не впритык к другому, как в гетто, и перед многими из нихзеленели небольшие садики. В Кракове, думал Сэмюэль, все, очевидно,миллионеры.Вместе с отцом Сэмюэль обходил поставщиков, у которых отец покупалтовары и бросал их в тележку. Когда тележка наполнилась, они повернули всторону гетто.- Давай еще немного побудем здесь, - попросил Сэмюэль.- Нет, сынок. Мы должны идти домой.Но Сэмюэль не хотел идти домой. Впервые в жизни он вышел за воротагетто, и переполнявший его восторг будоражил сердце и кружил голову. Чтобылюди могли вот так, _с_в_о_б_о_д_н_о_, ходить куда и где им вздумается...Почему он родился не здесь, а там, за воротами? Но минуту спустя он ужестыдился этих своих предательских, кощунственных мыслей.В ту ночь Сэмюэль долго не мог заснуть, все думал о Кракове,вспоминая его красивые дома с цветочками и садиками перед их фасадом. Надонайти способ стать свободным. Ему хотелось поговорить об этом скем-нибудь, кто бы понял его, но такого человека среди его знакомых небыло. Элизабет отложила Книгу и, закрыв глаза, ясно представила себе иодиночество Сэмюэля, и его восторг, и его разочарование.Вот тогда-то к ней и пришло ощущение сопричастности, онапочувствовала себя частицей Сэмюэля, а он был частицей ее. В ее жилахтекла его кровь. От счастья и переполнявшего ее восторга у нее кружиласьголова.Элизабет услышала, как по подъемной аллее прошуршали шины, вернулсяотец, и она быстро убрала Книгу на место. Ей так и не удалось дочитать еена вилле, но, когда она возвратилась в Нью-Йорк, Книга была при ней,надежно спрятанная на дне чемодана.
После теплых солнечных дней на Сардинии зимний Нью-Йорк показалсянастоящей Сибирью. Улицы были завалены снегом, перемешанным с грязью, сИст-Ривер дул холодный, пронизывающий ветер, но Элизабет всего этого незамечала. Она жила в Польше, в другом столетии, и вместе с прапрадедушкойпереживала все его приключения. Вернувшись из школы, Элизабет стремглавнеслась к себе в комнату, запиралась изнутри и доставала Книгу. Сначалаона хотела расспросить отца о том, что читала, но боялась, что он отберету нее Книгу.Чудесным, неожиданным образом именно старый Сэмюэль вселил в неемужество и поддержал ее в самые трудные для нее минуты. Элизабет казалось,что судьбы их очень схожи. Как и она, он был одинок, и ему не с кем былоподелиться своими мыслями. И так как они были одного возраста - хотя их иразделяло целое столетие, - она полностью отождествляла себя с ним.Сэмюэль хотел стать доктором.Только трем врачам разрешалось лечить тысячи людей, согнанных вантисанитарную, эпидемически опасную, скучную среду гетто; и из всех трехсамым преуспевающим был доктор Зено Уал. Его дом возвышался над болеебедными соседями, как замок над трущобами. Дом был в три этажа, на окнахвисели крахмальные занавески, и сквозь них иногда просвечивалась стоявшаяв комнатах полированная мебель. Сэмюэль представлял себе, как внутри домадоктор консультирует пациентов, лечит их недуги, всячески помогает имвыздороветь, другими словами делает то, о чем Сэмюэль мог только мечтать.Конечно, наивно думал он, если доктор Уал обратит на него внимание, он,несомненно, поможет ему стать врачом. Но для Сэмюэля доктор Уал был так женедосягаем, как и иноверцы, жившие за запретной стеной в Кракове.Иногда Сэмюэль встречал доктора Зено Уала на улице, когда тот,занятый беседой с одним их своих коллег, следовал мимо него. Однажды,когда Сэмюэль проходил мимо дома Уала, тот вышел из него вместе со своейдочерью. Она была ровесницей Сэмюэля и такой красавицей, каких он еще невидывал. Увидев ее впервые, Сэмюэль сразу же понял, что она станет егоженой. Он, правда, не знал, как это чудо произойдет, но был уверен, чтооно не может не произойти.Под любыми предлогами он теперь стал ежедневно приходить к этомудому, чтобы хоть одним глазком взглянуть на нее.Однажды, проходя мимо ее дома с каким-то поручением, он услышал звукипианино, доносившиеся сверху, и понял, что это _о_н_а_ играет. Он долженее увидеть. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто не смотрит нанего, он подошел к дому. Музыка слышалась сверху, прямо у него надголовой. Сэмюэль немного отступил назад и оглядел стену. Там было за чтоухватиться, и он тотчас стал карабкаться наверх. Второй этаж оказалсявыше, чем он предполагал, глядя на него снизу, и, еще не достигнув окна,он уже оказался на высоте в десять футов от земли. Когда ненарокомпосмотрел вниз, у него закружилась голова. Музыка теперь звучала громче, иему казалось, что она играла специально для него. Он ухватился за выступ иподтянулся ближе к подоконнику. Глазам его предстала изысканномеблированная гостиная. Девушка сидела за золотисто-белым пианино, апозади нее, в кресле, примостился доктор Уал и читал книгу. Но Сэмюэль несмотрел на него. Во все глаза смотрел он на прелестное создание,находившееся всего в нескольких шагах от него. О, как он любил ее! Онобязательно совершит что-нибудь героическое и яркое, и тогда она влюбитсяв него! Он будет... Сэмюэль так увлекся своей мечтой, что не заметил, какоступился и стал падать. Он вскрикнул и, прежде чем упал, успел заметить вокне два испуганных лица, уставившихся на него.Очнулся он на операционном столе в кабинете доктора Уала, просторнойкомнате со множеством медицинских шкафчиков и россыпями различныххирургических инструментов. Уал держал у него под носом дурно пахнущийкомок ваты. Сэмюэль закашлялся и сел.- Так-то оно лучше, - сказал доктор Уал. - Надо было бы вырезать тебемозги, но сомневаюсь, что они у тебя есть. Что ты хотел украсть, негодник?- Украсть? Ничего! - с негодованием сказал Сэмюэль.- Как тебя звать?- Сэмюэль Рофф.Пальцы доктора стали ощупывать правое запястье Сэмюэля. Мальчикдернулся и вскрикнул от боли.- Гм. У тебя перелом запястья, Сэмюэль Рофф. Может быть, полиция тебявылечит?Сэмюэль аж застонал от тоски. Он представил себе, что случится, когдаполиция с позором доставит его домой. Тетушку Рахиль наверняка хватитсердечный удар, а отец просто убьет его. Но самое главное, он теперьнавсегда потеряет надежду уговорить дочь доктора Уала стать его женой.Ведь теперь он преступник, меченый. Вдруг Сэмюэль почувствовал, какнеожиданно доктор сильно дернул его за руку. На какое-то мгновение у негоот боли потемнело в глазах. Очнувшись, он с удивлением взглянул надоктора.- Все в порядке, - сказал тот. - Я вправил тебе запястье.Он начал накладывать шину.- Ты что, живешь где-нибудь неподалеку, Сэмюэль Рофф?- Нет, доктор.- Что-то уж больно часто встречаю тебя возле своего дома?- Да, доктор.- Почему?П_о_ч_е_м_у_? Если он скажет правду, доктор Уал засмеет его.- Хочу стать врачом, - неожиданно для самого себя выпалил Сэмюэль.Уал недоверчиво посмотрел на него.- Именно _п_о_э_т_о_м_у_ ты, как вор, взобрался ко мне?И тут Сэмюэль стал рассказывать ему все по порядку. О своей матери, отом, как она умерла у него на глазах, об отце, о первом визите в Краков, отом, как ему претит быть на ночь запираемым, как скотина, в гетто. Он дажерассказал о чувствах, которые он питает к его дочери. Он говорил, а доктормолча слушал. К концу рассказа Сэмюэль сам понял всю нелепость своихпритязаний и прошептал:- Я... я очень сожалею о своем поступке.Доктор Уал некоторое время молча смотрел на него, а потом сказал:- И я сожалею. Но не о том, что произошло сегодня. Я сожалею вообще онашей жизни, о всех нас, о себе и о тебе. Всяк человек несвободен, нострашно, когда он несвободен по воле другого человека.Сэм недоуменно взглянул на него.- Я не понимаю, о чем вы говорите, доктор.Доктор вздохнул.- Когда-нибудь поймешь.Он встал, подошел к столу, выбрал трубку и медленно стал набивать еетабаком.- Думаю, Сэмюэль Рофф, тебе сегодня здорово не повезло.Он зажег спичку, прикурил и, задув спичку, повернулся к юноше.- Не потому, что сломал запястье. Это заживет. Сейчас я тебе сделаютакое, что заживет не так быстро.Сэмюэль, широко раскрыв глаза, неотрывно смотрел на доктора. Тот жеподошел к нему совсем близко, и, когда заговорил, голос его был мягок.- У немногих людей есть мечта. У тебя же две мечты. Боюсь, что мнепридется обе их разрушить.- Я не...- Слушай меня внимательно, Сэмюэль. Ты никогда не сможешь статьврачом - здесь не сможешь. Только троим из нас разрешено практиковать вгетто. Десятки искусных врачей ждут, когда кто-либо из нас троих выйдет напокой или умрет, чтобы занять его место. У тебя нет никаких шансов. Тыродился в плохое время и в плохом месте. Понимаешь меня, мальчик?Сэмюэль судорожно сглотнул.- Да, доктор.Доктор немного помолчал, затем вновь заговорил:- Теперь относительно твоей второй мечты - думаю, она тоженереализуема. У тебя нет шансов жениться на Терении.- Почему? - спросил Сэмюэль.Уал взглянул ему прямо в глаза.- П_о_ч_е_м_у_? Да по той же причине, по которой ты не можешь статьврачом. Мы живем по неписанным законам и традициям. Моя дочь выйдет замужза человека своего круга, человека, который в состоянии содержать ее втаком окружении, в каком она выросла и была воспитана. Она выйдет заобразованного человека: юриста, доктора или раввина. Тебе же придетсявыкинуть ее из своей головы.Но...Доктор уже мягко подталкивал его к двери.- Будь осторожен со сломанной рукой и постарайся не пачкать бинтов.- Да, доктор, - сказал Сэмюэль. - Спасибо.Доктор Уал внимательно посмотрел на умное лицо стоявшего перед нимюноши.- Прощай, Сэмюэль Рофф. На следующий день пополудни Сэмюэль позвонил во входную дверь домаУалов. Доктор Уал видел из своего кабинета, как он шел по дому. Он знал,что не должен пускать его.- Впусти его, - сказал он горничной.И Сэмюэль стал приходить в дом Уалов по два, а то и по три раза внеделю. Он выполнял различные мелкие поручения доктора, и взамен тотпозволял ему наблюдать, как лечит больных или готовит лекарства в своейлаборатории. Юноша смотрел, учился, запоминал. Он был одарен от природы
