Текст лекции 5 страница

 

— Откуда такая уверенность? — вздернул брови Колобок.

 

— Это не уверенность, — покачала головой Настя. — Это надежда на то, что с точки зрения психологии Анисковец была нормальной женщиной. Потребность поделиться секретом — вещь совершенно естественная независимо от того, чей это секрет, твой собственный или чужой. И эта потребность реализуется обычно в двух формах: человек либо ведет дневник, либо секрет разглашает. Скажу вам честно, когда выяснилось, что у Анисковец ценности не похищены, я сразу подумала о дневнике. Но все трое самых близких друзей Екатерины Бенедиктовны в один голос заверили меня, что привычки вести дневник она не имела никогда. Я допускаю, что Бышов и Шульц могли этого не знать, хотя это и маловероятно, но муж, с которым она прожила много лет, не знать об этом не мог. Значит, она с кем-то делилась. В противном случае мне придется признать, что Екатерина Бенедиктовна Анисковец была резидентом иностранной разведки и в свое время прошла соответствующую психологическую подготовку в специальном учебном центре.

 

— А что? — оживился Гордеев. — Старушка шпионка — в этом что-то есть. Свежая идейка. Ладно, смех — смехом, но ты, пожалуй, права, Стасенька. Судя по рассказам знакомых, Анисковец была нормальной жизнерадостной дружелюбной теткой, стало быть, и психология у нее должна быть нормальной. Перечень выдающихся деятелей эпохи застоя, которые водили к ней своих любовниц, у тебя есть?

 

— В том-то и дело, что нет. Но это люди из ее круга, это ее знакомые, с которыми она встречалась на светских мероприятиях, премьерах, юбилеях и банкетах. Надо в первую очередь составить как можно более полный перечень таких людей, а потом осторожненько выбрать из них тех, кто изменял супругам, прикрываясь широкой спиной Екатерины Бенедиктовны. Среди этих легкомысленных любовников должен быть хотя бы один человек, который знает, кто такой мужчина с приятным лицом, встречавшийся с Галиной Терехиной. А может быть, нам повезет, и этот мужчина окажется в списке знакомых.

 

— Понял. И в чем проблемы?

 

— Да в том, что они разговаривать со мной не станут. Ну представьте себе, Виктор Алексеевич, приду я к какому-нибудь бывшему министру и начну расспрашивать про хозяйку квартиры, где он баб, извините за грубость, трахал. Бывший министр быстренько мне объяснит, что у меня больное воображение, и выставит за дверь с позором. Вы много видели на своем веку людей, которые во имя раскрытия какого-то убийства пойдут на разглашение собственных секретов себе же во вред?

 

— Мало, — согласился Гордеев. — То есть так мало, что навскидку и не вспомню, было ли такое вообще. И что ты предлагаешь?

 

— Не знаю. Я только вижу, в чем трудность, а как ее преодолеть — не знаю. Одна надежда, что после составления списка знакомых Анисковец фигурант сам на глаза попадется. Есть предположение, что он врач.

 

— А если не попадется?

 

— Тогда буду думать. Но до этого еще далеко, Виктор Алексеевич. Надо пока что с внешностью определиться.

 

— Тогда не тяни. Я сегодня Мише Доценко рапорт на отпуск подписал.

 

— Как на отпуск? — в ужасе охнула Настя. — С какого числа?

 

— С десятого июля. Не уложитесь — пеняй на себя. Вернувшись к себе, Настя стала обзванивать близких знакомых Екатерины Бенедиктовны Анисковец и договариваться с ними о встречах.

 

Не говорила ли Екатерина Бенедиктовна незадолго до гибели, что объявился какой-то старый знакомый, с которым она несколько лет не встречалась?

 

Не помнят ли они среди ее знакомых темноволосого седоватого мужчину с приятным лицом?

 

Не было ли в кругу знакомых Анисковец людей, близких к медицине?

 

И еще множество других вопросов нужно было задать. И не было никакой уверенности в том, что ответы прольют хоть какой-нибудь свет на тайну убийства пожилой женщины.

 

ГЛАВА 4

 

 

Когда Стасов попросил Иру встретиться с Анастасией Каменской и ответить на ее вопросы, Ира категорически отказалась ехать на Петровку.

 

— Да ну, дядя Владик, чего время терять-то, — заявила она. — Я могу только с пяти до десяти, но мне за это время нужно квартиру убрать и по магазинам пробежаться, Наташка учебник какой-то заумный просила, надо поискать. Нет у меня времени на пустые разговоры.

 

— Это не пустые разговоры, Ирина, — строго сказал Стасов. — В конце концов, мои друзья на Петровке не жалеют времени на то, чтобы проверять твоих челночно-торговых жильцов, так что не будь неблагодарной.

 

— Да в чем дело-то? — сердито спросила она. — О чем нужно разговаривать? С моими родителями и так все ясно, чего опять копаться. Столько лет прошло...

 

— Ира!

 

— Ну ладно, ладно, — сдалась она. — А может, эта ваша Каменская сама ко мне домой приедет?

 

И Стасов сжалился над ней. Он знал, когда, где и сколько работает его бывшая соседка, и понимал, что проводить по восемнадцать-двадцать часов в сутки на ногах — вещь непосильная даже для здорового мужика.

 

— Давайте завтра часиков в пять, — предложила Ира. — В это время дома никого не будет, поговорим спокойно. Только вы тоже приходите, дядя Владик, я без вас разговаривать не буду. Я ментов боюсь.

 

Накануне она оглядела критическим взглядом свое жилище. Ничего, прилично. Конечно, иностранных послов принимать здесь нельзя, но для обычного делового визита сойдет. Все-таки она старалась не запускать квартиру, чтобы не стыдно было перед жильцами. Ильяс еще не вернулся из поездки, а Георгий Сергеевич приходит с работы около восьми, а то и позже, ему через весь город ездить приходится, он говорил — в один конец полтора часа. Тем более завтра он, кажется, собирался ехать смотреть квартиру — бывшая жена нашла какой-то очередной вариант обмена, Ира слышала, как он по телефону договаривался. Надо будет прибежать чуть пораньше, быстренько протереть полы, смахнуть пыль, проверить кухню, чтобы посуда грязная в раковине случаем не залежалась. И пусть приходит дядя Владик с этой своей милиционершей, если уж им так приспичило.

 

На другой день она сорвалась с рынка, едва самые удачливые продавцы, продав запланированное количество товара, начали собирать вещи с прилавков, хотя обычно «дорабатывала» до последнего момента. Примчалась домой, навела марафет в прихожей, кухне и в своей комнате, умылась и переоделась. Вообще-то эта женщина с Петровки была ей глубоко безразлична, но перед дядей Владиком неудобно, не хочется в грязь лицом ударить.

 

Ровно в пять часов раздался звонок в дверь. На пороге стоял Стасов и та женщина, к которой они недавно заходили, когда Ира была на Петровке.

 

— Проходите, — буркнула она, с удовлетворением отметив, что женщина одета ничуть не лучше ее самой: джинсы не из самых дорогих и простая хлопчатобумажная ковбойка в мелкую голубую клеточку, на ногах — темные туфли без каблука. Поздороваться Ира по обыкновению забыла. Настя оглядывала жилище Иры Терехиной, стараясь, чтобы ее любопытство не бросалось в глаза. Было заметно, что девчонка изо всех сил старается содержать квартиру в приличном виде, но все равно бедность выглядывала из всех щелей. Отрывающиеся обои подклеены скотчем, потолок давно не белили целиком, а только подкрашивали в тех местах, где появлялись темные пятна.

 

Однако неприветливость хозяйки Настю не обманула, влажный блеск линолеума красноречиво говорил о том, что к приходу гостей, хоть и незваных, здесь готовились.

 

— Чай будете пить? — все так же хмуро спросила Ира.

 

— Нет, спасибо. Мы постараемся вас долго не задерживать.

 

— Тогда пошли в комнату. Поддерживать порядок в этой маленькой комнатке было, вероятно, совсем несложно. Мебели — минимум, диван, два стула, платяной шкаф. Даже стола нет, хотя место позволяло. Настя поняла, что все хорошие вещи Ира перенесла в комнаты к жильцам. Наверняка там есть и кресла, и журнальный столик, и настольные лампы. Если уж брать деньги за жилье, то по-честному. Не конуру с голыми стенами сдавать, а прилично меблированную комнату.

 

— Ира, вы слышали когда-нибудь о человеке по фамилии Николаев? приступила Настя к делу.

 

— Это который в больницу ходит? Наташка говорила.

 

— А вы сами с ним знакомы?

 

— Нет. Ко мне он не ходит, — усмехнулась Ира.

 

— Кто он такой? Откуда взялся?

 

— Не знаю, — она равнодушно пожала плечами.

 

— Но ведь он навещает ваших сестер и брата. Значит, он знакомый вашей семьи.

 

— Ну и что?

 

Ира посмотрела на Настю с искренним недоумением.

 

— Ходит — и пусть ходит. Мне-то что за дело? Носит книги Наташке — и спасибо, мне трат меньше.

 

— Ира, но это как-то.

 

Настя даже не смогла сразу подобрать слова, настолько нелепой оказалась ситуация.

 

— Неужели вам не интересно, кто он такой? Какой-то посторонний мужчина навещает в больнице ваших родных, а вы так спокойно к этому относитесь.

 

— Слушайте, чего вы хотите от меня? Когда маманя их из окна повыбрасывала, а отец умер от горя, что-то никакой мужчина не пришел помощь предложить. Кинули меня, как кутенка в воду, и барахтайся как хочешь. А если потом в ком-то из этих сволочей совесть проснулась, так за ради Бога. А мне с ним встречаться ни к чему. Кто он мне? Сват-брат? Хотел бы помочь — ко мне пришел бы, спросил, не надо ли чего. В больницу к детям ходить с пустыми руками — не надо быть сильно добрым.

 

— Хорошо, оставим это, — спокойно сказала Настя. — Вы не помните среди знакомых своих родителей темноволосого симпатичного мужчину? Ему тогда могло быть лет сорок пять или чуть меньше.

 

— Нет, не помню. А зачем он вам?

 

— Нужен. Он говорит, что знал вашего отца. И мне нужно его найти. Я, честно признаться, очень надеялась на вашу помощь. Видимо, я ошиблась. Жаль Подумайте как следует, Ира. Его зовут Николаев Александр Иванович.

 

— Я же сказала — не знаю такого. Ну я не вру, ей-Богу, — вдруг по-детски жалобно сказала Ира. — Почему вы мне не верите?

 

Настя верила. Она понимала, что двадцатилетняя девушка, крутящаяся целыми днями с метлами, лопатами, тряпками, ведрами, разносящая еду, напитки и сигареты по торговым рядам, уже не находит в себе сил, чтобы интересоваться какимто мужчиной, который иногда приходит в больницу к ее искалеченным сестрам и братику. У нее совсем другие заботы, у нее совсем о другом болит голова, а если от этого неизвестного мужчины нет никакого вреда, то о нем можно и не думать. Думать надо только о том, как собрать денег на лечение маленького Павлика.

 

— Ира, а вы никогда не слышали от своих родителей о том, что у них есть знакомый врач?

 

— Нет, — девушка покачала головой. — Врачей не было.

 

— А кто был?

 

Ира подняла голову, и внезапно Настя увидела, как глаза ее наливаются слезами.

 

— Да никого у них не было! — сорвавшимся голосом выкрикнула она. Мамане спасибо, всех друзей от дома отвадила, и своих, и папиных. Она же сумасшедшая была, с ней разговаривать было невозможно. Бред такой несла, что слушать стыдно. Я помню, когда маленькая была, и тетя Нина приходила, и тетя Лида, и дядя Гриша Самсонов, папин друг. Так весело было, они смеялись, разговаривали, гулять вместе ходили и меня с собой брали. Все было как у людей А как Наташка родилась — так мать совсем свихнулась...

 

— Ира! — осуждающе произнес Стасов. — Ну что ты говоришь? Это же твоя мать.

 

— Да, свихнулась! — еще громче заговорила Ира. — Об этом все знали. И папа переживал, я же видела. Какое-то предназначение нам всем придумала и носилась с ним как с писаной торбой.

 

— Какое предназначение?

 

— Да откуда мне знать! Бормочет что-то, черт его разберет, что она там говорит. Добормоталась.

 

— Ира, — снова повторил Стасов, — так нельзя говорить о матери.

 

— А так, как она поступила, — можно? Можно, да? Всем жизнь покалечила, отца убила! Сволочь! Ненавижу!

 

Неожиданно она разрыдалась так громко и отчаянно, что у Насти сжалось сердце. Она растерянно посмотрела на Стасова, но Владислав только головой покачал, мол, не вмешивайся, пусть девочка выплачется. Надо отдать должное Ире, она довольно быстро справилась с истерикой, отерла лицо рукавом старенькой, но чисто выстиранной трикотажной блузки и громко хлюпнула носом.

 

— Ладно, проехали, — буркнула она все еще дрожащим голосом. — Не обращайте внимания. Задавайте свои вопросы.

 

Разговор с женщиной из милиции выбил ее из колеи. Дядя Владик и его знакомая давно ушли, а Ира то и дело принималась плакать, хотя в общем-то позволяла себе эту роскошь достаточно редко. До десяти часов она успела съездить в центр, в книжный магазин, купила для Наташи учебник французского языка, как раз такой, как она просила, и, вернувшись домой, прилегла, чтобы дать отдых ногам. Около половины десятого хлопнула дверь — вернулся Георгий Сергеевич.

 

— Ира, вы дома? — послышался из прихожей его голос. Она сжалась в комочек и замерла. Если откликнуться, то придется выходить из комнаты и разговаривать с жильцом, а у нее слезы градом катятся. Конечно, Георгий Сергеевич — дядька добрый и славный, но он начнет приставать с расспросами — как, да что, да кто обидел, да отчего она плачет, а она еще больше разревется. Нехорошо перед чужими слабость показывать, довольно и того, что перед дядей Владиком и этой женщиной из милиции не сдержалась, сорвалась. Теперь корит себя, простить не может.

 

А плакать не хотелось еще по одной причине. Кожа и без того нездоровая, чтобы не сказать хуже, а от соленых едких слез, Ира это знала по опыту, прыщи раздражались еще больше. Все лицо начинало зудеть и чесаться, что само по себе достаточно противно, да и вид при этом делался — глаза б не глядели. Из кухни донесся шум льющейся воды, мягко хлопнула дверца холодильника — Георгий Сергеевич готовил ужин. Ира зажгла лампу над диваном, посмотрела на часы. Пора собираться на работу в «Глорию». Она покрепче стиснула зубы, чтобы не плакать, и встала.

 

— Так вы дома? — удивился жилец, услышав ее шаги в коридоре. — Я думал, вас нет. Звал, но вы не откликались.

 

— Я задремала, — быстро ответила Ира, отворачиваясь, чтобы спрятать лицо. — Устала очень, день был суматошный.

 

— Поешьте со мной, — предложил он. — У меня как раз все готово.

 

— Нет, мне идти пора. Да вы не беспокойтесь, я ела недавно.

 

Накинув на плечи легкую ветровку, Ира отправилась на вечернюю работу. Прямо возле подъезда к ней подлетел какой-то юнец с пачкой бумаг в руках.

 

— Девушка, можно вас на минутку? Мы проводим социологическое обследование к выборам. За кого вы будете голосовать?

 

— Отстань, — бросила она на ходу.

 

Но парнишка не отстал. Напротив, он пристроился рядом и пошел в ногу с ней, размахивая зажатыми в руке бумажками.

 

— Девушка, ну что вам, трудно ответить? У меня задание опросить сто человек в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет, а вы как раз подходите. За кого вы будете голосовать на выборах?

 

— Отвяжись, я сказала.

 

— Ну за кого? — заныл паренек. — За Ельцина или за Зюганова?

 

— А их что, двое всего? — насмешливо спросила Ира. Она политикой не интересовалась, но была убеждена, что приход к власти коммунистов перекроет ей все возможности зарабатывать деньги. Поэтому к информации о предвыборной борьбе она прислушивалась и знала, что кандидатов не двое, а целых одиннадцать.

 

— Ну, остальные не в счет, — небрежно ответил юный социолог. — У них рейтинг низкий.

 

— Чего у них низкое? — переспросила Ира.

 

— Рейтинг. Они в народе непопулярны. Главные соперники — Ельцин и Зюганов. Вы за кого?

 

— Ни за кого.

 

Она быстро шагала, не поворачиваясь к настырному собеседнику.

 

— Значит, вы будете голосовать против всех?

 

— Ну что ты привязался? — с досадой сказала Ира. — За кого надо, за того и проголосую. Все, отвали.

 

Придя в «Глорию», она первым делом бросила взгляд в угол, где обычно сидел Олег. Стол был пуст. Ну и ладно. Не очень-то и хотелось. Провожальщик... Даже хорошо, что его нет сегодня. Лицо у нее — явно не для провожаний.

 

Но он все-таки появился, когда до закрытия оставались считанные минуты. Возник у нее за спиной, как и в первый раз.

 

— Привет, Иришка.

 

И снова у нее на глаза навернулись слезы. Так называл ее отец, а после его смерти она ни разу не слышала этого слова. Вернее, слышала, но адресовано оно было не ей.

 

— Здрасьте, — невнятно ответила она, смаргивая слезы. — Опять провожать пришел?

 

— Опять, — с готовностью подтвердил Олег. — Не прогонишь?

 

Она не ответила, старательно отскребая грязь со дна большой сковороды, на которой подавали рыбу, приготовленную как-то по-особому. Спиной она чувствовала, что Олег молча разглядывает ее.

 

— Шел бы ты отсюда. Чего смотришь?

 

— Я тебе мешаю?

 

— Да нет, смотри, если нравится. Ничего интересного.

 

— Интересно. Я когда маленьким был, часами стоял и на мать смотрел. Точь-в-точь как сейчас.

 

— А мать кто была? — вяло поинтересовалась Ира. — Артистка?

 

— Какая артистка! — рассмеялся Олег. — Посудомойка. Мы в поселке жили, а рядом — санаторий. Правительственный. Мать там работала на кухне. В то время посудомоечных машин и в помине не было, все вручную мыли. Она брала меня с собой на работу, и я смотрел, как она грязные тарелки, кастрюли, баки надраивает.

 

— Так ты лимита, что ли?

 

— Ну, вроде того.

 

— Разбогател, значит, на московских харчах, ужинать в ресторан ходишь. Небось рэкетир?

 

— Небось, — весело подтвердил Олег.

 

— Тогда вали отсюда, — неожиданно грубо сказала Ира. — У меня с рэкетом общих дел нету. Не хватало мне еще вляпаться.

 

— Да не бойся ты, я пошутил. У меня нормальная работа, охранная. Никакого криминала.

 

Она закончила возиться с посудой и пошла за тряпками и ведром. Олег, как и в прошлый раз, уселся в кресло перед гардеробом и принялся трепаться с дядей Колей. Почему-то мысль о том, что он ее ждет, была Ире приятна, хотя она совершенно не понимала, зачем он это делает. Она уже домывала унитаз в туалете, когда к ней подошла официантка. Странно, Ира была уверена, что все, кроме дяди Коли, уже ушли.

 

— Ты что будешь, шашлык или котлеты по-киевски?

 

— Давай чего не жалко, — откликнулась Ира, не разгибаясь.

 

— Да мне все равно, — как-то странно усмехнулась официантка. — Что скажешь, то и подам.

 

— Чего?

 

Ира выпрямилась и недоуменно уставилась на нее. Как это «подам»? Она издевается, что ли?

 

— Чего ты несешь?

 

Официантка с любопытством посмотрела на Иру.

 

— Так ты что, не знаешь? Кавалер твой ужин на двоих заказал. И мне отдельно приплатил, чтобы я вас обслужила. Щедрый он у тебя.

 

— Да иди ты! — Ира снова склонилась над унитазом. — Шутки у тебя...

 

— Какие шутки, ты что! Вот как Бог свят. Давай домывай в темпе, повара-то все ушли, если блюдо остынет, я ничего сделать не смогу, они плиту выключили.

 

Ира ничего не ответила. Она всегда терялась, когда ее разыгрывали, не знала, как правильно реагировать, чтобы не оказаться в смешном положении. С чувством юмора у нее было плоховато, да и какой уж тут юмор при такой-то жизни.

 

— Ладно, я подам и то, и другое, сама решишь. Что не съешь — забирай домой, он все оплатил заранее. Только, Ир... Ты это... В общем, я все накрыла там, приборы поставила, холодные закуски, спиртное. Вы с закусками побыстрее заканчивайте, ладно? Тогда я быстренько горячее подам и домой побегу, а вы уж сидите сколько хотите. Посуду только помой потом, а то до утра засохнет. Дядя Коля тебе ключи оставит, запрешь тут все, а утречком ему занесешь. Договорились?

 

Ира домыла унитаз и повернулась к официантке, собираясь сказать ей что-нибудь грубое и резкое в ответ на затянувшуюся шутку. Но внезапно поняла, что это не розыгрыш.

 

— Ты... серьезно? — на всякий случай спросила она.

 

— Да Господи! — всплеснула руками официантка. — Конечно, серьезно. Давай, Ир, не тяни кота за хвост, мне еще домой добираться.

 

Ира не торопясь вымыла руки и лицо душистым мылом, лежащим здесь же, на умывальнике, и внимательно посмотрела на себя в зеркало. Ужин в ресторане. Никогда в жизни такого с ней не было. Она не верила в сказки про Золушек, которые одним прикосновением волшебной палочки превращались в принцесс. И в любовь с первого взгляда она тоже не верила. Какая может быть любовь, если первому взгляду предстают жалкие обноски и отвратительные ненавистные прыщи? Она неуверенно вышла в холл. Олег тут же вскочил ей навстречу, а дядя Коля засобирался домой.

 

— Вот, — он протянул Ире связку ключей, — закроешь все как следует и сигнализацию включишь. Решетку-то сможешь поставить?

 

— Не знаю, не пробовала.

 

— Я поставлю, — вмешался Олег. — Ты не беспокойся, дядя Коля, все будет в лучшем виде.

 

Они вошли в полутемный пустой зал. Верхний свет был погашен, только на столике в углу, где обычно сидел Олег, горела уютная настольная лампа под кремовым шелковым абажуром. Ира уселась спиной к стене и тут же почувствовала, как заныли ноги. Поколебавшись всего мгновение, она под столом сняла туфли и блаженно вздохнула от облегчения.

 

— Чего это ты затеял ни с того ни с сего? Думаешь, я совсем нищая, прокормить себя не могу?

 

— Дурочка ты, вот что я думаю, — улыбнулся Олег. — Девушек в ресторан приглашают не потому, что они от голода умирают. Ешь салат, у них салат вкусный. Ты небось не ела ни разу?

 

— Не ела, — призналась Ира. — Правда, вкусно. А ты женат?

 

— Вот те здрасьте! — расхохотался Олег. — Тебе не все равно, с кем ужинать, с женатым или с холостым?

 

— Все равно. Просто интересно.

 

— Женат. И что с того?

 

— Да ничего. Разве тебя жена дома не ждет?

 

— Может, и ждет. Но теперь это уже не имеет значения. Ей нужно было раньше меня ждать.

 

— Изменяет, что ли? — с пониманием спросила Ира.

 

— Что ли.

 

— Чего ж не разводишься?

 

— Ребенок будет. Шесть месяцев уже.

 

— А-а, — протянула она, накладывая себе вторую порцию салата, который действительно был на удивление вкусным, Ира такого и не ела сроду.

 

Им принесли горячее — три огромных блюда, на одном — шашлыки, на другом — котлеты по-киевски, на третьем — молодой картофель, посыпанный укропом и обложенный по краям красиво нарезанными помидорами, огурцами, красными, желтыми и зелеными дольками сладкого перца. Такого изобилия Ира давно уже не видела.

 

— Ты почему не пьешь ничего? — спросил Олег, потягивая джин с тоником.

 

— Мне нельзя. У меня аллергия.

 

— И что будет, если выпьешь?

 

— Плохо будет. Задыхаться начну, могу вообще умереть. Меня в интернате как-то раз девчонки напоили, потом пришлось «скорую» вызывать, еле отходили. У нас это наследственное.

 

— Что ж это за болезнь такая?

 

— А черт ее знает. У меня и сестры болеют, и брат. Всем досталось.

 

— И родители болеют?

 

— Нет, — коротко ответила Ира.

 

Говорить о родителях ей не хотелось. Но Олег ей нравился с каждой минутой все больше и больше. Надо же, обыкновенный парень, не столичный, в поселке вырос. И с женой не повезло. Нет, ну какие же бабы дуры и суки, просто слов не хватает! Вот какого рожна еще этой жене надо? Молодой, здоровый, симпатичный, и деньги, видно, есть. И добрый.

 

— Слушай, ты только не обижайся... А лицо у тебя такое тоже от болезни?

 

— Наверное. Точно не знаю. Я уже привыкла. А что, очень противно смотреть?

 

— Что ты.

 

Он мягко улыбнулся и взял ее за руку, погладил шершавые пальцы с потрескавшейся кожей и некрасивыми, изуродованными работой ногтями.

 

— Совсем не противно. Но ведь можно, наверное, сделать что-то. Почему ты к врачу не сходишь?

 

— Потому что это денег стоит, а у меня их нет, — просто ответила Ира.

 

— Дядя Коля сказал, ты очень много работаешь. Неужели тебе денег не хватает? Или копишь на что-то?

 

Она снова почувствовала предательское пощипывание в носу. Сегодняшняя истерика совсем подкосила ее, строить из себя гордую и независимую больше сил не было. Был бы этот Олег другим, самоуверенным, насмешливым, демонстративно богатым, она бы тоже постаралась показать себя сильной и ни в чем не нуждающейся. Но он оказался совсем другим. И она начала рассказывать. Впервые за все эти годы она вдруг доверилась абсолютно незнакомому человеку. Ни с кем она не откровенничала, даже ее квартиранты не знали, почему она вынуждена сдавать комнаты. Только Стасов знал, потому что все случилось буквально на его глазах, когда он еще жил в одном с ней доме.

 

Олег слушал внимательно, не перебивал, даже не ел, пока она рассказывала, только молча курил одну сигарету за другой.

 

— Хочешь, я попробую договориться с одним врачом? — предложил он, выслушав ее горестный рассказ. — Он тебя посмотрит. А вдруг он сможет тебе помочь?

 

— Я же сказала, у меня каждая копейка на счету.

 

— Не думай об этом. Это будет моя забота.

 

— Зачем тебе это? Деньги некуда тратить?

 

— Некуда.

 

— Так не бывает. Врешь ты все, — вздохнула Ира.

 

— Бывает, Иришка. Очень даже бывает. Ты на мою мать похожа.

 

Он снова взял ее руку и поднес к губам. Такого с Ирой тоже никогда в жизни не случалось.

 

— Я как в первый раз тебя увидел, давно еще, месяца два назад, у меня внутри все сжалось. Мама точно такая же была, маленькая, худенькая, с утра до вечера работала, волосы не прибраны, руки красные и потрескавшиеся. Отец нас бросил, мать троих детей тянула на себе. И я всегда мечтал, чтобы нашелся человек, который появился бы и решил все наши проблемы. Вот просто так взял и решил, ничего за это не требуя. Одним махом. Дал бы сразу много-много денег, чтобы мама могла больше не работать, а только сидела бы дома и нас с братьями растила. Мама у меня красивая тогда была, хоть и работала, как вол, а все мужики на нее заглядывались. И из числа отдыхающих начальников тоже. Я хоть и пацан был, а все понимал, от такой жизни дети рано взрослеют. Видел, как она к ним в номера уходила, и каждый раз надеялся, что это окажется прекрасный принц, который женится на ней. А принцы, как водится, оказывались полным говном, совали ей коробочку конфет или жалкий букетик цветочков и отбывали к месту начальственной службы. Все знали, как трудно мы живем, и ни одна сволочь не помогла. Вот я и хочу тебе помочь. Просто так, без ничего, без задних мыслей. Понимаешь?

 

Она осторожно отняла руку и робко погладила Олега по щеке.

 

— Насчет задних мыслей... — Она помолчала, помялась. — Это из-за лица, да? Тебе неприятно ко мне прикасаться?

 

— Ну что ты говоришь, Иришка, — грустно улыбнулся он. — Просто я не хочу, чтобы с тобой было, как с моей мамой.

 

— Значит, неприятно, — спокойно констатировала она. — Да ты не думай, я не обижаюсь, я свое еще в интернате получила. Теперь я закаленная, меня этим не возьмешь. А твой доктор правда может мне помочь?

 

— Не знаю, врать не буду, но я спрошу. Говорят, он какой-то кудесник, прямо чудеса творит. Если он возьмется тебя лечить, я дам денег, пусть тебя это не волнует.

 

— Спасибо. Ну что, пойдем? Мне вставать рано.

 

Они быстро унесли посуду из зала в кухню, Ира все помыла, оставшиеся продукты привычно сложила в полиэтиленовые пакетики и сунула в сумку.

 

— Голодаешь? — сочувственно спросил Олег.

 

— Справляюсь, — коротко ответила она, ощутив болезненный укол неловкости. — Это для бездомных собак, их вокруг нашего дома тьма-тьмущая.