КРАЙ ВЕТРОВ: ПИРОМАНС 2 страница

 

Искать столовую Никс отправилась уже без Алики – та, получив свою копию распечаток в небольшой типографии на первом этаже, сослалась на срочные дела и мигом потерялась, ускользнув, словно золотая рыбка. Никс немного жалела, что не успела с ней толком пообщаться, поговорить вдумчиво, как ей этого хотелось. Ей вообще не терпелось узнать своих однокурсников получше, и – это казалось ей основным, – нужно было наладить с ними отношения, ведь вместе учиться еще долго, и одногильдийцам, кроме прочего, лучше бы друг друга держаться по очевидным причинам.

Но, видимо, не всё сразу. Времени еще порядком, учиться не переучиться. Никс решила, что всё будет хорошо, и то, что взгляды юных элементалистов были безучастны – это ничего, это пройдет, это из-за жары, а может, и показалось просто.

Поводив носом по плану эвакуации при пожаре, Никс разобрала, вроде бы, как найти столовую. Поплутала по первому этажу, сходила на второй, снова вернулась на первый и, наконец, оказалась в относительно просторном помещении, уставленном столиками с клеенчатыми скатертями и пластмассовыми белыми стульями. Народу в столовой было немного, а булочек и прочей выпечки – как раз.

Сосиска в тесте (извечный спутник студента) и сладкий бледный чай пришлись очень кстати, и Никс, жуя, развернула распечатку с планом занятий и дополнительной информацией. Как-то до этого все недосуг было: то поиск медкабинета, а там уколы, заборы крови и питье мерзкого проявляющего зелья, то поиски копировального центра, то попытки разговорить молчаливую Алику...

И вот белые листы, испещренные текстом и разлинованные парой таблиц, предстали пред ясным взором Николы Рэбел, и краткий их анализ заставил ее поперхнуться чаем.

Откашлявшись, она перечитала первую страницу повторно и внимательнее изучила таблицу, пару раз проведя пальцем от своего имени к имени куратора для точности. Да не может такого быть!

Но ее догадку подтвердили остальные семь листочков: на них были собраны расписания на первый месяц для каждого из ее коллег-курсантов, и все они оказались разными.

Прямо ничего сказано, конечно, не было. То ли забыли, то ли думали, что и так всем все понятно. Но Никс все равно стала ругать себя за то, что успела понадеяться на многое, сразу ни в чем не разобравшись. Выходило, что совместных занятий у элементалистов не запланировано. Каждый будет учиться на выбранном заранее факультете, факультеты, соответственно, базируются в разных корпусах, корпуса разбросаны по городу, общежития – тоже. Совместные лекции типа той, которую провел наверху Абеляр Никитович, – скорее исключение, чем правило. Никс подумалось, что такая политика гильдии вполне резонна. Хватит и того, что им, элементалистам, сверху наказано поступать в совершенно определенное высшее учебное заведение, без каких-либо вариантов. Логично, что если бы гильдией диктовались еще и факультеты, юные элементалисты совсем взбунтовались бы. Да и специальности у всех тоже разные, что, опять-таки, закономерно. Но печально-то как!

Почему ей казалось, что они все будут учиться вместе? Как можно было подумать, что все семеро «коллег» поступали на ту же специальность, что и она?

Никс припечатала ладонь ко лбу.

Тяжко вздохнув, вернулась к изучению листка.

Каждому из учащихся был назначен «куратор» – очевидно, человек, который будет заниматься с ними дополнительно, по гильдейской специальности. Напротив имен кураторов красовались интригующие телефонные номера, отпечатанные почему-то только наполовину (первая половина каждого номера представляла собой таинственные прочерки). В сноске значилось, что каждому курсанту следует ожидать звонка с указанного номера.

– Что за дела? – пробормотала Никс себе под нос, нервно теребя листок. – Типа чтобы мы сами, первыми, им не звонили?.. Элемент внезапности чтоб был?

Она тут же решила спросить у Абеляра Никитовича при следующей встрече, к чему вся эта секретность.

Снова заглянула в таблицу. Значит, ее куратора зовут Р.Майерс. Иностранец, что ли? Мужчина или женщина? Опять непонятки какие-то.

Никс вчиталась в имена остальных курсантов и их кураторов. Ага, кое у кого гильдейскую специальность ведет один и тот же человек. Значит ли это, что и силы их магические тождественны? У двух учащихся одинаковая фамилия и разные имена – может, это те брюнетистые подружки, которые загорелые и коротко стриженные, и они на самом деле сестры? Сиен и Циан Роу. Кураторы у них, однако, разные. Значит, оставшиеся четыре имени – те три парня и длинноволосая брюнетка в ярусной юбке с корсажем, что еще раз встретилась Никс у медкабинета. Как же ее медсестра назвала-то? Еще неразборчиво как-то... Так, Кирилл и Дмитрий – точно парни, а вот Лекс и Дэй – под вопросом. Интуиция подсказывала Никс, что, скорее всего, та элементалистка – это Дэй Орта, а не Алекс Чарски, хотя, конечно, кто ее знает. Имена все звучали довольно вычурно, как на подбор, и сама Никола в этот перечень вписывалась только так.

Недопитый чай остыл, и Никс привычно подогрела его ладошкой прямо через пластик стаканчика. Отхлебнула. И в этот же миг почувствовала на себе взгляд.

Пока она вчитывалась в программку обучения, в столовой стало относительно людно. Взгляд, тяжелый и прямой, принадлежал угловатой взлохмаченной девице в рваной джинсе, что сидела напротив Никс за одним из столов, в окружении других девушек, хохочущих и громко переговаривающихся. Всего их было человек пять, но та, что смотрела на Николу, как иные смотрят на кусок ароматного, хорошо прожаренного мяса, определенно выделялась ростом и подозрительным каким-то спокойствием.

«Ой, нетушки, – подумала Никс, отводя взгляд. – Только не надо мне говорить, что все будет настолько плохо».

Она лихорадочно раздумывала, как поступить. Что-то подсказывало ей, что оставаться в столовой больше нельзя и что она не просто так привлекла внимание растрепанной крупной девицы. Но вот какую ошибку она допустила, Никс понять не могла. Вроде бы, с нарядом все в порядке: не слишком вызывающе, закрыто, удобно... На лице тоже ничего особенного нет. По крайней мере, минут десять назад, когда Никс проходила мимо зеркал в коридоре, все с ее лицом было в порядке.

Но и удирать, поджав хвост, тоже как-то несолидно и даже чревато. Что ж делать? Чего эта девка так на нее уставилась? Остается вариант, что Никс ей кого-то напомнила, или девушка, например, попросту не любит рыжих. Да мало ли что. В голову к ней не залезешь.

Никс допила чай, поставила стаканчик на стол, сунула распечатки в сумку, а телефон в карман. Поднялась.

В плечо ей прилетела скомканная салфетка с чем-то потяжелее, завернутым внутрь, а за ней и совершенно ожидаемый хоровой смех.

Никс обернулась резко, даже и не думая сдерживать гнев, чувствуя, как краска заливает лицо.

– Кто это сделал? – спросила она громко и грозно. – Что за детский сад? Это академия искусств или где?

Девица в рваной джинсе поднялась со своего сидения и сделала два шага по направлению к Никс – вразвалочку, с мерзенькой улыбкой на лице. Она возвышалась над Николой на добрых полторы головы.

– Тебе стоит подумать, мелкая, что сделала ты, – произнесла немного нараспев девушка, и подружки ее согласно заулюлюкали.

Никс, смотря на нее снизу вверх, отступать не думала. За жизнь свою она видела и не такое. Ей не было страшно, но было чуть-чуть обидно, а еще она начала стремительно осознавать, что все ее планы насчет того, как бы так половчее социализироваться в новом коллективе и покомфортнее устроиться на новом месте идут чернодырым под хвост.

– Запомни, мелкая, и новеньким из ваших передай: им лучше бы засунуть свою оригинальность поглубже в себя, сверху или снизу – это уж кто как любит, – проворковала девица, нависая над Никс ожившей скалой, – иначе будет плохо. Можешь мне поверить.

Никола, наконец, опомнилась. Девушка стояла на расстоянии вытянутой руки от нее, и Никс руку вытянула:

– Отойди.

Та осталась стоять.

Никс знала, что так делать нельзя, но ничего другого в голову не пришло. Гнев свой она почти никогда не сдерживала, но всегда его контролировала. Нормального человека в подобной ситуации деморализовало бы уже то, что «жертва» касается его мягкой раскрытой ладошкой, ведь не должна бы. Как это так вообще?

А вот высокая девица даже не вздрогнула. Она продолжала буравить Николу взглядом, и Никс, все еще не боясь ее, занервничала и, не опуская руки, призвала магию.

Запахло паленым.

Девица даже не дрогнула, когда черная ткань ее футболки превратилась в пепел. Никс почувствовала под ладошкой живую человеческую кожу, а потом...

Все произошло очень быстро.

– Ай, что творишь-то! – воскликнула агрессивно настроенная барышня, секунду назад пытавшаяся просверлить в Никс дырку взглядом, пошатнувшись и чуть не упав на Никс. Никола отпустила руку, подумав, что джинсовой девахе наконец-то стало достаточно горячо (хотя должно было еще до того, как вспыхнула и превратилась в пепел ткань). Но барышня вскрикнула и пошатнулась не поэтому. Это кто-то толкнул ее сзади, причем, достаточно интенсивно. В следующий миг этот же человек, воспользовавшись неразберихой, сорвал у Николы с плеча сумку и пулей выбежал из столовой.

Никс, не сообразив сразу ринуться следом, пару секунд шокированно смотрела вслед воришке: тучная фигура, розовый спортивный костюм и блондинистые хвостики, и все это удаляется по коридору с невообразимой скоростью. Никс, опомнившись, мельком глянула на высокую девицу – та скалилась, как шакал, – и бросилась следом за вором.

Куда она побежала? Влево? Первый коридор кончился, Никс чуть не врезалась в каких-то зазевавшихся девчат. Краем глаза она заметила розовый цвет слева и ринулась туда, за три секунды преодолев коридор. Снова развилка, куда теперь? Опять налево? Выжимая из себя максимум скорости, Никс побежала вперед. На следующем повороте она уперлась в стенку, чтобы отдышаться.

Ладно. На какой развилке она упустила ту, с хвостиками? Она явно знает здание лучше. Надо было сразу кричать «лови вора!», но Никс понадеялась на себя, а никто больше не обратил внимания на забавляющихся спринтом студенток.

И где теперь искать воровку?

Никс все еще не могла отдышаться и понять, как девчонка подобной комплекции может бегать настолько быстро и что теперь вообще делать.

– Гребаное невезение, – Никс стукнула кулаком по колену, – чтоб ему!

В этом коридоре людей не было – никто ее не услышал. Отчаяние, черное, словно деготь, начало было снова заполонять голову, как тогда, в середине лета, но Никола смогла взять себя в руки и задавить волну на подходе.

Спокойно.

Не конец света.

Все будет хорошо, подумаешь – девица из поглощающих в столовой, подумаешь – украли сумку с распечатками и тетрадями. Телефон-то с собой.

А ключи – в сумке.

И студенческий билет... и деньги...

И все это в первый же день!

Нет, что, правда, что ли? Это все на самом деле?

Никс отлипла от стенки и попыталась уразуметь, в какой части здания находится. Поняла, что этот коридор – боковой, рядом с черным ходом.

Может, вор ушел туда?

Уже не бегом, а шагом она добралась до неприметной двойной двери, оказавшейся незапертой. Дверь вывела ее на раздолбанное крыльцо, за которым стелилась прочь потрескавшаяся асфальтовая дорожка, окруженная высокими лиственными деревьями. Вела дорожка, кажется, в парк при филиале. На крыльце стояли какие-то парни и курили.

– Тут девчонка такая полненькая, с двумя хвостиками не пробегала? – спросила у них Никс. – Блондинка…

Студенты ответили отрицательно.

Никс тяжело вздохнула.

Да, воровка была похожа на резвого поросенка. Слишком резвого. Слишком похожа. Но ведь не носятся такие со скоростью раненного кабанчика! А вот поди ж ты.

Никс вернулась внутрь, твердо намерившись нанести визит Абеляру Никитовичу. Ну, а куда ей еще идти при таких делах?

Пока она искала памятный скрипучий лифт, в голове заново прокручивались ближайшие пятнадцать минут. Итак, в столовой на нее наехала барышня из поглощающих. Иначе объяснить тот факт, что на ее тощем животе от соприкосновения с магией Никс не возникло уродливых волдырей, невозможно. Поглощающая. Отлично. Так вот они какие. Маги, название которых стало именем нарицательным. Чернодырые, чьим прозвищем ругаются и оскорбляют. Стало быть, они прячутся среди обычных людей, одеты, как попало, и спокойно себе существуют...

До этой встречи Никс представляла себе поглощающих лишь по рассказам опекуна и его друзей. В этих рассказах все чернодырые были или военными, или из специальных силовых отрядов, ходили в строгой черной форме и всегда вооруженные до зубов, суровые и беспощадные и, в основном, мужчины. Поэтому к встрече с девушкой-поглощающим, да еще и в столовой, Никс была не готова.

Нет, Эль-Марко, конечно, говорил что-то про то, что в городе все иначе и в людных местах колдовать надо осторожно, и Ари предупреждал, мол, не светись, не демонстрируй, но ведь...

Никола, уже поднимаясь в лифте обратно на четвертый этаж, наконец-то поняла, что она сделала не так. Точнее, что сделала вообще.

Она подогрела чай.

Для нее это было совершенно естественным действием. Она сотворила свою привычную, безопасную, невинную магию автоматически, практически бездумно. Остыл – согрела. Все просто. Что тут такого?

И девица в джинсе это почуяла. Почуяла, как охотничий пёс. И затеяла свою дурную игру... решила, стало быть, постращать. Устрашить. Показать, кто здесь хозяин. А может, воришка тоже на ее совести? Что, если это такой хитро разработанный план?

Никс сжала кулаки. А потом расслабилась и разжала. Створки лифта разошлись и она вышла.

Подойдя к окну, она стала смотреть на то, как по внутреннему дворику академии ходят люди. Хаотично на первый взгляд. Да и на второй.

Если та деваха – поглощающий, то тут все-таки что-то не так. Или у джинсовой дылды крайне наметанный глаз, или у нее с собой и постоянно включен какой-то гильдейский приборчик. А имеет ли она на него разрешение, если так? Ведь иначе заметить волшебство она не могла. Никс колдовала без каких-либо спецэффектов. Такое тонкое, незначительное воздействие визуально не засечешь. Его можно только почувствовать, и то, если ты сам – элементалист, причем желательно – огненный. Тогда да, тогда чужое колдовство аукнется в тебе, будь уверен.

Или этой девке попросту повезло.

Поглощающие, по крайней мере, как рассказывал Никс Эль-Марко, чужого колдовства сами по себе не чуют. Они его только поглощают. Мог ли он ошибаться? Вполне. Может, он имел в виду что они «не понимают» волшебства? «Не различают»? Никс никак не могла вспомнить, что именно Эль-Марко говорил о чернодырых.

Даже если Эль-Марко прав – может, у джинсовой дылды в компании еще один «огонёк»? Кто-то со старших курсов? Перебежчик, примкнувший к врагу?

Никс поспешила одернуть себя и мысленно не забегать слишком далеко вперед. Неизвестно, как тут и что, и всех ли элементалистов та поглощающая ненавидит. Может, ей просто Никс не понравилась, сама по себе. Может, она действительно не любит рыжих. Хотя, нет. Чернодырая сказала передать «своим» что-то там... чтобы не высовывались? Или не зазнавались... а, чтобы спрятали свою оригинальность.

Вот же.

Эль-Марко учил ее, что такое поведение, в принципе, в природе людской. Ну, искать друг в друге отличия и по отличиям этим судить и разделять. Ну, хорошо, в природе так в природе. А делать-то что теперь?

Никс подошла к дверям аудитории, где утром была лекция. Дернула. Закрыто.

– Кто бы сомневался, – вздохнула Никс.

Что же делать... куда же теперь идти?

Никс вынула из кармана телефон, чтобы посмотреть, какие есть варианты. Может, позвонить Эль-Марко? И что она ему скажет? «Представляешь, у меня в первый же день обучения украли сумку с деньгами, ключами и распечатками, а еще на меня наехала дылда-поглощающая и мне теперь как-то неловко идти снова в столовую. И вообще».

Никс представила, как Эль-Марко забеспокоится. Забеспокоится, расстроится... Удушающий стыд нахлынул разом, да так, что даже жарко стало. Как вообще можно было в такое вляпаться? В первый же день? Чего стоило не отвечать этой дылде? Не пытаться ее напугать, в конце-то концов? И как Эль-Марко сможет ей помочь? Да никак. Приедет, вернется? Ну нет. Этого ей и самой не нужно.

Марик скажет, наверное, звонить кому-нибудь из его друзей, Мари ведь в городе тоже нет. Ох как стыдно-то будет... Ну, хорошо. Пусть так. Никс решила оставить этот вариант напоследок.

Бездумно двигаясь по четвертому этажу, Никс случайно нашла лестницу на третий.

– Ну вот, когда не надо, так пожалуйста, – проговорила она вслух.

Спустилась. Уперлась носом в дверь с надписью «деканат».

Кроме надписи на двери висело еще несколько листков с разнообразной информацией. В частности, именно из этих листков Никс узнала, что деканат осуществляет прием студентов... ага, вот уже пять минут как не осуществляет и возобновит только через два часа.

Никс цыкнула языком. Чтобы не упускать возможности, все-таки подергала дверь за ручку. Деканат оказался закрыт.

– Да гори оно все огнем, – зло пробормотала Никс.

Она была еще далека от того, чтобы сдаться. Должны быть еще какие-то варианты, должны. Какие?

Она вернулась к лестнице и благополучно спустилась на два пролета вниз, поплутала по первому этажу и добралась до парадного входа.

Вахтера на месте не было. Никс, опершись на стойку, стала ждать.

Минуты тянулись, мимо нее в обе стороны проходили студенты, пост вахтера по-прежнему пустовал.

Хорошо, сумки нет. Денег нет, звонить некому. Кроме Мари. С Мари можно договориться, чтобы она не рассказывала о произошедшем Эль-Марко... Да ну, все равно расскажет. Да и какая разница – друзья Мари или друзья Эль-Марко ей будут помогать? Значит, нельзя. Воровка, будь она неладна, из прихвостней джинсовой дылды. Значит, нужно будет взять ее за жабры – спускать с рук такое нельзя, будут травить, как пить дать. Паниковать рано, сумку наверняка можно будет вернуть, только надо сначала навести справки об этой девице. Завтра уже нужно быть на занятиях. А сейчас остается только одно... идти в полицию.

Никс проверила, сколько она уже ждет. Выходило, что двадцать минут. Можно было бы еще подождать, но терпеть бездействие не было никаких сил. Никс, отчаявшись дождаться хотя бы вахтера, вышла из академии через парадные двери.

 

Над городом стали собираться тучи – тяжелые, грозовые. Усилился ветер. Вот она – первая примета осени. Дождь пройдет, и море немного остынет. Но это потом.

Сейчас горячие потоки воздуха несутся меж старых, выбеленных солнцем домов, путаются в водосточных трубах, задирают юбки, гнут тонкие флагштоки на набережной, хлопают безмятежно раскрытыми форточками.

Никс побывала в ближайшем отделении полиции. Написала заявление, – практически под диктовку. Работники полиции были все, как на подбор, молоды и веселы, они как будто бы радовались ей, словно она им скуку пришла разгонять, причем успешно, и Никс показалось, что толку от этого ее заявления никакого не будет.

«Полная девушка в розовом спортивном костюме? – спрашивал ее молоденький участковый, едва сдерживая улыбку. – С хвостиками?»

Никс чувствовала себя побитым щенком. Глупым побитым щенком. Она было подумала, что, может, не стоило ходить в полицию. Но что уж теперь. Не отзывать же заявление... Пускай хотя бы попробуют что-нибудь сделать.

Она шла по городу, который стремительно мрачнел, сунув руки в карманы комбинезона, и в голове ее перекатывались, словно холодные, темно-зеленые волны, мысли о бытие.

Она думала о прошлой весне, о том беззаботном времени, когда ей казалось, что перед «смертью» вполне можно надышаться, и даже нужно. Змеиная Коса, несмотря на летнюю суматоху, осенью, зимой и весной место весьма уединенное, тихое, свободное. Там было хорошо. Особенно последние полгода, когда у нее появилось собственное средство передвижения. Эль-Марко не поскупился и подарил ей то, чего, на самом-то деле, за деньги не купишь. Хоть это нечто и выглядело словно новенький девичий байк, послушный и даже красивый. «Легкий мотоцикл – легкое управление», – говорил продавец.

Не врал.

Сама Никс была легкой и хрупкой, но при этом достаточно сильной. Мотоцикл оказался таким же. Скорость, – поняла тогда Никола Рэбел, – это не наркотик, это анестетик. Хотя грань, конечно же, тонка.

Потом, на исходе весны, в Змеиную Косу забрели Камориль Тар-Йер и Мйар Вирамайна, прихватив с собой Ромку и приведя на хвосте какую-то несусветную мерзость, от которой пришлось улепетывать на маяк. Тогда-то все и завертелось. Никс первое время даже весело было: мальчишка оказался смышленым и интересным не по годам, Эль-Марко был рядом и оттого было не страшно. Потом Эль-Марко, Мйара и Камориль похитила банда вампиров. А Никс-то о них книжки читала. Романтические. Совестно теперь думать об этом даже... а ведь книжки эти ей раньше нравились. И вот тогда-то и случилось то, что перекроило ее бытие раз и навсегда. Именно в тот памятный день Ромка произнес свое судьбоносное «Пускай тебе везет, как проклятой!».

Тогда Никс не обратила особого внимания на то, что он сказал. Больше ее взволновала интонация, и это зря, конечно. Нужно было прислушаться к тому, что именно он произнес, понять это сразу. Но кто ж знал.

С тех пор все стало происходить... как-то не так. Перемена была едва ощутимой, практически необъяснимой. Было ощущение, что до этого Никс жила сама по себе. Да, не просто, не без обид и бед... Но после того как Ромка – на минуточку, судьбоплёт, самый сильный из ныне живущих пророков, как он сам о себе сказал – произнес это свое «везет, как проклятой», стало казаться, будто бы эта самая «судьба» обратила на Никс свой взор. Да, ей стало везти. Необоснованно, бессмысленно, бессистемно. Неудачи тоже посыпались, как из ведра.

Причем неудачи эти и везения были настолько разных уровней, что вскоре ей стало попросту страшно выходить из дому. Смеха ради она изредка проверяла состояние своей удачливости с помощью игральных кубиков. И те оказались чудесным мерилом, и даже помогли ей доказать Эль-Марко, что она не выдумывает.

Когда Никс кидала кости, выпадал либо максимум, либо минимум. Без какой-нибудь видимой закономерности относительно очередности.

Эль-Марко сразу предупредил ее, чтобы не смела подаваться в игорный бизнес и пытать счастья в казино.

Никс тогда нервно рассмеялась – она о таком даже не думала. Тогда еще прошло слишком мало времени, чтобы установить все закономерности, и Никс казалось, что вот-вот ей не повезет смертельно. Тревога нарастала. Никс забросила мотоцикл: она боялась, что как-нибудь удача подведет ее по-крупному. Она опасалась и многого другого: кирпича с неба, пьяного грабителя с ножом, которого она не заметит, если тот подойдет сзади, неудачного падения с лестницы.

К Ромке она, конечно же, ходила. Когда поняла, что с ней происходит и отчего, сразу же пошла, вместе с Эль-Марко.

Да вот только Ромки дома не оказалось, матери его – тоже, и даже сестры не удалось сыскать. Мальчишка пропал, как не было. По их старому адресу проживали другие люди. Они подтвердили, что выкупили квартиру у светловолосой женщины, но где она теперь сказать не могли.

Мари гадала на эту тему пятнадцать раз: пророчества не получались, как будто магия утыкается в стену, как будто что-то гораздо более могущественное запретило колдунье вероятностей вмешиваться.

Никс поняла одно: надо искать судьбоплета, будь он неладен. А был ли он вообще? Или показалось им всем?

Был, – Никола не могла позволить себе сомнения. Если бы она усомнилась, то точно сошла бы с ума рано или поздно. Ромка был. Он оставил след, запомнился навсегда. Все испортил. Одним, почитай, словом...

«Пускай, – говорит, – тебе везет, как проклятой. Всю жизнь».

Никс подняла голову к небу, почувствовав, как на нос приземлилась дождинка.

- Так-так-так, ну нет же, нет. Только не так. Только не реветь. Никакого ревения под дождем. Никакого.

С неба, уже полностью затянутого серой клубящейся пеленой, стали срываться тяжелые капли. Пока что они падали редко, на большом расстоянии друг от друга, но вскоре обещал начаться самый настоящий ливень.

Никс огляделась по сторонам и обнаружила себя в незнакомом районе на незнакомой улице.

Город, конечно, не настолько велик, чтобы запросто в нем потеряться. Но ей удалось. Хоть по архитектуре и ясно, что это практически самый центр, но где она находится именно, Никола не знала.

Ну вот, не хватало еще и этого.

Никс, обхватив себя руками, пошла, куда глаза глядят. Мимо спешили люди, стремясь укрыться от разражающегося ненастья под навесами и козырьками подъездов. Другие деловито раскрывали зонты – разноцветные, с красивыми узорами, полупрозрачные.

Никс не боялась замерзнуть и не боялась простыть.

Такова была ее природа, и этого проклятая ее судьба никак не могла отнять.

Она оказалась совсем одна в едва знакомом ей городе. Сейчас бы взять, спрятаться, например, в трамвайной остановке, да позвонить Эль-Марко, рассказать ему обо всем. Обвинить его в том, что уехал как раз тогда, когда ей нужна его поддержка. В том, что он променял ее на какую-то там Лунь, на дурацкие, никому не нужные поиски того, что, вероятно, и найти невозможно.

Нет, так нельзя. Сама виновата, что сумку украли, сама. Надо было следить. В следующий раз... ох, если выдастся следующий раз, Никс покажет им, что такое настоящий элементалист огня, этим зазнавшимся идиоткам, посмевшим...

У нее в груди как-то все свернулось, сошлось, сжалось. Бессильная ярость помножилась на застарелую боль. Все сама. Всегда – сама. С самого раннего детства вездесущая эта самостоятельность, свобода, блин, которая на самом деле – одиночество, и грань, опять-таки, очень тонка, но как же хочется порою, чтобы был кто-то еще, тот, на кого можно было бы положиться всегда. Не нужно многого. Она сама на многое способна, и это не бравада, это правда. Нужно всего чуть-чуть.

Но этого не будет никогда, и «проклятие» – ни при чем, и Ромка со своим «везет, как проклятой!» – ни при чем, и никто ни при чем, никто не виноват, что все именно так, но от этого ничуть не лучше.

И от осознания этого Никс таки разревелась.

А потом расхохоталась, вспомнив парочку цитат, гуляющих по сети – ну, тех, про дождь, девушек и слезы.

И про борщ, в котором можно спрятать свёклу, про землю, в которой можно спрятать труп и про карман, в котором можно спрятать телефон.

А потом ее снова накрыло, и она понимала, что это – истерика, но уже ничего не могла с собой поделать.

Может, оно и к лучшему, на самом-то деле, ведь должно же было однажды накрыть. И раз уж это случилось сейчас, и Эль-Марко не видит, да и никто из знакомых не видит, и погодка – самое то... Раз уж все так сложилось, то почему бы и нет.

 

 

Я иду через старый город, и он мне уже – как родной. Да, это точно: дома и подворотни я люблю сильней, чем тех, кто их населяет. Из-за зарешеченного окна на меня внимательно смотрит сморщенное старушечье лицо, и дождь ей – не помеха. Она видит меня отлично, как и я ее. Глаза у старухи полупрозрачные, злые. Она смотрит, но пока что молчит. Может, в этот раз пронесет, и бабка так и не заорет свое извечное...

– Демон! Мерзкий колдун! Что ж вас всех не повывели, трупоедов! А ну попадись мне!..

Не пронесло. Орет она на удивление связно и осмысленно. Я ее даже в чем-то понимаю. Простить не могу: нечего прощать. Я не трупоед. Не некромант, причем ни разу, хотя, возможно, моя внешность наводит именно на такие мысли. Ну, что уж тут сделаешь. Так мы помечены, и умеющий видеть да остережется. Можно, конечно, пытаться природу свою обмануть – но я не стану. Это – мой выбор, мое наказание и мое благословление. Моя, стало быть, данность.

Голос старухи истаял за шепотом падающих капель.

Я шел неспешно, прогулочным шагом, и под толстую подошву ложились желтые листья (откуда бы им взяться в самом начале осени?), рассыпанные кем-то пуговицы, крупа, гравий, рыбацкая сеть, жженая резина.

Старый город неопрятен. Пожалуй, в этой неопрятности и кроется, частично, его очарование, понимание которого доступно не каждому. Старый город захламленностью своей наряден. Такая вот у него попытка выразить себя. Он цепляет мусор, бельевые веревки и нищих, как увешиваются металлическими серьгами и кольцами тяготеющие к символизму девчонки и пацаны, решившие так вот безыскусно выразить свой протест.

Мне это не близко. Кольца, браслеты, серьги – все это мне мешает, колется, трет, давит, заставляет чувствовать себя не в своей тарелке, еще более чем обычно. Как будто мне мало того, что есть. Я могу стерпеть только одну блеклую серебряную серьгу-кольцо, но она дорога мне, как память, и в моем уме служит чем-то вроде амулета или талисмана, означающего замкнутый круг судьбы и последнюю защиту, пускай эфемерную, кое-чего сугубо личного.

Когда я покину старый город то, конечно, выберусь в город новый. Людей там неизмеримо больше. Многим из них плевать на то, как я выгляжу, но что-то подсказывает мне: всегда найдутся те, кому я не по нутру. Здесь, в реальности, там, в сети… В отличие от старухи они промолчат, но от этого никуда не денутся. Зная это, я будто бы специально не бреюсь под ноль, не прячусь в черный, не меняю привычек. Казалось бы, детство давно прошло, зачем пытаться выделиться? Но что делать, если ты сам по себе отличаешься? Если ты заметен всегда, в любом обществе, словно торчащий из стены гвоздь? Я много думал об этом. И на данный момент я решил, что, если это нельзя исправить, надо это усугубить.