ФЕТИШИЗАЦИЯ ТАЛАНТА

Елизаров Е.Д.

 

I. Природа «героя»

 

Мы живем в отчужденном обществе,[1] и отчуждение накладывает свою печать не только на все отправления интегральной жизнедеятельности социума, но и на все характеристики любого отдельно взятого человека.

В самом кратком определении отчуждение — это процесс отделения от людей процесса и результатов их деятельности (при этом последняя понимается широко, не только как производственная, но и как любая деятельность вообще). Таким образом, все сотворенное их собственными руками становится неподвластным человеку и даже господствующим над ним. В итоге и сами люди становятся чуждыми миру, в котором живут.

Не только в мироощущении, но и в самих судьбах человека нет ничего более драматичного, чем разделение труда и этот порождаемый им феномен. Именно оно, разделение, отнимает результаты труда и противопоставляет их в виде не принадлежащих ему богатств (включая сюда не только материальные ценности, но и все достижения духовной культуры). Оно же лишает его возможности распоряжаться собственной жизнедеятельностью, ибо противопоставляют суверенитету личности право общества господствовать над нею, институт власти. Наконец, отнимает, может быть, самое главное — право на творчество, и приводят к отделению исполнительской репродуктивной работы от творческого вдохновения. Словом, противопоставляют человеку то, что. собственно, и делает его «венцом творения», его же существованию — собственную жизнь. Не случайно в лексическом обиходе само понятие «человек» получает два едва ли не исключающих друг друга значения, одно из которых синонимично отдельно взятому индивиду, другое — человеческому роду в целом.

Полная совокупность наиболее ярких проявлений нашей собственной природы вообще выносится вне ее и обнаруживает себя как определения богов. Сводимые воедино качества, которые на протяжении столетий и теологическая мысль, и обиходное сознание обывателя используют для познания бессмертных, давно уже не воспринимаются как атрибуты земных червей, как определения тех материй, из которых соткан сам человек. А потому и расставание с ними не осознается как утрата собственно «человеческого» в нем.

Впрочем, не только боги — великие герои также выносятся прочь из людского ряда. Все выдающееся и необыкновенное в нем выделяется в особый род надчеловеческих полубожественных существ:

 

Славных героев божественный род. Называют их люди

Полубогами…[2]

 

а то и, как Гильгамеш, содержащих в себе божественные начала более чем на половину:

 

Велик он более всех человеков,

На две трети он бог, на одну — человек он,

Образ его тела на вид несравненен...^[3]

 

Подчеркнем: не только мистифицированное чем-то потусторонним, но и вполне здравый смысл, который исключает любую запредельность вещественному, подвержен тому же недугу отчуждения. Напомним. Еще рациональная мысль греков объясняла все сущее сочетанием огня, воды, земли и воздуха. Из этих материй сотканы люди, они же формируют и природу олимпийских небожителей; вот только в природе последних больше огня и воздуха, в составе же человека — земли и воды. Герои стоят между нами и бессмертными богами. Поэтому, строго говоря, все сводится к одному и тому же... но ведь порождения сантехнических искусств и рафаэлевские полотна в конечном счете разложимы на одни и те же атомы. Однако качественная несопоставимость существует.

Нужно ли удивляться ей, если и сегодня завороженное величием содеянного, человеческое сознание выносит в особый разряд наполеонов и сталиных, коперников и эйнштейнов, рафаэлей и моцартов? В общем, всех, кто способен наиболее ярко проявить себя. Только ранний герой воплощает в себе высшие доблести, которые дают ему возможность сражаться с экзотическими чудищами,— поздний становится культуртрегером. Эта эволюция запечатлевается в мифах о Прометее, искусном Дедале, строителях фиванских стен Зете и Амфионе. Но и смиряющие стихии музыканты (Орфей), и способные посрамить Сфинкса мудрецы (Эдип), и проницательные хитроумные законодатели (Одиссей) — тоже герои. Водительствуемые помощью своих бессмертных родителей, все они благодетельствуют человеку: учреждают царства и города, диктуют охранительные для них законы, даруют знания и ремесла... но так и остаются чужими людям.

Именно так — чужими, ибо герой движим по большей части мечтой о бессмертии, нежели всеподавляющей заботой о дольнем мире. Диалектика парадокса состоит в том, что только смерть способна сохранить его связь с человеческим родом,— но восторжествование над нею есть в то же время и окончательный разрыв с ним...

В сущности, то же применимо и к фигуре гения: как квадратура круга лежит вне плоскости решений, доступных для циркуля и линейки, так нечто таинственное и невместимое разумом не дает возможности до конца уравнять его с теми, кто не отмечен ничем исключительным:

«Плоть богов таится в его теле».^[4]