Часть первая. Мышление человека развивается, его интеллектуальные способности совершенствуются

Мышление человека развивается, его интеллектуальные способности совершенствуются. К этому

выводу уже давно пришли психологи в результате наблюдений и применения на практике

приемов развития мышления. В практическом аспекте развитие интеллекта традиционно

рассматривается в трех направлениях: филогенетическом, онтогенетическом и

экспериментальном. Филогенетический аспект предполагает изучение того, как мышление

человека развивалось и совершенствовалось в истории человечества. Онтогенетический включает

исследование процесса и выделение этапов развития мышления на протяжении жизни одного

человека, с рождения до старости. Экспериментальный подход к решению этой же проблемы

ориентирован на анализ процесса развития мышления в особых, искусственно созданных

(экспериментальных) условиях, рассчитанных на его совершенствование.

Один из наиболее известных психологов современности, швейцарский ученый Ж.Пиаже

предложил теорию развития интеллекта в детстве, которая оказала большое влияние на

современное понимание его развития. В теоретическом плане он при-

держивался мысли о практическом, деятельностном происхождении основных интеллектуальных

операций.

Теория развития мышления ребенка, предложенная Ж.Пиаже, получила название

«операциональной» (от слова «операция»). Операция, по Пиаже, представляет собой «внутреннее

действие, продукт преобразования («интериоризации») внешнего, предметного действия,

скоординированного с другими действиями в единую систему, основным свойством которой

является обратимость (для каждой операции существует симметричная и противоположная

операция)»1.

В развитии операционального интеллекта у детей Ж.Пиаже выделил следующие четыре стадии:

1. Стадия сенсомоторного интеллекта, охватывающая период жизни ребенка от рождения до

примерно двух лет. Она характеризуется развитием способности воспринимать и познавать

окружающие ребенка предметы в их достаточно устойчивых свойствах и признаках.

2. Стадия операционального мышления, включающая его развитие в возрасте от двух до семи лет.

На этой стадии у ребенка складывается речь, начинается активный процесс интериоризации

внешних действий с предметами, формируются наглядные представления.

3. Стадия конкретных операций с предметами. Она характерна для детей в возрасте от 7—8 до 11

—12 лет. Здесь умственные операции становятся обратимыми.

4. Стадия формальных операций. Ее в своем развитии достигают дети в среднем возрасте: от 11—

12 до 14—15 лет. Данная стадия характеризуется способностью ребенка выполнять операции в

уме, пользуясь логическими рассуждениями и понятиями. Внутренние умственные операции

превращаются на этой стадии в структурно организованное целое2.

В нашей стране наиболее широкое практическое применение в обучении мыслительным

действиям получила теория формирования и развития интеллектуальных операций, разработанная

П.Я.Гальпериным3. В основу данной теории было положено представление о генетической

зависимости между внутрен-

'Хрестоматия по общей психологии: Психология мышления. — М.. 1981. — С. 47.

2Более подробно теории развития детского интеллекта, включая концепцию Пиаже,

рассматриваются во втором томе учебника.

^Гальперин П.Я. Формирование умственных действий // Хрестоматия по общей психологии:

Психология мышления. — М.,"1981.

ними интеллектуальными операциями и внешними практическими действиями. Ранее это

положение получило разработку во французской психологической школе (А.Валлон) и в трудах

Ж.Пиаже. На нем основывали свои теоретические и экспериментальные работы Л.С.Выготский,

А.НЛеонтьев, В.ВДавы-дов, А.В.Запорожец и многие другие.

П.Я.Гальперин внес в соответствующую область исследований новые идеи. Им была разработана

теория формирования мышления, получившая название концепции планомерного формирования

умственных действий. Гальперин выделил этапы ин-териоризации внешних действий, определил

условия, обеспечивающие их наиболее полный и эффективный перевод во внутренние действия с

заранее заданными свойствами.

Процесс переноса внешнего действия вовнутрь, по П.Я.Гальперину, совершается поэтапно,

проходя строго определенные стадии. На каждом этапе происходит преобразование заданного

действия по ряду параметров. В этой теории утверждается, что полноценное действие, т.е.

действие высшего интеллектуального уровня, не может сложиться без опоры на предшествующие

способы выполнения того же самого действия, в конечном счете — на его исходную,

практическую, наглядно-действенную, наиболее полную и развернутую форму.

Четыре параметра, по которым преобразуется действие при его переходе извне внутрь, суть

следующие: уровень выполнения, мера обобщения, полнота фактически выполняемых операций и

мера освоения. По первому из указанных параметров действие может находиться на трех

подуровнях: действие с материальными предметами, действие в плане громкой речи и действие в

уме. Три остальных параметра характеризуют качество сформированного на определенном уровне

действия: обобщенность, сокращенность и освоенность.

Процесс формирования умственных действий, по П.Я.Гальперину, представляется следующим

образом:

1. Ознакомление с составом будущего действия в практическом плане, а также с требованиями

(образцами), которым оно в конечном счете должно будет соответствовать. Это ознакомление есть

ориентировочная основа будущего действия.

2. Выполнение заданного действия во внешней форме в практическом плане с реальными

предметами или их заменителями. Освоение этого внешнего действия идет по всем основным

параметрам с определенным типом ориентировки в каждом.

3. Выполнение действия без непосредственной опоры на внешние предметы или их заменители.

Перенесение действия из внешнего плана в план громкой речи. Перенесение действия в речевой

план, — считал П.Я.Гальперин, — означает не только выражение действия в речи, но прежде

всего речевое выполнение предметного действия1.

4. Перенесение громкоречевого действия во внутренний план. Свободное проговаривание

действия целиком «про себя».

5. Выполнение действия в плане внутренней речи с соответствующими его преобразованиями и

сокращениями, с уходом действия, его процесса и деталей выполнения из сферы сознательного

контроля и переходом на уровень интеллектуальных умений и навыков.

Особое место в исследованиях, посвященных развитию мышления, принадлежит изучению

процесса формирования понятий. Он представляет собой высший уровень сформированности

речевого мышления, а также и высший уровень функционирования как речи, так и мышления,

если их рассматривать в отдельности.

С рождения ребенку даны понятия, и этот факт в современной психологии считается

общепризнанным. Как же формируются и развиваются понятия? Данный процесс представляет

собой усвоение человеком того содержания, которое заложено в понятии. Развитие понятия

состоит в изменении его объема и содержания, в расширении и углублении сферы применения

данного понятия.

Образование понятий — результат длительной, сложной и активной умственной,

коммуникативной и практической деятельности людей, процесса их мышления. Образование

понятий у индивида своими корнями уходит в глубокое детство. Л.С.Выготский и Л.С.Сахаров

были одними из первых ученых-психологов в нашей стране, кто детально исследовал этот

процесс2. Они установили ряд стадий, через которые проходит образование понятий у детей.

Сущность методики, которую применили Л.С.Выготский и Л.С.Сахаров (она получила название

методики «двойной стимуляции»), сводится к следующему. Испытуемому предлагается два ряда

стимулов, которые выполняют различную роль по от-

'См.: Гальперин П.Я. Формирование умственных действий // Хрестоматия по общей психологии:

Психология мышления. — М., 1981.

2См.: Выготский Л. С, Сахаров Л. С. Исследование образования понятий: Методика двоимой

стимуляции // Хрестоматия по обшей психологии: Психология мышления. — М., 1981.

ношению к поведению: один — функцию объекта, на который направлено поведение, а другой —

роль знака, с помощью которого поведение организуется.

Например, имеется 20 объемных геометрических фигур, различных по цвету, форме, высоте и

размеру. На нижнем плоском основании каждой фигуры, скрытом от взора испытуемого,

написаны незнакомые слова, обозначающие усваиваемое понятие. Данное понятие включает в

себя одновременно несколько из указанных выше признаков, например, размер, цвет и форму.

Экспериментатор на глазах у ребенка переворачивает одну из фигур и дает ему возможность

прочесть написанное на ней слово. Затем он просит испытуемого найти все остальные фигуры с

тем же самым словом, не переворачивая их и пользуясь только признаками, замеченными на

первой показанной экспериментатором фигуре. Решая эту задачу, ребенок вслух должен

объяснить, на какие признаки он ориентируется, подбирая к первой фигуре вторую, третью и т.д.

Если на каком-то шаге испытуемым допущена ошибка, то экспериментатор сам открывает

следующую фигуру с нужным названием, но такую, на которой есть признак, не учтенный еще

ребенком.

Описанный эксперимент продолжается до тех пор, пока испытуемый не научится безошибочно

находить фигуры с одинаковыми названиями и определять признаки, входящие в

соответствующее понятие.

С помощью этой методики было установлено, что формирование понятий у детей проходит через

три основные ступени:

1. Образование неоформленного, неупорядоченного множества отдельных предметов, их

синкретического сцепления, обозначаемого одним словом. Эта ступень в свою очередь

распадается на три этапа: выбор и объединение предметов наугад, выбор на основе

пространственного расположения предметов и приведение к одному значению всех, ранее

объединенных предметов.

2. Образование понятий-комплексов на основе некоторых объективных признаков. Комплексы

такого рода имеют четыре вида: ассоциативный (любая внешне замеченная связь берется как

достаточное основание для отнесения предметов к одному классу), коллекционный (взаимное

дополнение и объединение предметов на основе частного функционального признака), цепной

(переход в объединении от одного признака к другому так, что одни предметы объединяются на

основании одних, а другие — совершенно иных признаков, причем все они входят

в одну и ту же группу), псевдопонятие (внешне — понятие, внутренне — комплекс).

3. Образование настоящих понятий. Здесь предполагаются умения ребенка выделить,

абстрагировать элементы и затем интегрировать их в целостное понятие вне зависимости от

предметов, которым они принадлежат. Эта ступень включает следующие стадии: стадия

потенциальных понятий, на которой ребенок выделяет группу предметов по одному общему

признаку; стадия истинных понятий, когда абстрагируется ряд необходимых и достаточных

признаков для определения понятия, а затем они синтезируются и включаются в соответствующее

определение.

Синкретическое мышление и мышление в понятиях-комплексах характерны для детей раннего,

дошкольного и младшего школьного возраста. К мышлению в настоящих понятиях ребенок

приходит только в подростковом возрасте под влиянием обучения теоретическим основам разных

наук. Факты, полученные Л.С.Выготским и Л.С.Сахаровым, в этом плане вполне согласуются с

теми данными, которые в своих работах по развитию детского интеллекта приводит Ж. Пиаже. С

подростковым возрастом у него тоже связан переход детей к стадии формальных операций,

которая, по-видимому, предполагает умение оперировать настоящими понятиями.

В заключение рассмотрим информационную теорию интеллектуально-когнитивного развития,

связанную с информационно-кибернетической теорией мышления. Ее авторы, Клар и Уоллес,

предположили, что ребенок с рождения обладает тремя качественно различными, иерархически

организованными типами продуктивных интеллектуальных систем: 1. Система обработки

воспринимаемой информации и направления внимания с одного ее вида на другой. 2. Система,

ответственная за постановку целей и управление целенаправленной деятельностью. 3. Система,

отвечающая за изменение существующих систем первого и второго типов и создание новых

подобных систем.

Клар и Уоллес выдвинули ряд гипотез, касающихся действия систем третьего типа:

1. В то время когда организм практически не занят обработкой извне поступающей информации

(когда, например, он спит), система третьего типа перерабатывает результаты ранее поступившей

информации, предшествующей умственной активности.

2. Цель этой переработки — определить следствия предыдущей активности, которые являются

устойчивыми. Так, например, имеются системы, которые управляют записью предыду-

щих событий, разделением этой записи на потенциально устойчивые, согласующиеся друг с

другом части и определением этой согласованности от элемента к элементу.

3. Как только подобная согласованная последовательность замечена, в действие вступает другая

система — та, которая порождает новую.

4. Формируется система более высокого уровня, включающая в себя предыдущие в качестве

элементов или частей.

И так далее. Так можно представить себе, к примеру, формирование логических структур.

До сих пор мы рассматривали естественные пути индивидуального развития мышления. Данные,

полученные за последние годы на стыке общей и социальной психологии, показывают, что

формирование мышления можно стимулировать групповыми видами интеллектуальной работы.

Было замечено, что коллективная деятельность по решению задач способствует усилению

познавательных функций людей, в частности улучшению их восприятия и памяти. Аналогичные

поиски в области психологии мышления привели ученых к выводу о том, что в некоторых

случаях, за исключением только, пожалуй, сложной индивидуальной творческой работы,

групповая умственная работа может способствовать развитию индивидуального интеллекта. Было

установлено, например, что коллективная работа помогает генерированию и критическому отбору

творческих идей.

Одна из методик организации и стимулирования групповой творческой интеллектуальной

деятельности получила название «брейнсторминг» (буквально «мозговой штурм»). Его

проведение основано на следующих принципах:

1. Для решения некоторого класса интеллектуальных задач, для которых трудно отыскать

оптимальное решение, работая над ними индивидуально, создается специальная группа людей,

между которыми особым образом организуется взаимодействие, рассчитанное на получение

«группового эффекта» — весомой прибавки в качестве и скорости принятия нужного решения по

сравнению с индивидуальным его поиском.

2. В подобную рабочую группу включаются люди, которые отличаются друг от друга по

психологическим качествам, в совокупности необходимым для нахождения оптимального

решения (один, например, больше склонен высказывать идеи, а другой — их критиковать; один

обладает быстрой реакцией, но не в состоянии тщательно взвесить ее последствия, другой,

напротив, реагирует медленно, но зато тщательно продумывает каж-

дый свой шаг; один стремится к риску, другой склонен к осторожности и т.д.).

3. В созданной группе за счет введения специальных норм и правил взаимодействия создается

такая атмосфера, которая стимулирует совместную творческую работу. Поощряется высказывание

любой идеи, какой бы странной на первый взгляд она ни казалась. Допускается только критика

идей, а не высказавших их людей. Все активно помогают друг другу в работе, особенно высоко

оценивается оказание творческой помощи партнеру по группе.

В условиях так организованной групповой творческой работы человек средних интеллектуальных

способностей начинает высказывать почти в два раза больше интересных идей, чем в том случае,

когда он думает над решением задачи один.

4. Индивидуальная и групповая работа чередуются друг с другом. На одних этапах поиска

решения задачи все думают вместе, на других — каждый размышляет в отдельности, на следующем этапе все снова работают вместе и т.д.

Описанная техника стимулирования индивидуального мышления была создана и использовалась до сих пор в основном при работе со взрослыми. Однако нам думается, что она была бы весьма полезной и для развития мышления у детей, а главное — для сплочения детского коллектива и формирования у детей разного возраста необходимых в современной жизни умений и навыков межличностного общения и взаимодействия.

Чума

Роман

Перевод Н. Жарковой

Если позволительно изобразить тюремное заключение через другое тюремное заключение, то позволительно также изобразить любой действительно существующий в реальности предмет через нечто вообще несуществующее.

Даниель ДЕФО[i]

Часть первая

Любопытные события, послужившие сюжетом этой хроники, произошли в Оране в 194... году. По общему мнению, они, эти события, были просто неуместны в данном городе, ибо некоторым образом выходили за рамки обычного. И в самом деле, на первый взгляд Оран — обычный город, типичная французская префектура на алжирском берегу.

Надо признать, что город как таковой достаточно уродлив. И не сразу, а лишь по прошествии известного времени замечаешь под этой мирной оболочкой то, что отличает Оран от сотни других торговых городов, расположенных под всеми широтами. Ну как, скажите, дать вам представление о городе без голубей, без деревьев и без садов, где не услышишь ни хлопанья крыльев, ни шелеста листвы, — словом, без особых примет. О смене времени года говорит только небо. Весна извещает о своем приходе лишь новым качеством воздуха и количеством цветов, которые в корзинах привозят из пригородов розничные торговцы, — короче, весна, продающаяся вразнос. Летом солнце сжигает и без того прокаленные дома и покрывает стены сероватым пеплом; тогда жить можно лишь в тени наглухо закрытых ставен. Зато осень — это потопы грязи. Погожие дни наступают только зимой.

Самый удобный способ познакомиться с городом — это попытаться узнать, как здесь работают, как здесь любят и как здесь умирают. В нашем городке — возможно, таково действие климата — все это слишком тесно переплетено и делается все с тем же лихорадочно-отсутствующим видом. Это значит, что здесь скучают и стараются обзавестись привычками. Наши обыватели работают много, но лишь ради того, чтобы разбогатеть. Все их интересы вращаются главным образом вокруг коммерции, и прежде всего они заняты, по их собственному выражению, тем, что “делают дела”. Понятно, они не отказывают себе также и в незатейливых радостях — любят женщин, кино и морские купания. Но, как люди рассудительные, все эти удовольствия они приберегают на субботний вечер и на воскресенье, а остальные шесть дней недели стараются заработать побольше денег. Вечером, покинув свои конторы, они в точно установленный час собираются в кафе, прогуливаются все по тому же бульвару или восседают на своих балконах. В молодости их желания неистовы и скоротечны, в более зрелом возрасте пороки не выходят за рамки общества игроков в шары, банкетов в складчину и клубов, где ведется крупная азартная игра.

Мне, разумеется, возразят, что все это присуще не только одному нашему городу и что таковы в конце концов все наши современники. Разумеется, в наши дни уже никого не удивляет, что люди работают с утра до ночи, а затем сообразно личным своим вкусам убивают остающееся им для жизни время на карты, сидение в кафе и на болтовню. Но есть ведь такие города и страны, где люди хотя бы временами подозревают о существовании чего-то иного. Вообще-то говоря, от этого их жизнь не меняется. Но подозрение все-таки мелькнуло, и то слава Богу. А вот Оран, напротив, город, по-видимому никогда и ничего не подозревающий, то есть вполне современный город. Поэтому нет надобности уточнять, как у нас любят. Мужчины и женщины или слишком быстро взаимно пожирают друг друга в том, что зовется актом любви, или же у них постепенно образуется привычка быть вместе. Между двумя этими крайностями чаще всего середины нет. И это тоже не слишком оригинально. В Оране, как и повсюду, за неимением времени и способности мыслить люди хоть и любят, но сами не знают об этом.

Зато более оригинально другое — смерть здесь связана с известными трудностями. Впрочем, трудность — это не то слово, правильнее было бы сказать некомфортабельность. Болеть всегда неприятно, но существуют города и страны, которые поддерживают вас во время недуга и где в известном смысле можно позволить себе роскошь поболеть. Больной нуждается в ласке, ему хочется на что-то опереться, это вполне естественно. Но в Оране все требует крепкого здоровья: и капризы климата, и размах деловой жизни, серость окружающего, короткие сумерки и стиль развлечений. Больной там по-настоящему одинок... Каково же тому, кто лежит на смертном одре, в глухом капкане, за сотнями потрескивающих от зноя стен, меж тем как в эту минуту целый город по телефону или за столиками кафе говорит о коммерческих сделках, коносаментах и учете векселей. И вы поймете тогда, до чего же некомфортабельна может стать смерть, даже вполне современная, когда она приходит туда, где всегда сушь.

Будем надеяться, что эти беглые указания дадут достаточно четкое представление о нашем городе. Впрочем, не следует ничего преувеличивать. Надо бы вот что особенно подчеркнуть — банальнейший облик города и банальный ход тамошней жизни. Но стоит только обзавестись привычками, и дни потекут гладко. Раз наш город благоприятствует именно приобретению привычек, следовательно, мы вправе сказать, что все к лучшему. Конечно, под этим углом жизнь здесь не слишком захватывающая. Зато мы не знаем, что такое беспорядок. И наши прямодушные, симпатичные и деятельные сограждане неизменно вызывают у путешественника вполне законное уважение. Этот отнюдь не живописный город, лишенный зелени и души, начинает казаться градом отдохновения и под конец усыпляет. Но справедливости ради добавим, что привили его к ни с чем не сравнимому пейзажу, он лежит посреди голого плато, окруженного лучезарными холмами, у самой бухты совершенных очертаний. Можно только пожалеть, что строился он спиной к бухте, поэтому моря ниоткуда не видно, вечно его приходится отыскивать.

После всего вышесказанного читатель без труда согласится, что происшествия, имевшие место весной нынешнего года, застали наших сограждан врасплох и были, как мы поняли впоследствии, провозвестниками целой череды событий чрезвычайных, рассказ о коих излагается в этой хронике. Некоторым эти факты покажутся вполне правдоподобными, зато другие могут счесть их фантазией автора. Но в конце концов летописец не обязан считаться с подобными противоречиями. Его задача — просто сказать “так было”, если он знает, что так оно и было в действительности, если случившееся непосредственно коснулось жизни целого народа и имеются, следовательно, тысячи свидетелей, которые оценят в душе правдивость его рассказа.

К тому же рассказчик, имя которого мы узнаем в свое время, не позволил бы себе выступать в этом качестве, если бы волею случая ему не довелось собрать достаточное количество свидетельских показаний и если бы силою событий он сам не оказался замешанным во все, что намерен изложить. Это и позволило ему выступить в роли историка. Само собой разумеется, историк, даже если он дилетант, всегда располагает документами. У рассказывающего эту историю, понятно, тоже есть документы: в первую очередь его личное свидетельство, потом свидетельства других, поскольку в силу своего положения ему пришлось выслушивать доверительные признания всех персонажей этой хроники, наконец, бумаги, попавшие в его руки. Он намерен прибегать к ним, когда сочтет это необходимым, и использовать их так, как ему это удобно. Он намерен также... Но, видимо, пора уже бросить рассуждения и недомолвки и перейти к самому рассказу. Описание первых дней требует особой тщательности.

Утром шестнадцатого апреля доктор Бернар Риэ[ii], выйдя из квартиры, споткнулся на лестничной площадке о дохлую крысу. Как-то не придав этому значения, он отшвырнул ее носком ботинка и спустился по лестнице. Но уже на улице он задал себе вопрос, откуда бы взяться крысе у него под дверью, и он вернулся сообщить об этом происшествии привратнику. Реакция старого привратника мсье Мишеля лишь подчеркнула, сколь необычным был этот случай. Если доктору присутствие в их доме дохлой крысы показалось только странным, то в глазах привратника это был настоящий позор. Впрочем, мсье Мишель занял твердую позицию: в их доме крыс нет. И как ни уверял его доктор, что сам видел крысу на площадке второго этажа, и, по всей видимости, дохлую крысу, мсье Мишель стоял на своем. Раз в доме крыс нет, значит, кто-нибудь подбросил ее нарочно. Короче, кто-то просто подшутил.

Вечером того же дня Бернар Риэ, прежде чем войти к себе, остановился на площадке и стал шарить по карманам ключи, как вдруг он заметил, что в дальнем, темном углу коридора показалась огромная крыса с мокрой шерсткой, двигавшаяся как-то боком. Грызун остановился, словно стараясь удержаться в равновесии, потом двинулся к доктору, снова остановился, перевернулся вокруг собственной оси и, слабо пискнув, упал на пол, причем из его мордочки брызнула кровь. С минуту доктор молча смотрел на крысу, потом вошел к себе.

Думал он не о крысе. При виде брызнувшей крови он снова вернулся мыслью к своим заботам. Жена его болела уже целый год и завтра должна была уехать в санаторий, расположенный в горах. Как он и просил уходя, она лежала в их спальне. Так она готовилась к завтрашнему утомительному путешествию. Она улыбнулась.

— А я чувствую себя прекрасно, — сказала она.

Доктор посмотрел на повернутое к нему лицо, на которое падал свет ночника. Лицо тридцатилетней женщины казалось Риэ таким же, каким было в дни первой молодости, возможно из-за этой улыбки, возмещавшей все, даже пометы тяжелого недуга.

— Постарайся, если можешь, заснуть, — сказал он. — В одиннадцать придет сиделка, и я отвезу вас обеих на вокзал к двенадцатичасовому поезду.

Он коснулся губами чуть влажного лба. Жена проводила его до дверей все с той же улыбкой.

Наутро, семнадцатого апреля, в восемь часов привратник остановил проходящего мимо доктора и пожаловался ему, что какие-то злые шутники подбросили в коридор трех дохлых крыс. Должно быть, их захлопнула особенно мощная крысоловка, потому что они все были в крови. Привратник еще с минуту постоял в дверях, держа крыс за лапки, он, видимо, ожидал, что злоумышленники выдадут себя какими-нибудь ядовитыми шутками. Но ровно ничего не произошло.

— Ладно, погодите, — пообещал мсье Мишель, — я их непременно поймаю.

Заинтригованный этим происшествием, Риэ решил начать визиты с внешних кварталов, где жили самые бедные его пациенты. Мусор оттуда вывозили обычно много позже, чем из центра города, и автомобиль, кативший по прямым и пыльным улицам, чуть не задевал своими боками стоявшие на краю тротуара ящики с отбросами. Только на одной из улиц, по которой ехал доктор, он насчитал с десяток дохлых крыс, валявшихся на грудах очистков и грязного тряпья.

Первого больного, к которому он заглянул, он застал в постели в комнате, выходившей окнами в переулок, которая служила и спальней и столовой. Больной был старик испанец с грубым изможденным лицом. Перед ним на одеяле стояли две кастрюльки с горошком. Когда доктор входил, больной, полусидевший в постели, откинулся на подушки, стараясь справиться с хриплым дыханием, выдававшим застарелую астму. Жена принесла тазик.

— А вы видели, доктор, как они лезут, а? — спросил старик, пока Риэ делал ему укол.

— Верно, — подтвердила жена, — наш сосед трех подобрал.

Старик потер руки.

— Лезут, во всех помойках их полно! Это к голоду!

Риэ понял, что о крысах говорит уже весь квартал. Покончив с визитами, доктор возвратился домой.

— Вам телеграмма пришла, — сказал мсье Мишель.

Доктор осведомился, не видал ли он еще крыс.

— Э-э, нет, — ответил привратник. — Я теперь в оба гляжу, сами понимаете. Ни один мерзавец не сунется.

Телеграмма сообщала, что завтра прибывает мать Риэ. В отсутствие больной жены дом будет вести она. Доктор вошел к себе в квартиру, где уже ждала сиделка. Жена была на ногах, она надела строгий английский костюм, чуть подкрасилась. Он улыбнулся ей.

— Вот и хорошо, — сказал он, — очень хорошо.

На вокзале он посадил ее в спальный вагон. Она оглядела купе.

— Пожалуй, слишком для нас дорого, а?

— Так надо, — ответил Риэ.

— А что это за история с крысами?

— Сам еще не знаю. Вообще-то странно, но все обойдется.

И тут он, комкая слова, попросил у нее прощения за то, что недостаточно заботился о ней, часто бывал невнимателен. Она покачала головой, словно умоляя его замолчать, но он все-таки добавил:

— Когда ты вернешься, все будет по-другому. Начнем все сначала.

— Да, — сказала она, и глаза ее заблестели. — Начнем.

Она повернулась к нему спиной и стала смотреть в окно. На перроне суетились и толкались пассажиры. Даже в купе доходило приглушенное пыхтение паровоза. Он окликнул жену, и, когда она обернулась, доктор увидел мокрое от слез лицо.

— Не надо, — нежно проговорил он.

В глазах ее еще стояли слезы, но она снова улыбнулась, вернее, чуть скривила губы. Потом прерывисто вздохнула.

— Ну иди, все будет хорошо.

Он обнял ее и теперь, стоя на перроне по ту сторону вагонного окна, видел только ее улыбку.

— Прошу тебя, — сказал он, — береги себя.

Но она уже не могла расслышать его слов.

При выходе на вокзальную площадь Риэ заметил господина Огона, следователя, который вел за ручку своего сынишку. Доктор осведомился, не уезжает ли он. Господин Отон, длинный и черный, похожий на человека светского, как некогда выражались, и одновременно на факельщика из похоронного бюро, ответил любезно, но немногословно:

— Я встречаю мадам Отон, она ездила навестить моих родных.

Засвистел паровоз.

— Крысы... — начал следователь.

Риэ шагнул было в сторону поезда, но потом снова повернул к выходу.

— Да, но это ничего, — проговорил он.

Все, что удержала его память от этой минуты, был железнодорожник, несший ящик с дохлыми крысами, прижимая его к боку.

В тот же день после обеда, еще до начала вечернего приема, Риэ принял молодого человека — ему уже сообщили, что это журналист и что он заходил утром. Звался он Раймон Рамбер. Невысокий, широкоплечий, с решительным лицом, светлыми умными глазами, Рамбер, носивший костюм спортивного покроя, производил впечатление человека, находящегося в ладах с жизнью. Он сразу же приступил к делу. Явился он от большой парижской газеты взять у доктора интервью по поводу условий жизни арабов и хотел бы также получить материалы о санитарном состоянии коренного населения. Риэ сказал, что состояние не из блестящих. Но он пожелал узнать, прежде чем продолжать беседу, может ли журналист написать правду.

— Ну ясно, — ответил журналист.

— Я имею в виду, будет ли ваше обвинение безоговорочным?

— Безоговорочным, скажу откровенно, — нет. Но хочу надеяться, что для такого обвинения нет достаточных оснований.

Очень мягко Риэ сказал, что, пожалуй, и впрямь для подобного обвинения оснований нет; задавая этот вопрос, он преследовал лишь одну цель — ему хотелось узнать, может ли Рамбер свидетельствовать, ничего не смягчая.

— Я признаю только свидетельства, которые ничего не смягчают. И поэтому не считаю нужным подкреплять ваше свидетельство данными, которыми располагаю.

— Язык, достойный Сен-Жюста [iii], — улыбнулся журналист.

Не повышая тона, Риэ сказал, что в этом он ничего не смыслит, а говорит он просто языком человека, уставшего жить в нашем мире, но, однако, чувствующего влечение к себе подобным и решившего для себя лично не мириться со всяческой несправедливостью и компромиссами. Рамбер, втянув голову в плечи, поглядывал на него.

— Думаю, что я вас понял, — проговорил он не сразу и поднялся.

Доктор проводил его до дверей.

— Спасибо, что вы так смотрите на вещи.

Рамбер нетерпеливо повел плечом.

— Понимаю, — сказал он, — простите за беспокойство.

Доктор пожал ему руку и сказал, что можно было бы сделать любопытный репортаж о грызунах: повсюду в городе валяются десятки дохлых крыс.

— Ого! — воскликнул Рамбер. — Действительно интересно!

В семнадцать часов, когда доктор снова отправился с визитами, он встретил на лестнице довольно еще молодого человека, тяжеловесного, с большим, массивным, но худым лицом, на котором резко выделялись густые брови. Доктор изредка встречал его у испанских танцовщиков, живших в их подъезде на самом верхнем этаже. Жан Тарру сосредоточенно сосал сигарету, глядя на крысу, которая корчилась в агонии на ступеньке у самых его ног. Тарру поднял на доктора спокойный, пристальный взгляд серых глаз, поздоровался и добавил, что все-таки нашествие крыс — любопытная штука.

— Да, — согласился Риэ, — но в конце концов это начинает раздражать.

— Разве что только с одной точки зрения, доктор, только с одной. Просто мы никогда ничего подобного не видели, вот и все. Но я считаю этот факт интересным, да-да, весьма интересным.

Тарру провел ладонью по волосам, отбросил их назад, снова поглядел на переставшую корчиться крысу и улыбнулся Риэ.

— Вообще-то говоря, доктор, это уж забота привратника.

Доктор как раз обнаружил привратника у их подъезда, он стоял, прислонясь к стене, и его обычно багровое лицо выражало усталость.

— Да, знаю, — ответил старик Мишель, когда доктор сообщил ему о новой находке. — Теперь их сразу по две, по три находят. И в других домах то же самое.

Вид у него был озабоченный, пришибленный. Машинальным жестом он тер себе шею. Риэ осведомился о его самочувствии. Нельзя сказать, чтобы он окончательно расклеился. А все-таки как-то ему не по себе. Очевидно, это его заботы точат. Совсем сбили с панталыку эти крысы, а вот когда они уберутся прочь, ему сразу полегчает.

Но на следующее утро, восемнадцатого апреля, доктор, ездивший на вокзал встречать мать, заметил, что мсье Мишель еще больше осунулся: теперь уж с десяток крыс карабкались по лестницам, видимо, перебирались из подвала на чердак. В соседних домах все баки для мусора полны дохлых крыс. Мать доктора выслушала эту весть, не выказав ни малейшего удивления.

— Такие вещи случаются.

Была она маленькая, с серебристой сединой в волосах, с кроткими черными глазами.

— Я счастлива повидать тебя, Бернар, — твердила она. — И никакие крысы нам не помешают.

Сын кивнул: и впрямь с ней всегда все казалось легким.

Все же Риэ позвонил в городское бюро дератизации, он был лично знаком с директором. Слышал ли директор разговоры о том, что огромное количество крыс вышли из нор и подыхают? Мерсье, директор, слышал об этом, и даже в их конторе, расположенной неподалеку от набережной, обнаружено с полсотни грызунов. Ему хотелось знать, насколько положение серьезно. Риэ не мог решить этот вопрос, но он считал, что контора обязана принять меры.

— Конечно, — сказал Мерсье, — но только когда получим распоряжение. Если ты считаешь, что дело стоит труда, я могу попытаться получить соответствующее распоряжение.

— Все всегда стоит труда, — ответил Риэ.

Их служанка только что сообщила ему, что на крупном заводе, где работает ее