Глава 6. Подъехав к школе, я отыскала пустое место на задворках парковки для учеников и, припарковавшись, побрела через газон к боковому входу

 

Подъехав к школе, я отыскала пустое место на задворках парковки для учеников и, припарковавшись, побрела через газон к боковому входу. Спасибо ссоре с мамой – я опоздала. После того, как я слиняла из дома, мне пришлось добрых пятнадцать минут отсиживаться в машине на обочине лишь бы успокоиться. Она встречается с Хэнком Милларом. Она что, садистка? Хочет окончательно разрушить мою жизнь? Нашу?

Всего один взгляд на стянутый у матери Блэкберри показал, что я опоздала почти на всю первую пару. Звонок на перемену должен был раздаться через десять минут.

Намереваясь оставить сообщение, я набрала номер Ви.

– Привееет. Это ты, ангел? – немедленно ответила она своим самым соблазнительным тоном. Она пыталась быть забавной, но меня словно вырубило.

Ангел.

Всего лишь звук этого слова опалил мои щеки жаром. Подобно горячей ленте, меня вновь окутала стремительно поднимающаяся чернота, но на этот раз в ней было что‑то еще. Физическое прикосновение, настолько реальное, что я застыла на месте. Я почувствовала легкое, но вместе с тем возбуждающее прикосновение к моей щеке, как будто бы меня ласкала невидимая рука, а затем мягкое, безумно соблазнительное давление на мои губы…

Ты моя, Ангел. А я твой. И ничто этого не изменит.

– Это безумие, – вслух пробормотала я. Видеть черноту было одно, а целоваться с ней возводило все это совсем на другой уровень. Я должна была прекратить эти навязчивые явления. Если так будет продолжаться, я начну сомневаться в своей вменяемости.

– Чего‑чего? – переспросила Ви.

– О, паркуюсь, – быстро нашлась я. – Все нормальные места заняты.

– Угадай, у кого первой парой физкультура? Это несправедливо. Я начинаю свой выходной, воняя, как слон в запарке. Неужели люди, составляющие расписание, не понимают, что такое вонь от тела? Не понимают, что такое вьющиеся волосы?

– Почему ты не сказала мне о Скотте Парнелле? – ровным голосом спросила я. С этого надо было начинать. Между нами повисло напряженное молчание, только подтверждая мои подозрения: она рассказала мне не всю историю. Намеренно.

– Ах, да, Скотт, – наконец неуверенно произнесла она. – Вот ты о чем.

– В ту ночь, когда я пропала, он подбросил к моему дому подержанный Фольксваген.

Эта деталь ускользнула из твоей памяти вчера вечером, да? Или ты просто не подумала, что это может быть интересно или подозрительно? Ты – последний человек, от которого я ожидала такую неубедительную версию событий, приведших к моему похищению, Ви.

Я слышала, как она нервно кусает нижнюю губу.

– Должно быть, я упустила некоторые моменты.

– Например, тот факт, что в меня стреляли?

– Я не хотела травмировать тебя, – быстро проговорила она. – То, через что ты прошла, было очень травмирующим. Более чем травмирующим. В миллион раз хуже. Что же я за друг, если добавлю тебе еще до кучи?

– И?

– Хорошо, хорошо. Я слышала, что Скотт подарил тебе машину. Возможно, в качестве извинения за то, что был шовинистической свиньей.

– Объясни.

– Помнишь, в средней школе наши мамы всегда учили нас, что если парень задирает тебя, то ты ему нравишься? Ну, когда дело дошло до отношений, Скотт так и застрял в седьмом классе.

– Я ему нравилась, – с сомнением произнесла я. Я не думала, что она снова мне лжет, не сейчас, когда я в открытую подловила ее, но, очевидно, что моя мама добралась до нее первой и промыла ей мозги на тему, что я слишком хрупкая, чтобы узнать правду. Все это походило на хождение вокруг да около, если бы, конечно, я когда‑либо слышала что‑то подобное.

– Достаточно, чтобы купить тебе машину, ага.

– Я как‑то общалась со Скоттом в течение недели перед похищением?

– В ночь перед похищением ты обыскала его комнату. Но не нашла ничего более интересного, чем увядшую рассаду марихуаны.

В конце концов мы до чего‑то добрались.

– Что я искала?

– Я никогда не спрашивала. Ты сказала, что Скотт чокнутый. Очевидно, я нужна была тебе только чтобы помочь вломиться к нему.

В этом я не сомневалась. Ви никогда не были нужны причины, чтобы совершить какую‑нибудь глупость. Печально то, что в этом мы с ней похожи.

– Это все, что я знаю, – заверила Ви. – Клянусь, честно.

– Никогда больше ничего от меня не скрывай.

– Значит, ты меня прощаешь?

Я была сердита, но, к моему большому разочарованию, я понимала желание Ви защитить меня. Так поступают лучшие друзья, рассудила я. При других обстоятельствах я бы даже выразила ей свое восхищение. И на ее месте я, возможно, поступила бы так же.

– Мы квиты.

Всю дорогу в в основной корпус я лихорадочно придумывала оправдание своему опозданию, поэтому удивилась, когда секретарша засекла мое приближение и, осмотрев два раза для верности, произнесла:

– О! Нора. Как ты?

Игнорируя ее заискивающий сочувственный тон, я сказала:

– Я зашла за расписанием.

– О. Подумать только. Так скоро? Ты знаешь, никто и не ждет от тебя, что ты сразу втянешься, милая. Как раз сегодня утром мы обсуждали с коллегами, что, по нашему мнению, тебе потребуется пара недель, чтобы… – Она подыскивала подходящее слово, поскольку правильно определить то, что мне предстояло пережить, было довольно трудно. Восстановиться? Адаптироваться? Вряд ли.

– Освоиться.

Она походила на неоновую вывеску, мигающую надписью «Какая жалость! Бедная девочка! Надо бы с ней поаккуратнее».

Я оперлась локтем на стойку и наклонилась к ней.

– Я готова вернуться. Вот что имеет значение, верно?

Поскольку я уже была в плохом настроении, я добавила:

– Я безумно рада, что школа научила меня не принимать во внимание любые другие мнения, кроме моего собственного.

Она открыла рот и снова закрыла его. Затем все‑таки начала рыться в желто‑коричневых папках на своем столе.

– Давай посмотрим, ты у меня точно где‑то здесь… Ага! Вот.

Она вытащила лист бумаги из какой‑то папки и протянула его мне. – Вроде все в порядке?

Я просмотрела свое расписание. Углубленный курс истории США, английский для отличников, охрана здоровья, журналистика, анатомия и физиология, оркестр и тригонометрия. Очевидно, я уже подписала смертный приговор своему будущему, когда записывалась на предметы в прошлом году.

– Выглядит симпатично, – сказала я, закидывая рюкзак за плечо и протискиваясь в дверь кабинета.

Коридор за дверью освещался тусклыми флуоресцентными лампами, отбрасывающими неясный отблеск на натертые воском полы. Мысленно я повторяла сама себе, что это моя школа. Здесь мое место. Хоть это и резало слух, я в очередной раз напомнила себе, что теперь я ученица предпоследнего года и, несмотря на то, что не могла вспомнить окончание предыдущего курса, в конце концов, непривычность сотрется.

Должна стереться.

Прозвенел звонок. В то же самое мгновение двери везде открылись и коридор заполнился людьми. Я слилась с потоком учеников, пробивающихся к туалетам, шкафчикам и автоматам с содовой. Я слегка вздернула подбородок и смотрела прямо вперед. Но я чувствовала на себе взгляды моих одноклассников, когда они смотрели на меня. Повторные взгляды, которые они бросали на меня, были уже изумленными.

Они должны были уже знать, что я вернулась – моя история стала хитом местных новостей. А лицезрение меня живой и здоровой еще больше подкрепило сей факт. Их вопросы выплясывали впереди них самих и ясно читались в устремленных на меня любопытных взглядах. Где она была? Кто похитил ее? Какие неприглядные, невыразимые вещи с ней происходили? И самый важный вопрос на сегодняшний день: Правда ли, что она не помнит ничего из того, что с ней произошло? Бьюсь об заклад, что она притворяется. Кто способен просто так вычеркнуть из памяти несколько месяцев своей жизни?

Я перебирала пальцами страницы тетради, прижатой к груди, делая вид, что ищу что‑то очень важное. «Я вас даже не замечаю», – подразумевал этот жест. Затем я расправила плечи и изобразила взгляд, полный безразличия. Может быть, даже отчужденности. Но мои ноги тряслись. Я поспешила по коридору, движимая лишь одной целью, подгоняющей меня вперед.

Добравшись до женского туалета, я заперлась в последней кабинке. Сползла вниз по стене, пока не плюхнулась на пол. В горле поднимался вкус желчи. Руки и ноги онемели. Губы онемели. Слезы капали с моего подбородка, но я не могла пошевелить даже рукой, чтобы стереть их.

Сколь бы сильно я не зажмуривалась, не отключала зрение, я все еще видела их косые, осуждающие лица. Я больше не была одной из них. Так или иначе, без каких‑либо усилий с моей стороны, я стала аутсайдером.

Я посидела в кабинке еще несколько минут, пока не успокоилось дыхание и не исчезло желание поплакать. В класс идти не хотелось, но и домой тоже.

То, чего я действительно хотела, было невозможно. Вернуться назад во времени и получить второй шанс. Прожить все заново, начиная с той ночи, когда я исчезла.

Я только поднялась на ноги, когда услышала шепот у моего уха, подобный потоку холодного воздуха.

Помоги мне.

Голос был настолько тихим, что я едва слышала его. Мне даже показалось, что я сама его придумала. В конце концов, выдумывать что‑то – все, на что я в последнее время годилась.

Помоги мне, Нора.

При звуке моего имени по рукам побежали мурашки. Замерев на месте, я напряглась, пытаясь снова услышать голос. Звук исходил не изнутри кабинки – в ней я была одна – но он, казалось, исходил и не из туалета.

Когда он закончит со мной, я все равно умру. Я никогда не вернусь домой.

На этот раз голос звучал гораздо сильнее и убедительнее. Я посмотрела вверх.

Казалось, он плыл из вентиляционного отверстия на потолке.

– Кто там? – осторожно окликнула я.

Ответа не последовало и я решила, что это начало еще одной галлюцинации. Доктор Хаулетт предупреждал об этом. Мои мысли стали беспокойными. Надо как‑то сбить эту установку. Надо отвлечь текущий ход мыслей и рассеять чары, прежде чем они поглотят меня.

Я уже потянулась к дверному замку, когда внезапный образ взорвался у меня в голове, затмевая взор. В ужасающей расплывающейся картине, я больше не видела туалет. Вместо плиток под ногами внезапно оказался бетонный пол.

Металлические стропила над головой пересекали потолок подобно гигантским паучьим ногам. Вдоль одной стены прочь уходил ряд поднимающихся гаражных дверей.

Моя галлюцинация перенесла меня внутрь…

Склада.

– Он отпилил мои крылья. Я не могу улететь домой, – дрожал голос.

Я не видела, кому принадлежал голос. Оголенная лампочка над головой освещала конвейерную ленту в центре склада. Кроме нее, здание было пустым.

Все пространство склада заполнил гул – включился конвейер. Из темноты в конце конвейера донесся лязгающий механический шум. И этот шум что‑то нес мне.

– Нет, – сказала я, потому что это было единственное, что пришло на ум. Я вытянула руки перед собой, пытаясь почувствовать дверь туалетной кабинки. Это была галлюцинация, о которой предупреждала мама. Я должна была пробиться сквозь нее и найти путь обратно в реальный мир. Тем временем ужасный металлический скрежет становился все громче.

Я подалась назад от конвейера, пока не вжалась в цементную стену.

Понимая, что бежать некуда, я могла только смотреть, как из тени, грохоча и клацая, выдвинулась металлическая клетка, двигаясь к краю света. Ее прутья излучали призрачный синий электрический свет, но мое внимание привлекло не это.

Человек, сгорбившийся внутри. Девушка, согнувшаяся, чтобы поместиться в клетке, ее руки, обхватившие прутья, ее спутанные иссиня‑черные волосы, упавшие на лицо.

Ее глаза смотрели сквозь пелену волос и казались бесцветными. Ее шею обвивала длинная веревка, светившаяся тем же сверхъестественным голубым светом.

Помоги мне, Нора.

Я хотела броситься к выходу. Но мне было страшно бежать в сторону гаражных дверей, боясь, что они еще глубже ввергнут меня в галлюцинацию. Мне нужна была моя собственная дверь.

Одна, через которую я могла спастись, вернувшись назад в школьный туалет.

– Не отдавай ему ожерелье! – Девушка отчаянно сотрясала прутья клетки. – Он думает, что оно у тебя. Если он получит ожерелье, его уже не остановить. У меня не будет выбора. Мне придется рассказать ему все!

Моя спина взмокла от подмышек до поясницы. Ожерелье? Какое ожерелье?

– Нет никакого ожерелья, – сказала я себе. – «И девушка, и ожерелье – дикие измышления твоего воображения. Прогони их прочь. Прогони. Их. Прочь!»

Резко прозвенел звонок.

И меня тут же словно выдернули из галлюцинации. Запертая дверь туалетной кабинки находилась в паре дюймов от моего носа.

МИСТЕР САРРАФ – ОТСТОЙ.

Б. Л. + Дж. Ф. = ЛЮБОВЬ.

ДЖАЗ БЭНД ЖЖЁТ.

Я вытянула руку, проведя пальцами по глубоким царапинам. Дверь была реальной. Я с облегчением ссутулилась.

В туалет ворвались голоса. Я вздрогнула, но они были нормальными, счастливыми, непринужденными. Через трещину в двери я видела, как перед зеркалом выстроились три девушки. Они взбивали волосы и подкрашивали губы блеском.

– Надо сегодня вечером заказать пиццу и посмотреть фильм, – сказала одна из них.

– Не могу, девочки. Сегодня вечером только я и Сюзанна, – я узнала голос, принадлежащий Марси Миллар. Она стояла в середине, поправляя белокурый хвост сбоку и закрепляя его розовым пластмассовым цветком.

– Ты променяла нас на свою мамочку? Хм, в натуре?

– Хм, да. Смиритесь с этим, – ответила Марси.

Две девушки по обе стороны от Марси демонстративно надули губы. Это были Эддисон

Хейлз и Кэсси Суини. Эддисон была из группы поддержки, как и Марси, но как‑то раз я слышала, как Марси признавалась, что единственная причина, по которой она дружит с Кэсси – то, что они живут в одном районе. Их связывал только тот факт, что обе они вели одинаковый образ жизни. Как горошины в стручке – очень богатом стручке.

– Даже не начинайте, – сказала Марси, но улыбка в ее голосе ясно давала понять, что ей льстило их разочарование. – Я нужна маме. Так что девочки гуляют.

– Она… Ну ты знаешь… В депрессии? – спросила одна из девушек, по‑моему, Эддисон.

– Серьезно? – рассмеялась Марси. – Она принялась за домашнее хозяйство. Она все еще член яхт‑клуба. Плюс она заставила моего отца купить ей Лексус SC10. Это тааак мило! И я клянусь, половина одиноких парней в городе уже ей позвонили или даже заскочили на минутку. – Марси отмечала каждый пункт, изображая пальцем галочку так плавно, что я подумала о том, что речь была тщательно отрепетирована.

– Она такая красивая, – вздохнула Кэсси.

– Точно. Кого бы ни подцепил мой папочка, этот кто‑то будет на порядок ниже.

– Он с кем‑то встречается?

– Нет. У моей мамы везде друзья. Кто‑нибудь обязательно бы их увидел. Итак, – продолжила она голосом сплетницы. – Вы слышали новости?

– О Норе Грей?

При упоминании собственного имени мои колени подогнулись, и я оперлась рукой о стену, чтобы не упасть.

– Они нашли ее на кладбище и говорят, что она ничего не помнит, – продолжала Марси. – По ходу дела, она настолько перепугалась, что пыталась сбежать от полиции. Она думала, что они хотели ей навредить.

– Моя мама сказала, что ее похититель, наверное, промыл ей мозги, – сказала Кэсси.

– Типа какой‑то стремный парень заставил ее думать, что они женаты.

– Фу! – проговорили все разом в унисон.

– Что бы ни случилось, она теперь бракованный товар, – проговорила Марси. – Даже если она говорит, что ничего не помнит, подсознательно она знает, что произошло. Ей придется тащить на себе этот груз всю оставшуюся жизнь. Наверное, ей стоило бы даже обернуться желтой лентой с надписью «Не приближаться и не пересекать».

Они захихикали. Затем Марси сказала:

– Пошли в класс, девчонки. Я уже исчерпала лимит пересдач. Секретарши запирают их в стол. Шлюхи.

Я долго ждала после того, как они ушли, просто чтобы убедиться, что туалет и коридор пусты. Потом выскользнула в дверь. Я быстро дошла до конца коридора, протиснулась через уличную дверь и по дороге к стоянке для студентов сорвалась на бег.

Я нырнула в Фольксваген, задаваясь вопросом, с чего я решила, будто смогу вернуться к обычной жизни и именно с того места, где из нее вывалилась.

Потому что вот в чем суть. Жизнь не останавливалась.

Она двигалась дальше без меня.