Теория "Длинных волн" Н.Д. Кондратьева 15 страница

Это и в самом деле была Ира. У нее был такой голос, что Данилов промахнулся мимо вешалки и уронил полотенце в ванну, себе под ноги. И не стал его поднимать.

- Андрей Михайлович, где вы? - Она чуть не плакала. - Приезжайте скорее. У нас в офисе... убийство. Скорее, Андрей Михайлович, пожалуйста!..

- Вы начальник, да?

- Да, - согласился Данилов.

- Сколько людей?

Данилов оглянулся. До этого он все время смотрел в окно.

- Каких людей?

Милицейский пояснил мрачно:

- У вас? Сколько у вас людей?

- Работает?

- Вы что, - спросил милицейский оскорбительным тоном, - тупой? Ну, конечно, работает!

- Три. Нет, четыре. Вместе со мной - четыре.

- Давайте.

- Что?

Милицейский чуть не зарычал.

- Называйте их, что, что!.. Вы думаете, я тут с вами в игрушки, что ли, играю?! Так мне играть некогда, мне работать надо! Развели бардак, понимаете ли, а мы - давай, приезжай, ищи! Давайте паспорт, ну!..

Данилов положил перед ним паспорт и снова стал смотреть в окно.

Милицейский сидел в его собственном кресле. Нелепая облезлая шапка с ушами лежала сверху на компьютерном мониторе, и почему-то именно эта шапка, а не то, что милицейский сидит в его кресле и с толстых его ботинок уже натекла на белый ковер небольшая мутная лужица, и не то, что в соседней комнате курят и смеются чужие люди, и пахнет бедой и казармой, и распахнута обычно плотно прикрытая дверь на лестничную клетку, и уборщица торчит тут же, хотя обычно она уходила еще до появления Данилова и его сотрудников, - почему-то именно шапка оскорбляла Данилова до глубины души, так, что он едва сдерживался.

Нечего оскорбляться. Прав милицейский. У тебя сотрудника убили, а он теперь должен валандаться!..

- Так, у вас тут что? Компьютерная контора?

- Нет, - сказал Данилов, - у нас архитектурное бюро. Хотите посмотреть документы?

- Документы налоговой инспекции покажете. Мне они не нужны. Сядьте здесь, на стульчик. Мне с вашей спиной разговаривать неохота.

Данилов хотел сказать, что ему тем более неохота разговаривать хоть со спиной, хоть с лицом, но знал, что это очень глупо.

- Петрович, - гаркнул милицейский, как только Данилов сел, - за понятыми сходил?

- Сходил.

- Тогда давай начинай, не тяни время! Милицейский плюхнулся обратно в кресло и сказал:

- Ну? Чего?

- Чего? - переспросил Данилов. Какой-то странный у них получался разговор. Секунду они смотрели друг на друга.

- Меня зовут Андрей Данилов, - произнес Данилов отчетливо, - я архитектор. Это моя контора и мои сотрудники. Как вас зовут?

- Меня? - почему-то удивился милицейский. - Меня зовут Патрикеев Владимир Иванович. Капитан Патрикеев. Там, - он ткнул рукой в сторону стеклянной перегородки, за которой толпился народ и всхлипывала Ира, - мои сотрудники, а моя контора на Басманной. Удостоверение хотите?

- Хочу, - признался Данилов и улыбнулся, и милицейский улыбнулся тоже.

Покрутив перед носом у Данилова красной книжечкой, от которой почему-то тянулась толстая металлическая цепь, капитан Патрикеев спрятал ее в карман и вытащил ручку из высокого стакана.

Вытащив, он посмотрел на ручку и спросил у Данилова:

- Можно?

Данилов засмеялся:

- Да. Может, кофе хотите или чаю? Капитан с тоской посмотрел в сторону перегородки, и Данилов понял, что ему до смерти хочется чаю, но он уверен, что ничего не дадут, - народ толпится, секретарша рыдает, тело только унесли, какой там чай!

- У меня свой чайник есть, - сказал проницательный Данилов, - и свой чай, и свой кофе. И сахар даже. Поставить?

- Поставьте, - скромным тоном Альхена из "Двенадцати стульев" попросил капитан.

Данилов поднялся, налил воды из громадной перевернутой канистры, установленной на постаменте. Включил чайник и достал чашки. По пути он как бы невзначай переложил милицейский малахай со своего монитора в соседнее кресло.

Капитан сделал вид, что ничего не заметил.

- Ну, так, - сказал он, когда Данилов вернулся на место, - это кто? В смысле... потерпевший?

Какой же он потерпевший, подумал Данилов. Он не потерпевший. Он труп.

Терпеть ему больше никогда и ничего не придется. От этой мысли Данилову стало тошно. - Его зовут Корчагин Александр... Викторович, по-моему, точно я не помню, нужно посмотреть в бумагах. Он мой сотрудник.

- Что значит - сотрудник? Он кто? Бухгалтер, охранник, начальник?

- Начальник я. Он два года назад закончил Архитектурный институт. Он архитектор. Я поручал ему всякие мелкие дела, на которые у меня времени не оставалось. Ну, посчитать что-нибудь, съездить в архитектурную комиссию, какие-нибудь пролеты посмотреть, все в этом роде.

- Архитектурный институт - это в котором Макаревич, что ли, учился?

Данилову стало смешно.

- И Макаревич тоже.

Архитектурный институт гордился Макаревичем, как будто тот построил храм Артемиды в Афинах, и порой казалось, что только вышеупомянутым песнопевцем это учебное заведение и знаменито.

- Таня Катко работает два года. Ее отчества я точно не помню. Саша, если не ошибаюсь, два с половиной. Ира только что пришла, три месяца назад.

Ирина Геннадьевна Разуваева. Она секретарша. Звонки, бумаги, письма, договоры.

Чайник вскипел, Данилов разлил кипяток в две большие белые кружки и смотрел, как вода наливается густым янтарным цветом, поднимающимся от чайного пакетика.

Он чай собирается пить, а Сашку только что унесли на дерматиновых носилках, как тогда его жену. Больше Саши не будет. Никогда.

Как странно. Как не правдоподобно.

- Во сколько вчера вы ушли с работы?

- Рано. Около четырех.

- Обычно вы позже уходите?

- Да. Как правило, после шести, если я провожу целый день в конторе. Но до десяти никогда не сижу, если вы об этом спрашиваете.

- Почему до десяти, - нацелился милицейский, - что вы имеете в виду?

- Я не работаю здесь допоздна. Никогда. У меня дом рядом, дома все есть, чтобы работать. Если я не успеваю с делами, продолжаю работу дома. - Сколько у вас клиентов?

- В данный момент четыре-Три дома строятся, и один пока только на бумаге.

- Так вы строитель, что ли, - спросил капитан подозрительно, - или нет?

- Я архитектор, - объяснил Данилов терпеливо, - я готовлю проект. Рисую дом или квартиру, показываю заказчику, делаю так, как он просит, или не так, как он просит, предлагаю какие-то детали, планирую и так далее. Строю не я. То есть я не кладу трубы, не подвожу фундамент, стены не ставлю. Когда дом строится, вношу в проект исправления, смотрю, как дом выглядит не на бумаге, что-то меняю, согласовываю...

Черт побери, в его изложении все звучало очень глупо. Капитан смотрел с недоверием.

- То есть вы рисуете - вот стена, вот крыша, тут три метра, а там пять, - и вам за это платят?

- Да, - признался Данилов таким тоном, как будто ему только что открылось, каким недостойным делом он все это время занимался.

- И потерпевший тоже этим занимался?

- Он мне помогал.

- Понятно, - протянул капитан. - Вчера вы в четыре ушли и больше не возвращались?

- Нет.

- Дома были? С супругой?

- Сначала один, - сказал Данилов, - а потом...

Потом приехала Знаменская, привезла ананас и литровую бутылку водки, которую они выпили на двоих. Он не знал, можно упоминать о Знаменской или нет.

- Что потом?

- Потом ко мне гости приехали и... ночевать остались.

- Это хорошо, - похвалил Данилова милицейский, - хорошо, что остались, нам возни меньше. Адресочки? Фамилии? - Чьи? - не понял Данилов.

- Да гостей ваших! Они должны подтвердить, что вы дома ночевали!

Должны! Откуда я знаю ваши дела! Может, вы взяли да и стукнули по башке вашего... как его... Корчагина! Может, мешал он вам или физиономия его не нравилась!

- По башке? - переспросил Данилов. Охранник на даче Тимофея Кольцова лежал лицом в луже густой черной крови - его собственной. Рана на голове тоже была черной, только вылезали сломанные острые белые кости.

- Ну? Я жду.

- Да, - согласился Данилов, - конечно. Знаменская Ариадна Филипповна. Она приехала после десяти. Точно не знаю, но если вам нужно, можно спросить у нее. Она время тоже никогда не знает, но у нее водитель, а он...

- Это какая же Знаменская? - спросил капитан и перестал писать. - Которая депутат и профессор каких-то наук?

- Академик она, - поправил Данилов тоскливо, - член президиума Академии наук. Она приехала после десяти и осталась ночевать. Когда позвонила Ира, Ирина Разуваева, она еще спала.

- Так ей сто лет! - неожиданно удивился капитан.

- Семьдесят четыре, - поправил Данилов, - а-а... нет, у меня не было романтического свидания. Знаменская - мой клиент, она приезжала поговорить об оформлении балкона в ее квартире. Когда мы закончили, было уже поздно, и она пожалела водителя, не стала вызывать. И осталась у меня.

- Та-ак, - протянул капитан зловещим тоном, - какие еще у вас клиенты? Это так, на всякий случай, а то мне пальцем в небо попадать неохота.

- Кольцов, - сказал Данилов хмуро, - Тимофей Ильич. Дом на Рижском шоссе. Стешко Сергей Владимирович, квартира на Маросейке. И еще...

- Кольцов, значит, - перебил капитан задумчиво, - хорошо знаете его?

- Он тут ни при чем! - возразил Данилов. Еще не хватало втягивать в свои дела Кольцова.

Он и так оказался втянут, и еще неизвестно, чем это Данилову откликнется!

- Конечно, конечно, - подхватил капитан, у которого волшебным образом изменился тон - с

кислого на сладкий. Странно, но Данилов предпочел бы предыдущий, - ни при чем! Тимофей Ильич - фигура всем известная и... Так, значит, никого не подозреваете?

Это было неожиданно.

- Я даже толком не знаю, что случилось, - сказал Данилов.

- Так никто не знает, - сообщил ему капитан Патрикеев. - Почему-то этот ваш Корчагин ночью пришел на работу. Он за компьютером сидел. Потом еще кто-то пришел. Увидал нашего потерпевшего, да и дал ему по голове.

- Ночью? - переспросил Данилов.

- Ну да. Время смерти, конечно, точно установят, но Боря сказал, что примерно после двенадцати, но до двух. Так где-то. Он что, по ночам работал?

- Нет.

Почему-то именно в этот момент - даже не тогда, когда капитан сказал ему, что бедолагу Сашку убили, ударив по голове, - у Данилова в мозгах произошло какое-то движение, как будто сдвинулись льды, сковавшие разум. До этой секунды он никак не связывал Сашино убийство с собой.

С собой и черным человеком, как сказала Знаменская.

- А... дверь? - спросил Данилов, чувствуя, что во рту у него сухо и никакой чай не помогает.

- Что дверь?

- У нас дверь закрывается сама. Захлопывается. Она была открыта?

- Ключи снаружи были вставлены. Вот эти самые. Не знаете, чьи это? На дубликаты не похоже.

- Это мои, - сказал Данилов, - у меня вчера ключи пропали. Я не мог найти. Я никогда не теряю ключей, а тут вдруг потерял.

- Ваши, значит, - тоном обреченного на каторжные работы заключил капитан, - ясно. И вы их значит, потеряли. И где и когда - не знаете. Правильно?

Данилов кивнул.

- И что ваш сотрудник по ночам на работу ходит, тоже не знали.

- Нет. У нас нет охраны и камер никаких нет, у всех свои ключи. При мне он никогда не задерживался, как правило, я уходил последним. Редко уезжал раньше - по делам.

- И первым приходили, - подсказал капитан Патрикеев.

- Это подозрительно? Да, если не было дел с утра вне офиса.

- Нет, что вы. Как же, хозяин, на себя работаете! Вам положено первым приходить, последним уходить.

Данилов не понял, хвалит его капитан или осуждает.

Зачем Саша Корчагин пришел ночью в контору?! Что ему могло понадобиться?!

Значит, он сидел за компьютером, и дверь была закрыта, и с улицы не разглядеть, что в конторе кто-то есть, потому что немецкие жалюзи плотно прикрывают каждую щель, и непонятно, горит за ними свет или нет.

- Владимир Иваныч, - сунулся в дверь кто-то из милицейских, - выйди-ка на минуту.

Как только капитан вышел, Данилов встал и подошел к окну - в своей комнате он жалюзи никогда особенно не законопачивал.

Ничего такого не пришло ему в голову, когда он обнаружил, что у него пропали ключи от офиса. Он решил, что потерял их, как люди обычно теряют ключи, - вытряхнул из кармана или вытащил вместе с сигаретами.

Он понял, что ключей нет, и долго метался по квартире, искал, а искать он не умел, потому что никогда и ничего не терял, а Марта стояла у входной двери совсем готовая и посматривала на часы, а потом поехала одна и купила в метро книжку "Ваш ребенок".

Это было только вчера.

В понедельник и вторник ключи у него были. В среду он приехал в офис в середине дня и сразу же уехал в квартиру Знаменской - ключи ему были не нужны.

Значит они исчезли или во вторник вечером, или в среду.

Кожа под водолазкой внезапно взмокла, и боль хлестнула чуть поджившую рану.

Во вторник у него были Грозовский, Тарасов, Лида, Веник и-с утра - Саша Корчагин, которому проломили голову.

У Саши были свои ключи, и вряд ли он украл еще и даниловские. Кроме того, - Данилов мрачно усмехнулся - смерть оправдывала его лучше всего.

Кто из оставшихся четырех?

Кто? Кто?!

- Странная штука получается, - раздраженно сказал за его спиной капитан Патрикеев, - вы вроде и ни при чем, и алиби у вас надежное, если не врете...

- Не вру.

- Это мы проверим. А штука-то странная. Это что такое?

- Что?

- Вот это. Сюда, сюда глядите! Данилов посмотрел. Это были его очки.

Стекла заляпаны чем-то бурым и неровным.

- Кровь, - сказал капитан, пристально глядя в лицо Данилову, - на стеклах-то кровь. Очки ваши?

- Мои, - подтвердил Данилов.

- Правильно, ваши, - согласился капитан с удовольствием, - вот и секретарша говорит, что они ваши.

- Да я от них и не отказываюсь, - пробормотал Данилов.

- Правильно делаете, что не отказываетесь! Очечки сверху на кровь упали. Прямо стеклами. Видите, на стеклах пятна? Убийца ударил, потерпевший упал, очки с убийцы слетели - и прямо в кровь. С кем, говорите, вы ночевали-то?

Данилов продиктовал номера телефонов.

Он не убивал Сашку, это точно. Он не настолько сумасшедший, чтобы не контролировать свои поступки. Он был не один, Знаменская подтвердит, что он спал дома, и все обойдется. Капитан Патрикеев поймет, что он не бил Сашку по голове и не ронял в его кровь свои очки!

Он совершенно нормальный человек, несмотря на то, что кто-то в последнее время очень старается убедить его в обратном.

И кто-то ведь уронил его очки в лужу Сашкиной крови.

Данилов дернул золоченые нелепые ручки ни створке окна, распахнул его и глубоко вдохнул студеный воздух. Ветер надул штору и как будто обнял Данилова холодными лапами. Рана под горячей водолазкой стала остывать.

Очки.

У него только одни очки - два стекла и дужки, никакой оправы, модерн, очень понравившийся Марте. Она разбила его прежние очки - зачем-то цепляла на нос, оставила на сиденье, а потом сама же на них села, и они поехали заказывать новые, и Марта выбрала именно эти - два стекла и дужки. Других у него нет.

Веник смотрел хоккей и кричал, что не видит.

"Дай мне очки, я ничего не вижу, а тут хоккей".

Потом Данилов его выставил и нашел на своей постели окровавленную белую рубаху, а очков с тех пор не видел.

Веник часто таскал у него всякие мелочи - дорогие брелоки, подарочные ручки, блокноты в кожаных переплетах, и вот теперь - очки?!

Значит, сегодня ночью у него в конторе был Веник? Веник застал Сашку и убил?! Совсем, до смерти?!

Вернулся капитан. Вид у него был задумчивый.

- Да - сказал он и сел, но уже не в даниловское кресло, - подтверждается история ваша. А я уж было решил...

Данилов не спросил, что именно он решил. У него было сухо во рту, и глаза тоже казались очень сухими, как будто поднялась температура.

- Подтверждается! - повторил капитан неприятным голосом. - Знаменская Ариадна Филипповна сказала, что вы провели ночь у нее на глазах! Приезжайте, говорит, я все еще у него в квартире, моюсь в душе! Могу, говорит, предъявить бутылку из-под водки и ананас! - Он едва

сдержался, чтобы не выругаться. - И время, когда она приехала, точно назвала!..

- Неужели? - удивился Данилов. Капитан покосился на него.

- У нее чек из супермаркета в пакете остался. На чеке время. От супермаркета до вашей квартиры идти две минуты. Ехать от силы сорок секунд.

Твою мать!..

Хозяин "архитектурного бюро" - выдумали себе работу тоже! - раздражал его без меры. Раздражали его пиджак, черная водолазка, стрижка, как у кинозвезды, самоуверенность, тихий голос, портфель, самодовольный, наглый и кожаный, так, по крайней мере, казалось капитану, и запах раздражал, и народная депутатша, подтвердившая алиби, - еще на ананас приглашала, зараза! - и вскользь помянутый в разговоре всесильный и знаменитый Кольцов.

"Глухарь", как пить дать "глухарь", капитанское сердце чуяло неладное.

- Как очки попали на место происшествия? - спросил он, ни на что не надеясь. - Не знаете, конечно?

- Наверное, я их забыл в конторе, и после того, как Сашку ударили по голове, они... упали.

- Откуда? С неба? Или их специально положили, чтобы ввести нас в заблуждение? А? У вас есть враги?

В последнее время у Данилова появился враг, черный человек, черт знает кто. Он понятия не имел, что это за враг.

- Я не знаю, - сказал он, - скорее нет, чем да. Какие враги? У меня вообще нет... близких людей. Ни друзей, ни врагов.

У него была Марта, которая заменяла всех друзей и близких вместе взятых.

Он сказал ей - "я больше не хочу тебя видеть".

- Очки вы забываете, - сварливым тоном сказал капитан, - ключи теряете.

А за вами ходит человек, который все подбирает и использует против вас. Это-то вы хоть понимаете?

- Понимаю, - согласился Данилов.

Ему нужно поговорить с Веником. Чем скорее, тем лучше. Капитан все равно ничего не поймет и ни во что не поверит, даже если Данилов сейчас примется рассказывать ему о своих несчастьях последних дней. Что он может рассказать? Что кто-то пытается отомстить ему за смерть жены, которая случилась пять лет назад? Подбрасывает ему в постель окровавленные рубахи и крадет блюдечки с янтарной крошкой?!

Он сам должен довести все до конца. Это только его дело.

Если он победит, значит, победит навсегда. Если проиграет - ничего на свете, даже разум, больше ему не понадобится.

- Ну и черт с вами, - сказал капитан, у которого была хорошо развита интуиция, - хотите со мной в молчанку играть, валяйте! Только если я чего раскопаю, никто вам не поможет - ни Знаменская ваша, ни Кольцов. Я мужик упертый, это каждый знает.

- Спасибо, - поблагодарил Данилов.

- Да идите вы!..

Он едва дождался, когда милиция уберется из его офиса.

Азарт его охватил, самый настоящий. Горячечный, плохо контролируемый азарт. Говорят - охотничий, но это не правда.

Что за азарт, когда нечего терять? Кто против тебя зверь? Никто - кучка драного меха на худых костях. У тебя есть все, ты плотно позавтракал, а вчера на заимке еще и выпил хорошо, у тебя тулуп, лыжи, ружье, от которого нельзя спастись, ведь ни один зверь так и не придумал себе бронежилета! Ты развлекаешься, стреляя в шерстяной свалявшийся бок или оскаленную

от страха и ненависти морду. Ты не умрешь с голоду, если промахнешься, и куцая шкурка нужна тебе только для самоутверждения, а не для того, чтобы укрыть замерзающих детей.

Данилов не верил в азарт, когда один с ружьем, в тулупе, веселый от мороза и стопочки, а второй - голодный, напуганный, ненавидящий, на жилистых лапах, из оружия у него только зубы, но что зубы против патронов, сражающийся за жизнь и проигравший уже тогда, когда этот румяненький и крепкий только грузился в свою машину!..

Данилов знал, что борется за жизнь, как тот, на худых жилистых лапах, и азарт у него был самый что ни на есть неподдельный.

И Марта ушла из его головы, как тогда, из переулка.

- Мы все сейчас пойдем по домам, - холодно сказал он зареванным девицам. - Вы слышите меня?

Девицы горестно и вразнобой закивали. Ира начала было причитать, но Данилов прикрикнул на нее, и она моментально остановилась, глядя на него испуганно.

- Мы должны быстро проверить, что у нас пропало. Если пропало. Милиция у вас спрашивала об этом?

- Да, - шмыгая носом, сказала Таня, - но мы... у нас ничего... совсем ничего...

- Вроде все на месте, - подтвердила Ира.

- "Вроде" мне не подходит, - сказал Данилов, - мне надо не вроде, а наверняка. Что Саша мог делать ночью на работе? Кто-нибудь из вас знал, что он приходил в офис по ночам, или он в первый раз пришел?

- У нас милиционеры спрашивали, - жалобно пропищала Ира, - мы не знаем.

Он нам ничего не говорил.

Они обе старательно отводили глаза от темного пятна на полу. Толку от них не было никакого. Из разговора с капитаном Патрикеевым Данилов не понял, опечатают комнату или нет, но в любом случае нужно было действовать быстрее.

- Идите в мой кабинет, - приказал Данилов, - я посмотрю его компьютер, а вы проверьте, может быть, оттуда что-то взяли.

Он не смог заставить себя сесть в Сашино кресло, развернул монитор на сто восемьдесят градусов, сел за Танин стол и пристроил клавиатуру себе на колени.

Он был уверен, что Саша сидел в Интернете, и не ошибся. Он быстро пошел по его следам, но скоро запутался - он вовсе не был компьютерным гением и не подозревал, что Сашка мог забредать в такие дебри. Зачем? Голых красавиц было полно и поблизости, а на всякие модные чаты Сашка не заходил. Данилов тыкался в разные стороны, его раздражало, что картинки меняются так медленно. Ему нужно было, чтобы менялись быстрее.

- Андрей Михайлович, - позвала Ира, - а ваш портфель?..

- Что - портфель? - спросил Данилов, не отрываясь от монитора.

- Где он?

Он понятия не имел, где его портфель. Что-то непонятное с ним происходило в последнее время. Он стал нарушать собственные правила.

- Вы его вчера здесь оставили, я точно помню. Вы его не забирали?

- Нет, - сказал Данилов и оторвался наконец от монитора, - не забирал. А что?

- Его нет, Андрей Михайлович. Мы все осмотрели. Нет. Наверное, его этот забрал, который Сашку...

Портфель?! Кому мог понадобиться его портфель?!

В портфеле была папка с договорами и еще одна папка с распечатками предполагаемых интерьеров квартиры нового заказчика, какие-то ничего не значащие счета, которые он собирался передать своему бухгалтеру, и блокнот.

Все. Больше в портфеле ничего не было.

"Блокнот, - подумал Данилов отчетливо, даже как-то по слогам. - Блокнот".

В блокноте были "подозреваемые и вещественные доказательства". Перечень на несколько

страниц. Его школьная привычка записывать все подряд, даже то, что нужно купить хлеба, стоила жизни несчастному Сашке, который бродил по Интернету и не ждал никакой беды.

"Ты, ты виноват, убийца, иуда!"

Конечно, он, опять он. Кто же еще, если не он?!

Он не нажимал на курок, когда застрелили его жену, и не заносил над головой Саши "тяжелый тупой металлический предмет", как сказано в милицейском протоколе. Но он ничего не сделал для того, чтобы отвести беду. Ему всегда было наплевать на людей.

Что он знал о своей жене, кроме того, что однажды она согласилась выйти за него замуж? Что он знал о Саше, кроме того, что у него диплом подходившего Данилову института?!

С женой ему было невыносимо скучно, и соскучился он уже на второй день.

Она была красивой, избалованной, вздорной и очень молоденькой, а ему очень быстро стало на все наплевать. Она скандалила, требовала внимания, какой-то необыкновенной любви, на которую Данилов был в принципе не способен, развлечений, гостей - а ему было наплевать. Он даже не жалел ее, хотя она ни в чем не была виновата, просто человек, называвшийся ее мужем, был патологически равнодушен к ней, а она была обыкновенной девчонкой, и ей нужны были обыкновенные девчачьи радости вроде новых туфель или вечеринки с пивом, громкой музыкой и "кавалерами".

Он терпеть не мог пива и не выносил громкой музыки.

Ни разу ни в чем он не сделал ни шага ей навстречу. Он предпочел забыть о ней, сделав вид, что очень занят - он и вправду был занят. Ему хватало самодовольства и эгоизма думать, как ему не повезло с женой. Он перестал ее замечать, и она погибла.

Конечно, он виноват. Кто же еще?

Он забыл на работе этих идиотских "подозреваемых" вместе с "вещественными доказательствами", и черный человек пришел за ними. Пришел и убил Сашку, попавшегося на пути. Вовсе не Сашка ему был нужен, ему был нужен Данилов и его блокнот.

Значит, что-то могло быть в этом блокноте, что показалось ему угрожающим? Или не так? Может, он просто знал про этот блокнот и решил подстраховаться?

Если так, значит, время надписей на стенах и окровавленных рубах в кровати прошло. Значит, настало время действовать по-настоящему. Значит, следующий труп будет его, Данилова.

Или... Или...

Марта.

Единственная из всех.

Сердце стремительно и неудержимо разбухло, как воздушный шар, надутый гелием, поднялось и остановилось в горле.

"Это невозможно", - сказал он себе, чувствуя, как сердце шевелится и перекатывается в горле, очень горячее и большое. Сказал, потому что испугался.

Так испугался, что даже вздохнуть не смог, и разбухшее сердце не пропускало воздух.

"Возможно", - возразил ему его собственный разум.

Тот человек ненавидит тебя. Ненавидит, ненавидит, мерно повторило сердце. Что нужно, чтобы уничтожить тебя - так, чтобы ничего не осталось? Не убить, а именно уничтожить?

Марта.

Данилов осторожно поставил клавиатуру на стол и вытер висок. Паника нарастала неудержимо, и он знал - еще чуть-чуть, и он не сможет ее контролировать. Вытащил из кармана телефон и нажал кнопку - только одну. Номер Марты был записан в телефонных мозгах, как сама Марта - в даниловских. Возьми трубку, мысленно приказал он ей, как только начались гудки. Он знал, что ее телефон уже определил номер его телефона и теперь она раздумывает, отвечать или не отвечать. Если только с ней все в порядке и она еще может раздумывать.

Возьми сейчас же.

Гудки продолжались, и сердце уже разрывалось, и все труднее становилось дышать.

"Абонент не отвечает, - прервав гудки, доверительно сообщил ему из трубки чужой голос,

- или временно недоступен. Попробуйте..."

- Я уезжаю, - сказал Данилов в сторону своего кабинета и поднялся. Таня вышла из стеклянной двери, посмотрела на него и вдруг сделала шаг назад, как будто собиралась убежать, и с размаху плюхнулась на стул. - Если что-то срочное, я на мобильном. У вас есть телефон капитана Патрикеева?

- Андрей Михайлович, что случилось? - пробормотала Таня.

- У вас есть телефон Патрикеева?

- Не-ет.

- У меня на столе записка с номером. Ира, пожалуйста, позвоните ему и уточните, будут ли они опечатывать дверь и кто из нас должен при этом присутствовать. Я думаю, что не станут. Таня, позвоните мне вечером, я скажу, будем ли мы завтра работать. Ира, свяжитесь с Сашиными родственниками и спросите, не нужна ли наша помощь. Не финансовая, а... человеческая. Финансовую я предложу сам. Все понятно? В первый раз в жизни ему было все равно, понятно сотрудникам или непонятно. Не глядя, он натянул пальто и вышел из офиса.

Руки были мокрыми и неприятно скользили по рулю, и на светофоре он старательно натянул перчатки. Мать всегда сердилась, что у него влажные руки.

Как у лягушки.

"Что такое с твоими руками? Что ты ими делаешь? Разве можно играть на рояле такими руками?"

Маленький Данилов часто рассматривал свои ладошки, пытаясь понять, почему они не нравятся матери и что он должен сделать, чтобы они ей понравились. Он стал вытирать их о штаны, и, заметив это, мать всякий раз шлепала его по рукам. До сих пор в ее присутствии ладони иногда начинали сильно гореть.

Когда он перестал играть, - они стали сухими, и он даже забыл, как это - влажные ладони.

До Марты было далеко - много светофоров и пробок в центре Москвы. Он еще раз набрал ее номер и еще раз выслушал предложение перезвонить позже.

"Если с ней что-то случилось, я перестану существовать, - подумал Данилов спокойно. - Я не умру, конечно, что за глупости. Меня просто больше не будет".

В машине было холодно, а он позабыл про отопитель. Дыхание оседало на стекле, как будто стягивало его белесой пленкой, и время от времени он тер стекло, разрывая пленку.

Если с ней все в порядке, господи, я в тебя поверю. Правда. Я никогда в тебя не верил, и очень гордился этим, и знал, что, кроме физики, химии и биологии, на свете нет ничего, во что можно было бы уверовать, но если с ней все в порядке, я поверю. Я знаю, что меня не за что любить, господи, и ты, наверное, тоже меня не любишь, но она ни при чем. Пусть с ней все будет в порядке. С ней и с лысым и мягким мышонком, о котором я не знал, что он - мой.

Не ради меня. Ради нее самой. Пожалуйста.

Он просил и ужасался тому, что просит, и ничего не мог с собой поделать. Он знал, что одному - без того, с кем он разговаривал и кого просил, - ему не справиться.