НОВАЯ ПЕСНЬ ШЛЯПЫ-СОРТИРОВЩИЦЫ

 

Гарри не хотел признаваться, что у них с Луной одинаковые галлюцинации, — если это галлюцинации, — поэтому, усевшись в карету и захлопнув за собой дверцу, не сказал больше ни слова о странных конях, но всё же не мог оторвать глаз от их зловещих силуэтов, двигавшихся за окошком.

— Вы видели Грубль-Планк? — спросила Джинни. — Почему она снова здесь? Ведь Огрид же не уволился?

— Если бы и уволился, я бы только обрадовалась, — отозвалась Луна. — Он не очень хороший учитель, правда?

— Очень даже хороший! — сердито воскликнули Гарри, Рон и Джинни.

Гарри гневно воззрился на Гермиону. Она откашлялась и поспешила согласиться:

— Э-м-м… да… очень хороший.

— А у нас в «Равенкло» считают, что он не учитель, а просто смех, — ответила Луна, нимало не обескураженная.

— Странное у вас в «Равенкло» чувство юмора, — зло бросил Рон. В это время скрипнули колёса, и карета пришла в движение.

Грубость Рона, по всей видимости, нисколько не задела Луну; совсем наоборот, она продолжала очень спокойно на него смотреть, — так, словно он был более или менее интересной телепередачей.

Вереница карет, громыхая и покачиваясь, катила вверх по дороге, и скоро они миновали ворота, по бокам которых возвышались две каменные колонны, увенчанные крылатыми боровами. Кареты въехали на школьную территорию. Гарри наклонился к окну и попытался понять, горит ли свет в хижине Огрида, стоящей на опушке Запретного леса, но на школьном дворе царила кромешная тьма. Между тем, замок «Хогварца», казалось, сам стремительно надвигался на них, грозно нависая над головами: гигантский, угольно-чёрный на фоне тёмного неба массив башен с вкраплениями источающих алмазное сияние окон.

Кареты, лязгнув рессорами, резко остановились у каменного крыльца, ведущего к дубовым дверям парадного входа. Гарри первым выпрыгнул из кареты. Он снова повернулся к Запретному лесу, рассчитывая всё-таки увидеть освещённые окна, но в хижине Огрида определённо не было никаких признаков жизни. Тогда, крайне неохотно, — сказать по правде, Гарри очень надеялся, что за время пути кони куда-нибудь денутся, — он перевёл взгляд на этих малоприятных, скелетоподобных животных. Те, выпучив пустые, мерцающие белые глаза, совершенно неподвижно стояли на ночном холоде.

Однажды с Гарри уже случалось, что он видел то, чего не видел Рон, но тогда это было отражение в зеркале — явление весьма иллюзорное. Здесь же речь шла о сотне вполне осязаемых животных, обладающих, к тому же, достаточной силой, чтобы везти на себе реальные кареты с реальными людьми. Если верить Луне, эти кони возили кареты всегда, но только… были невидимы. Что же произошло? Почему Гарри их видит, а Рон нет?

— Ты идёшь или как? — спросил Рон, стоявший рядом.

— А… да, — опомнился Гарри, и они влились в толпу, быстро поднимавшуюся по каменным ступеням в замок.

По ярко, торжественно освещённому факелами вестибюлю разносилось множественное эхо — школьники, стуча подошвами по выложенному каменными плитами полу, спешили к двойным дверям в правой части вестибюля, которые вели в Большой зал, где должен был состояться парадный ужин в честь начала учебного года.

В Большом зале, под чёрным, беззвёздным потолком, представлявшим собой точную копию неба за высокими окнами, стояли четыре длинных стола, и они очень быстро заполнялись людьми. Над столами в воздухе плавали зажжённые свечи. Они наполняли серебристым мерцанием силуэты привидений и озаряли лица ребят, которые оживлённо разговаривали, обменивались летними впечатлениями, громко приветствовали приятелей из других колледжей, молча оценивали новые наряды и причёски друг друга. И опять, Гарри не мог не заметить, что, как только он проходит мимо, все сразу начинают шептаться. Он сжал зубы и постарался сделать вид, что ничего не замечает и ему всё равно.

Луна отделилась от них и уплыла к столу «Равенкло». Джинни, не успев дойти до стола «Гриффиндора», была встречена радостными криками одноклассников и села с ними; Гарри, Рон, Гермиона и Невилль нашли в середине стола четыре свободных места подряд, между Почти Безголовым Ником, гриффиндорским привидением, и Парватти Патил с Лавандой Браун. Последние приветствовали Гарри с исключительной любезностью и радушием, и ему сразу стало ясно: судачить про него они прекратили за секунду до того, как он подошёл. Впрочем, его это не задело, поскольку у него имелся более серьёзный повод для беспокойства: он, поверх голов, старался рассмотреть учительский стол, стоявший вдоль передней стены зала.

— Его нет.

Рон и Гермиона тоже внимательно оглядели учительский стол, несмотря на то, что в этом не было никакой необходимости, — человек такого размера, как Огрид, был бы заметен в любой толпе.

— Не мог же он уволиться, — несколько встревоженно проговорил Рон.

— Конечно, не мог, — твёрдо сказал Гарри.

— Как вы думаете, он не… ранен, нет? — испуганно спросила Гермиона.

— Нет, — отрезал Гарри.

— Но тогда где же он?

Они помолчали. Затем Гарри, очень тихо, так, чтобы его не услышали ни Невилль, ни Парватти с Лавандой, сказал:

— Может быть, он ещё не вернулся? Ну, вы понимаете… с задания. Которое ему поручил Думбльдор.

— Точно… точно, так и есть, — в голосе Рона прозвучало облегчение. Гермиона же, прикусив губу, продолжала осматривать учительский стол из конца в конец, словно надеясь найти там более разумное объяснение отсутствия Огрида.

— А это кто? — вдруг резко спросила она, указывая куда-то в середину ряда учителей.

Гарри проследил за её взглядом и, в центре длинного стола, в золотом кресле с высокой спинкой, увидел профессора Думбльдора в усеянной звёздами тёмно-фиолетовой робе и такой же шляпе. Его голова склонялась к сидевшей рядом женщине, а та шептала что-то ему на ухо. Женщина была низенькая, с короткими, завитыми волосами мышиного цвета, которые она, на манер Алисы в стране Чудес, повязала розовой лентой, подходящей по цвету к пушистой кофте, надетой поверх колдовской робы. Гарри подумалось, что она похожа на какую-то всеобщую тётушку, старую деву. Женщина чуть повернула лицо к своему кубку, сделала деликатный глоточек — и Гарри с ужасом узнал мертвенное, жабье лицо и выпуклые глаза с набрякшими под ними мешками.

— Это же она! Кхембридж!

— Кто? — переспросила Гермиона.

— Та, которая была на слушании, она работает у Фуджа!

— Милая кофточка, — ухмыльнулся Рон.

— Работает у Фуджа? — нахмурившись, повторила Гермиона. — А здесь ей что понадобилось?

— Понятия не имею…

Гермиона, сузившимися глазами, ещё раз оглядела учительский стол.

— Нет, — пробормотала она, — нет, конечно, нет…

Гарри не понял, что она имеет в виду, но не стал спрашивать; его внимание привлекла профессор Грубль-Планк, только что появившаяся позади других учителей. Она прошла в торец стола и заняла место Огрида. Это могло означать лишь одно — первоклассники переплыли озеро и прибыли в замок. Действительно, прошло всего несколько секунд, и двери, ведущие из вестибюля, распахнулись. В зал длинной шеренгой вошли первоклассники, ведомые профессором Макгонаголл. Она несла в руках табуретку со старой-престарой колдовской шляпой, сильно залатанной и с широкой прорехой у края.

Гул голосов стих. Первоклассники выстроились перед учительским столом лицом к остальным школьникам. Профессор Макгонаголл аккуратно поставила перед ними табуретку и отошла в сторону.

В свете свечей лица детей бледно блестели. Маленький мальчик в самой середине шеренги мелко дрожал от страха. Гарри на мгновение вспомнил, как боялся сам, пока стоял там и ждал неведомого испытания, которое должно было решить, в какой колледж его определят.

Все в зале затаили дыхание. Затем прореха на шляпе-сортировщице раскрылась наподобие рта и из неё полилась громкая песня:

 

В те времена, когда была я новой,

А «Хогварц» только-только основали,

Создатели сей благородной школы

Не ведали, что им судьба готовит.

Объединенные своей высокой целью,

Одно имели страстное желанье:

Свои умения и знанья колдовские

Все без изъятия потомкам передать.

«Мы вместе будем и учить и строить!» -

Решили четверо друзей прекрасных,

Но в страшном сне им не могло присниться,

Сколь непростой им уготован путь.

Ужели сыщутся других таких два друга,

Как Слизерин и Гриффиндор бесстрашный?

И разве есть на свете две подруги

Любезней Хуффльпуфф и Равенкло?

И как же всё могло так повернуться?

Как дружба верная взяла да и распалась?

Я там была, и вам могу поведать

Печальную историю разрыва.

Рёк Слизерин: «Учить лишь тех я буду,

В чьих жилах кровь течёт чистейших магов»,

А Равенкло сказала, что берется

Учить лишь тех, кто разумом силен,

А Гриффиндор решил избрать лишь тех,

Кто храбростью своею отличился,

И только Хуффльпуфф сказала скромно,

Что всем готова знанья передать.

Когда впервые споры разгорелись,

Им не придали важного значенья,

Поскольку каждый основоположник

В той школе колледж собственный имел.

Взял Слизерин себе в ученики

Чистейшей крови магов;

К Гриффиндору

Шли смельчаки характером тверды;

Те, кто умом пленял воображенье,

Шли к Равенкло,

А славной Хуффльпуфф

Все прочие без счёту доставались.

Так, до поры, все маги в нашей школе

Хранили дружбу крепко, нерушимо.

Счастливые года летели без печали,

В гармонии наш «Хогварц» процветал.

Но все ж средь нас вдруг вспыхнули раздоры,

И колледжи, что как столпы творенья

Поддерживали школы основанье,

Вдруг повернулись каждый против друга,

Средь прочих каждый захотел стать первым.

И скоро стало всем уже казаться,

Что школе нашей уж недолго жить.

Дуэли, драки… Друг врагом стал другу,

И вот, в одно печальнейшее утро,

Покинул школу гордый Слизерин.

Вмиг прекратились споры и раздоры,

Но мы остались с тяжестью на сердце,

И с той поры, когда четыре друга

Тремя друзьями вынужденно стали,

Не знала наша школа единенья,

Такого как в былые времена.

И вот теперь я, Шляпа, перед вами,

Вам всем известно, по какой причине.

Я поделю вас на четыре части,

Исполнив тем своё предназначенье.

Но от себя я кое-что добавлю,

И вы мои слова не забывайте:

Вы знаете, что на четыре дома

Мне суждено вас вскоре разделить.

Но, исполняя долг свой неизбежный,

Я всё же не могу не опасаться,

Что косность устоявшихся традиций

Нас приведёт к печальному концу.

Так знайте ж, каковы мои сомненья,

Внимайте знакам, как история вас учит,

И помните, что школе нашей славной

Извне грозят ужасные враги.

Должны мы меж собой объединиться,

Иначе счастье мы навеки потеряем.

Я вас предупредила, всё сказала…

Пора и к сортировке приступать.

 

Шляпа смолкла и замерла. Раздались аплодисменты — впервые на памяти Гарри перемежаемые бормотанием и шепотком. По всему залу школьники делились впечатлениями со своими соседями, и Гарри, хлопавший вместе со всеми, прекрасно знал, о чём они говорят.

— Что-то на этот раз больно развесисто, — высоко подняв брови, заметил Рон.

— Да уж, — отозвался Гарри.

Обычно шляпа-сортировщица ограничивалась описанием качеств, необходимых для поступления в тот или иной колледж «Хогварца», и упоминанием о своей роли в определении оных. Гарри не помнил, чтобы прежде шляпа давала школьникам какие-либо советы.

— Интересно, а раньше она о чём-нибудь таком предупреждала? — чуть встревоженно произнесла Гермиона.

— Вообще-то, да, — со знанием дела ответил Почти Безголовый Ник, наклоняясь к ней сквозь Невилля (Невилль поморщился: не очень-то приятно, когда сквозь тебя проходит привидение). — Шляпа считает делом чести предостерегать «Хогварц» в тех случаях, когда она чувствует, что…

Но тут профессор Макгонаголл, которая дожидалась тишины, чтобы начать вызывать первоклассников на сортировку, окинула шептавшихся таким обжигающим взглядом, что Ник немедленно приложил к губам прозрачный палец и сел очень прямо. Гомон в зале мгновенно стих. Профессор Макгонаголл, в последний раз недовольно оглядев все четыре стола, опустила глаза к длинному пергаментному свитку и выкрикнула первое имя:

— Аберкромби, Эван.

Перепуганный мальчик, на которого Гарри чуть раньше обратил внимание, сделал шаг вперёд и надел на голову шляпу-сортировщицу, которая не провалилась до самых плечей исключительно благодаря его сильно торчащим ушам. Шляпа некоторое время думала, потом открыла прореху и во всеуслышанье объявила:

— «Гриффиндор»!

Гарри вместе со всеми гриффиндорцами громко похлопал Эвану Аберкромби, который, спотыкаясь, дошёл до их стола и сел за него с таким видом, точно ему было бы значительно приятнее провалиться сквозь пол и никогда больше не показываться никому на глаза.

Постепенно, строй первоклассников редел. В паузах, возникавших, пока шляпа обдумывала своё решение, Гарри слышал громкое урчание в животе Рона. Наконец, «Целлер, Розу» определили в «Хуффльпуфф», профессор Макгонаголл унесла табуретку со шляпой, а профессор Думбльдор поднялся из-за стола.

Хотя Гарри и был обижен на Думбльдора, самый вид директора подействовал на него умиротворяюще. Отсутствие Огрида, кони-ящеры — все эти неприятные сюрпризы, как неожиданные фальшивые аккорды в любимой песне, испортили давно и с нетерпением предвкушаемое возвращение в «Хогварц». А теперь всё наконец пошло так, как положено: директор школы встал из-за стола, чтобы поздравить учеников с началом учебного года.

— Всем новичкам, — звучным, чуть звенящим голосом заговорил Думбльдор, радостно улыбаясь и приветственно простирая руки, — добро пожаловать! Добро пожаловать и всем старым знакомым! Бывают обстоятельства, при которых уместны длинные речи. Сейчас не тот случай. Поэтому садитесь и — налетайте!

Раздался одобрительный смех и взрыв аплодисментов. Думбльдор с достоинством опустился в кресло и перекинул через плечо длинную бороду, чтобы та не мешала ему есть, — ибо на столах неожиданно появились всевозможные кушанья: жаркое, пироги, овощи, хлеб, разнобразные соусы, кувшины с тыквенным соком…

— Отличненько, — хищно простонал Рон и, схватив первое попавшееся блюдо, принялся перекладывать котлеты к себе на тарелку. Почти Безголовый Ник тоскливо наблюдал за ним.

— Кстати, что ты там говорил про сортировку? — спросила Гермиона призрака. — Про то, что шляпа и раньше делала такие предупреждения?

— Ах, да, — Ник, похоже, был рад поводу отвести глаза от Рона, с почти неприличной жадностью поглощавшего жареную картошку. — Я сам их несколько раз слышал. Шляпа поступает так в тех случаях, когда чувствует, что школе угрожает опасность. Совет у неё, разумеется, всегда один: быть вместе и крепить ряды.

— Окузанаит фо шкули гржат паснасана шляпа? — спросил Рон.

Рот у него был набит до отказа, и то, что он сумел издать хоть какие-то звуки, Гарри расценил как большое достижение.

— Прошу прощения? — вежливо переспросил Почти Безголовый Ник. На лице Гермионы отразилось глубочайшее отвращение. Рон, гулко сглотнув, повторил: — Откуда она знает, что школе угрожает опасность, если она — шляпа?

— Представления не имею, — ответил Ник. — Впрочем, она живёт в кабинете Думбльдора и, осмелюсь предположить, слышит там немало интересного.

— И при этом хочет, чтобы все колледжи подружились? — Гарри с сомнением посмотрел на слизеринский стол, где безраздельно царил Драко Малфой. — Как же, как же. Скорее небо упадёт на землю.

— Знаете, вы не должны так к этому относиться, — укорил Ник. — Мирное сотрудничество, вот ключ к успеху. Мы, привидения, хотя и принадлежим к разным колледжам, стараемся всячески поддерживать дружеские связи. Скажем, я, невзирая на соперничество между «Гриффиндором» и «Слизерином», ни за что не позволил бы себе вступить в спор с Кровавым Бароном.

— Это потому, что ты его боишься, — сказал Рон.

Почти Безголовый Ник сильно оскорбился.

— Боюсь? Я? Сэр Николас де Мимси-Порпиньон? Никто и никогда не смел обвинить меня в трусости! Благородная кровь, текущая в моих жилах…

— Какая кровь? — вытаращил глаза Рон. — Разве у тебя осталась…

— Это фигура речи! — Ник так рассердился, что его голова мелко затряслась на полуотрубленной шее, угрожая в любую минуту отвалиться набок. — Я, конечно, не имею возможности вкушать еду и напитки, но, надеюсь, вы не станете отказывать мне в праве на свободу слова? И меня, поверьте, не могут задеть колкости неразумных детей, потешающихся над моею неполноценностью!

— Ник, он вовсе не собирался над тобой смеяться! — заверила Гермиона, разъярённо глядя на Рона.

У того, к несчастью, рот опять был набит так, что щёки грозили разорваться, поэтому он сумел лишь выдавить из себя: «Ниител казать иичо похо». Ник, видимо, не смог принять это как извинение. Стремительно взвившись вверх, он поправил шляпу с пером, уплыл на другой конец стола и сел между братьями Криви — Колином и Деннисом.

— Молодец, Рон, — рыкнула Гермиона.

— Чего? — возмутился Рон, проглотив, наконец, то, что было у него во рту. — Нельзя уже спросить простой вопрос?

— Молчи лучше, — раздражённо махнула на него Гермиона, после чего оба надулись, и остаток ужина прошёл в недовольном молчании.

Гарри давно привык к подобным сварам и не пытался их помирить, зная по опыту, что гораздо умнее будет спокойно доесть свой стейк и пирог с почками, тем более, что потом его ждало любимое лакомство — торт из патоки.

Когда все наелись и в зале снова загудели голоса, Думбльдор поднялся из-за стола. Разговоры сразу же стихли, и все головы повернулись к директору. Гарри одолевала приятная, сытая сонливость, и он с наслаждением думал о кровати под балдахином, которая ждала его наверху, такая мягкая и тёплая…

— Разрешите мне на несколько минут отвлечь ваше внимание от этого великолепного пиршества и сказать то, что я всегда говорю в начале учебного года, — обратился к школе Думбльдор. — Во-первых, первоклассникам следует усвоить, что лес, окружающий школьную территорию, является запретной зоной для всех учащихся… Позволю себе также выразить надежду, что к настоящему моменту этот факт дошёл и до сознания некоторых старшеклассников. (Гарри, Рон и Гермиона обменялись довольными улыбками.)

— Далее. Школьный смотритель мистер Филч просил меня напомнить вам, как он уверяет, в четыреста шестьдесят второй раз, что вам запрещено колдовать во время перемен в школьных коридорах, а так же запрещен и ряд других действий, список которых висит на двери кабинета мистера Филча.

— Кроме того, в этом году в нашей школе произошли некоторые изменения в преподавательском составе. Мы очень рады вновь приветствовать в этих стенах профессора Грубль-Планк, которая будет вести занятия по уходу за магическими существами, а также счастливы представить вам профессора Кхембридж, нового преподавателя защиты от сил зла.

Раздались вежливые, но не слишком активные аплодисменты, во время которых Гарри, Рон и Гермиона в панике смотрели друг на друга: Думбльдор ничего не сказал о том, как долго пробудет с ними профессор Грубль-Планк.

Думбльдор продолжил:

— Испытания для желающих попасть в квидишные команды будут проводиться…

Он неожиданно прервался и вопросительно посмотрел на профессора Кхембридж. Поскольку из-за её роста трудно было определить, стоит она или сидит, то на протяжении некоторого времени никто не мог понять, почему Думбльдор замолчал, но когда профессор Кхембридж откашлялась: «кхе-кхем», всем стало ясно, что она, оказывается, поднялась со своего места с намерением произнести речь.

Думбльдор растерялся лишь на мгновение, а затем элегантно опустился в кресло и воззрился на профессора Кхембридж с таким горячим энтузиазмом, словно для него не было в жизни большего счастья, чем слушать её выступление. Остальной преподавательский состав не сумел столь ловко скрыть своё удивление. Брови профессора Спаржеллы уползли под разлетающиеся во все стороны волосы, а рот профессора Макгонаголл сжался в тончайшую полоску. Никогда раньше новый учитель не осмеливался перебивать директора. Многие школьники усмехались; эта женщина явно не знакома с порядками в «Хогварце».

— Благодарю вас, директор, — жеманно заулыбалась профессор Кхембридж, — за тёплые слова приветствия.

Голос у неё был высокий, с придыханием, похожий на голос маленькой девочки, и Гарри вновь ощутил к профессору Кхембридж острую неприязнь, которую и сам не мог бы объяснить; но он твёрдо знал, что ненавидит в этой женщине всё, от идиотского голоска до пушистой розовой кофты. Она ещё раз откашлялась («кхе-кхем») и продолжила:

— Должна сказать, что я очень рада вернуться в «Хогварц»! — Она улыбнулась, обнаружив мелкие и весьма острые зубки. — И очень рада видеть ваши милые счастливые личики!

Гарри поглядел вокруг и не увидел ни одного счастливого личика. Напротив, все были неприятно поражены тем, что с ними разговаривают как с маленькими детьми.

— Я очень хочу поближе познакомиться со всеми вами и уверена, что мы непременно станем хорошими, добрыми друзьями!

При этих словах все переглянулись; некоторые с трудом сдерживали ухмылки.

— Друзьями? Так уж быть, но только если не придётся с ней меняться и брать эту жуткую кофту, — шепнула Лаванде Парватти, и обе залились беззвучным смехом.

Профессор Кхембридж в очередной раз откашлялась («кхе-кхем»), но, когда она снова заговорила, придыхание почти исчезло, а голос зазвучал скучно и заучено:

— Министерство магии придавало и придаёт вопросу образования юных колдунов и ведьм огромное, жизненно-важное значение. Редкий дар, которым каждый из вас наделён от рождения, не будучи взлелеян путём надлежащего обучения и наставления, может пропасть втуне. Мы не имеем права допустить, чтобы древние умения, являющиеся общественным достоянием колдовского сообщества, исчезли навсегда, а потому должны бережно передавать их из поколения в поколение. Мы, педагоги, больше других ощущаем, что наше благородное призвание — охранять и пополнять драгоценный клад магических знаний, накопленных нашими предками.

Профессор Кхембридж сделала паузу и слегка поклонилась своим коллегам, никто из которых и не подумал кивнуть ей в ответ. Тёмные брови профессора Макгонаголл сошлись на переносице, что придало её лицу ястребиное выражение, и Гарри отчётливо видел, как при очередном «кхе-кхем» она обменялась многозначительным взглядом с профессором Спаржеллой. Профессор Кхембридж продолжила:

— Каждый из директоров и директрис «Хогварца» привносил что-то новое в трудное дело руководства этой прекрасной, имеющей многовековую историю школой, и это правильно, ибо там, где отсутствует прогресс, неизбежно наступает стагнация и разрушение. В то же время, мы не можем себе позволить поощрять прогресс исключительно ради самого прогресса, так как наши древние, проверенные временем традиции чаще всего не нуждаются в изменениях. А значит, равновесие между старым и новым, между постоянством и переменами, между традициями и инновациями…

Гарри почувствовал, что не в состоянии больше слушать, его мысли всё время словно соскальзывали куда-то. Когда говорил Думбльдор, Большой зал всегда наполняла почтительная тишина, но сейчас она постепенно стала нарушаться: школьники склоняли друг к другу головы, шептались, хихикали. За столом «Равенкло» Чу Чэнг оживлённо болтала с подружками. Сидевшая недалеко от неё Луна Лавгуд достала из рюкзака «Правдобор». Хуффльпуффец Эрни Макмиллан, на груди которого сиял новенький значок старосты, не сводил глаз с профессора Кхембридж, но взгляд у него был стеклянный, и Гарри не сомневался, что Эрни не слушает, а лишь притворяется, дабы не потерять лицо.

Профессор Кхембридж ничего этого не замечала. Гарри стало казаться, что, даже если бы у неё под носом вспыхнуло восстание, она продолжала бы невозмутимо бубнить. Учителя, между тем, слушали в высшей степени внимательно, так же, как и Гермиона, которая впитывала каждое слово Кхембридж, хотя, судя по выражению её лица, эти слова ей совсем не нравились.

— …ибо всегда оказывается, что некоторые изменения — к лучшему, зато другие изменения, по прошествии времени, неизменно признаются ошибочными. Некоторые старые традиции мы обязаны сохранить, и это естественно, другие же, отжившие свой век, следует оставить и забыть. Итак, давайте же вместе, настроившись сохранять того, что надлежит сохранить, совершенствовать то, что нуждается в совершенствовании, и искоренять то, что, по нашему мнению, вопиёт об искоренении, устремимся вперёд, к новой эре, эре открытости, действенности и ответственности.

Она села. Думбльдор захлопал. Преподавательский состав последовал его примеру, но Гарри заметил, что некоторые лишь раз-другой свели ладони вместе. К рукоплесканиям присоединилась и часть школьников; впрочем, большинство не слушало речь и не поняло, что она закончилась, поэтому, раньше, чем они успели сообразить, в чём дело и тоже начать аплодировать, Думбльдор снова встал.

— Большое спасибо, профессор Кхембридж, это было весьма познавательно, — сказал он, поклонившись ей. — Итак, как я говорил, испытания для желающих попасть в квидишные команды…

— Именно что весьма познавательно, — тихо проговорила Гермиона.

— Только не говори, что тебе понравилось, — так же тихо воскликнул Рон, переводя замутнённый взор на Гермиону. — В жизни не слышал такой скучной речи — а я, заметь, рос с Перси!

— Я сказала, «познавательно», а не «интересно», — сказала Гермиона. — Эта речь многое объясняет.

— Да? — удивился Гарри. — А мне показалось, что это полный бред.

— Среди этого бреда было кое-что очень важное, — мрачно произнесла Гермиона.

— Правда? — на лице Рона застыло непонимающее выражение.

— Как вам «мы не можем себе позволить поощрять прогресс исключительно ради самого прогресса»? А «искоренять то, что, по нашему мнению, вопиёт об искоренении»?

— Ну и что это значит? — нетерпеливо спросил Рон.

— Я тебе скажу, что это значит, — процедила Гермиона. — Это значит, что министерство намерено вмешаться в дела «Хогварца».

Вокруг послышался стук, шум; очевидно, Думбльдор распустил собрание, все вставали и готовились уходить. Гермиона испуганно вскочила.

— Рон, мы ведь должны показать первоклассникам, куда идти!

— Ах, да, — сказал Рон, который явно забыл об этом. — Эй! Эй, вы! Лилипуты!

— Рон!

— А что такого? Они такие мелкие…

— Всё равно, нельзя называть их лилипутами!…Первоклассники! — командным голосом проорала Гермиона. — За мной, пожалуйста!

Новые ученики робко двинулись к ней по проходу между гриффиндорским и хуффльпуффским столами, причём каждый прилагал все усилия, чтобы не оказаться впереди остальных. Дети и правда выглядели крошечными; Гарри был твёрдо уверен, что сам он, когда пришёл в первый класс, не был таким маленьким. Он улыбнулся малышам. Светловолосый мальчик рядом с Эваном Аберкромби буквально окаменел, он ткнул Эвана в бок и что-то шепнул ему на ухо. Эван, с точно таким же испуганным видом, украдкой бросил на Гарри боязливый взгляд, и тот почувствовал, что улыбка, как смердосок, сползает с его лица.

— До встречи, — без выражения сказал он Рону и Гермионе и пошёл прочь из Большого зала, изо всех сил стараясь не обращать внимания на перешёптывания, пристальные взоры и указующие персты. Глядя прямо перед собой, он пробрался к выходу, торопливо взошёл по мраморной лестнице и, воспользовавшись в двух местах тайными переходами и срезав таким образом путь, скоро оставил толпу далеко позади.

Чего же и ждать, сердито думал он, проходя по коридорам верхних этажей, где почти никого не было. Естественно, что все на него таращатся; ведь прошло только два месяца с тех пор, как он на глазах у всей школы вышел из лабиринта, где проводилось последнее испытание Тремудрого Турнира, и заявил, что ему пришлось стать свидетелем возрождения лорда Вольдеморта. При этом на руках у него было тело Седрика… А вскоре школу распустили на каникулы, и у Гарри, даже если бы он и захотел отчитаться перед всеми о тех ужасных событиях, практически не оставалось на это времени.

Незаметно для себя Гарри, прошагав по коридору, который вёл к двери в гриффиндорскую гостиную, оказался у портрета Толстой Тёти и, осознав, что не знает нового пароля, остановился как вкопанный.

— Э-м… — промычал он, хмуро уставившись на Толстую Тётю. Та разгладила складки шёлкового розового платья и, в свою очередь, сурово уставилась на него.

— Нет пароля, нет доступа, — надменно сообщила она.

— Гарри, я знаю! — За его спиной послышалось громкое сопение. Гарри обернулся и увидел трусящего по коридору Невилля. — Знаешь, что это? То, что я наконец-то смогу запомнить!… — Он помахал своим низеньким кактусом. — Мимбулюс мимблетония!

— Правильно, — сказала Толстая Тётя, и портрет открылся, обнаружив за собой круглую дыру в стене, куда и полезли Гарри с Невиллем.

Гриффиндорская гостиная — уютная, круглая комната, заставленная ветхими мягкими креслами и старыми шаткими столиками — встретила их как всегда приветливо. В очаге весело потрескивал огонь, у которого, перед тем, как подняться в спальни, грели руки несколько человек; а с другой стороны Фред с Джорджем вешали на доску какое-то объявление. Гарри помахал всем на прощание и направился прямиком в спальню, у него не было настроения с кем-либо разговаривать. Невилль пошёл за ним.

Дин Томас и Симус Финниган добрались до спальни первыми и сейчас были заняты тем, что развешивали по стенам возле своих кроватей плакаты и фотографии. Когда Гарри распахнул дверь, они разговаривали, но, увидев его, тут же замолчали. У Гарри одна за другой возникли две мысли: первая — о том, что Дин с Симусом, очевидно, говорили о нём, а вторая — что у него, очевидно, стремительно развивается паранойя.

— Привет, — сказал он, подходя к своему сундуку и открывая его.

— Привет, Гарри, — поздоровался Дин, надевавший в это время пижаму вестхэмских цветов. — Как каникулы?

— Неплохо, — пробормотал Гарри. На рассказ о его каникулах ушла бы целая ночь, а он не чувствовал в себе сил ни на что подобное. — А у тебя?

— Нормально, — хмыкнул Дин. — Во всяком случае, лучше, чем у Симуса.

— А что такое? — бережно поставив мимбулюс мимблетонию на прикроватную тумбочку, спросил Невилль Симуса.

Симус ответил не сразу, прежде он убедился, что его «Победоносные пустельги» повешены ровно. Потом, не поворачиваясь к Гарри, он сказал:

— Мама не хотела, чтобы я возвращался в школу.

— Что? — Гарри, снимавший с себя робу, застыл на месте.

— Не хотела, чтобы я возвращался в «Хогварц».

Симус отвернулся от плаката и, по-прежнему не глядя на Гарри, достал из своего сундука пижаму.

— Но… почему? — спросил поражённый Гарри. Ведь мама Симуса — ведьма, как же она могла опуститься до такого дурслеизма?

Симус не отвечал до тех пор, пока не застегнул пижаму на все пуговицы.

— Думаю, — произнёс он размеренным голосом, — что… из-за тебя.

— Что значит, из-за меня? — вскинулся Гарри.

Его сердце забилось очень-очень быстро, и он почувствовал себя так, как будто у него над головой вот-вот должно было сомкнуться что-то ужасно страшное.

— Ну, — протянул Симус, избегая смотреть на Гарри, — она… э-э… в общем, это не только из-за тебя, но и из-за Думбльдора тоже…

— Так она верит «Прорицательской газете»? — сообразил Гарри. — Верит, что я врун, а Думбльдор — старый осёл?

Симус наконец посмотрел прямо на него.

— Что-то в этом духе.

Гарри промолчал. Он швырнул на тумбочку волшебную палочку, снял робу, с досадой бросил её в сундук, натянул пижаму. Как же всё надоело! Все эти взгляды и пересуды! Побывали бы они в его шкуре!.. Понимали бы, каково это… Миссис Финниган уж точно не понимает… Дура, свирепо закончил он про себя.

Он забрался в постель и потянулся, чтобы задёрнуть полог, но тут Симус сказал:

— Слушай… А что на самом деле было, когда… Ну, ты понимаешь… С Седриком Диггори и вообще?

В голосе Симуса звучало опасливое любопытство. Дин, который рылся в сундуке в надежде отыскать тапочек, застыл в неестественной позе. Было видно, что он внимательно ловит каждый звук.

— Зачем ты спрашиваешь об этом у меня? — огрызнулся Гарри. — Почитай «Прорицательскую газету», как делает твоя мамочка! Там написано всё, что вам положено знать.

— Оставь в покое мою маму, — рассердился Симус.

— С какой стати я должен оставлять в покое тех, кто называет меня лжецом? — гневно бросил Гарри.

— Нечего так со мной разговаривать!

— Как хочу, так и разговариваю, — отрезал Гарри. Кровь бросилась ему в голову, и он сам не заметил, как схватил с тумбочки волшебную палочку. — А если тебе страшно спать со мной в одной комнате, то иди к Макгонаголл, пусть тебя переведут… Чтобы мамуля не беспокоилась…

— Я тебе сказал, Поттер, не трогай мою маму!

— Что тут такое?

В дверях спальни появился Рон. Широко раскрытыми глазами он посмотрел сначала на Гарри, который стоял на коленях на кровати, направляя на Симуса волшебную палочку, а потом — на Симуса, грозно поднимавшего кулаки.

— Он издевается над моей матерью!

— Чего? — не поверил Рон. — Гарри не стал бы… Мы знаем твою маму, она нам понравилась…

— Только это было раньше, до того, как она начала верить всем гадостям, которые пишет обо мне «Прорицательская»! — во весь голос проорал Гарри.

— А, — на веснушчатом лице Рона появилось понимающее выражение. — А… Понятно.

— Знаете что? — вскричал разгорячённый Симус, бросая на Гарри злобный взгляд. — Он прав! Я больше не хочу жить с ним в одной комнате, он псих!

— Ну, это уже никуда не годится, Симус, — уши Рона засветились малиновым светом, что всегда служило верным сигналом опасности.

— Не годится? Вот как? — завопил Симус. Он, в противоположность Рону, сделался очень бледен. — Ты сам-то всему веришь? Всей ерунде, которую он наплёл про Сам-Знаешь-Кого? Думаешь, он правду говорит?

— Да, верю! — гневно воскликнул Рон.

— Значит, ты и сам псих, — с отвращением бросил Симус.

— Да? Что ж, пусть так. Но зато, дружок, я, — Рон потыкал себя в грудь пальцем, — к твоему глубокому огорчению, ещё и староста! Так что, если не хочешь отправиться отбывать наказание, думай, прежде чем говорить, понятно?

Симус некоторое время стоял молча. На его лице явственно отражалась мысль, что наказание — не такая уж и большая цена за то, чтобы высказать всё, что вертится на языке. Однако, подумав, он презрительно фыркнул, развернулся на каблуках, кинулся в постель и с такой яростью задёрнул полог, что тот оторвался и пыльной кучей свалился на пол. Рон свирепо посмотрел на Симуса, а потом повернулся к Дину и Невиллю.

— Чьи ещё родители недовольны Гарри? — воинственно спросил он.

— Мои родители вообще муглы, — пожал плечами Дин. — Они и не знают, что в «Хогварце» кто-то погиб. Что я, дурак, чтобы им рассказывать?

— Ты не знаешь моей мамы, она из кого угодно что угодно вытянет! — воскликнул Симус. — И вообще, твои родители не читают «Прорицательской» и понятия не имеют, что директора твоей школы вышибли из Мудрейха и из Международной Конфедерации Чародеев за то, что он потерял хватку…

— Ба считает, что это чушь, — подал голос Невилль. — Говорит, что это «Прорицательская газета» потеряла хватку, а не Думбльдор. Она даже отменила подписку. Мы верим Гарри, — просто добавил Невилль. Он забрался в постель, натянул одеяло до самого подбородка и по-совиному уставился на Симуса. — Ба всегда говорила, что однажды Сами-Знаете-Кто обязательно вернётся. И ещё она говорит: раз Думбльдор сказал, что он вернулся, значит, он вернулся.

Гарри охватила глубокая благодарность к Невиллю. Больше никто не произнёс ни слова. Симус достал палочку, поправил полог и скрылся за ним. Дин молча лёг и повернулся на бок. Невилль, которому, видимо, нечего было добавить, любовался на освещённый луной кактус.

Гарри опустился на подушку. У соседней постели, раскладывая свои вещи, суетился Рон. Гарри был потрясён ссорой с Симусом, который