Задача историка

Портреты имперских эпох, подобных эпохам фараонов, Александра и цезарей, могут быть начертаны с помощью относительно крупных штрихов. Империи регулируются системой законов. Ими управляет видимый круг людей, облеченных властью. В них присутствует тот самый легко узнаваемый имперский стиль жизни. Их экономика базируется на специфическом денежном обращении и зависит от небольшого числа основных товаров. Они проводят довольно ясную политику по отношению к соседям и имеют довольно хорошо сформулированные стратегии защиты и завоевания. Они говорят на одном языке, которым должны владеть все те, кто будет пользоваться щедростью и покровительством своего гражданства. Поэтому портреты «империи» — геометрические. Неважно, насколько велика империя, всегда известно, какое количество холста потребуется для того, чтобы вместить ее изображение. В тех редких обстоятельствах, когда империя преуспевает, она становится фокусом эпохи. Это означает, что вся ее культура становится основным предметом ее экспорта, а эта культура по своей природе способна преобразовывать другие культуры и доминировать над ними. Империя, преуспевающая более всего и в силу этого создающая исторически идентифицируемый век, оставляет длительный след

10 - 1006

146 Интеллектуальная история психологии

на каждой из сторон социальной жизни. Соответственно, после падения империи ничто из того, что ее определяло, не остается без изменения. Искусство, закон, литература, экономика, домашняя жизнь, религия, политика — все это проявляет признаки изменения, как только то, что когда-то их питало, начинает приходить в упадок. Проблема историка при изучении этого почти фантастического периода, обозначаемого обманчивым названием «средне-, вековый», состоит в том, что это — пост-имперский период, относящийся к закату империи, великой даже по раздутым имперским стандартам.

Проблема состоит не в том, что средневековой эпохе недостает отличительных черт, а в том, что каждая из ее особенностей была преходящей. Будучи пост-имперской, средневековая эпоха была также и пред-национальной. Безусловно, европейские нации в том виде, в каком они дошли до настоящего времени, были средневековым изобретением. Империи имеют имперский характер, а нации — национальный характер. Однако что такое «характер перехода», если не некое противоречие? Лишь после того, как мы поймем сложность этого вопроса, мы сможем избежать тех вводящих в заблуждение банальностей, которые используются при описании и дискредитации «средних» веков. Согласно этим банальностям, период, начинающийся с падения Рима и кончающийся Возрождением, был заполнен неинтересным и скучным процессом гомогенизации мысли и веры; он характеризовался феодальной системой, превращающей верующих в раболепствующих; политической, моральной и интеллектуальной гегемонией, осуществлявшейся клерикальной элитой в союзе с герцогами и принцами.

Что касается мнимой гомогенизации мысли и веры, то для разоблачения этой ошибки необходимо лишь указать на трудность написания средневековой истории. Гораздо проще описать то, что являлось эллинистическим или римским, нежели подвести итог тому, что определенно являлось средневековым. Безусловно, поиск характера средневековой эпохи столь труден именно потому, что средневековая эпоха не была ни имперской, ни национальной. Мысль и вера — термины всегда неоднозначные в том случае, когда они применяются более чем к одному человеку, — были между шестым и двенадцатым столетиями, возможно, еще более неодно-

Часть 1. Философская психология 147

родны, чем в течение любого эквивалентного периода до или после указанного. Неистовость суеверия не вызывает сомнения, но само это суеверие как некоторое иррациональное явление есть достоверный знак неоднородности взглядов. Это означает, что для того, чтобы унифицировать веру, необходимо свести ее к набору принципов, которым можно обучать, перевести ее на рациональный или даже квази-философский уровень и представить ее в явно безупречной форме. Официальные религии устанавливаются только после смещения суеверного мышления. Они замещают суеверие. В связи с этим мы не можем даже обсуждать католицизм как ортодоксальную и доминирующую веру данного периода вплоть до двенадцатого столетия, и мы должны датировать установление его интеллектуальной гегемонии тринадцатым столетием.

Падение собственно римского мира было вызвано внутренней коррупцией и воздействием внешних сил — наступавших волнами племен из галльской и германской Европы. Эти люди имели свои собственные древние обычаи и законы, большинство которых радикально отличалось от римских. Салические законы обычно представляли собой не более чем множество простых текстов, перечисляющих наказания за конкретные нарушения. При денежном обращении этого века сумма в двенадцать солидов была достаточна для покупки papa; исходя из этого, по размеру денежного штрафа мы узнаем степень значимости, приписывавшейся разным людям и действиям: штраф в 200 солидов назначался за убийство девочки; 600 — за убийство женщины детородного возраста, 900 — в том случае, если она была беременна. Аналогичные законы назначали разнообразные суммы штрафов за прикосновение к тем или иным частям тела незамужней женщины и разрушение различных анатомических участков тела противника: при потере глаза назначался штраф большего размера, чем при потере пальца и т. д. Нет необходимости говорить, что по утонченным и развитым стандартам римского закона все это было не более чем некоторой формой бартера.

Что касается феодальной системы, то она в действительности представляла собой множество систем, непрерывно эволюционировавших в течение столетий. Она никогда не была просто одной из альтернатив по отношению к анархии и повседневной угрозе

10*

148 Интеллектуальная история психологии

насильственной смерти; как правило, она была единственной альтернативой. Экономическая система феодализма по существу во многом походила на жизнь Рима в период между вторым и пятым столетиями; то есть феодальный лорд или барон, с экономической точки зрения, был эквивалентен римскому правителю или провинциалу. Однако под этой системой скрывалась приватизация частной жизни и собственности, совершенно отличная от чего-либо, виденного в классическом Риме или Греции. Побеждающие орды оказывали поддержку своим вождям, обещавшим победы, и вожди могли пользоваться их лояльностью до тех пор, пока сохранялись их собственная личная сила и боевые успехи. С самого начала, следовательно, частные интересы составляли существенный мотив покорения Рима. Эти интересы привели к феодальной власти лорда, к ограниченной собственности и к появлению небольших групп занятых работой вассалов, которые в прошлые, более незатейливые времена могли бы быть рабами.

Феодализм, как некоторая система классов, обеспечивал лорда и барона позицией, полностью эквивалентной позиции вождя в родовых сообществах. Недостаток ресурсов требует экономии, экономия требует ограничительных соглашений, те же, в свою очередь, нуждаются во власти. Кто наделяется этой властью — старейшины, консулы, вожди, бароны или короли — зависит в основном от размера социально-экономического сообщества и его исторических источников. Современные американцы должны быть готовы пожертвовать своей жизнью ради защиты своей страны — эта обязанность располагается в точности на одной линии с обязанностью раба. Тот же американец по-рабски относится к законам, включая те из них, которые облагают налогом его собственность, осуждают его за измену или каким-либо иным способом регулируют его общественное поведение.

Безусловно, американцы участвуют в сочинении этих законов и их модификаций. Однако и феодальная жизнь тоже базировалась на соглашениях между обеими сторонами, и эти соглашения имели силу закона¹. Крепостной приступал к службе после совершения некоторого ритуала, включавшего физический контакт с его лордом. За этим символизмом стояла вера в то, что имеется нечто, действительно предоставляемое последним первому; некое

Часть 1. Философская психология 149

убежище, присяга, обеспечивающая покровительство и имеющая почти вещественные свойства. Р.У.Соузерн в Становлении средних веков (The Making of the Middle Ages) подробно рассказывает, как один вольный человек входит в подчинение с целью приобретения еще одного виноградника. Как отмечает профессор Соузерн, анализируя документы этого периода, рабское отношение, хотя бы только к Богу, считалось участью каждого человека. Некоторые же люди являлись «рабами рабов Бога», находя в своем рабстве единственно правильное поведение христианина, так как «все люди трудятся и служат, и раб равен свободному человеку перед Богом, свободный же человек есть раб Христа²». Заметим также, что те самые греки, которые ругали тиранию, извлекали пользу из рабства. Платоновские люди из золота, меди, серебра и железа служат образцами для тех иерархических классов граждан, на которые до нашего времени распадается каждое политическое сообщество западного мира. В Греции рабом сфановился тот, чья сторона проиграла бой, тот, кто не был рожден эллинцем и чьи долги нельзя было оплатить никаким иным способом. Установление в Римской империи домината послужило для западного сообщества прецедентом человека-подобного-богу и, следовательно, прецедентом гражданина-как-слуги. Все это заслуживает рассмотрения не для того, чтобы простить средневековью неправильные действия, — если функцией потомства в самом деле является прощение своих предков за что-либо, — а для того, чтобы предотвратить заключение об уникальной принадлежности обсуждаемых недостатков именно данной эпохе или данному религиозному темпераменту.

Однако эти обобщения имеют ограниченный характер, когда мы начинаем рассматривать столь разностороннюю и эволюционирующую эпоху. Лишь в «позднее средневековье» (начиная, скажем, с 1100-м и до 1350 гг.) мы можем найти письменные документы, относящиеся к той политике и тем соглашениям, которые использовались в значительной части западного мира. Только в эти поздние времена термин «средневековый» подкрепляется документированными и отражающими свое время материалами, необходимыми для исторического анализа. В период между 500-м и 1000 гг. н. э. мы можем рассматривать конкретных людей и даже отдельные группировки. Однако мы не можем соединить эти различные соци-

150 Интеллектуальная история психологии

альные группы воедино так, чтобы получить характер всего века, не говоря уже о его психологических установках. Мы можем лишь попытаться ухватить в серии моментальных изображений, каким образом средневековый ум справлялся со своими собственными проблемами и удивительно непредсказуемым окружающим миром.