История России 9 страница. Однажды они попали на маленькую площадь, со всех сторон окруженную белыми безликими стенами домов

Однажды они попали на маленькую площадь, со всех сторон окруженную белыми безликими стенами домов. В самом центре площади находился каменный фонтан. А вокруг фонтана было просто море цветов. К тому же улицу отделяли от домов палисадники, также все в цвету. Были тут и дамасские розы, и апельсиновые деревья, и зеленый мирт с блестящими листьями… Даже в жаркий день на крошечной площади было прохладно и очень тихо.

Однажды они зашли даже в Главную Мечеть, оставили снаружи обувь и вступили под высокие своды. Воздух напоен был ароматами алоэ и абмры, которые делали атмосферу в этом святом месте еще таинственней и волшебной. Зейнаб вдруг осознала, что до сей поры ни разу не была в храме…

Мораима уже переступала крошечными ножками. Не —, давно отпраздновали первый день ее рождения. Она уже прекрасно знала, кто есть кто в ее маленьком мирке. Калиф, который, по словам Абры, обожал девочку, именовался Баба — папочка. Зейнаб же была Ма-а. Ома превратилась просто в О, а нянька называлась Абб. Абд-аль-Рахман подарил доченьке пушистого белоснежного котенка — и двое малышей стали просто неразлучны. Зейнаб назвала котенка Снежком.

Однажды ясным весенним днем Хасдай приехал на виллу Зейнаб среди бела дня — что было по меньшей мере странно. Все знали, что он настолько поглощен переводом медицинского трактата, что никогда не освобождается раньше позднего вечера.

— Я отправляюсь в путешествие по поручению калифа, — объявил он. — Возможно, я буду отсутствовать несколько месяцев…

— Куда ты едешь, мой господин? — спросила она, знаком отдавая приказание слугам подать угощенье.

— В Алькасаба Малика. В этом маленьком королевстве случилась страшная трагедия. Князь и вся его семья — все погибли в междоусобной брани. Все, кроме, одного… Новый князь Малики глубоко скорбит. Меня шлют к нему, чтобы я попытался излечить его от черной меланхолии и вернуть умайядам правителя — если же это окажется невозможным, то его место займет достойный человек по выбору владыки. Ситуация ужасна… Город практически в руинах, повсюду царит хаос. Городской совет из последних сил пытается сохранить в городе мир и покой. Я уеду через два-три дня. — Он с благодарностью принял кубок холодного вина и залпом осушил его — денек выдался жаркий, к тому же всю дорогу от Мадинат-аль-Захра он ехал верхом.

— Позволь мне сопровождать тебя! — попросила Зейнаб. Мне скучно здесь, а без тебя, Хасдай, станет просто невыносимо!

— Н-не знаю… — но он уже взвешивал все «за»и «против». Ему самому не слишком улыбалась мысль столь долгое время находиться вдали от ее волшебных чар. Она стала для него чем-то вроде опьяняющего наркотика, вроде сластей для сладкоежки… — Не уверен, что калиф одобрит это, Зейнаб.

— Я больше не принадлежу калифу, — спокойно сказала она. — Я твоя, мой господин. Почему бы тебе не взять меня с собой? Ведь это не тайная миссия… А я училась своему искусству в Малике. Городок просто прелестен — к тому же там живет возлюбленный моей Омы… Он хотел жениться на ней, но она настояла на том, чтобы ехать со мною в Аль-Андалус, несмотря па то, что, вне всяких сомнений, любит его. Может быть, и он не позабыл своей любви… А учитывая, как я счастлива и довольна жизнью, она может передумать, особенно, если снова встретится с Аллаэддином. Она так предана мне, Хасдай. От всего сердца желаю ей хоть немного счастья.

— А как же Мораима? — спросил он. — Она еще слишком мала для дальнего путешествия. Я не хочу подвергать дочь калифа опасности.

— Ты совершенно прав, мой господин. Мораима останется здесь с Аброй и регулярно будет видеться со своим отцом. Я не хочу нарушать привычный ход ее жизни. Она здесь будет в полной безопасности. Мы, конечно, скажем калифу, что я еду с тобой, и он пришлет взвод стражников, дабы защищать малютку, покуда мы не вернемся. — Доводы Зейнаб звучали разумно. Но она еще и обвила руками шею Хасдая:

— Ты ведь не хочешь так надолго покидать меня, правда?

Он обнял ее за тонкую талию, а другая рука скользнула в вырез кафтана и нашла грудь. Губки ее были так соблазнительны, что он не выдержал, рты их соприкоснулись, и языки переплелись в нежной и страстной ласке. Оторвавшись от нее, он произнес:

— Нет… Я не хочу оставлять тебя, прекрасная моя Зейнаб. Пальцы его слегка ущипнули нежный сосок, и Зейнаб вздрогнула от наслаждения…

…Если бы лейб-медик Хасдай-ибн-Шапрут верил в колдовство, он наверняка посчитал бы Зейнаб ведьмой. Но в волшебство этот просвещенный человек не верил, невзирая на то, что Рабыня Страсти владела способностью так опьянить его, что все на свете теряло свое значение, кроме ее поцелуя, ее ласки. И все же он прежде всего верный слуга калифа, а уже потом любовник Зейнаб. На следующий же день он имел приватную беседу с калифом в уединенных покоях дворца.

— Ты не станешь возражать, мой господин, если я возьму Зейнаб с собою в Малику? Она выразила желание сопровождать меня.

— С чего это? — калиф выглядел удивленным.

— Говорит, что будет без меня скучать… — честно отвечал Хасдай.

Абд-аль-Рахман усмехнулся:

— Беда всякой умной женщины, друг мой… Одной лишь страсти для нее явно недостаточно. Моя Айша как-то говорила мне, что если я хочу мира и покоя в доме, то должен выбирать женщин, которые интересуются только собою. Другие, предупреждала она меня, никогда не будут довольны своей долей. Они знают, что жизнь многогранна, — думаю, это и мучает Зейнаб. Конечно, можешь взять ее с собою, Хасдай. Ведь она твоя, и ты волен поступать с нею как тебе заблагорассудится. Меня заботит лишь дочь…

— Зейнаб считает, что девочка еще мала. Она оставляет принцессу на попечение нянюшки Абры. Она, правда, хочет, чтобы ты, мой господин, послал взвод отборных стражников для охраны девочки на то время, пока нас не будет.

— Решено! — отвечал калиф. — Она хорошая мать, друг мой. Почему у вас с нею нет детей? Может, тогда бы у нее прибавилось забот, и ее не тянуло бы на приключения…

— Мой господин, закон моего народа не позволит мне признать своими детей, которых родила бы мне Зейнаб. Они были бы вне закона. А тебе ведомо значение семьи в нашем мире. Мы с нею пришли к обоюдному соглашению, что детей у нас быть не может.

Абд-аль-Рахман кивнул. Вот об этом он как-то не подумал, вручая Зейнаб Хасдаю-ибн-Шапруту. Его заботила лишь безопасность ее и ребенка. К тому же он хотел, чтобы она была в пределах досягаемости, чтобы он мог видеть, как подрастает его младшая дочь…А что, Зейнаб все так же красива? Он хотел было задать Хасдаю этот вопрос, но сдержался. Это было бы просто невежливо. К тому же он знал, каков будет ответ… Он гадал, любит ли она Хасдая или же сохранила в своем сердце привязанность к нему, Абд-аль-Рахману? Но и об этом спросить он не мог… И никогда не узнает ответов. Это будет терзать его до конца дней. Он безмолвно клял Захру за ее дикую ревность, которая явилась причиной его несчастья…

— Сообщения от князя Малики крайне путаные, Хасдай, — сказал он вслух. — Он был в отъезде в то время, когда была вырезана его семья. Когда же страшная весть достигла его ушей, он на несколько дней впал в прострацию. Его удалось вернуть к жизни, но принять какое бы то ни было решение он был не в состоянии. Бедняга мог только оплакивать мертвых… Домашний врач считает, что со временем это пройдет, что это индивидуальная реакция нервной системы князя. Я хотел бы знать твое мнение, Хасдай. Можно ли его исцелить? Или мне следует заменить его другим правителем, а если следует, то должен ли этот человек прибыть из Аль-Андалус или же будет избран государственным советом Малики? Мне нужно знать истинное положение дел — и чем быстрее, тем лучше. Тебе я доверяю вполне, Хасдай, — и как медику, и как дипломату. Мне повезло, что у меня есть такой придворный…

— А что же злодей? Ты хочешь, чтобы он был схвачен и предстал перед твоим судом, мой господин?

— Вне всяких сомнений! — твердо отвечал Абд-аль-Рахман. — Я не могу допустить, чтобы подобные негодяи бесчинствовали даже в дальних уголках моего королевства. Если ростки зла не вырвать с корнем, они прорастут во множестве мест, подобно сорнякам на поле ржи. Найди этого человека, друг мой, и покарай его. Он не должен ускользнуть от возмездия. А когда он будет схвачен, то должен быть казнен публично и умереть мучительной смертью. Пусть его пытают на площади до тех пор, пока он не испустит дух! Причем сперва расправься с его прихвостнями, а затем с ним самим. Будь так жесток, как только сможешь, Хасдай! Это успокоит возмущение в народе и придаст князю Малики еще больший вес. Ты поплывешь на одном из новых моих кораблей в сопровождении сотни сакалибов, которые помогут справедливости восторжествовать, Хасдай.

Врач кивнул и поклонился господину.

— Все будет так, как ты хочешь, мой господин, — пообещал он. — Когда мы отплываем?

— Ты будешь готов через три дня, Хасдай?

— Да, мой господин, — последовал незамедлительный ответ.

— Завтра же на виллу Зейнаб прибудут десять сакалибов и будут оставаться там до вашего возвращения, — сказал калиф. — Они подчиняются только моим приказаниям. Мораима будет в полнейшей безопасности.

К тому времени, как Хасдай и Зейнаб были готовы к отплытию, личная гвардия калифа прочно обосновалась в доме. Аида была в восторге от того, что есть кому оценить ее стряпню, а малышка Мораима мгновенно покорила сердце капитана сакалибов. Абра же была предана ребенку всей душой. Зейнаб понимала, что дитя ее будет в безопасности и в хороших руках, покуда ее не будет. Она решила не вдаваться в излишние подробности и не объяснять дочери, что несколько месяцев мамы не будет дома. Да Мораима все равно бы не поняла. Она просто сказала, что мама уезжает, но вернется непременно. К ее глубочайшему огорчению, малютка не слишком была озабочена этой вестью.

— Ма вернется? — требовательно спросило дитя.

— Да! — в глазах Зейнаб стояли слезы.

— А Баба? Придет?

— Конечно, твой отец навестит тебя!

— Хорошо… — сказала Мораима и занялась Снежком.

— По-моему, ей нет никакого дела до того, что я покидаю ее! — рыдала Зейнаб на груди Хасдая. — Она похожа на мою мать! Такая же бессердечная!

— Да полно, ей же нет еще и двух! — терпеливо объяснял Хасдай. — Она не может вполне понять того, что ей предстоит, любовь моя. Но так будет даже лучше. Ведь не хотела же ты, чтобы она плакала, провожая тебя?

— Нет… — вынуждена была признать Зейнаб правоту Хасдая. — И вправду нет. Все, чего я хочу, — чтобы она была счастлива и в безопасности.

— Так оно и будет, — заверил ее Хасдай. Корабль, на борту которого они отчалили от берега Кордовы, был самым большим, который Зейнаб когда-либо приходилось видеть. У них с Хасдаем была большая просторная каюта на верхней палубе, на нижней же разместили сотню сакалибов. Даже у Омы была отдельная каюта неподалеку от покоев госпожи. Плавание по Гавдалквивиру было сродни увеселительной прогулке. Стояла поздняя весна, и все сады были в цвету, ветви, отягощенные розовыми, белыми и желтыми цветочными кистями, свешивались за изгороди. Даже поля уже зеленели.

На следующий день путешественники медленно проплывали мимо лугов, усыпанных цветущими анемонами, которые слегка покачивал бриз…

Они доплыли до Севильи ранним утром второго дня пути. Хасдай объяснил Зейнаб, что это типичный мавританский город с узкими извилистыми улочками, выбеленными домами с балконами, внутренними двориками, садиками и фонтанами повсюду. Он пообещал Зейнаб, что они сделают здесь остановку на обратном пути из Ифрикии.

— Зачем тебе понадобилось в Алькасабу Малику? — спрашивала Ома госпожу, когда они вдвоем сидели на палубе, дыша свежим воздухом. — Ты надеешься увидеть господина Карима?

— Нет, — отвечала Зейнаб. — Карим теперь женатый человек. К чему мне с ним встречаться? Но, возможно, нам удастся разыскать твоего Аллаэддина, моя Ома. Разве ты не хочешь выйти замуж, народить деток? Моя жизнь, хоть и спокойная, но.., ты сама понимаешь. У меня больше не будет детей. Хасдай их не желает. Я должна смириться — но ты, ты, моя Ома!.. Ты моя, и в моей власти дать тебе свободу, и я желаю тебе счастья. Что бы я делала все эти годы без тебя, моей утешительницы? Позволь мне дать тебе свободу, Ома, — я хочу видеть тебя счастливой, хочу, чтобы ты стала женою Аллаэддина-бен-Омара! Я дам за тобою богатое приданое. Самое время для тебя зажить собственной жизнью!

— Я не знаю… — отвечала Ома. — Аллаэддин и я пробыли в разлуке несколько лет, госпожа… Может, он давно женат, а второй женой ему я ни за что не стану! Кстати, не уверена, что все еще люблю его, этого чернобородого пирата… А кто станет приглядывать за тобой, хотела бы я знать? Ты никогда не держала много женской прислуги. Нас было только двое.., ну, еще Наджа и Аида. Те женщины, что убирают дом, практически невидимы… Разве не были мы счастливы?

— Я не к чему тебя не принуждаю, — сказала Зейнаб. — Но давай-ка сперва отыщем Аллаэддина-бен-Омара, а тогда будет видно, что ты чувствуешь к нему, моя Ома… Это будет нетрудно. Алькасаба Малика — невеликий город. Ну, а если ты решишь не идти за него, мы вместе вернемся в Аль-Андалус, и там я дам тебе свободу. Ты можешь тогда остаться со мною, но я буду платить тебе за твою службу, как сейчас плачу Абре. Иначе, подумай, что станется с тобою, если со мной случится беда? Ома, я хочу, чтобы ты была свободна и в безопасности. Ты ведь моя подруга, и твоя преданность столь много для меня значит…

Лежа ночью подле Хасдая и вдыхая усыпляющий запах моря, Зейнаб размышляла: искренна ли была она с Омой? Что будет, если она вновь увидит Карима? Возродится ли ее любовь? Или чувство навек умерло в ее сердце, когда он отдавал ее калифу?..Нет, ничего не умерло, вопреки их обоюдным надеждам… Конечно, теперь он женат, и, возможно, у него есть сын, а может, и двое… А она.., она мать младшей дочери калифа, хоть и не принадлежит ему более… Она с грустью вздохнула. Она не была счастлива, хотя и не понимала, отчего. У нее было все, чего только может желать женщина: богатство, дитя, мужчина-защитник… Чего еще желать? И все же как грустно…

…Ах, зря она увязалась за Хасдаем! Она искренне полагала, что станет скучать, но лишь в пути она поняла, что вовсе не скука, а отсутствие счастья гонит ее прочь из дома.

Но ведь в Алькасабе Малике ее ничего не ждет, кроме невыносимо болезненных воспоминаний… А страсть без любви, как она давно обнаружила, — это очень горько… Но это она тщательно скрывала от Хасдая. Они не любили друг друга, хоть и стали добрыми друзьями, хоть и было им сладко в объятиях друг друга… Ему было бы больно, узнай он о глубине ее разочарования…

Наконец, однажды утром вдали показались два маяка, обозначающие вход в гавань Алькасабы Малики. Небо было безоблачным, а крики чаек, вьющихся над кораблем, были и торжествующими, и скорбными одновременно… Хасдай говорил, что город пришел в упадок после гибели правителя и его семьи, но Зейнаб показалось, что тут ровным счетом ничего не изменилось. Когда судно пришвартовали к причалу, капитан явился в каюту Хасдая, дабы лично объявить, что носилки уже поданы и он может отправляться во дворец князя.

— Подан также и оседланный конь на случай, если ваша светлость предпочтет ехать верхом, — вежливо добавил капитан.

— Но, возможно, женщинам небезопасно путешествовать по улицам в такой час? — спросил Хасдай.

— Я переговорил со слугою князя, прибывшим вместе с носилками, — отвечал капитан. — В городе спокойно, мой господин. Нет здесь ни повстанцев, ни возмутителей спокойствия. Просто жители все еще не оправились после гибели правителя и его домашних…

Хасдай понимающе кивнул:

— Тогда поеду верхом. А госпожа и ее прислужница сядут в крытые носилки.

Зейнаб и Ома, облаченные, как добропорядочные мавританки, в черные яшмаки, были препровождены самим Нази к носилкам. Когда они уселись, сакалибы вереницей сошли с палубы корабля. Они были в полном боевом обмундировании и выглядели устрашающе. Немедленно по городу распространилась весть: прибыл представитель калифа, сам Хасдай-ибн-Шапрут! Он поможет князю, и в городе вновь воцарятся мир и покой… Он приехал с личной гвардией… И разбойники, умертвившие правителя и всю его семью, вскоре будут схвачены и казнены!

Во главе процессии величественно ехал Хасдай-ибн-Шапрут. Жители Алькасабы Малики выходили на улицу, дабы приветствовать прибывших.

Когда они достигли ворот резиденции и въехали во внутренний дворик, Зейнаб склонилась к уху Омы и прошептала:

— А я-то думала, что князь живет во дворце… Смотри, этот домик ничем не отличается от того, что подарил мне калиф!

Тотчас же навстречу гостям вышли слуги в длинных белых одеждах, почтительно приветствовали врача и его свиту и проводили их во двор.

Высокий человек с угольно-черной бородой выступил вперед и почтительно склонился перед Хасдаем-ибн-Шапрутом:

— Добро пожаловать, ваша светлость! Я Аллаэддин-бен-Омар, визирь князя. Мы благодарны вам за то, что вы прибыли!

Ома беззвучно вздохнула и сжала руку Зейнаб.

— Мы не предполагали, что вы путешествуете с женою, господин, — продолжал визирь. — Но, думаю, ей вполне будет удобно в гареме. На данный момент он пустует.

— Эта женщина — моя наложница, — ответствовал Хасдай. — К величайшему сожалению моего отца, я не женат. — Он улыбнулся.

— О, в таком случае у наших отцов общая печаль! — последовал ответ. — Мустафа, проводите женщин на их половину, — приказал Аллаэддин ожидающему евнуху. Затем вновь обратился к Хасдаю-ибн-Шапруту:

— Князь Карим теперь бодрствует. Может быть, ты хочешь его видеть, господин? Теперь уже Зейнаб ахнула, но, тут же придя в себя, воскликнула:

— Ты говоришь о Кариме-ибн-Хахибе, Аллаэддин-бен-Омар? — Вопрос изумил всех, включая самое Зейнаб — ведь она уже знала ответ! О Аллах! Зачем она приехала? Она ведь не вынесет встречи с Каримом, не сможет жить в одном доме с ним! Она всеми силами пыталась сохранить достоинство, приличествующее Рабыне Страсти, принадлежащей Нази, но сердце ее чуть ли не выпрыгивало из груди. Она побелела.

— Госпожа, кто ты? — спросил визирь, совершенно пренебрегая этикетом.

Ома же смело открыла свое лицо и отвечала:

— А ты как думаешь, великовозрастный придурок? Это моя госпожа Зейпаб!

Аллаэддин-бен-Омар глядел поочередно то на нее, то на закутанную с головы до ног Зейнаб.

— Это и вправду ты, госпожа? — выговорил он наконец.

Зейнаб кивнула. Голова у нее шла кругом…Нет, она не может потерять сознание! Не должна! Если это случится, Хасдай тотчас же заподозрит неладное. Она не имеет права падать в обморок!

— Как это калиф догадался, что прислать надобно именно тебя? — возбужденно говорил Аллаэддин. — Может быть, никто кроме тебя не властен вернуть его к жизни! Благословен Аллах, мудрый и всезнающий!

— Что-то я ровным счетом ничего не понимаю… — резко бросил Хасдай-ибн-Шапрут. — Ты что-то знаешь об этом деле, Зейнаб?

— Не следует нам с тобою обсуждать это здесь, публично, — отвечала она. — Господин визирь, где мы могли бы переговорить с глазу на глаз?

Голос ее был бесстрастен и холоден. Каким-то чудом ей удалось-таки вновь овладеть собою.

Аллаэддин быстро провел их в ярко освещенную комнату с видом на внутренний двор. У Зейнаб голова шла кругом. Карим — князь Малики! Как могло такое случиться? Она жаждала ответа на свой вопрос столь же страстно, как и Хасдай-ибн-Шапрут ответа на свой.

— Как случилось так, что ты знаешь князя, Зейнаб, — если ты и вправду его знаешь? — Хасдай искренне недоумевал.

— Я и не предполагала, что тот, кого я прежде знала, — князь… — начала она. — Карим-аль-Малика, которого я знала прежде как Карима-ибн-Хахиба-аль-Малику, — это тот самый Учитель Страсти, что вышколил меня когда-то… Но как случилось так, что он стал князем?

— Возможно, — вмешался Аллаэддин, — я сумею разъяснить вам положение дел — разумеется, с вашего обоюдного разрешения. — Когда Хасдай кивнул, визирь начал свой рассказ:

— Карим-аль-Малика — младший сын покойного князя Хабиба-ибн-Малика. Карим был мореплавателем и торговцем, а также и Учителем Страсти. В его руки и отдал торговец Донал Рай Зейнаб для обучения. Она и не предполагала, что он княжеский сын…

— Да как я могла это предположить? — вмешалась Зейнаб. — Оглядись, Хасдай. Ну сам посуди, похоже это на княжеский дворец? Дом этот не больше моего! Я ни разу не встречалась ни с отцом Карима, покойным князем, ни с его братьями. Правда, я знакома была с его матерью, госпожою Алимой, и с сестрой его Инигой — она даже стала моей подругой. Но ни единой секунды я не подозревала, что они столь высокородны! А сюда я попала лишь однажды, когда удостоилась чести принять участие в торжествах по поводу свадьбы Иниги. Ни единого раза ни она, ни господин Карим не обмолвились, что их отец — князь этой земли, господин мой Хасдай! Никогда!

Растерянный Хасдай хранил молчанье, мучительно пытаясь подобрать нужные слова…

— Но как, как вы очутились здесь? — воскликнул визирь, вновь попирая дворцовый этикет — слишком велико было его любопытство:

— Разве ты не собственность калифа, госпожа Зейнаб?

— Я Рабыня Страсти господина моего Хасдая, — тихо отвечала она. — Калиф отдал меня ему, господин Аллаэддин.

Тот явно хотел спросить почему. Он-то был уверен, что Зейнаб пленила калифа… Его черные глаза устремились на Ому, молчаливо сидящую подле госпожи. Девушка встретилась с ним взглядом — и залилась краской, успев, правда, улыбнуться ему чарующей улыбкой. Вот кто ответит ему на все мучающие его вопросы! Но сейчас в центре внимания, разумеется. Карим…

— Могу я проводить госпожу и ее прислужницу в гарем, мой господин? — спросил он Хасдая.

Хасдай-ибп-Шапрут кивнул:

— Да. И я хочу тотчас же видеть князя Карима, господин визирь!

— Мустафа, проводи женщин на их половину, — приказал евнуху визирь. Зейнаб и Ома поднялись.

Зейнаб не терпелось порасспросить Аллаэддина подробно обо всем. Что на самом деле приключилось с Каримом? Он был ранен? Где его жена? А дети? Да есть ли они у него? Неужели вся семья Хабиба-ибн-Малика погибла? Инига… О Небо, нет! Инига!

…Она покорно следовала за Мустафой, терзаясь и мучаясь. Может быть, он в состоянии прояснить для нее хоть что-то? Ведь Мустафа всегда был в курсе всего…

Двери, ведущие на женскую половину, ныне пустую и заброшенную, не успели захлопнуться, а Ома уже тормошила евнуха:

— Мустафа, скажи всю правду! Господин Аллаэддин женат?,0н уже взял в свой дом жену?

— Разве ты глуха, девушка, и не слышала его разговора с Хасдаем-ибн-Шапрутом? Нет у него и не было никакой жены. От себя же прибавлю — и наложницы… — Мустафа хмыкнул. — Если бы ты приняла его предложение тогда, сегодня ты уже по крайней мере трижды была бы матерью!

— Ну, для этого еще есть у нас время! — задорно сказала Ома.

— Так что же произошло, Мустафа? — тихо спросила Зейнаб.

— Да это все жена господина, Хатиба… — начал Мустафа и рассказал ей все, что началось в день свадьбы и длилось затем в течение более чем двух месяцев. — С самого начала с нею были одни хлопоты, а потом госпожа Хатиба все никак не беременела… Были огорчены они оба: и мой господин, и она сама… Князь Хабиб начал было поговаривать о том, что Кариму вновь следует жениться — на девушке, которая народит ему детей. Но Карим отказывался наотрез. И вот, наконец, по всем признакам стало ясно, что госпожа Хатиба вскоре должна стать матерью. Об этом тотчас же было сообщено ее родным, но ответа не последовало. Князь Хабиб предложил моему господину съездить в Себту — это южнее Джабал-Тарака. По злой иронии судьбы, он послал его туда выбрать на невольничьем рынке пятьдесят северян, подобных калифским сакалибам, — это лучшие рабы, госпожа. Эти люди должны были быть вышколены и превращены в самых преданных и верных стражей княжеского дворца. Князь Хабиб всегда считал, что калиф поступил мудро, доверив безопасность своей семьи рабам, преданным лишь ему одному, не вовлеченным в политику Аль-Андалус. К тому же госпожа Хатиба хворала и была крайне раздражительна, так что разлука была бы благоприятна для обоих.

— А он.., любил ее? — тихо спросила Зейнаб. Мустафа отрицательно покачал головой.

— Оба они смирились со своей участью, — сухо ответил он и продолжил свой рассказ:

— Али Хассан, тот, кто был любовником Хатибы еще до свадьбы, ворвался в Алькасабу Малику со своими людьми. Они не вошли в город открыто, но прокрались, как шакалы, под покровом ночи. Они перекрыли один конец улицы, оставив другой для отступления. Разбойники пришли пешим ходом. Затем ворвались в ворота дома, удавив стражников. Они хорошо выбрали время — вся семья была в сборе, за исключением моего господина Карима. Все праздновали день рождения господина Айюба. Были зверски умерщвлены все: он, двое его жен, их дети, а также господин Джафар, его жены и дети, старый князь, госпожа Музна и супруг госпожи Иниги Ахмед. Госпожа Алима погибла последней, но успела втолкнуть меня и маленького своего внука, сына Иниги Малика, в кабинет. Я спрятал мальчика под одеждой и зажал ему рот ладонью, а сам глядел в замочную скважину на их бесчинств «… Потом Али Хассан направился прямиком в покои, где, тесно прижавшись друг к другу, стояли Инига и Хатиба, дрожа от ужаса.» Шлюха! — вскричал он, обращаясь к Хатибс. — Ты ведь клялась, что не станешь носить ребенка от другого!«Глаза его были совершенно безумны — по крайней мере, так мне показалось. Он попытался оторвать се от госпожи Иниги, но безуспешно. Тогда он протянул свою грязную руку и потрогал золотые косы Иниги, на губах его появилась злая усмешка. Я все, все видел из моего укрытия!» Ты предала меня, Хатиба!«— вскричал он. Она же отвечала с достоинством:» Видно, ты недостаточно сильно любил, чтобы бороться за меня, когда на твоих глазах отец мой отдавал меня другому! Мой долг — носить и рожать супругу детей, Али Хассан!«Ох, госпожа моя Зейнаб, эти слова привели Али Хассапа в сущее бешенство! Он оторвал, наконец, Хатибу от госпожи Иниги, намотал ее волосы на руку и одним взмахом кинжала перерезал ей горло. Хлынула кровь, обагрив одежды Иниги и платье самого Али Хассана. Бедная госпожа Инига окаменела от ужаса, ведь на ее глазах убиты были муж, мать, вся семья… Она стояла беспомощная, не в силах даже закричать — а этот дьявол сорвал с нее одежду и вынес ее вон, а дружки его прихватили уцелевших молодых рабынь. Все это время, показавшееся мне вечностью, я прождал в кабинете, прижимая к груди малютку, сына госпожи Иниги. Я слышал, как эта разнузданная орда разгуливала по всему дому, хватая все, что попадалось им на пути, — но вот все стихло. Наконец, я выбрался из своего укрытия. Измученный малыш уснул, хвала Аллаху, — и потому не видел разгрома, учиненного негодяями в доме. Али Хассан и его люди уже к тому времени покинули дом. Они ускакали на жеребцах из княжеских конюшен — причем брали лишь лучших животных, могу добавить… С маленьким Маликом на руках я побежал прямо к главе городского совета и рассказал ему все. Женщины взяли у меня дитя, а я вернулся в дом в сопровождении членов совета. Вид ужасающего разгрома буквально потряс их. Тотчас был послан гонец в Себту к господину Кариму. К тому времени, как он воротился, мы уже схоронили мертвых, смыли отовсюду кровь… Но все же ржавые пятна остались на дворовых плитах… Когда Кариму поведали о разыгравшейся тут трагедии, он словно оцепенел. Никакими силами мы не могли вернуть его к жизни.

Он ничего не ест. Практически не спит. Просто сидит, уставясь в одну точку.

— А городской совет послал гонца к калифу… — заключила Зейнаб. Она еще не вполне осознала, сколь ужасная трагедия обрушилась на ее возлюбленного Карима. — А Инигу… Инигу нашли, Мустафа? Наверняка ведь послали воинов вдогонку Али Хассану!

— Злодейское убийство семьи Карима — далеко не первое на совести этого бандита. Он умертвил и Гуссейн-ибн-Гуссейна с семьей. Он среди горцев слывет самым могущественным и жестокосердым. В Малике нет армии… До, недавнего времени в ней просто не было нужды. В Аль-Андалус царит мир…

Зейнаб ясно видела, что и по сей час Мустафа глубоко страдает. Али Хассан поразил в самое сердце и оставшихся в живых…

— Разве никто не освободил Инигу, не отомстил?! — вновь спросила она. — Ведь если Инига осталась жива и Али Хассан только пленил ее, она может до сих пор быть жива! Необходимо ее разыскать, освободить…

— Никто не станет ее разыскивать, госпожа. — с грустью, промолвил евнух. — Когда Али Хассан уносил ее, то сомнений в его намерениях не было: он собрался надругаться над нею. Теперь она опозорена — и пусть лучше остается в его руках.., если она еще жива.

— Да что ты несешь? — взорвалась Зейнаб. — Ведь ребенок Иниги уцелел! Маленький Малик потерял отца. Неужели он должен лишиться и матери? Карим этого не допустит!

— Малик-ибн-Ахмет отослан в семью отца, теперь он принадлежит им. Они вырастят из него достойного человека. Он так мал, что не будет помнить ни отца, ни мать. В сущности, малыш ничего не потерял…

— Как ты думаешь, госпожа, здесь по ночам бродят привидения? — спросила вдруг Ома на их родном наречии. — Не знаю, как смогу я спать спокойно в доме, где стольких людей убили в одночасье! — Девушка вздрогнула:

— Мне уже слышатся отчаянные женские вопли…

— Согласна… — сказала Зейнаб подруге. Потом повернулась к Мустафе:

— Мы не останемся здесь. Мустафа. И Ома, и я кожей чувствуем ужас, затаившийся в этих стенах. Знаю, что ты нас не ждал, но наверняка мы можем пожить в каком-нибудь другом месте.

Мустафа понимающе кивнул и ответил:

— Я провожу тебя в покои твоего господина — думаю, он не станет возражать, госпожа Зейнаб…

Хасдая-ибн-Шапрута тотчас же проводили к пациенту, Кариму-ибн-Хабибу, князю Малики. Молодой человек сидел в удобном кресле на веранде, неотрывно глядя на маленький садик во внутреннем дворе дома. Он был словно погружен в глубокую летаргию — бледен, с темными кругами вокруг глаз… Хасдай-ибн-Шапрут опытным взглядом медика отметил, как он похудел с тех пор, как они виделись в Кордове…