Проблема воли

К Августину восходит волюнтаризм, воспринятый в последующие века рядом учений о мотивационном приоритете воли в психической организации человека. Со времен Августина вопрос о соотношении непроизвольного и произвольного в реакциях и поступках индивида служил темой многих философских дискуссий и школ. Понятие о произвольности ассоциировалось с теми процессами в организме, которые регулируются осознаваемой целью и духовными актами субъекта как последней причинной инстанции.

Психологические соображения соотносились с глобальной философско-религиозной проблемой свободы воли. Первый крутой поворот к новым объяснениям произошел с открытием Декартом рефлекторной природы поведения в его учении о страстях. Как отмечалось, применительно к человеку это учение прокламировало бескомпромиссный дуализм. Материальное тело предстало в образе автомата, запускаемого в ход внешними импульсами, промежуточным эффектом действия которых становятся восприятия и элементарные чувства, а конечным эффектом - «раздувание» мышц. Но наряду с этим организм приводится в действие «излучениями» другой, бестелесной субстанции, откуда исходят акты сознания и воли, а также высшие интеллектуальные чувства.

Декартов дуализм царил над умами в течение трех столетий. Его отражением стала в конце концов версия о необходимости «двух психологий» - объяснительной, которая усматривает причины изучаемых явлений в телесной механике, и описательной (или понимающей), интуитивно проникающей в душевную жизнь с целью постичь ее уникальность, ее озаренность богатством культурных ценностей.

Однако уже в декартовы времена была предпринята величественная попытка объяснить с геометрической строгостью, руководствуясь не интуицией, а логическим анализом, мотивы поведения человека как телесно-духовного существа. Эта попытка принадлежала оппоненту Декарта Спинозе. Он отверг убеждение в том, что воля — это самостоятельная причинная сущность. «Воля и разум, - утверждал Спиноза, - одно и то же».

Иллюзия свободы воли - результат незнания истинных причин. Этими причинами являются аффекты. Под ними имелись в виду не декартовы «страсти» (т.е. страдательные состояния) души, которые, возникая в организме, могут быть только результатом того, что он испытывает; служить же мотивом его действий, влиять на них они бессильны. Аффекты, согласно Спинозе, - это особые телесно-психические состояния. Их великое множество. Аффекты ненависти, гнева, зависти и т.д., рассматриваемые сами по себе, вытекают из той же необходимости и могущества природы, как и все остальные единичные вещи.

Спиноза, обращаясь к аффектам, усматривал задачу философии в том, чтобы, неотступно следуя принципу причинности, объяснить предназначение аффектов как движущих сил человеческого бытия. Спиноза выступил инициатором строго объективного изучения аффектов взамен сбора сведений о том, какими они переживаются испытывающим их субъектом. Рассматривая их в объективной системе отношений, он сводил богатство аффектов к трем основным, имя которым: влечение, печаль и радость. Он наделил аффекты действенным влиянием на организм (тело), считая, что печаль уменьшает способность тела к действию, тогда как радость увеличивает ее.

Важнейшие нововведения Спинозы: подход к аффектам с позиций, отвергающих дуализм телесного и духовного, придание им реальной причинной роли в жизнедеятельности - побудили в XX веке Л.С. Выготского задуматься над перспективой создания теории, способной применить идеи Спинозы к современной психоневрологии. Последняя нуждалась в преобразовании, поскольку все еще продвигалась в русле дуализма Декарта. Свой замысел Выготский не реализовал. Но поучительно его обращение к Спинозе, который обнажил - на уровне философской рефлексии - уязвимость дуализма в объяснении мотивов, правящих человеком.

Дуализм пронизывал и образ мысли физиологов в их первых пробах экспериментального изучения нервных функций. Так, с открытием рефлекторной дуги образ организма рассекался на половины, каждая из которых работала по отличным от другой принципам. Рефлекс мыслился как мышечный автоматизм, встроенный в спинной мозг. Головному же мозгу отводилась роль «вместилища» сознания и воли, действующих спонтанно. Иначе говоря, Декартов дуализм непроизвольных и произвольных движений оборачивался взамен философской конструкции анатомической схемой. Она как бы санкционировала от имени точной науки неподвластность высших побуждений человека телесным законам.

Против этого выступил И.М. Сеченов. Несмотря на крайнюю скудость сведений о головном мозге, он высказал ниспровергавшую дуализм гипотезу о том, что и этот высший орган работает по принципу рефлекса. Его критики сразу же обвинили его в том, что он сводит человеческое поведение к формам, наблюдаемым у обезглавленной лягушки. Они проигнорировали принципиальную новизну концепции Сеченова.

Для прежней физиологии головной мозг виделся в образе «нервной поверхности», от которой импульс отражается к мышцам наподобие отражения светового луча. (Как мы помним, термин «рефлекс» означает отражение.) Для Сеченова же исходным являлось убеждение в неиссякаемой активности организма, обусловленной непрерывной работой высших нервных центров. Поэтому идущие извне стимулы сталкиваются не с застывшими и безразличными к ним «поверхностями», а со сложнейшими механизмами, имеющими собственное устройство и свою логику деятельности. Сеченов выделил два типа механизмов: усиливающий рефлексы и задерживающий их. Оба являются регуляторами поведения, придающими ему мотивационную направленность. Сеченов писал, что психический рефлекс с усиленным концом обнимает всю сферу страстей. Механизм же, задерживающий реакцию на внешний раздражитель, - это открытое автором и удостоенное его имени «сеченовское торможение». Оно является нейросубстратом воли, точнее — произвольных движений. Люди с сильной волей побеждают самые неотразимые, по-видимому, невольные движения. Не ограничиваясь описанием этих открытых им нейромеханизмов, Сеченов соединяет физиологию с этикой моральность мотива должна быть одна положена в основу действий.

Понятие о рефлексе радикально трансформировалось. Из автоматической связки центростремительного нерва с центробежным оно становилось сложнейшей нервно-психической конструкцией, притом изначально активной и формируемой благодаря воспитанию. При этом воспитуемой выступала и сфера мотивов - будь то страсти, будь то способность противостоять испытаниям «наперекор требованиям всех естественных инстинктов, потому что голос этот бледен при яркости тех наслаждений, которые даются правдой и любовью к человеку» [23].