Глава VII Египет, Порт‑Саид, 1907 г.

 

Оглушенная ревом и топотом,

Облеченная в пламя и дымы,

О тебе, моя Африка, шепотом

В небесах говорят серафимы.

Н. Гумилев

 

 

В трюме было темно и очень сыро. Болтовня спутников Николая, в первые дни плавания бодрая и веселая, окончательно сошла на нет, и теперь тишина вокруг него лишь изредка нарушалась усталыми вздохами и болезненными стонами. Качка, не слишком сильная, но невероятно монотонная, отняла у всех последние силы. И даже теперь, когда на море, судя по всему, установился почти полный штиль, охватившая пассажиров слабость не проходила, и разговаривать они были не в состоянии. Каждому хотелось просто сидеть или лежать неподвижно, молчать и ни о чем не думать.

Николай сидел, забившись в один из дальних углов, и, обхватив колени руками, мелко дрожал. Авантюра, в которую он втянулся, совсем еще недавно казавшаяся молодому человеку так прекрасно придуманной, за время плавания растеряла всю свою заманчивость. Оказалось, что бегство в Египет тайком от всех и путешествие в трюме грузового корабля без билета – занятие не только рискованное, но еще и крайне неприятное. Хотя, если бы Николаю сейчас представилась возможность начать все сначала и снова попробовать пробраться на уходящее в Африку судно, он все равно повторил бы эту попытку. Ведь иначе ему пришлось бы или остаться во Франции и долгими зимними вечерами умирать от скуки в своей крошечной комнате под самой крышей, или вернуться в Россию, где жила не ответившая на его чувства Анна… Нет уж, лучше трюм, в который не проникал ни один луч света, лучше бесконечно долгие дни и недели страха, что его обнаружат матросы, лучше качка и сырость! Тем более что это «заключение» в трюме должно скоро кончиться. Наверняка уже совсем скоро!

Оказавшись на корабле, молодой путешественник почти сразу утратил чувство времени, а часы в темноте были бесполезны, поэтому он давно потерял счет дням. Однако вчера – или, может быть, не вчера, но точно несколько часов назад, до того, как Николай на некоторое время заснул, – один из его соседей по трюму говорил, что, по его расчетам, они уже приблизились к северным берегам Египта. Можно ли было доверять мнению такого же, как и сам Гумилев, «пленника», запертого в трюме и лишенного какой‑либо связи с внешним миром, Николай не знал. Но верить этому человеку очень хотелось – его слова давали хоть какую‑то надежду, что мучениям скоро придет конец. Он выберется на свежий воздух, ступит на твердую, не качающуюся каждую секунду под ногами землю, забудет о плавании, как о страшном сне, и все‑таки выполнит порученное ему дело. А заодно исполнит и свою давнюю мечту – увидит Африку. Увидит тот далекий, чужой, не похожий ни на его родную страну, ни на Европу мир, который полюбил еще в детские годы, о котором сочинил свое самое первое стихотворение!

Воспоминание о детских грезах и предвкушение путешествия по Египту заметно подняли Николаю настроение. Он почувствовал себя несколько лучше, и ему даже показалось, что в трюме стало не так душно и холодно. Да и качки больше не было… Может быть, они вообще уже вошли в порт и стоят у причала, может, их путь окончен, хотя сами они об этом еще не знают?

Гумилев так твердо уверился в этом, что потянувшиеся дальше долгие часы ожидания в темноте вновь едва не привели его в отчаяние. Он стал думать о том, что корабль по каким‑то причинам не пускают в египетский порт, или что вообще произошла ошибка и они приплыли не туда, куда следует, или что капитан узнал о «зайцах» в трюме и отвез их назад, в Марсель. Последнее предположение было самым пугающим, и молодой человек постарался отогнать его от себя как можно скорее. Нет уж, пусть уж лучше верна другая его догадка, о том, что корабль прибило к какому‑нибудь дикому берегу!

Он прислушался, попытавшись уловить хоть какой‑нибудь звук. Но в трюме было так тихо, что у Николая даже зазвенело в ушах. Однако он по крайней мере убедился, что корабль не движется. Они куда‑то приплыли, и прятавшимся в трюме пассажирам нужно было только набраться еще немного терпения, чтобы узнать, куда именно.

Николай устроился поудобнее в своем углу, закрыл глаза и стал мысленно уговаривать себя подождать еще час или два. За бортом его ждала Африка, страна, в которую он так мечтал попасть. Скоро он выйдет из трюма на свободу, скоро окажется в своей мечте! А пока надо просто набраться терпения. Просто подождать…

В голове у Николая вдруг завертелись любимые образы – африканская саванна, джунгли, пустыня… Молодой путешественник опять заерзал на месте. За все время плавания в трюме его не посещали мысли о стихах: настроение для этого было совсем не подходящим, не говоря уже о мучившей его в первые дни морской болезни. Неужели теперь это прошло и он снова готов творить? Это надо было срочно проверить, и Гумилев принялся складывать из роящихся у него в мыслях слов первую строчку. А за первой к нему, уже совсем легко и быстро, пришли вторая и третья строки, и вскоре он жалел лишь о том, что у него не было ни бумаги, ни карандаша, чтобы записать их. Оставалось рассчитывать только на собственную память.

Повторив про себя несколько раз новое стихотворение и уверившись, что теперь он его не забудет, Николай удовлетворенно вздохнул и закрыл глаза. Рядом с ним послышались шорохи: кто‑то из соседей по трюму тоже возился на своем месте. Но Гумилев не обратил на это внимания – его вдруг начало клонить в сон, и теперь уже хотелось, чтобы корабль подольше не причаливал к берегу…

На этот раз желание путешественника сбылось. Корабль все не двигался, а матросы, знавшие о ехавших в трюме странниках, как будто забыли о них. Но Гумилеву было все равно, он спал и во сне уже пробирался по африканским джунглям.

Разбудил его громкий разговор соседей по трюму и легкое раскачивание судна. Это была не обычная качка, к которой он почти привык во время плавания, а какие‑то странные толчки, и Николай с радостью подумал, что они могут означать долгожданный конец путешествия. Корабль вздрагивал, потому что причаливал в порту, его привязывали канатами к каменным тумбам!

– Да точно тебе говорю, приплыли мы! – подтвердил догадку Гумилева один из странников – ворчливый мужчина лет пятидесяти, ужасно не любивший, когда более молодые товарищи спрашивали, когда же их путешествие подойдет к концу. – Погоди еще чуток, пусть они уладят все формальности! Мы вылезем, когда груз начнут выносить на берег.

– Ох, скорее бы! – застонали чуть в стороне от Николая сразу несколько страдальческих голосов.

Он и сам был бы не прочь присоединиться к ним: его терпение тоже постепенно подходило к концу. Вдобавок ко всему он еще и сильно проголодался: матрос, приносивший им тайком еду, не появлялся в трюме почти сутки. Но его терпению было уготовано еще одно, последнее испытание. Незаконных пассажиров продержали в трюме еще около часа. Под конец этого часа спутники Николая, несмотря на привычку к подобным путешествиям, начали волноваться, и некоторые из них стали предлагать остальным покричать, чтобы их выпустили из трюма. Гумилев, быстро сообразив, что в этом случае они запросто могут выйти не на свободу, а в такие же крепко запертые каюты другого корабля, который доставит их обратно в Россию, начал убеждать товарищей по несчастью не делать этого, но долго спорить путешественникам не пришлось. Замок, запирающий трюм, наконец заскрежетал, и в окружавшую их темноту проник слабый луч света, в первый момент показавшийся таким ярким, что все невольно зажмурились.

– Выходите побыстрее, моя вахта закончится через полчаса! – услышали они голос знакомого матроса и радостно ахнули.

Николай проворно вскочил на ноги и потянулся. В проникшем в трюм неярком свете стали видны уложенные аккуратными рядами ящики с грузом и фигуры других пассажиров, которые тоже встали и принялись разминать затекшие суставы. Те, кто сидел ближе к выходу, поспешили наружу, и Гумилев торопливо последовал за ними.

Поднявшись на палубу, он так глубоко вдохнул горячий, но все равно свежий морской воздух, что даже почувствовал боль в груди и закашлялся. Но это ничуть не уменьшило его радость, что первая, самая тяжелая часть его путешествия окончилась. Начиналась следующая, гораздо более приятная и интересная.

– Быстрее, быстрее, выметайтесь отсюда! – поторапливал незаконных пассажиров матрос. Спутники Гумилева не заставили себя упрашивать и двинулись следом за матросом к спущенному на берег трапу. Николай, шагая позади всех, с грустью думал о том, что так толком и не познакомился с ними за время плавания, а теперь они расстанутся навсегда и больше никогда не встретятся. «Жаль… – вздохнул он про себя. – Надо будет написать о них стихотворение – тогда я их как следует запомню!»

Но пока ему было не до стихов. Помогавший им матрос, поминутно шикая на незаконных пассажиров и требуя, чтобы они не шумели, довел их до трапа и велел как можно скорее уходить из порта. Странники по одному спустились на причал и затем, так же цепочкой, двинулись прочь от моря. Николай шел за ними, то и дело спотыкаясь о невидимый в темноте мусор. Только выйдя из порта и оказавшись на широкой пыльной дороге, он позволил себе облегченно вздохнуть и оглядеться по сторонам. Небо на востоке уже начинало слегка светлеть, до восхода солнца оставалось не так уж много времени. Но все же пока еще и порт, и окружавшие его поселения были погружены в сон, и тайком прибывшим в Египет путешественникам нужно было где‑то провести еще пару часов.

Спутники Гумилева уселись прямо на землю у обочины дороги и принялись шарить по карманам в поисках оставшихся там сухарей.

– Давай к нам, парижанин! – позвал один из них Николая, но тот в ответ покачал головой:

– Спасибо, я не голоден. Лучше пройдусь пока… Счастливо вам!

– И тебе удачи! – отозвались пилигримы, после чего почти сразу же забыли о его существовании.

Гумилев еще немного постоял на обочине, а потом медленно зашагал по краю дороги в ту сторону, где в слабом утреннем свете виднелись какие‑то постройки. Он рассчитывал дойти туда примерно за час. К тому времени солнце должно было подняться уже достаточно высоко, а местные жители, как представлялось Николаю, наверняка вставали рано, с рассветом. У них найдется и вода, и что‑нибудь поесть, а его денег хватит на то, чтобы отблагодарить их и нанять верблюда для поездки в Каир. Ну а что делать дальше, ему скажут те, кто сейчас ждет в египетской столице встречи с ним…

Молодой человек шел вдоль дороги, смотрел по сторонам и никак не мог полностью поверить в то, что находится в Африке. На том самом континенте, о котором столько читал в детстве, на котором мечтал побывать с самых юных лет. Оказывается, мечты все‑таки сбываются! Хотя бы некоторые из них… Но раз сбылась эта мечта, может быть, когда‑нибудь воплотятся в жизнь и остальные? В том числе и его мечта об Анне?

Воспоминание об Анне Горенко и ее отказе снова неприятно кольнуло Николая, но он решительно отогнал его, постаравшись сосредоточиться на более важных в данный момент вещах. Небо над его головой стремительно светлело, и хотя воздух пока был довольно прохладным, молодой путешественник знал: уже совсем скоро день вступит в свои права, и холод сменится настоящей африканской жарой. Он сделал небольшой глоток из прикрепленной к поясу фляжки и прибавил шагу. Но идти быстро и ни на что не отвлекаясь по дороге было выше его сил. На обочине из песка выглядывали короткие жесткие стебли какого‑то растения – Николай присел рядом, стал внимательно рассматривать его и ощупывать каждый стебель и листочек руками. Затем, после того, как он прошел немного дальше, через дорогу перед ним перебежала стремительная крошечная ящерица, и он кинулся за ней, надеясь, что ему удастся хоть немного ее рассмотреть. Ящерица, правда, оказалась слишком быстрой и верткой – пробежав несколько шагов, она как будто растворилась в полумраке, то ли спряталась под один из валяющихся то тут, то там камней, то ли закопалась в песок. Николаю удалось увидеть лишь ее серую, почти сливающуюся с дорогой гибкую спинку и длинный извивающийся хвост.

Упустив первую ящерицу, Гумилев стал внимательно смотреть под ноги в надежде увидеть еще какую‑нибудь пустынную живность. С некоторым опозданием он вспомнил о том, что в Египте водятся еще и змеи, в том числе и смертельно ядовитые. Их он тоже начал высматривать на дороге, не зная, чего ему хочется больше: увидеть змею или избежать встречи с нею…

Ящерицы ему больше не попались, змеи тоже. Зато, когда спустя некоторое время молодой путешественник оторвался от разглядывания песка у себя под ногами и поднял голову, перед ним открылась никогда не виданная им красота – пустыня, озаренная светом только что взошедшего над горизонтом солнца.

Николай много читал об этих местах и ожидал увидеть бесконечно широкое, уходящее за горизонт песчаное пространство. Но он представлял себе это пространство как обычный песчаный пляж, из тех, по которым он столько гулял в Крыму с Анной. Молодому человеку и в голову не могло прийти, что на самом деле пустыня окажется совсем иной, и прежде всего – невероятно красивой.

Вокруг него был, как он и предполагал, песок, но совсем не такой, как на пляжах. Местами он был обычного желтоватого оттенка – но далеко не везде. Желтые участки чередовались с розоватыми и медно‑красными, бурыми и грязно‑белыми, рыжими и золотисто‑коричневыми пятнами, которые то плавно переходили одно в другое, то четко отделялись друг от друга, словно кто‑то сложил вместе разноцветные куски ткани. А еще пустыня была вовсе не ровной. Разноцветный песок вспухал высокими холмами, отбрасывавшими длинные густые тени. Среди этих холмов то тут, то там валялись камни – от небольших булыжников величиной с кулак до огромных валунов высотой почти в человеческий рост. А чуть дальше виднелись скалы с острыми вершинами, от которых по песку тоже тянулись черные тени… Вся эта игра тени и света, а также разных оттенков песка и камней придавала пейзажу не просто необычный, а по‑настоящему фантастический вид, словно Николай попал не на другой континент, а в какой‑то иной мир. И этот мир был божественно красив. Красив необычной, мертвой красотой, от которой просто невозможно оторвать взгляд.

 

К счастью, необычность египетской земли заключалась не только в ее красоте, но, как позже шутил Николай, и в несколько более теплом климате. За те полчаса, что он неторопливо шагал по песку, глазея по сторонам, солнце успело подняться высоко над горизонтом и заметно нагреть воздух. Одинокий путешественник вдруг почувствовал, что ему стало тяжело дышать, а заливающий пустыню солнечный свет сделался слишком ярким и резал его привыкшие за время плавания в трюме к темноте глаза. Прищурившись, он посмотрел вперед и обнаружил, что группа построек, к которой он шел, почти не приблизилась. Пришлось, несмотря на всевозрастающую жару, прибавить шагу и больше не отвлекаться ни на красоту окружающего пейзажа, ни на пробегающую по песку живность.

Часа через полтора он, уже задыхающийся от жары и выпивший всю воду из фляжки, подходил к невысоким глиняным постройкам с соломенными крышами. Еще через час яростной торговли с жившими там бедуинами, объясняться с которыми приходилось в основном жестами, ему удалось напиться воды, нанять верблюдов с проводником, чтобы доехать до египетской столицы и при этом сохранить в своем кошельке достаточное количество денег. Местные жители, успевшие за это время проникнуться к умеющему торговаться в лучших восточных традициях чужаку глубоким уважением, предлагали ему отдохнуть, но Николай вежливо отказался. Ему нужно было спешить, в столице его ждали.