Глава 1. Мы с Марусей насплетничались вволю и замерли перед телевизором — шли новостиЛюдмила Милевская А я люблю военных…
Людмила МИЛЕВСКАЯ А Я ЛЮБЛЮ ВОЕННЫХ…
ПРОЛОГ
Мы с Марусей насплетничались вволю и замерли перед телевизором — шли новости. Невидящими глазами мы смотрели в экран, каждая думала о своем. Я о подлой Юльке, отбившей у меня мужа, Маруся о своем Ванечке. Переживала, бедняжка, наверняка подозревала уже всех подруг, строила планы как от них избавиться, увлеклась, занервничала… У нервной Маруси появляется невероятный аппетит, и на этот раз появился. — Слышь, старушка, — обратилась она ко мне, не отводя глаз от телевизора, — прямо вся я что-то проголодалась. Пойди-ка, сваргань бутербродик. И в тот же миг солдат на экране вытянулся в струнку, отдал честь и отчеканил: — Будет сделано! Потом он расслабился, по-детски широко улыбнулся, шутливо сделал нам с Марусей “козу” и исчез. Пошли зарубежные новости. — Тебе бутерброды парень варганить отправился, — заверила я Марусю. — Я прямо вся так и поняла, — рассмеялась она и добавила: — Видишь, какие интересные бывают в жизни совпадения. — Еще и не такие бывают, — откликнулась я. — Иной раз задумаю книгу, а вместо меня возьмет и напишет ее сама жизнь. Остается только героев в другую эпоху переставить да чуть-чуть их с тем временем совместить, а все остальное ну точь в точь. Маруся всплеснула руками: — Как я завидую тебе, старушка! Ведь эти герои твои, мужчины, и ты их всех-всех можешь одним лишь росчерком пера в себя влюбить. — Да, — согласилась я и уточнила: — Несколькими ударами по клавишам.
Глава 1
ПОЭТ
Многоголосый гомон толпы вспорол дерзкий смех. Четверо аристократов, рассекая чернь, продвигались к окраине Киото. Напористы и высокомерны. Буйная радость юности, неуемная жажда жизни. В “веселый квартал”! В объятия нежных и покорных дзёро! Скорей, — жизнь воина не терпит заминок! Дыбятся металлом жесткие ёрои, дерзко растопырены мечи — угроза нерасторопным. Можно ли иначе с быдлом? Воины в боевом снаряжении опасная редкость на улицах Киото. Прочь с пути! Прочь! Им ли, славным буси, жалеть плебс. Зевака не доживет до завтра, до светлого праздника Аой Мацури. Паника, смятение, — не дрогнет рука самурая, скатится в пыль голова. Берегись зевака! Сочатся надменным презрением лица бронированных аристократов. Задеть ножнами воина — неслыханное оскорбление. Но только воина. Здесь, в этой толпе, можновсе. Весело блестят глаза, бурлит кровь. Гордо шествует Сумитомо Фудзивара, но не цепляет прохожих. Мягкая улыбка освещает лицо, мечтателен, миролюбив поэт Сумитомо — ронин великого клана. “Светел мир, — приятно волнуясь, мечтает он, — но что мир без Итумэ? Жизнь ждет… Прекрасен день… Прекрасна ночь… И стихи… И гейся — услада поэта. Лишь гейся… Увидеть ее… Коснуть рукава кимоно…” — С пользой проведем время! — улыбаясь друзьям в предвкушении удовольствия, заявил Кусоноки. — Как иначе в Симбара? — усмехнулся Хейдзо Кадзивара. — “Божественные врата” для того повелели сделать курава, чтобы вассалы его точно знали, где можно купить любовь. — Покупать любовь мерзость! — оборвал друга Сумитомо. — Поэты предпочитают гейся — женщин искусства. Платить нужно за роскошь общения, любовь — получать бесплатно. — О-о! Да ты влюбился в молодую гейся! Летишь на яркий свет любви, — рассмеялся Абэ Кусоноки. — Летишь, позабыв мудрость: ”За бесплатное платят втрое.” Веселый тон Абэ поддержал и насмешник Хейдзо. — Ах, Итумэ! — тоненько пропел он. — Обворожительна и умна! Таких жаждут поэты! Он сделал выпад в сторону Сумитомо и грозно крикнул: — Конец тебе, заболел любовью! Дружный смех — ответом ему. Лишь Сумитомо нахмурился. Заметив это, Абэ посоветовал: — Сделай гейсю любовницей, и все. Здоров! Яростный молчун Энъя Ёриёси не стерпел, принял участие в разговоре. — Ты больше поэт, чем буси, Сумитомо, — заявил он. — Тебе пристало покупать общение, а воину нужна женщина. Покорная и молчаливая. Абэ прав: сделай Итумэ любовницей. Сумитомо вспыхнул. Рука потянулась к мечу. Но мысль опередила: “Лишь коснусь рукояти… Поединок! Смертельная дуэль с другом! Тронуть меч — оскорбление… Чем обидел он меня? Сказал, что поэт? Это правда. Сказал, что меньше буси, чем поэт?! Но всем известно, я завершил путь меча. Лучший мастер Кендо обучил меня… Я не сдержан! Энъя — хороший друг… Итумэ ждет…. Мир слишком жесток, чтобы сражаться с друзьями, а я слишком влюблен. Однако…” — Может быть не я побил тебя деревянным мечом? — нарочито свирепо вращая глазами, спросил Сумитомо. — Хочешь еще? Ёриёси лишь равнодушно пожал плечами под жесткими пластинами ёрои. Шутка не скрыла истинных чувств друга. — Стоит ли обижаться Сумитомо, — миролюбиво ответил он. — Ты человек чести, искусный фехтовальщик, всем известно. Но и Книга пяти колец, превзойди ее ты, не сделает из тебя буси. Воин жесток, беспощаден, а поэт… — Ёриёси неопределенно взмахнул рукой, — сам знаешь, что такое поэт… Ты предался “ветру и потоку”, наслаждаешься радостями богемной жизни. Сумитомо вспыхнул. — Наши предки умели все сочетать, — горячо возразил он, — не были жестокими, чтили справедливость! — Говорят, предкам это удавалось, — признал Ёриёси, — но они все поэты… Он смахнул со лба пот, утомленный слишком длинной речью. * * * Погуляли мы неплохо, и проснулась я (для такого исключительного случая) вполне традиционно: лицо лежало в тарелке с салатом. Правда, почему-то мы с моим лицом находились на полу. Под столом. “Бог ты мой!” — подумала я, с отвращением отползая от салата. Аппетита не было никакого, впрочем, как и самочувствия. И сон очень странный снился: Сумитомо, Ёриёси… Бррр! Хотя, какой еще может присниться сон, когда почиваешь под столом в салате? Из-под стола я попыталась выбраться, но тут же поняла, что это невозможно: едва приподнявшись, рухнула на прежнее место и сомкнула глаза, растеряв последние силы. Да-а, все сильней и сильней ощущается: неплохо мы вчера погуляли! Люба может быть довольна — новоселье удалось. Хоть куда новоселье! Удалось на славу! Хорошо еще, что я редко пью — так же и погибнуть можно, но с другой стороны надо, надо чаще тренироваться — форма отвратительная. Ну сколько мы там выпили? Я-то точно мало, и вот какая неприятность случилась со мной: очнулась в салате. Как же тогда чувствуют себя остальные? Собравшись с духом, открыла один глаз: увидела (комната, слава богу, большая) спящего вдалеке на диване Валеру, мужа моей подруги Любы. Он так храпел! Любы с ним рядом не было. Я заволновалась: где же Люба? Теперь, когда меня бросил муж, и я женщина свободная… И Бог знает как мы вчера веселились, какие откалывали номера, не каждый же день моей Любе наследство подваливает в виде четырехкомнатной квартиры. Нет, ну до чего же хороша квартира! Один коридор чего стоит: хоть на велосипед садись и… И по кухне на велосипеде ездить можно, а зал! Я прямо в зале и залегла! Какие просторы! Какие просторы! Короче, повод достойный — одно оправдание. Как тут не погулять, когда роскошная квартира подвалила, просто с неба упала. Как уж тут не погулять… Но мы что-то слишком. Живу не первый год, но в тарелке с салатом еще не бывала. Даже на своем новоселии. Правда тогда мне было около трех лет… Да-аа, пора и мне менять квартиру, слишком старая она. Бог мой, если квартира старая, что же говорить обо мне? Всю жизнь в этой квартире прожила, но что я все о грустном? Хотя, веселья не предвидится уже. Но где же Люба? Серьезно озабоченная — как бы какого дела не пришили, Люба бывает ревнива — я открыла второй глаз и с изумлением обнаружила, что мы с Валерой в комнате одни, если не считать мухи и мужика в фуфайке, стоящего у окна. Муха немая, да и мужик не в счет, он к нам спиной, сразу скажет, что ничего не видел. Доказывай потом, что ты честная и непорочная. Даже то, что я на полу, а Валерка на диване — не спасет. Теперь я женщина свободная. Люба мне вчера об этом раз десять сказала. Она хорошая подруга, но я поняла это как намек, мол поменьше к нам в гости шастай, мол я многодетная, а у тебя одна дурость в голове. Мол как замуж выйдешь, так дальше со мной и дружи, а пока… Ха! Будто замужество от чего-нибудь спасало… Но с другой стороны, моего-то мужа моя незамужняя подруга увела… И все же, где эта чертова Люба? Неровен час, набросится на меня. Валерка, конечно, на диване, а я на полу, но ревность враг логики. Надо срочно бежать искать Любу. Тут же вторично выяснилось, что бежать я не могу по совершенно неприличной причине: ноги все еще не держат. Это сколько же мы вчера выпили? И еще этот мужик в фуфайке у окна, и эта муха ко мне привязалась! Ох, как тревожит она меня. Прямо в недра мозгов так и лезет, так и прется туда, где и без нее, назойливой, проблем хватает. Муха. Муха-муха, но сколько же мы вчера выпили? Судя по горе бутылок в углу, убийственно много. По этому случаю из груди моей вырвался стон, и в этот момент я наконец осознала то, что мои умнющие мозги так долго пытались до меня, дуры, донести: “Так вот что за муха сидит на плече мужика! Это же гранатомет! “Муха”! Ручной гранатомет “Муха”! На плече мужика! Ох, сейчас и бабахнет! Да эта сволочь мне барабанные перепонки порвет!” Каким-то чудом подняли меня непослушные ноги и… Поднять подняли, но не удержали. Я рухнула рядом с мужиком, уцепилась в его фуфайку, и тут-то бабахнуло: из “Мухи” вырвался язык пламени, над моей головой пронесся сноп пепла и гари, комната наполнилась едким дымом. “Елки-палки! — ужаснулась я. — Что делал здесь этот идиот? Окно же выходит на правительственную трассу! Е-пэ-рэ-сэ-тэ! Кого моя Люба пригласила на новоселье?!” Это была моя последняя мысль.
|
