ПРИЧИНЫ СТРАХА 9 страница

 

Детерминанты вины

 

Эйбл-Эйбесфельдт (Eibl-Eibesfeldt, 1971) доказал, что развитие этических норм имеет под собой биологическую основу, и в полном соответствии с теорией дифференциальных эмоций предположил, что связанное с этическими нормами развитие чувства ответственности и вины также имеет генетическую основу. Осьюбел (Ausubel, 1955) не указывал прямо на биогенетический механизм вины, однако утверждал, что эта, по сути своей очень человеческая, эмоция лежит в основе развития и упрочения социальных норм и потому с неизбежностью представлена во всех культурах, при минимально благоприятствующих тому условиях. Он выдвинул три психологические предпосылки развития эмоции вины: 1) принятие общих моральных ценностей; 2) интернализация этих ценностей; 3) способность к самокритике, развитая настолько, чтобы воспринимать противоречия между реальным поведением и ин-тернализированными ценностями.

 

Кроме того, Осьюбел (Ausubel, 1955) предполагал существование некоторых общекультурных механизмов усвоения вины и обусловленного виной поведения. В корнях этой общности лежат: 1) базовые аспекты взаимоотношений между родителями и ребенком; 2) минимум навыков социализации ребенка, предполагаемый в каждой культуре; 3) определенная последовательность этапов когнитивного и социального развития. Осьюбел отмечал, что в роли одной из самых существенных предпосылок развития совести и эмоции вины можно рассматривать мощное желание родителей и всего общества в целом воспитать у подрастающего поколения чувство ответственности.

 

Детерминанты вины более очевидны, чем детерминанты любой другой отрицательной эмоции. Основанием для переживания вины является <неправильный> поступок. Результатом поступка, вступившего в противоречие с моральными, этическими или религиозными нормами, будет переживание вины. Обычно эмоция вины напрямую связана с осознанием факта проступка или предательства собственных взглядов и убеждений. Кроме того, переживание вины может быть связано с безответственным поступком. Пытаясь определить детерминанты эмоции вины, как и любой другой эмоции, мы поневоле сталкиваемся с неопределенностью. Вина связана с поведением, отличающимся крайним разнообразим моральных, этических и религиозных норм, и потому причины для переживания вины могут быть очень разными у разных людей, у представителей различных народов и различных культур. Некоторые люди испытывают вину, вкушая мясную пищу в пятницу, другие - в любой день недели, а третьи никогда и ни при каких обстоятельствах не испытывают вину, связанную с пищей. Некоторые люди винят себя за леность, за то, что они не соответствуют стандартам, которые установили для себя они сами, или их родители, или референтная группа (ближайшее социальное окружение), а другие чувствуют вину из-за чрезмерной увлеченности работой, которая мешает им исполнять семейные и дружеские обязанности.

 

Неверный поступок может вызвать и стыд, но в том случае, когда поступок осознается неверным не вообще, а только в связи с чувством поражения, несостоятельности, неуместности. Если человек, нарушивший моральные, этические или религиозные нормы, испытывает стыд, то, скорее всего, потому, что ему не удалось скрыть свой проступок. Стыд в данном случае нужно рассматривать как результат повышенного самосознания, вызванного разоблачением неверного поступка.

 

Причиной для переживания стыда, в отличие от переживания вины, могут стать такие поступки индивида, которые не вступают в противоречие с моральными, этическими или религиозными нормами. Такую разновидность стыда Осьюбел (AUSII-bel, 1955) назвал <неморальным стыдом>. Предпосылкой для <морального стыда>, по мнению Осьюбела, является осуждение вашего поступка другими людьми с позиций нравственности, причем не обязательно, чтобы вы разделяли мнение окружающих о предосудительности вашего поступка. Кроме того, порой достаточно просто представить себе, как оценят ваш поступок другие люди, чтобы вы испытали приступ морального стыда. Осьюбел придерживается мнения, что в основе стыда лежит осуждение, идущее извне, либо реальное, либо воображаемое. В противоположность стыду, вина не зависит от реального или предполагаемого отношения окружающих к проступку, переживание вины сопровождается самоосуждением, снижением самооценки, раскаянием и, по мнению Осьюбела, особой разновидностью морального стыда.

 

Нужно отметить, что эмоция вины не зависит от убеждений человека и от степени его согласия с формальными или очевидными нормами морали, этики или религии. Нормы могут восприниматься безотчетно, а согласие или несогласие с ними может формироваться на интуитивном уровне. Практически каждый человек, строя свое межличностное и социальное поведение, руководствуется неким личным этическим кодексом, но очень немногие люди в состоянии постоянно осознавать его структуру, сложную иерархию и взаимосвязь отдельных принципов.

 

Вина возникает в ситуациях, связанных с чувством ответственности. Существует тесная связь между чувством ответственности и порогом эмоции вины. Поводом для стыда, как правило, становятся действия окружающих людей, для вины, напротив, - собственные действия человека или неспособность к действиям. Следует подчеркнуть, что причиной для переживания вины с равной легкостью и с равной вероятностью может стать как действие, так и бездействие - то есть как имевшие место чувство, мысль или поступок, противоречащие этическим нормам, так и чувство, мысль или поступок, отсутствовавшие в определенное время и в определенной ситуации, в которой они были уместны и желательны.

 

Эмоция вины, как и любая другая эмоция, одинаково понятна любому человеку, и все-таки причины для ее переживания и последствия, к которым приводит это переживание, у разных людей и в разных культурах очень отличаются друг от друга. Однако нельзя обойти вниманием некоторые сферы жизнедеятельности человека, в которых практически любая культура устанавливает жесткую взаимосвязь между проступком и виной. Практически обязательную силу у любого народа и в любой культуре имеют запреты, связанные с сексуальными отношениями (например, табу на кровосмешение); нарушение этих запретов жестко влечет за собой обвинение. Те же последствия имеет убийство, особенно неприемлемо убийство родственника или члена группы. Моральные и этические нормы любой культуры не ограничиваются осуждением крайних форм правонарушений, все они каким-либо образом определяют общие стандарты сексуального и агрессивного поведения. Эти наблюдения могут объяснить тесную связь эмоции вины с чувствами, мыслями и поступками сексуального и агрессивного характера.

 

Попросту говоря, главной причиной вины является проступок. Мы можем определить проступок как аморальное деяние, как нарушение внутреннего стандарта, или как предательство. Хотя каждое из этих определений привносит свой нюанс в понимание сущности проступка, понятно, что мы говорим об одном и том же.

 

То, что одному человеку кажется грехом, другой воспримет как невинное развлечение. Есть люди, которые сочтут за грех съесть гамбургер в <Макдональдсе>, поскольку их религия требует от них следовать специальной диете или есть специально приготовленную пищу. Для одних тяжким грехом будет употребление алкоголя, для других - современные танцы и так далее и тому подобное. Главное, что объединяет эти столь разные по форме поступки - это ощущение совершаемого греха, которое является универсальным активатором эмоции вины. Грехом, как правило, считается причинение нравственного или физического вреда живому существу, хотя понимание греха во многом определяется религией, воспитанием и культурой.

 

Несмотря на то что основной причиной вины является проступок, человек может чувствовать себя виноватым даже в тех случаях, когда на самом деле он не совершил никакого проступка или не имел возможности поступить иначе. Свидетельством тому служит рассказ Джейн. Девушка чувствовала себя виноватой в разводе родителей. Однажды, приехав домой на каникулы, она обнаружила, что у нее пропали все вещи.

 

Я не могла поверить в случившееся, у меня не укладывалось в голове, что мои родители теперь живут порознь. Вещи, которых я не нашла дома, оказались в другом месте - в той квартире, куда переехала моя мать. Я страшно рассердилась на мать за то, что она вывезла все из дома, и огорчилась за отца, который остался совсем один. У меня было ощущение, что они пренебрегли мною, ведь они даже не посчитали нужным спросить моего мнения. Я разрывалась надвое, я понимала, что теперь мне придется ночевать то в одном, то в другом доме, и это рождало у меня чувство нестабильности. Я не знала теперь, где мой дом, где мое место. Было бы вполне естественно, если бы я жила с матерью, но я чувствовала себя виноватой перед отцом, я просто не могла оставить его одного. Но в конце концов мне пришлось смириться с мыслью о том, что отныне моим домом будет эта квартира.

 

Джейн чувствовала себя виноватой перед отцом, хотя посторонний человек вряд ли возложит на нее ответственность за одиночество отца. Ее вина была рождена преданностью отцу, чувством долга перед ним, которое заслуживает одобрения и похвалы. Она чувствовала себя виноватой, поскольку ей казалось, что она отказалась от отца, предала его. Однако мы не только не можем винить ее в разводе родителей, но и должны признать, что страдающей стороной здесь был не столько ее отец, сколько она сама. В каком-то смысле будет верно сказать, что девушка страдала чужой виной, той, которую, вероятно, испытывали ее родители. Джейн оказалась перед тяжелым выбором, она должна была решить, где теперь будет ее дом. Ее выбор в пользу матери вполне естественен и разумен, но он усугубил ее чувство вины перед отцом, чувство, которого девушка не заслужила.

 

Для возникновения чувства вины необходима <интернализация> определенных стандартов поведения. Это значит, что диктуемые обществом стандарты поведения переходят из разряда внешних в разряд внутренних норм. Сам человек становится источником и хранителем этих норм, он сам следит за их соблюдением. Он несет ответственность за свои поступки в первую очередь перед собой, и поэтому чувствует себя виноватым, если его поведение не соответствует усвоенным им нормам.

 

Хотя вина Джейн и кажется безосновательной, она вполне закономерна. Джейн - хорошая дочь. Ценности, связанные с семейной жизнью, стали ее собственными ценностями, именно они определяли ее поведение по отношению к родителям. Развод родителей неизбежно разрушал сложившуюся модель ее дочернего поведения, вынуждал ее <встать на сторону> одного из родителей. Она не могла жить и с отцом и с матерью, не могла жить сразу в двух домах, в каждом из которых недоставало одного из родителей.

 

Стандарты поведения различны в разных культурах и даже семьях внутри одной и той же культуры. Кроме того, нормы многих типов поведения могут изменяться от поколения к поколению. Читая рассказ. Сильвии, нетрудно понять, что ее стандарты сексуального поведения отличны от стандартов ее родителей; возможно, они отличны и от ваших стандартов. У девушки было много сексуальных контактов, и этот факт многими людьми рассматривается как нарушение нравственных или религиозных норм. Как мы увидим, ее поведение в конце концов вступило в противоречие с совестью и породило у нее сильное чувство вины. Однако это чувство вины было связано не столько с нарушением норм сексуального поведения, сколько с представлениями девушки о дружбе и преданности.

 

В седьмом и восьмом классах я подружилась с <распутными девицами> (конечно, они были <распутными> по мерке католической школы, то есть вполне нормальными). Одна из них, Мария, научила меня краситься, целоваться и показала мне, <чем занимаются мальчики с девочками>. Она вела себя так, словно была мальчиком, и это коробило меня, потому что меня вполне устраивало, что она была девочкой. Я и сейчас бисексуальна. Моей лучшей подругой стала Изабель.

 

Во время летних каникул меня изнасиловал один парень. Ему было 19 лет, и я была едва знакома с ним. Я никому не рассказала о случившемся и даже не очень переживала по этому поводу, я тревожилась только оттого, что боялась забеременеть. Тогда я просто не сочла это насилием, гораздо позже, когда я стала работать в SOS (телефон доверия для жертв насилия, который действует в нашем в студенческом городке), я поняла, что это было насилие. После этого случая у меня были интимные отношения с другом нашей семьи (он был старше меня на восемь лет), я отбилась от рук и стала вести довольно беспорядочную сексуальную жизнь. Все мои мужчины были, как правило, старше меня. Я понимала, что не могу рассчитывать на любовь этих мужчин и на сколько-нибудь прочные отношения с ними, ведь мне было только 14 лет, неважно, что физически я была развита не по годам и мне часто давали все 20.

 

Я была уже на втором курсе колледжа, когда изнасиловали мою лучшую подругу Изабель. Как мне представляется сейчас, случившееся больше расстроило меня, чем саму Изабель. Мы с Изабель были так похожи, что порой не могли удержаться от ревности по поводу успехов друг друга. Мы обе хорошо рисовали, обе писали стихи и обе претендовали на исключительность.

 

Вскоре Изабель сошлась с одним парнем, они быстро сблизились. Однако спустя некоторое время я также стала встречаться с ним. До сих пор я до конца не понимаю, почему пошла на это. Я чувствовала себя злой, порочной и страшно виноватой перед Изабель. Даже сейчас, по прошествии многих лет я считаю, что это был самый дурной, самый глупый поступок в моей жизни. Наша связь была мимолетной, но только через восемь месяцев я призналась в ней Изабель. После этого она целый год не разговаривала со мной, она словно не замечала меня, несмотря на то что пять раз в неделю мы виделись с ней на уроке живописи, где кроме нас и преподавателя никого не было.

 

На старшем курсе колледжа у меня появился постоянный друг. Мы познакомились с ним на семинаре по психологии общения. Это была любовь с первого взгляда. Ему тогда было уже 25 лет, и он только две недели как вышел из тюрьмы (хотя ничем не походил на обычного уголовника). Целый год я была от него без ума. На мой выпускной бал мы пришли вместе. Я знала, что Изабель посещает тренинг сенситивности, куда ходил и мой новый друг, я очень боялась, что, узнав о нашей связи, Изабель захочет отомстить мне. Но мои опасения оказались напрасными. На выпускном балу она неожиданно заговорила со мной, впервые после целого года молчания, и это был самый счастливый момент в моей жизни. Пока шла торжественная церемония, мы все были рядом - я, мой друг Джон, Изабель, ее друг Ник (тот самый, с которым у меня была связь), мои родители, - как это было чудесно. На следующий день мы с Изабель сходили на могилу нашего любимого учителя. Впервые после целого года ссоры мы были вместе всю ночь. Мы смеялись над разлучившими нас обидами и подозрениями. Я помню охватившее меня в ту ночь чувство, что Изабель я люблю даже больше, чем Джона, но к утру это чувство прошло.

 

Рассказ Сильвии показывает нам, как осознание совершенного предательства вызывает чувство вины. Предательство, особенно предательство друга или любимого человека, по-видимому, можно считать универсальной причиной вины, поскольку предательство нарушает стандарты поведения, общие для всех культур. Сильвия любила Изабель как подругу или даже как любовницу, и потому предательство породило у нее сильное чувство вины. Вот как она описывает свои переживания.

 

В юности я испытала мучительное чувство вины, причиной которому в какой-то степени послужила моя беспорядочная сексуальная жизнь, но в большей степени - связь с любовником подруги. К тому времени у меня был довольно богатый сексуальный опыт, но никогда прежде я не чувствовала себя виноватой по этому поводу. Связь с другом Изабель породила у меня чувство собственной ущербности, порочности, - вероятно, потому, что я понимала, что поступаю <неправильно>. Я перестала уважать себя, я называла себя <грешницей>, что само по себе уже было странно, потому что я никогда не была особенно набожной. Я чувствовала себя грешницей еще и потому, что отчетливо видела, к чему меня приведет эта связь, но ничего не могла с собой поделать. Я чувствовала себя виноватой не только в том, что <кручу роман> с парнем подруги, но и от того, что видела, что творится с Изабель и понимала, как она будет после этого относиться ко мне. Я чувствовала, что уже не смогу прямо посмотреть в глаза не только своей подруге, но и любому порядочному человеку.

 

История Сильвии еще раз подтверждает тезис о том, что существенные события в жизни человека всегда сопровождаются целым комплексом эмоций.

 

Основной эмоцией в этой ситуации была, конечно же, вина, но мои переживания усугублялись и другими, не менее сильными эмоциями. Я тревожилась и боялась разоблачения. Мысль о разрыве с Изабель вызывала у меня глубокую печаль. Я стыдилась того, что делаю, но в то же время я испытывала огромное возбуждение и радость от близости с обаятельным, интеллигентным и остроумным человеком, каким оказался друг Изабель. Была какая-то злая ирония в том, что я испытывала вину именно тогда, - когда я не просто занималась любовью, а на самом деле полюбила. Даже теперь, после того как все благополучно разрешилось, когда все закончилось примирением и слезами радости, стоит мне только вспомнить о том времени и я вновь испытываю вину.

 

Понятно, отчего день окончания колледжа принес мне столько радости и облегчения. Он означал, что пришел конец непониманию, терзаниям и самобичеванию, чувству неполноценности.

 

Как мы уже не раз отмечали, даже отрицательные эмоции, даже эмоции, неприятные для человека, выполняют адаптивную функцию. Чувство вины, испытанное Сильвией в связи с совершенным ею предательством, породило у нее чувство ответственности за страдания жертвы. Именно вина, подкрепленная радостью примирения, стала основой личностного роста.

 

ПРОИСХОЖДЕНИЕ И ФУНКЦИИ ВИНЫ

 

Вина, как и все другие эмоции, несомненно, сыграла важную роль в эволюции человека и общества. Переживание вины служило расплатой за бессмысленную агрессию и беспорядочную сексуальную жизнь, которая отнимает много энергии. Ожидание вины становится основой личностной ответственности. Эмоция вины совместно с эмоцией стыда лежит в основе чувства социальной ответственности и становится расплатой за проступки.

 

Специфическая функция эмоции вины заключается в том, что она стимулирует человека исправить ситуацию, восстановить нормальный ход вещей. Если вы чувствуете себя виноватым, у вас возникает желание загладить свою вину или хотя бы принести извинения человеку, перед которым вы провинились. Такое поведение - единственно эффективный способ разрешения внутреннего конфликта, порожденного виной.

 

Эти функции вины актуальны и в современной жизни. Без вины и стыда люди не соблюдали бы нормы морали и этики. Можно с большой долей вероятности предположить, что неспособность или неразвитая способность к вине и стыду сыграли существенную роль в Уотергейтском скандале и в его последствиях.

 

Если бы не было эмоции вины, то для надзора за соблюдением моральных норм пришлось бы создать специальные полицейские отряды, но кто обучал бы этих полицейских и кто надзирал бы за порядочностью самих полицейских? Общество, не знающее чувства вины, оказалось бы самым беззаконным и самым опасным обществом в мире. Поддержание общественного согласия по поводу норм и законов - одна из самых конструктивных функций вины (или ожидания вины и избегания вины). Различные эмпирические исследования (которые мы рассмотрим в следующем разделе) демонстрируют, каким образом вина способствует общественному согласию.

 

Формулируя этот вывод, мы вовсе не утверждаем, что слепое согласие с любым правилом и с любой системой норм обязательно пойдет на благо общества или будет способствовать адаптации индивида. Мы хотим лишь указать на тот факт, что эмоция вины играет известную роль в развитии личностной и социальной ответственности, что вина или ожидание вины напрямую связаны с необходимостью и с желанием соблюдать правила честной игры. Эмоция вины помогает нам почувствовать страдания, боль и мучения обиженного нами человека, она заставляет нас искать подходящие случаю слова и поступки, способные избавить человека от причиненной нами боли. Вина заставляет нас чувствовать ответственность и таким образом содействует росту личности, ее зрелости и психологической состоятельности.

 

Проведя сравнительный анализ подходов к воспитанию ребенка, бытующих в различных культурах, М. Мид, пришла к выводу, что чувство вины является одим из базовых условий выживания человека как вида:

 

<Однако не следует ли из этого, что и помимо специфической ситуации воспитания, чувство вины (уже иного порядка) - отразившееся в концепции "метафизической вины тварности" - также имеет под собой некое биологическое основание... это чувство вины-повинности является неизбежным следствием жизни и смерти как таковых; это и повинность хозяина, которую возлагает на себя мужчина вместе с отцовской ответственностью за свое потомство, она же - в боли, которую испытывает женщина, становясь матерью, она же - вина перед всеми, кто погиб в борьбе человечества за его сегодняшнее место в мире -переживание глубинной вины, которое реактивируется у индивида когда он, по какой-либо причине не может развернуться в полный рост, состояться как представитель своего пола, реализовать свои врожденные таланты и способности. И, надо полагать, такая вина, такое осознание своего пожизненного долга перед жизнью, долга, который может быть искуплен только готовностью жить до конца, столь глубоко и прочно укоренены в природе человеческого существа, живущего в культуре, что они всегда будут главной побудительной силой его духовных устремлений и гарантией его человечности> (Meade, 1950, р. 372).

 

Развитие эмоции вины и ее взаимоотношения с сочувствием

 

Для того чтобы ребенок мог испытывать чувство вины, он должен научиться понимать, что его поступки могут причинить вред другим людям. Ребенок должен уяснить, что он способен управлять своим поведением и что он отвечает за него.

 

Полное понимание этого приходит не сразу, порой для осознания требуются многие годы. И все-таки было бы неверным утверждать, что дети не способны различить, что такое хорошо и что такое плохо или что они не отдают себе отчет в своем поведении. Зан-Уокслер, Paдкe-ЯppoуиKинr(Zahn-Waxler,Radke-Yarrow, King, 1979) изучали реакции детей от полутора до двух с половиной лет на чужое огорчение (на чужую печаль, неудобство, боль). Они обучили матерей технике наблюдения. Матери регистрировали реакции детей и свои собственные реакции на обыденные ситуации, связанные с огорчениями, свидетелями которых становились дети. Под руководством экспериментаторов матери разыгрывали сценки, в которых либо они, либо экспериментаторы притворялись огорченными. Кроме непосредственной регистрации реакций детей, исследователи попытались оценить степень сочувствия, которое проявляли матери в экспериментальных ситуациях. По окончании экспериментов исследователи классифицировали разные способы, которыми пользовались матери для того, чтобы объяснить ребенку суть ситуации и роль ребенка в ней. Главный 'вывод, к которому пришли экспериментаторы, заключался в том, что уже в возрасте полутора лет дети демонстрируют очевидные признаки понимания последствий своего поведения. Понимание проявляется либо вербально (<Это я тебя обидел?>), либо в поступках, при помощи которых дети пытаются исправить ситуацию, вызывающую огорчение.

 

С особой наглядностью это проявлялось в тех случаях, когда поведение ребенка на самом деле являлось причиной огорчения матери, но подобная тенденция наблюдалась и тогда, когда ребенок был совершенно непричастен к случившемуся. Исследователи приходят к заключению, что дети особенно подвержены эмоции вины из-за недостаточно развитой способности оценки роли собственного поведения в причинах огорчения другого человека. Кроме того, исследователи обнаружили, что реакция ребенка на огорчение другого человека в значительной степени обусловлена теми воспитательными методами, которые применяет мать для социализации своего ребенка, в особенности теми, которые связаны с объяснением роли ребенка в огорчении другого человека. Например, дети, воспитание которых опиралось на физические методы воздействия, гораздо реже проявляли желание исправить последствия своих поступков, чем дети, чье воспитание было построено на эмоциональном и содержательном участии родителей. Попытки, предпринимаемые детьми к исправлению ситуации, вызывающей огорчение, экспериментаторы интерпретировали как признак переживания вины и сочувствия, они предположили, что мотивом для просоциального поведения обязательно служила аффективная реакция.

 

В процессе нормального развития дети обучаются всесторонне оценивать последствия своего поведения и избирать соответствующие случаю способы исправления ситуации. Причиной для переживания вины может стать добрая половина на первый взгляд безобидных поступков, и потому человек, как правило, в первую очередь усваивает нормы, принятые в его семье, в его социуме, в его культуре. По мере обретения социальной ответственности, в процессе созревания личности человек постигает все новые и новые области неприемлемого по тем или иным причинам поведения, на протяжении всей жизни он может все острее и острее осознавать свою виновность.

 

Вина и психопатология

 

Роль вины в психопатологии пока не стала объектом обстоятельного экспериментального анализа. Главная причина такого положения вещей заключается в том, что теоретики психопатологии практически никогда не рассматривали вину как самостоятельную мотивационную переменную. С легкой руки Фрейда (Freud, 1936), определившего вину как нравственную разновидность тревоги, как <тревогу совести>, за этой эмоцией перестали признавать право на присущие только ей существенные характеристики. Например, Мандлер (Mandler, 1975) утверждает, что тревога и вина - не более чем разные названия одного явления, то, что в одной ситуации человек назовет <тревогой>, в другой получит имя <вины>. С точки зрения Мандле-ра, переживание вины - не что иное, как тревога относительно реального или воображаемого промаха. По его словам такая разновидность тревоги (обозначенная индивидом как <вина>) запускает особый защитный механизм, характеризующийся желанием <отменить совершенный поступок>. Мандлер указывает, что работа этого защитного механизма сводится к попыткам загладить или нейтрализовать ущерб, нанесенный его ошибочными действиями.

 

Розенхан и Лондон (Rosenhan, London, 1970) утверждали, что вина является самостоятельным мотивационным феноменом. По их мнению, эмоция вины способствует ослаблению тревоги и помогает избежать более серьезных психических расстройств. Лондон (London, 1968) отмечал, что мании, сопровождающие психоти-ческую депрессию, часто развиваются на фоне переживаний вины и собственной никчемности.

 

Льюис (Lewis, 1971) обнаружила существенные различия между эмоциями вины и стыда: она обратила внимание на то, что если эмоция стыда играет особую роль в развитии депрессивных заболеваний, то эмоция вины в крайних проявлениях вызывает обсессивно-компульсивный невроз и паранойю. Льюис признавала, что эмпирическое исследование роли вины в психопатологии представляется затруднительным, однако указывала на его необходимость. По ее мнению, понимание особенностей эмоций стыда и вины будет способствовать лучшему пониманию процесса формирования невроза. Следует отметить, что многие авторы не согласны с тем, что вина может выступать как фактор обсессивно-компульсивной симптоматики. Более распространенным следует признать мнение (см., например: Henderson, Gillespie, 1956), что причиной навязчивости является не переживание вины, а эмоция страха.

 

Маурер (Mowrer, 1960) придерживается мнения, что совесть и реальная вина (возникающая как следствие реальных поступков, которые субъект уже совершил, но хотел бы, чтобы они не были совершены) играют главную роль в процессе формирования невроза. По его словам, невротик идет на поводу своих желаний, которые ущемляют интересы других людей - таким образом, он создает реальные предпосылки для переживания вины. Петерсон(Ре1ег5оп, 1967) исследовал процесс социализации, который представил как процесс становления совести в полном соответствии с воззрениями Маурера. Петерсон обнаружил, что дети с невротическими характеристиками (застенчивые, тревожные, пугливые и беззащитные) плохо социа-лизированы, не способны применять социальные навыки в реальной жизни. Точку зрения Маурера подкрепляют данные экспериментальных исследований Джонсона и соавт. (Johnson, Ackerman, Frank, Fionda, 1968). Эти исследователи продемонстрировали, что совесть, измеренная ими как устойчивость к искушениям, положительно коррелирует с хорошей адаптацией в социальной среде. Анализ нравственного развития и поведенческих нарушений у детей, произведенный Огреном и Докецки (Ogren, Dokecki, 1972), еще раз убеждает в правоте Маурера. Авторы указывают, что децентрация (уменьшение эгоцентризма) и социальная интеграция являются важными понятиями теорий совести как у Эриксона (Erickson, 1950), так и у Маурера. Было отмечено также, что нравственная незрелость может вести к нарушению внутригруп-повых отношений у детей, к неврозам и даже к параноидной шизофрении.