Разграничение в науке — смешение в реальности

Для того чтобы признать, что в некоторых случаях согласованность и предсказуемость поведения, на которые мы полагаемся при планировании и совершении социальных взаимодействий, могут иметь мало общего с классическими индивидуальными различиями, особых умственных усилий не требуется. Подобная повторяемость происходящего может иногда быть всего лишь еще одним отражением власти ситуации. Предсказуемость врачей, обследующих нас, профессоров, читающих нам лекции, инструкторов, пытающихся нас в чем-либо убедить, коллег, непринужденно болтающих с нами, а также друзей, соседей, членов семьи, с которыми мы связываем свою жизнь, во многом обязана своим существованием относительной согласованности ситуационных сил и ограничений, руководящих поведением этих людей, по крайней мере, во время их общения с нами.

Конечно, в повседневной жизни нам редко предоставляется возможность наблюдать одних и тех же людей в радикально отличающихся ролях и ситуациях, что дало бы нам возможность подвергнуть корректной проверке кросс-ситуативную согласованность их гениальности, щедрости или способности откладывать вознаграждение. Мы также не варьируем систематически свое собственное поведение, статус, жизненные обстоятельства или отношения с другими людьми, пытаясь выяснить, как изменятся в зависимости от этого реакции окружающих. Поэтому ничто не вынуждает нас (а в сущности, даже и не дает нам возможности) по достоинству оценивать власть требований исполняемой человеком роли и проводить разграничение между влияниями личностных диспозиций и влияниями ситуации. Напротив, мы как раз рассчитываем на то, что определенные роли и социальные отношения придают поведению людей предсказуемость, несмотря на то, что более широкие, менее «тенденциозные» и более «научные» сопоставления видов поведения могут выявлять несогласованность и непредсказуемость, способную вызвать у нас глубочайшее удивление.

Научное разграничение «личностного» и «ситуативного»

Существующее в реальном мире «смешение» диспозиционных и ситуационных влияний как раз и является той причиной, по которой основательные исследователи берут на себя столь тяжкий труд определения и количественного измерения индивидуальных различий в ситуациях, устраняющих явные ролевые ограничения и обязательства. По той же самой причине они заботятся о том, чтобы разные тестируемые индивиды оказывались в одной и той же экспериментальной ситуации.

Немного найдется людей, неспособных усмотреть недостаток научной строгости и даже некорректность в утверждении о том, что Джейн более агрессивна или более импульсивна, чем Салли, которое сделано на основании простого подсчета случаев, имевших место на протяжении некоторого периода времени, когда та и другая вели себя агрессивно или импульсивно. Предположим, что Джейн провела целый день, разъезжая по Манхэттену в качестве водителя такси, а Салли помогала все это время жене преподобного Флетчера составлять композиции из цветов для предстоящей пасхальной службы в церкви одного из Лонг-Айлендс-ких пригородов. Предположим далее, что Джейн дважды огрызнулась, несколько раз выругалась, а однажды даже чуть не бросилась на кого-то с кулаками, в то время как Салли за это время лишь один раз издала некий звук, который со стороны можно было принять за недовольное фырканье, дважды пробормотала «что за напасть», случайно смахнув цветы на пол, и ни разу не испытала желания сжать кулаки.

К подобным различиям в объективных реакциях вряд ли можно отнестись всерьез как к бесспорным свидетельствам личностных различий. И не один рассудительный человек не проявил бы желания разрешить свои сомнения относительно применимости подобных тестов личностных качеств путем повышения уровня агрегирования, а соответственно и надежности наблюдений, следя, например, за Джейн и Салли на протяжении достаточно большого числа дней, когда Джейн продолжала бы водить такси по запруженным народом городским улицам, а Салли продолжала бы вести свое буколическое существование пригородной матроны. Иначе говоря, любой рассудительный человек, не говоря уже о рассудительном исследователе, признал бы (или по крайней мере должен был бы признать) глупостью разрешать теоретические вопросы, касающиеся личности, путем простого подсчета поведенческих проявлений двух отличающихся друг от друга людей, реагирующих на совершенно разные давления и ограничения, присущие их образу жизни.

Компетентные методологи, ищущие теоретически приемлемые, «чистые» методы характеристики личности, считают необходимым создание такой экспериментальной парадигмы, с помощью которой можно будет наблюдать за реакциями испытуемых на идентичные или по крайней мере сходные спектры ситуаций. В одних случаях этого можно добиться, используя группу индивидов, которые находятся, по сути, в одной и той же глобальной ситуации [например, призывников, проходящих «курс молодого бойца», или детей из летнего лагеря, о которых шла речь в исследовании Ньюкомба (Newcomb, 1929)] и впоследствии наблюдая их поведение в разнообразных, четко определенных жизненных обстоятельствах, естественным образом возникающих на протяжении дня (например, во время приема пищи, длительного похода или тихого часа). В других случаях эта цель достигается посредством преднамеренного вовлечения испытуемых в серию заранее спланированных ситуаций, при этом условия остаются неизменными и четко заданными (примером могут служить приемы Хартшорна и Мэя, искушавших своих испытуемых возможностью солгать или сжульничать, или методы Мишела, вынуждавшего детей выбирать между вознаграждением незначительным, но получаемым немедленно, и вознаграждением более существенным, но получаемым в будущем). Преимущество обеих методологий состоит в том, что они позволяют определить, насколько люди различаются в своей общей предрасположенности вести себя тем или иным образом, и выявить согласованность, с которой они проявляют эту предрасположенность в различных контекстах, где ролевые требования и другие внешние влияния полностью устранены либо поддерживаются неизменными.