ИСТОРИЯ ВОЕННОГО ИСКУССТВА

Метод

...Сущность своего исторического метода он (Ганс Дельбрюк. — Ред.) определяет сам как внутренне непрестанное взаимно контролирующее соединение критического анализа слов и событий. «Не может быть истинной критики событий без достоверной, филологически правильной основы, и не может быть правильной филологической критики без критики факторов». «Правильный, единственно достоверный метод — не тот метод, при котором, за неимением достоверных сведений, пользуются менее достоверными, стараясь сделать их более или менее вероятными, но тот метод, при котором твердо и резко разграничивают, что следует считать правильно переданным и что нельзя считать таковым». Несколько примеров дадут лучшее представление об этом методе, чем длинные рассуждения.

Войско, которое персидский царь Ксеркс привел в Грецию, определялось греческим историком Геродотом совершенно твердо в 4 200 000 человек, включая сюда и обоз. Армейский корпус в немецком походном порядке занимает около трех миль (без обоза). Походная колонна персов должна была, следовательно, растянуться на 420 миль, так что, когда передовые отряды подходили к Фермопилам, последние отряды должны были еще лишь выступить из Сузы по ту сторону Тигра. Немецкий армейский корпус везет с собой артиллерию, зарядные ящики, занимающие много места; войско древних времен могло бы поэтому занять несколько меньшее пространство. Но, с другой стороны, персидское войско имело наверняка очень слабую походную дисциплину, которая может быть достигнута лишь при очень точном расчленении войскового организма, при непрерывном внимании и напряжении. Без маршевой дисциплины колонны очень быстро растягиваются на двойную и тройную длину. Таким образом, персидские войска, и при отсутствии у них артиллерии, с трудом могут быть приравниваемы к современным войскам по количеству необходимого для их передвижения пространства. Следовательно, цифра Геродота невероятна.

В своей книге о галльской войне Цезарь рассказывает о гельветах, что они передвигались с женщинами и детьми, отыскивая [9] новые места для поселения; по его утверждению, вся масса насчитывала в общем 368 000 человек и везла с собой съестных припасов на три месяца. По вычислениям, которые произвел Наполеон III в своей «Жизни Цезаря», для перевозки только одной муки потребовалось бы 6000 четырехконных повозок; еще 2500 повозок он считает необходимыми для перевозки багажа — по 15 килограммов на человека. Обоз из 8500 повозок, считая по 15 метров на повозку, займет пространство в 17 немецких миль. При состоянии дорог в тогдашней Галлии повозки редко могли ехать по нескольку в ряд. В узких же местах дороги ряды должны были задерживаться даже и в том случае, если можно было двигаться полем. Походная дисциплина, несомненно, была слаба, часто происходили заторы и интервалы, повозки были запряжены преимущественно быками. К этому надо прибавить огромное количество мужчин, женщин и детей, а также упряжный скот, стада и молодняк. В конце концов г. Дельбрюк высчитывает до мелочей, что такой обоз совершенно не мог бы двигаться. Таким образом, количество передвигавшихся гельветов, указанное Цезарем, сильно преувеличено.

Вот пара взятых наудачу примеров, чтобы пояснить метод Дельбрюка. Сами по себе они не говорят слишком много; геродотовские цифры, относящиеся к персидскому войску, и ранее брались под сомнение, а глава Цезаря о гельветах также много раз была предметом критики. Что действительно ново в работе Дельбрюка, и что дает ей исключительную ценность — это последовательное и ясное применение определенного принципа, жесткое проведение его через всю военную историю, вследствие чего она принимает существенно новый вид. Надо отметить, что точное восстановление чересчур преувеличенной численности войск проходит красной нитью через все три тома, от персидских войн к бургундским войнам, которыми и заканчиваются вышедшие до сего времени в свет тома работы Дельбрюка.

Войско Карла Смелого под Гранзоном определялось швейцарскими современниками в 100 000–120 000 чел.; под Муртеном он имел будто бы в три раза больше. На самом же деле при первой битве в его распоряжении было около 14 000 чел., а при второй — на несколько тысяч больше. Швейцарцы, которым хотелось бы иметь перед собой неизмеримо большие силы, на деле имели в обеих битвах серьезный численный перевес. Лишь под одним Гранзоном они убили будто бы 7000 бургундцев; в действительности же было убито 7 рыцарей и несколько рядовых воинов. Войска гуситов, наводившие ужас на всю Германию и описывавшиеся как необозримые полчища, насчитывали [10] всего 5000 чел. И так было до самого новейшего времени, как указывает Дельбрюк еще в первом своем томе. Эрнст-Мориц Арндт определял в 1814 г. общие потери людьми во всех наполеоновских войнах более чем в десять миллионов чел.; позднейшее исчисление не достигает и двух миллионов, из которых четвертая часть падает на французов, но весьма возможно, что и эти цифры значительно преувеличены. Во всех научных описаниях так называемых освободительных войн говорится, что в бою под Гагельсбергом бранденбургский ландвер разбил прикладами черепа 4000 французов; Трейчке даже пишет: «Из своих 9000 чел. Жерард вывел лишь 1700 чел. из ужасов этой битвы ландвера»; на самом же деле под Гагельсбергом было убито около 30 французов.

Этот метод Дельбрюка сам по себе тоже не нов; первым его представителем можно считать, пожалуй, англичанина Георга Грота, который, пользуясь своим практическим знанием современной демократии, восстановил историю афинской демократии, превратившуюся в передаче антидемократических писателей, при однобокой формальной критике боязливых немецких филологов времен Французской революции и карлсбадских решений, в тенденциозную сказку. Опыт Грота подействовал благотворно на немецких историков, хотя далеко не основательно, как это нам еще покажет и сам г. Дельбрюк. Однако в области своего специального исследования истории военного искусства Дельбрюк действует так же решительно, может быть, даже еще решительнее, чем Грот, и мы не знаем, может ли какой-нибудь другой немецкий историк сравняться с ним в этом.

Центр тяжести его метода лежит в полном проникновении, во взаимном контроле критики слов и критики фактов. Однако при этом все же угрожает опасность или повторить какое-нибудь неверное предание, так как неизвестно, был ли случай, о котором оно говорит, или же перенести явление из нынешней практики в прошлое, не обратив достаточного внимания на разницу в условиях. Этим опасностям буржуазная история подвергалась бесконечно долго и бесконечно часто; эта опасность в первую очередь угрожает новаторам вроде г. Дельбрюка. Однако благодаря своему основательному техническому знанию военного дела, он, в общем, ее удачно избегает — во всяком случае удачнее, чем Моммзен, на которого он ссылается. В «Римской истории» Моммзена стремление освещать события древности под углом зрения современных событий часто превращается в настоящую манию, которая больше мешает, чем объясняет. [11]

Поистине ужасно то побоище, которое г. Дельбрюк устроил античным авторам и средневековым летописцам, прежде всего, конечно, в области военно-научных исторических суждений, часто переходящее, однако, и в другие области вследствие того, что военное дело не может рассматриваться совершенно изолированно; у многих старых господ профессорского цеха, в течение тридцати или сорока лет пользовавшихся в своих записях «источниками» древности и средневековья, парики встали дыбом. Одного из этих чудаков, выступившего против первого его тома, Дельбрюк с большим юмором разделывает во втором томе.

Но странное противоречие! — тот самый человек, который так мало церемонится со светскими авторитетами античной литературы, посвящает работу своему «родственнику и верному другу Адольфу Гарнаку», историку церкви, стремящемуся защитить историческую правдивость Евангелия от критики Штрауса и Бауэра.

Если правильны принципы исторического исследования, на которых строит свою работу г. Дельбрюк, то под солнцем нет более ужасного преступника перед историческим познанием, чем г. Гарнак.