ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЙ ТЕАТР

Греки любили театр страстно и современным театралам могли бы во многом позавидовать. Ведь в античном театре пьеса ставилась только один раз — повтор её был величайшей редкостью, а сами представления давались всего три раза в год — во время праздников в честь бога Диониса. Ранней весной справлялись Великие Дионисии, в конце декабря — начале января — Малые, а Леней приходились на коней января — начало февраля. Античный театр напоминал открытый стадион: ряды его поднимались вокруг орхестры — площадки, где происходило действие. За ней кольцо зрительских мест размыкала скена — небольшая палатка, где хранился театральный реквизит и переодевались актёры. Позднее скену стали использовать и как элемент декорации — она изображала дом или дворец, как требовалось по сюжету.

Больше всего известно о театральной жизни Афин. Здесь жили знаменитые авторы трагедий и комедий: Эсхил, Софокл, Еврипид, Аристофан, Менандр. Театр в Афинах располагался на склоне Акропольского холма и вмешал пятнадцать тысяч зрителей. Начинались представления рано утром и продолжались до вечера, и так несколько дней подряд. К каждому празднику драматурги представляли свои произведения. Специальное жюри выбирало лучшую драму. После каждого представления имена авторов, названия пьес и присвоенные им места записывались на мраморных досках.

Работать в дни театральных представлений грекам не приходилось, напротив, посещение театра было обязанностью афинских граждан. Самым бедным даже выплачивали деньги, чтобы восполнить убытки. Такое почтение к драматическому искусству объясняется тем, что театральными представлениями афиняне чтили бога Диониса.

Трагедии было принято писать четвёрками — тетралогиями: три трагедии на какой-либо мифологический сюжет и к ним четвёртая — уже не трагедия, а развлекательная пьеса. В ней участвовали не только герои мифа, но и лесные демоны, похожие на людей, но покрытые шерстью, с козлиными рожками или лошадиными ушами, с хвостом и копытами, — сатиры. Драма с их участием называлась сатировой драмой.

Устройство греческого театра: 1 — зрительный зал; 2 — орхестра; 3 — скена; 4 — парод;5 — проскений.

Греческие актёры были ограничены в своих возможностях по сравнению с современными: их лица закрывали маски, соответствующие тому или иному персонажу. Трагические актёры надевали котурны — обувь на высокой «платформе», которая мешала двигаться. Зато герои казались выше и значительнее. Главными выразительными средствами служили голос и пластика. В первых театральных постановках актёр был всего один, а партнёром его являлся хор или корифей, т. е. предводитель хора. Эсхил предложил ввести второго актёра, а Софокл — третьего. Если действующих лиц в трагедии было больше трёх, то один актёр исполнял несколько ролей, в том числе женские: к лицедейству в Древней Греции допускались только мужчины.

В греческих спектаклях звучало много музыки. Одна из важнейших ролей обязательно принадлежала хору — своего рода собирательному персонажу. Хор не принимал участия в действии, но активно комментировал его, давал оценку героям, осуждал их или хвалил, вступая с ними в беседу, а иногда пускался в философские рассуждения. В трагедиях хор был серьёзным и вдумчивым. Чаше всего он по замыслу автора представлял почтенных граждан города, в котором происходит действие. В комедиях хор нередко составляли шуточные персонажи. У Аристофана, например, это лягушки, птицы, облака. Соответствующие названия и у его знаменитых комедий. Представления строились на чередовании пения и декламации.

Трагедия начиналась с того, что из скены на орхестру выходил поющий хор. Хоровая партия, исполняемая в движении, называлась парод (в переводе с греческого «проход»). После этого хор оставался на орхестре до конца. Речи актёров именовали эписодий (буквально «привходящий», «посторонний», «не относящийся к делу»). Такое название вызвало у учёных предположение, что драматические представления возникли из хоровых партий и именно хор поначалу был главным «действующим лицом». За каждым эпи-содием следовал стасим (греч. «неподвижный», «стоячий») — партия хора. Чередование их мог нарушить коммос (греч. «удар», «биение») — страстная или скорбная песнь, плач по герою; его исполнял дуэт корифея и актёра. Эксод (греч, «исход», «выход») — заключительная часть трагедии. Как и вступительная, она была музыкальной: покидая орхестру, хор исполнял свою партию вместе с актёром.

Впрочем, в таком виде греческая трагедия прожила короткую жизнь — всего 100 лет. Родоначальником её считается Феспид, живший в VI в. до н. э., но от его трагедий до нас дошли только названия и незначительные фрагменты. А у Еврипида трагедия постепенно утрачивала первоначальный облик; хоровые партии вытеснялись актёрскими, музыка — декламацией. По сути, Еврипид превращал трагедию в бытовую драму.

Свой облик меняла и греческая комедия. Ставить комедии стали в V в. до н. э. Комедийные постановки этого времени отличались собственными правилами. Открывали представление актёры; эта сценка называлась пролог (греч. «предварительное слово»), после Эсхила прологи появились и в трагедиях. Затем вступал хор. Комедия тоже состояла из эписодиев, но стасимов в ней не было, так как хор не замирал на одном месте, а непосредственно вмешивался в действие. Когда герои спорили, ссорились или дрались, доказывая свою правоту, хор делился на два полу-хория и подливал масла в огонь азартными комментариями. Принадлежностью комедии являлась парабаса (греч. «проходящая мимо») — хоровая партия, не имеющая почти никакого отношения к сюжету. В парабасе хор как бы говорил от лица автора, который обращался к зрителям, характеризуя собственное произведение.

Шуток здесь нал лысыми нет,

плясок нету кордака,

Здесь старик, стихи бормоча,

палкой собеседника

Не колотит, чтоб прикрыть

соль острот подмоченных.

Не кричат здесь «Горе, беда!»,

с факелом не бегают.

Верит в силу песен своих

и в себя комедия.

Аристофан. «Облака» (перевод А. И. Пиотровского)

 

Со временем хоровые партии в комедии сокращались, и уже в IV в. до н. э. греческая комедия, как и трагедия, приблизилась по форме и содержанию к бытовой драме. Многие слова из греческого театрального лексикона остались в современных европейских языках, часто с иными значениями. Да и слово «театр» произошло от греческого «театрон» — «место, где собираются, чтобы посмотреть».

 

СОФОКЛ
(около 496—406 до н. э.)

Один молодой афинянин обратился в суд. Он утверждал, что его одряхлевший отец выжил из ума и потому не может распоряжаться имуществом семьи. Старик не стал оправдываться—он лишь прочёл судьям только что законченную трагедию. После этого спор был сразу решён в его пользу, а сына признали бессовестным лжецом. Трагедия называлась «Эдип в Колоне», а старика звали Софокл.

Свою последнюю трагедию Софокл не успел увидеть в театре — внук поэта поставил её уже после его смерти. А всего за долгую жизнь Софокл написал более 100 драматических произведений. Правда, полностью сохранилось только семь.

Как и другие греческие трагики, Софокл брал сюжеты из мифов. Со сказаниями о Троянской войне связаны «Аякс», «Электра» и «Филоктет»; «Трахинянки» — трагедия о Геракле. А в основе пьес «Царь Эдип», «Эдип в Колоне» и «Антигона» лежит миф о проклятии, преследующем правителей города Фивы.

В трагедии «Царь Эдип» Софокл не рассказьвает зрителю всю историю Эдипа. Его интересует только самый конец, как Эдип ищет среди фиванцев убийцу царя Лая и находит — себя самого. Трагедия начинается беседой Эдипа с фиванцами. Все напуганы:

Зачем мы здесь? Ты видишь сам: наш город Добычей отдан яростным волнам; С кровавой зыбью силы нет бороться, Нас захлестнула с головой она! (Здесь и далее перевод Ф. Ф. Зелинского.)

Речь идёт не о морской буре, а о страшной болезни. Греческие поэты часто заставляют героев выражать мысль не прямо, а с помощью метафоры — скрытого сравнения. Подоспевший ответ Аполлона тоже метафора: «...Заразу града, вскормленную соком / Земли фиванской, истребить, не дав / Ей разрастись неисцелимой язвой». «Зараза» — не чума, поразившая город, а живущий в городе убийца прежнего царя. Эта метафора для греков была наполнена глубоким смыслом: считалось, что всякий убийца запятнан ужасным грехом и с ним нельзя соприкасаться, чтобы не оскверниться. Эдип немедленно начинает поиски преступника. Он надеется на помощь слепого прорицателя Тиресия. Однако тот упорно просит об одном: «Вели уйти мне; так снесём мы легче / Я — своё знанье, и свой жребий — ты». Эдип возмущён: он подозревает, что Тиресий если не убийца, то его пособник. Несправедливые обвинения заставляют прорицателя вымолвить правду: «...Земли родной лихая скверна — ты!».

Миф об Эдипе, как и большинство других, имеет несколько вариантов. Например, согласно одному из них, маленького Эдипа пустили в плетёной корзине по морю, и волны прибили её к Коринфу.

 

Отношение Эдипа к Тиресию вызывало у тогдашних зрителей ещё большее негодование, чем у нынешних. Нас с вами может покоробить жестокость сильного по отношению к слабому и беспомощному (ведь Ти-ресий слеп), неуважение молодого к старому. А греков возмущало непочтение простого смертного, хоть и царя, к прорицателю. В Греции прорицатели считались особенными людьми — их устами говорили сами боги. Не уважать прорицателей было почти так же дурно, как не уважать богов. Людей, не имевших трепета перед богами и их пророками, презирали и могли даже привлечь к суду.

Не больше почтения к пророчествам питает и царица Иокаста. Она видит, как разгневан Эдип, и хочет успокоить его: прорицатели, дескать, часто ошибаются. В доказательство Иокаста рассказывает, что прежнему её мужу Лаю пророчили смерть от руки сына, а убил его случайный прохожий. Тогда Эдип вспоминает давно забытую ссору на дороге и понимает, что Иокаста говорит ему об убийстве, которое когда-то совершил он сам.

Эдип в отчаянии: выходит, именно он оскверняет Фивы и должен уйти! Но куда? Он боится вернуться в Коринф, потому что родителями по-прежнему считает Полиба и Меропу и помнит старое пророчество: ему суждено убить отца и жениться на матери.

Но гонец, посланный из Коринфа, извещает о смерти царя Полиба. Теперь Эдип может занять его трон. Однако он думает не о власти, его занимает совсем другое: если Полиб умер своей смертью, значит, страшное пророчество, от которого он скрывался, не сбудется:

Жена, жена! И стоит ли считаться, С пифийским Феба очагом, иль с криком Невнятным птицы над главой людей? Они судили мне отца убийство — И вот он умер, схоронен в земле, А я, беглец, к мечу не прикоснулся!..