РЕЧЬ ПЕРИКЛА
В «Истории» Фукидида одно из самых замечательных мест — речь, которую афинский правитель Перикл произносит на погребении воинов, павших в первый год Пелопонесской войны. Он говорит не о подвигах погибших, а о том, во имя чего свершались эти подвиги, — об Афинском государстве: «Говоря коротко, я утверждаю, что всё наше государство есть школа Эллады... Мы послужим предметом удивления для современников и потомства, и не нужен нам ни славословящий Гомер, ни иной какой песенный ласкатель, ибо краткую их выдумку разрушит истина наших дел. Мы нашей отвагой заставили все моря и все земли стать для нас доступными, мы везде поставили вечные памятники наших бед и благ. Вот за какое государство положили в борьбе жизнь эти воины, считая долгом чести быть ему верными... Делом же нашим в честь усопших частью будь совершённое здесь погребение, частью же то, что дети их отныне и до возмужалости будут воспитываться за всенародный счёт. Это — от государства нашего лучший венок... ибо где доблести назначена высшая из наград, там граждан-ствуют лучшие из граждан. Теперь же, оплакавши каждый своих родных, ступайте по домам». «ТАЛАССА!» «Правитель... страны прислал грекам проводника, чтобы он провёл их через другую страну, враждебную тамошним жителям. Проводник, явившись, сказал, что за пять дней приведёт их в такое место, откуда видно море, а если нет, то пусть его убьют... На пятый день они пришли на гору; имя этой горе Тех. Когда передовые оказались на горе, поднялся громкий крик. Услыхав его, Ксенофонт и его тыловой отряд подумали, что и спереди напал враг, потому что сзади их преследовали жители сжигаемой страны и кое-кого из них греки убили, а кое-кого взяли в плен из засады и ещё захватили до двадцати плетёных щитов, удвоенных сыромятной бычьей шкурой с шерстью. Когда крик стал ещё громче и ближе, ибо те, что всё время подходили сзади, со всех ног бежали к товарищам, всё время кричавшим, и чем больше становилось людей, тем оглушительней делался крик, тогда Ксенофонт решил, что случилось нечто необычайное. Севши на коня и взявши с собой Ликия и других конных, он помчался на помощь. И тут наконец они расслышали, что воины кричат: „Море! Море!" (греч. „Таласса!". —Здесь и далее прим. ред.) — и подъехали ближе. Потом подбежал и весь тыловой отряд и подогнали коней и обоз. Когда все взошли на вершину, воины стали со слезами обнимать друг друга и старших и младших начальников. И вдруг, неведомо почьему приказу, бросились стаскивать камни и сложили большой курган. На него возложили множество сыромятных бычьих шкур и палок и захваченные у врага шиты... После этого греки отпустили проводника с подарками от всего войска, дав ему коня, серебряную чашу, персидский наряд и десять дариков (золотых монет); но он больше всего просил перстни и немало получал их от воинов». Так Ксенофонт описывает в «Анабасисе» миг, когда эллины, после долгого пребывания в глубине азийских земель, где всё им было странно и враждебно, вышли к морю. Все греческие города расположены вблизи берегов, так что увидеть море для грека было почти то же самое, что увидеть родину.
|
