В страшных снах самое мучительное, самое ужасное - совершеннаябеспомощность. Сначала все полно коварной безмятежности - страшное подкрадываетсянезаметно. Добрый друг улыбается знакомой улыбкой, но он уже не друг, авраг; комната, которую знаешь как свои пять пальцев, неуловимопреображается, и вот уже некуда податься, потому что в ней на каждом шагуловушки. И наконец все захлестывает леденящий ужас, ближе и ближенадвигается чудовищная катастрофа, и нет сил ни двинуться, ни крикнуть. Втакие моменты постигаешь сущность безумия и просыпаешься вовремя, ибомуки, испытываемые в кошмаре, становятся невыносимыми. Утром в понедельник после экзамена Дэви пережил нечто похожее настрашный сон; в тот момент, когда. Кен вошел в гараж, оживленно беседуя снезнакомым толстяком, Дэви хотелось исступленно крикнуть: "Не надо!" - ноон оцепенел, и крик замер в его горле. Незадолго до этого они с Кеном, как было задумано, поехали на своемстареньком "додже" в банк. Но в десять часов утра они уже возвращалисьобратно, совершенно ошеломленные, и каждый про себя размышлял о постигшейих неудаче. Держа на коленях ветхий кожаный портфель, Дэви недоумевал,почему он за все эти годы, живя мечтой о нынешнем утре, ни разу непредставил себе, что они могут вернуться домой с пустыми руками. Кен давно уже заготовил список вещей, которые будут куплены в первуюочередь, как только они договорятся с банком о деньгах. С тех пор измесяца в месяц заветный список изменялся и удлинялся. Кен добавлял ещеодин костюм или более мощную машину, а Дэви только посмеивался. Он тожесоставил список, но там не было никаких личных вещей, кроме тех, которыепотребовал вписать Кен. - Имей в виду, Дэви, я не потерплю, чтоб мой брат ходил оборванцем! - Ладно, - говорил Дэви. - Но сначала давай купим вакуум-насос итокарный станок - нам так нужен хороший станок, Кен!.. И вот долгожданная минута уже позади, а заветные списки превратились вперечень детски-наивных желаний. Кен по-прежнему будет ходить вобтрепанных костюмах, а Дэви по-прежнему будет без лаборатории. Подавленное молчание длилось всю дорогу. Машина подъехала к гаражу;Дэви молча вышел и отпер дверь, а Кен завел "додж" внутрь, в прохладнуюполутьму, насыщенную знакомыми запахами. Выйдя из машины, Кен сталразвязывать галстук, избегая встречаться глазами с братом. - Ну ладно, Дэви, - негромко сказал он. - Нечего стоять с таким видом,словно жизнь уже кончена. На той неделе вернется Брок, и мы с нимдоговоримся. - Ты думаешь? - Конечно, договоримся. Будто ты сам не знаешь! - В голосе Кенапослышались резкие нотки. - Я знаю, что не договоримся. Мы все испортили. Слушай, - сказал Дэви.- Раз уж было решено обратиться с предложением к самому директору банка,то какого черта выкладывать все его четвертому заместителю только потому,что директор в отъезде? Нашу идею надо было продавать только томучеловеку, который может дать деньги, - Броку. Разве вчера, на пикнике, мывместе с Марго не решили, как нам действовать? - Да, но... - Решили или нет? - Ну хорошо, решили, но как я, по-твоему, должен был поступить? - Никак, в том-то и дело! Просто никак. Надо было сказать - хорошо, мыпридем на той неделе. Но где там! И кто тебя тянул за язык, скажи намилость? Ведь чем равнодушнее становился этот Люстиг, тем усерднее тысовал ему под нос чертежи и диаграммы! Ведь он, в сущности, дал намколенкой под зад, или, может, ты и этого не заметил? - Ну ладно! - резко оборвал его Кен. - Значит, виноват во всем я! И какэто вышло, дьявол его знает! Слушай, вы же с Марго и Вики вчера смеялись,когда я репетировал речь... - Мы смеялись не над тобой. - Хорошо, я тоже смеялся, хотя не так уж это было смешно. Эту проклятуюречь я все время держал наготове, и, когда мы пришли в банк, она вырваласьсама собой, независимо от того, кто там сидел. - Почему ты прежде не позвонил и не условился о встрече? Кен растерянно уставился на брата. - Ах, черт! Ну, а ты-то почему об этом не подумал? - Потому, что ты решил добывать деньги сам. - Тогда добывай ты! Честное слово, Дэви, ты здорово умеешь критиковать,когда что-нибудь не так, а сам никогда палец о палец не ударишь! Дэви быстро обернулся и гневно взглянул на брата, но тут же опустилглаза. Расслабив тугой узел галстука, он снял пиджак. - Нет, Кен, - спокойно сказал он. - Это твое дело. И ты делай его сам. - Тогда не мешай мне поступать, как я найду нужным. Не Брок, таккто-нибудь другой даст деньги. Кен пошел в дальний угол гаража, где висел его рабочий комбинезон. Дэвиследил за ним глазами. - У тебя есть какая-нибудь идея? - жестко спросил он. Кен обернулся, почуяв в голосе брата скрытое возмущение, потом щелкнулпальцами. - Деньги свалятся к нам с неба! - бросил он на ходу. Снаружи послышался гудок пришедшей на заправку машины, но Дэви необратил на него внимания. Кен, успев переодеться, в эту минуту вернулсяобратно. Гудок настойчиво вызывал кого-нибудь из них к колонке, и Кен,воспользовавшись этим, прошел через гараж молча. Дэви рассеянно переоделсяи попробовал было взяться за работу, но все валилось у него из рук. Какмог Кен там, в банке, не заметить его безмолвных сигналов? И как мог онсам, недоумевал Дэви, сидеть, точно чурбан, видеть, что Кен поступаетнеправильно, и не вмешаться? "Чурбан безмозглый! - Дэви бичевал себя самыми обидными словами. - Нет,надо поговорить с Кеном начистоту, раз и навсегда!" Дэви взглянул на часы, и гнев его перешел в ярость: с тех пор как Кенвышел из гаража, прошло двадцать пять минут. Дэви поглядел в дверь. Машинавсе еще стояла у колонки. "Господи помилуй, - подумал Дэви, - не хватает еще, чтобы Кен завел тамновую дружбу". И тотчас же на пороге появился Кен, облитый солнечным светом, какброней, защищавшей его от гнева Дэви. За ним шел незнакомец, коротенький,круглый человечек лет под пятьдесят, с широким лицом, по типу - городскойжитель, привыкший толкаться в вестибюлях гостиниц и разъезжать в вагонахдля курящих. У него были хитрые светлые глаза и маленький рот, сложенный ввеселую, но скептическую и скрытую усмешку. Прежде чем было произнесенохоть слово, в сердце Дэви вспыхнула тревога, потому что незнакомец смотрелна него с веселым и фамильярным любопытством, будто знал о Дэви гораздобольше, чем Дэви о нем. - Мистер Бэннермен, - официальным тоном произнес Кен, - это мой брат икомпаньон по работе Дэвид Мэллори. Дэви, это мистер Карл Бэннермен,заведующий рекламным отделом цирка. - Кен сделал паузу, и в голове Дэвимелькнула ужасная догадка о том, как провел Кен эти двадцать пять минут. -Мистер Бэннермен согласен обсудить вопрос о вложении капитала в нашеизобретение. Бэннермен закинул голову, чтобы разглядеть Дэви, и, слегка кивнув,пробормотал: - Черт побери, еще один безупречный тип! Не знаю, может, я ипростофиля, но меня все это здорово интригует! - Потирая пухлые руки, онповернулся к Кену. - Ну, так что вы там хотели мне показать? Дэви облизал пересохшие губы. - Кен, - сказал он, - Кен, можно тебя на минутку? - Да, малыш! - отозвался Кен, но, как и тогда в банке, охваченный однимстремлением - убедить, он был уже словно во сне. И как тогда, в банке,Дэви опять не мог заставить себя нарушить закон, придуманный и навязанныйим самому себе девять лет назад, закон, который запрещал поправлять Кенаили спорить с ним в присутствии посторонних. Дэви замотал головой,показывая, что не намерен продолжать разговор. Кен посмотрел на него невидящими глазами, потом, открыв лежавший настоле портфель, вытащил толстую папку с чертежами. Папка тяжело шлепнуласьна руки Бэннермену. - Тут вся наша затея, мистер Бэннермен, - сказал Кен. - Все, о чем явам наспех рассказал, у колонки, находится здесь, - все, до последнейцифры. Бэннермен перелистал чертежи, бормоча себе под нос заглавия: -Конструкция нити накала... Геометрия сетки... Анодный потенциал! С чем егоедят, этот анодный потенциал? Амплитуда на сетке - бог ты мой! - хихикнулон, забавляясь непонятными словами. - Сейчас я покажу вам специальную электронную лампу, о которой яговорил. - Кен взял Бэннермена за локоть и подвел к рабочему столу. Дэвихотел было запротестовать, но его сковало оцепенение. Кен поставил на стол большую коробку, которую они недавно перенеслисюда из студенческой лаборатории. И когда Кен, подняв крышку, досталдвенадцатидюймовую стеклянную трубку конической формы, Дэви показалось,что он взял в руки его сердце. От шейки лампы отходили лучами семьмаленьких пальцев, чувствительный кончик каждого пальца переходил втоненькую проволочку, загибавшуюся назад и соединенную с блестящимметаллическим элементом внутри лампы. На каждый электрод ушло нескольконедель труда. Дэви вспомнил, с какой одержимостью работали они оба. Думалли он, что лампа впервые будет продемонстрирована в такой обстановке, каксейчас? Как это непохоже на раскрытие чудесной тайны: просто вынули,показали - и все! Он опустил глаза на свои стиснутые руки, изо всех сил сдерживаясь, покаБэннермен не уйдет. - Вот это и есть та лампа. - Кен поднял лампу, давая Бэннерменурассмотреть ее. - Плоский конец представляет собой экран, на которомпоявляется изображение. Бэннермен вгляделся в лампу. - И сколько такая штука стоит? - Купить ее нельзя, мистер Бэннермен, - ответил Кен, а Дэви жадноприслушивался, оценивая каждое слово, готовый разразиться горькимнегодованием при малейшем намеке на пошлый торг. "Кен, будь осторожнее", -умолял он про себя. - Вряд ли во всем мире найдется тридцать таких ламп. В лабораториях этулампу применяют для сотни различных целей, но, насколько нам известно,никто еще не додумался использовать ее так, как мы. Примерно в тысячадевятьсот девятом году у одного русского по фамилии Розинг возникла вернаяидея, но то было еще до появления электронных радиоламп [русский ученыйпрофессор Петербургского технологического института Б.Л.Розинг 25 июня1907 года получил патент на предложение использовать электронно-лучевуютрубку для приема изображений]. Мы первые наткнулись на описание работыРозинга в журнале "Попьюлер мекэникс" лет шесть тому назад. И с тех пор мынад этим работаем. - Значит, дело на мази. Для чего же вам деньги? Кен покачал головой и засмеялся. Дэви проницательно взглянул на него,но смех был искренним. - Нам еще нужно сделать лампу, которая посылала бы изображение спередающей станции, - нечто вроде электрического фотоаппарата. Эта лампабудет как бы разглядывать передаваемый предмет так, как вы читаетепечатную страницу. Ваш глаз никогда не видит страницу целиком - он читаетбукву за буквой в горизонтальном направлении, потом строчку за строчкойсверху вниз. Это называется у нас разложением изображения. Бэннермен, отдавая Кену чертежи, покрутил головой; все это уже незабавляло его, а скорее внушало почтение, но все же он опять хихикнул. - Сказать по правде, это здорово смахивает на жульничество высшеймарки. Но не может же быть, чтобы вы каждый год в июне месяце оканчивалиуниверситет и выдумывали какое-нибудь изобретение только для приманкинаивных прохожих, не правда ли? Это было бы некрасиво, сами понимаете. -Он перевел зоркий взгляд с Дэви на Кена и захохотал. - Нет, это, наверно,товар настоящий. Я ни черта не смыслю в вашем деле, и вы знаете, что я несмыслю. Но похоже, что эта штуковина может оказаться тем кладом, который яразыскиваю вот уже сколько лет. Слова-то у вас подходящие, красивые слова,ничего не скажешь: анодный потенциал, - голубчики мои!.. - Он захлебнулсяот восторга и тут же весело затараторил: - Приходите сегодня в цирк вполовине четвертого. Вот вам два пропуска. Спросите там меня. Междупрочим, кто вас в городе знает? - В том-то и беда, что нас здесь все знают, - усмехнулся Кен. - Люди немогут поверить, что те, кого они знают всю жизнь, способны сделатьчто-нибудь выдающееся. Впрочем, можете навести справки в университете илиу Нортона Уоллиса. - Это тот самый, который изобрел автомобиль или что-то в этом роде? Кен улыбнулся. - Ну, не совсем так. Бэннермен окинул его взглядом знатока. - Что за улыбка! Ей-богу, мальчик мой, вы меня интригуете! Вот она,Америка! Отмахать вслед за цирком пять тысяч миль и остановиться без каплигорючего прямо у золотых россыпей, у потенциальных золотых россыпей!..Господи боже мой, до чего я люблю этот мир! - пылко воскликнул Бэннермен.- Он меня интригует. Ну ладно, ребятки! Значит, сегодня увидимся. Пока! Бэннермен торопливо выбежал. Кен и Дэви проводили его глазами, потоммедленно повернулись друг к другу. - Ну, как ты на это смотришь? - благоговейно замирающим голосом спросилКен. Лицо его пылало. - Что я тебе говорил? Деньги свалятся с неба! - Дурак! - тихо сказал Дэви, вновь обретя способность говорить. Глазаего блестели жестким блеском. - Что ты опять натворил? Распустил языкперед этим клоуном... - Да обожди ты... - Обождать? _Обождать_? А что мы, по-твоему, все это время делали?Кроме старика, мы ни одному человеку не проговорились о нашей идее. Развев университете кто-нибудь об этом знает? Мы же решили, что ни одна душа неузнает, пока мы не найдем подходящего человека. Обождать? Черт тебявозьми! Да разве мы не ждали? А ты выбалтываешь все первому попавшемусясукину сыну. Ты и в банке вел себя безобразно, но сейчас!.. А, чтобтебя!.. Ты отбил у меня вкус к работе. Ты ее опошлил! Для тебя это простосредство выдвинуться. Тебе ничего не дорого, вот и все! - Дэви глубокоперевел дух. - Скажи мне только одно: как случилось, что из всех людей тырешил открыться именно ему? - М-да, - медленно произнес Кен. Он был бледен и очень спокоен. - Я исам не понимаю. Мы разговорились, и, уж не помню к чему, он произнес слово"оригинальный". И что-то во мне прорвалось. Наверное, я был оченьрасстроен из-за банка и из-за тебя, если хочешь знать. Помню, я емусказал, что он не понимает настоящего значения этого слова. Я сталрассказывать, и он заинтересовался. И чем больше он заинтересовывался, тембольше я ему рассказывал. - Кен взглянул на Дэви и вдруг разразилсяхохотом. - Из-за чего мы с тобой воюем, скажи пожалуйста? Послушать тебя,так выходит самое ужасное это то, что он захочет дать нам денег. Разве этотак оскорбительно? Слушай, Дэви, а ты знаешь, ведь мы с тобой сроду не,бывали в цирке? А ну их всех к черту, вот что! Брось, Дэви, не огорчайся,малыш! Тебе повезло: у тебя есть старший брат, который о тебе заботится, -и сегодня твой старший брат поведет тебя в цирк! Дэви поглядел на Кена, и на лице его медленно проступила улыбка, хотя вглазах еще стояли злые слезы. Он беспомощно покачал головой, ибо, каквсегда, был полностью обезоружен. - "Мальчик мой, вы меня интригуете!" - пробормотал Дэви. Голос егодрожал от отчаяния. - И это истинная правда, старый ты пес! Он улыбался, но в глазах его затаилась глубокая, тоскливая тревога. Карл Бэннермен был не менее осторожен, не менее напряженно внимателен ине менее сосредоточен, чем два молодых человека, сидевших напротив. Ноесли Кен и Дэви были ему абсолютно ясны, сам он прятался под маскойтуповато-скептического дружелюбия. Он чувствовал, что стоит у порогазолотого сна, интуиция подсказывала ему: "Скажи: да, да, да!" Ему пришлосьсделать над собой усилие и заглушить этот голос, чтобы расслышать то, чтоговорят молодые люди. Единственным признаком внутреннего смятения быланеобычайная молчаливость, с какой он выслушивал своих юных посетителей,ибо если одним из высших удовольствий жизни считать бурную активность, томожно сказать, что Карл Бэннермен жил в полное свое удовольствие. Он метался по поверхности жизни от одного занятия к другому, от городак городу, от увлечения к увлечению, от женщины к женщине, от одних друзейна всю жизнь к другим друзьям - и тоже на всю жизнь, неизменно следуяпорывам и никогда не оглядываясь назад. Он не мог высидеть спокойно и пяти минут, не вскакивая с места; он неумел разговаривать, не перебивая себя и собеседника. В пятьдесят лет онбыл подвижен, как двадцатилетний юноша. Он неизменно верил, что не позжекак через час, завернув за угол, он найдет на тротуаре миллион долларовили встретит самую прекрасную на свете женщину. Они полюбят друг Друга спервого взгляда - и это будет настоящая любовь, понимаете, настоящаястрасть и нежность, а не какие-нибудь там шуры-муры; так вот, значит, ониполюбят друг друга и будут счастливы на всю жизнь. В 1892 году, восемнадцати лет от роду, он добрался в отцовском фургонедо железнодорожной станции Уотертаун в штате Нью-Йорк, а оттудаперекочевал в город Итаку, где шесть месяцев прожил над водами озера Кеюка[в городе Итака над озером Кеюка находится Корнеллский университет]."Дружище, когда я слышу слово "Корнелл", у меня застревает комок в горле.Только отъявленный негодяй может забыть свою alma mater". Шесть месяцевбыли минимальным испытательным сроком, а так как Бэннермен за это время непосетил ни одной лекции, его тут же отчислили. Увязавшись за лектором изЧатаюки, он прибыл в Литл-Рок, где нашел себе работу в редакции местнойгазеты, которую бросил в 1898 году, отправившись на Кубу в качествекорреспондента газеты "Сент-Луис интеллидженсер". "Да, голубчик мой, этобыла прелесть, а не газета. Ричард Хардинг Дэвис рыдал у меня на груди,когда она закрылась! Бедный Дик!" Он вернулся в Литл-Рок и здесь, завернувза пресловутый волшебный угол, встретил первую красавицу из серии самыхпрекрасных женщин на свете - Адель Рейли ("Из-за нее застрелился вМонте-Карло настоящий русский великий князь!") - акробатку изМеждународного цирка Уленбека и паноптикума братьев Фоке - женщину сроскошными формами, крашеными соломенными волосами, невероятной физическойсилой и умом мангусты. "Она готова была съесть меня живьем, но, клянусьбогом, я обожал ее, даже когда она вгрызалась зубами в мое тело!" И уже взрелом возрасте, когда Бэннермен, казалось, мог бы понять, что в тевремена он был просто назойливым юнцом, надоедавшим своей любовьюзаурядной бабенке, которая в нем вовсе не нуждалась, он изображал этотэпизод как одну из великих трагедий в романтическом вкусе. Он подвизался вцирках и на карнавалах в самых разнообразных качествах, в том числе пятьлет был подручным знаменитого афериста Чарли Хэнда по прозвищу"Руки-в-брюки", который в то время держал скромный магазин боксерскихперчаток. ("Глубочайший философский ум, какой я когда-либо встречал, но спростаками обходился жестоко, ненавидел их за бесчестность"). Бэннерменвлюблялся поочередно в целую вереницу "самых прекрасных женщин на свете",бережно сохраняя воспоминания о каждом, даже постыдно неудачном, романекак о пережитой им неземной страсти. О каждой возлюбленной он с чувствомговорил: "Голубчик, от взглядов, которые мы кидали друг на друга, звенелилюстры на потолке! Клянусь богом, они так и тряслись!" У него было три желания: быть богатым, как Джон Д.Рокфеллер, тратитьденьги, как Брильянтовый Джим Брэди, и жить, как Эдуард VII, но пока чтоон не сделал ничего для осуществления хоть бы одного из этих желаний. Ивсе же, отлично зная подоплеку жизни своего мирка, построенного напритворстве, обмане и мелком жульничестве, Бэннермен лелеял в душевозвышенно романтическую мечту о том, что если он добьется богатства, тактолько благородным путем. Тут должен быть _высокий класс_. Он разглядывал через стол двух юношей из гаража, явно чувствовавшихсебя неловко в этой маленькой лачужке на колесах, которая служила емукабинетом. Один из них - тот, что говорил и за себя, и за брата, - явноумен, легко приходит в азарт и только внешне прост, ибо принадлежит кчислу людей, которые любят нравиться. Но и второй, смуглый паренек, тожесебе на уме. Чтобы поладить с ними, решил Бэннермен, надо подружиться содним и воздействовать на разум другого. Оба ему нравились. Он еще раз взглянул на Дэви и понял, что вовсе не видит его насквозь,как это показалось ему сначала. Юноши сидели чистенькие, аккуратно одетые, немного смущенные тем, чтоим приходилось делать усилия, чтобы то и дело не отвлекаться. Мимооткрытой двери грузно протопали семь слонов, направляясь на арену; издалидоносились пронзительные и зловещие звуки настраиваемого оркестриона.Бэннермен слушал юношей с необычным для него интересом и чувством, близкимк отчаянию, потому что собственная жизнь, такая бессмысленная и нечистая,с жалкими, третьесортными удовольствиями, вдруг показалась ему невероятнопротивной. Ему захотелось, чтобы эти мальчики оказались правы. Он желал имуспеха с такой же пылкой страстностью, с какой когда-то впервые влюбился вженщину. Но когда Бэннермен заговорил, то, несмотря на всю его порывистость,интуиция подсказала ему, что, адресуясь к Кену, он на самом делеразговаривает только с Дэви. - Вот я сидел и слушал вас, - начал он. - Конечно, мне далеко не всеясно, но кое-что я понял, а именно: тот русский, о котором вы говорилиутром, - Розинг, что ли, - он так и не смог доделать эту штуку, потому чтос тех пор, как он получил патент, появилось много новых изобретений... - Создана новая область техники - электронные лампы, - сказал Кен. - Новая область техники - электронные лампы, - повторил Бэннермен, какбы затверживая урок. - Без которых он не мог добиться самого главного. Ався ваша система построена - на чем? - На электронике. - На электронике, а его система - нет. Хорошо. Но вот о чем я думаю, -прервал Бэннермен собственную лекцию. - Вы уверены, что где-нибудь там, вЕвропе, крупные электрические компании не нащупали эту штуковину? - Представьте - еще не нащупали. Мы с Дэви просматриваем всенаучно-исследовательские журналы, какие только можем разыскать. И нигде ипризнака нет, что кто-то пошел по нашему пути. Все они уперлись в тупик,так как старались достичь цели механическим путем, а это можно сделатьлишь посредством электроники. - Электроники... Но все-таки мне что-то не верится. В замешательстве Бэннермен инстинктивно повернулся к Дэви, но ответилему Кен. - Ну хорошо, объясните мне, почему такая крупная компания, какэдисоновская, не открыла радио в те времена, когда этим занимался толькоМаркони? - Ладно, ладно. Где уж мне спорить с вами. Но я знаю одно: если у васчто-нибудь получится, то эта штука переплюнет кино и переплюнет радио; вы,ребятки, зажмете в кулак всю промышленность, поставляющую развлечения... - Развлечения? - недоверчиво переспросил Кен и взглянул на Дэви. Тотпромолчал. "Значит, я был прав, - подумал Бэннермен. - Главный из них - Дэви". - Конечно, развлечения, - повторил Бэннермен. - А вы как же думали? - Но ведь мы инженеры. Пожалуй, мы представляли себе это как средствосвязи. - Ерунда! - фыркнул Бэннермен. - Разве радио пустили в ход не для того,чтобы сорвать монополию кабельного телеграфа? А потом какой-то тип сталзапускать танцевальные пластинки через самодельный передатчик. Ипосмотрите, что вышло из радио - вся страна превратилась в большоймюзик-холл. Вы, инженеры и изобретатели, никогда ничего не знаете наперед.Преподнесите людям любое новшество, и они рано или поздно ухитрятсяприспособить его для развлечения. Если я скажу "паровой двигатель", что выпрежде всего вспомните - силовую установку? Нет, пароходики для приятныхэкскурсий. Что вы хотите, люди - это люди, им хочется повеселиться.Посмотрите, как они ломятся в этот не бог весть какой цирк; что ни город,что ни год - одно и то же: люди просят, вымаливают хоть немного яркихкрасок, немного шума, немного иллюзий. Что вам, жаль, если они лишний разповеселятся? Кен засмеялся. - Нам не жаль. Мы просто об этом не думали. Бэннермен покачал головой. - Чем бы вы ни занимались, вы должны удовлетворять главные человеческиепотребности, будь то пища, любовь, развлечения или даже воровство. Да,даже воровство! И не следует об этом забывать. Я знал одного человека...Так, случайное знакомство, - поторопился добавить Бэннермен; это былодовольно близко к правде, и он решил, что безукоризненно честен смальчуганами. - Этот человек сделал своей профессией потворство скрытойтяге к воровству, свойственной многим людям. Он всего-навсего намекал, чтоможно поживиться на чужой счет, если бы только у него были необходимыесредства, чтобы завертеть дело. И было страшно, понимаете, страшноглядеть, как охотно раскошеливались так называемые честные коммерсанты,чтобы снабдить его этими средствами. И, конечно, собрав средства, тотчеловек смывался, и это сходило ему с рук - не мог же честный коммерсантзаявить полиции: меня обворовали, пока я собирался залезть в чужой карман.А тот человек просто удовлетворял человеческую потребность. И от клиентовне было отбою - люди валили к нему со своими долларами, как они валят вэтот цирк. Угадайте тайную человеческую страсть - и вы будете купаться взолоте! Вот чем вы владеете, мальчики. Черт возьми, в вашей штуковине ислава, и богатство, и райская жизнь - все вместе! Он увидел, как загорелись глаза Кена. "Ага, - подумал. Бэннермен, - вотего слабая струнка. А что другой?" А другой смотрел на него серьезно иугрюмо. Снова Бэннермен попытался разгадать выражение глаз Дэви и вдруг понял:в них чувствовалась такая настороженность, словно Дэви готов был сорватьсяс места и убить Бэннермена, если тот протянет свои грязные лапы хоть надюйм ближе к чему-то, что было бесконечно дорого юноше. Бэннерменпридержал дыхание, сознавая, что еще никогда в жизни он так не боялсясказать что-нибудь невпопад. "Слушай, мальчик, - взмолился он про себя, -клянусь тебе, для меня все это значит не меньше, чем для тебя. Я не хочуникакой дешевки. Я тоже хочу, чтоб это был высший класс!" - Как вы считаете? - обратился к Дэви Бэннермен. - Что скажет Кен, то и я, - спокойно ответил Дэви и, помолчав, добавил:- Только вы еще не сообщили, каковы _ваши_ намерения. - Вопрос прямой и заслуживает прямого ответа, - сказал Бэннермен,стараясь выгадать время. - Я навел о вас справки, ребята. Я был у НортонаУоллиса. Почему вы мне не сказали, что он дает тысячу долларов? - Дело в том, мистер Бэннермен, - поспешил ответить Кен, - что нашаработа должна говорить сама за себя. Мы хотим, чтобы люди поверили в нас,в нашу идею, а не в чьи-то деловые расчеты. Бэннермен лукаво и одобрительно подмигнул ему. - Иными словами, вы не знали, что он хочет вложить деньги? Кен засмеялся. - Вы ведь еще не сказали, каковы же ваши намерения, - напомнил онБэннермену. - А вы еще не сказали, сколько вам нужно. - Пять тысяч долларов, - быстро проговорил Дэви. Бэннермен поджал губы. "Им нужно тысячи три, а то и меньше, - подумалон. - Мальчишка просто хочет меня отпугнуть". - Сумма большая, - медленно произнес он. - И что дадут вам эти деньги? - Возможность восемь месяцев работать, не отрываясь, и приобрестиоборудование, чтобы сделать годную для эксплуатации лампу-экран, - сказалДэви. - Большая часть денег уйдет на испытательный прибор и насосноеоборудование для работ, требующих высокого вакуума. Жалованья мы возьмемсебе ровно столько, сколько нужно на еду. - Восемь месяцев - значит будущей весной. К производству,следовательно, мы можем приступить через год, считая с нынешнего дня.Отлично, но прежде всего надо установить, стоящая ли штука эта ваша идея,или нет. Сам я не могу судить. Что если я соберу несколько авторитетныхспециалистов, которым вы все это объясните? Кен насторожился. - Ладно, если только и _мы_ признаем их достаточно авторитетными. "Он сейчас смотрит на меня точь-в-точь, как его брат, - подумалБэннермен. - Дьявольски любопытно, как работает эта парочка?" - Что ж, - сказал Бэннермен, - в этом городе есть крупные специалисты,профессора инженерного факультета. Я по опыту знаю: любой профессор заплату согласится рассмотреть идею, касающуюся его специальности, и датьсвое авторитетное заключение. Точно так же, как адвокат или врач. Что выскажете, если я на днях соберу нечто вроде комиссии и попрошу ее уделитьвам часика два? - Ничего не имею против, - ответил Кен. - А ты, Дэви? - Как ты скажешь, так и будет, Кен. - Это не годится, Дэви. Давай будем откровенны. Нехорошо обижатьмистера Бэннермена. - Дело в том, - сказал Дэви, - что если нам придется раскрыть своизамыслы, то мы имеем право принять меры защиты. - Он прав, - сказал Кен, поворачиваясь к Бэннермену. - У нас нет заявкина патент. Мы сильно рискуем, соглашаясь обнародовать свое изобретение.Единственное, чем мы можем себя защитить, - это немедленно взяться заработу. А чтобы взяться за работу, нам нужны деньги. Мистер Бэннермен,если профессора найдут наш план годным, беретесь ли вы достать нам этипять тысяч долларов? - И прежде чем Бэннермен успел ответить, Кенповернулся к брату. - Это тебя устраивает, Дэви? - Как ты скажешь, так и будет, Кен. - Это тебя устраивает? - настаивал Кен. - Вполне, - ответил Дэви. - Итак, мы задали вам прямой вопрос, мистер Бэннермен, - сказал Кен. -Что вы на это ответите? - Отвечу "да". - Интуиция подсказала Бэннермену, что надо соглашатьсябыстрее. - Берусь. Дэви встал и улыбнулся, а Кен сказал: - Значит, договорились. Устраивайте экспертизу, мистер Бэннермен. Бэннермен сидел неподвижно, потрясенный тем, что он сделал. Он мог быхоть сейчас подписать чек на две тысячи долларов и остаться не только безгроша, но еще с долгом в тысячу шестьсот долларов - долгом, которыйследовало выплатить много месяцев назад. Но лицо Бэннермена былобезмятежно спокойным. Он просто подлаживался под настроение этихмальчуганов и старался подобрать на их настороженные вопросы такие ответы,которые заглушили бы всякие подозрения. Это тоже один из способов сделатьбизнес: тут надо быть не азартным игроком, не прожектером, а чем-тосредним между жуликом, играющим на доверии простаков, и мессией. Впрочем,он рисковал немногим, по правде сказать, вообще ничем не рисковал, ибоесли дело обернется худо, то всегда можно вызвать Чарли "Руки-в-брюки",ныне полковника Шиффера, проживающего на Палм-Бич, и они вдвоем, мигомсостряпав какую-нибудь аферу, вернут все свои деньги и даже с лихвой.Конечно, Бэннермену до смерти не хотелось бы поступать так с этимиславными мальчуганами, но какого черта... "Нет, - он сердито отбросил этумысль, недостойную его мечты о "высшем классе". - Все будет хорошо", -уверял он себя. Но как Бэннермен ни был потрясен сделанным, он заметил, что молодыелюди были потрясены не меньше. Они вышли в дверь осторожной, скованнойпоходкой, как ходят люди, ошеломленные до крайности. Так они шли молча несколько минут, не замечая ни шума, ни занятныхсценок, ни бьющей в глаза пестроты. - Что ты об этом думаешь, Дэви? - немного погодя спросил Кен. Голос егозвучал глухо. - Ей-богу, не знаю. - Тебе все это не по душе. Я вижу. Давай плюнем на это, малыш, и пошлемего к черту. - Потому что мне это не по душе? - Но ведь так оно и есть, Дэви. Утром ты сказал, что мне наплевать нанашу работу, что я ею не дорожу. Ведь это неправда, ты же знаешь! - Я просто был очень огорчен, Кен. Забудь об этом. Но в чем дело? Тысебя неважно чувствуешь? - Признаться, да. Вот тут как-то, под ложечкой... - Знаешь, что я тебе скажу, - медленно произнес Дэви. - По-моему, нас стобой вовсе не Бэннермен беспокоит. Понимаешь, нам вроде бросили вызов. Имы не должны ударить лицом в грязь. Кен обернулся. - Ты думаешь, в этом дело? Ну, уж не знаю почему, - он глубоковздохнул, как бы стараясь преодолеть стеснение в груди, - только мнечто-то здорово не по себе. Они ушли с территории цирка, ощущая грызущую тревогу, и ни молчание, ниотрывистые фразы, которыми они перебрасывались на ходу, не приносилиуспокоения. Им была обещана возможность осуществить свою мечту, но они нерадовались - слишком уж все это было не похоже на то, чего они ожидали.Они сели в машину и бесцельно поехали по залитой предвечерними лучамисолнца проселочной дороге, ожидая, что пройдет это глухое смятение инаступит ясность, но сомнение точило их по-прежнему. Вдруг Кен вспомнил,что за весь день никому из них не пришло в голову позвонить Марго. Оченьуж быстро развертывались события. Они повернули назад, в город, и Остановились у первого жетелефона-автомата, но Марго ушла из магазина. Время перевалило за половинушестого. Они помчались домой, но и там Марго не оказалось. Дэви первый увидел записку от Вики. Он прочел свое имя, написанное еерукой, и его охватил приятный трепет, как будто Вики была тут же, за егоспиной, и стоит только обернуться, чтобы ее увидеть. - Она пишет, что нас ждут там к ужину, - сказал он Кену. - Что зачудеса! Старик никогда никого не приглашает к столу. Дэви подошел к телефону и назвал номер Уоллиса, держа перед собойзаписку, чтобы видеть почерк Вики, вызывавший в нем ощущение чудеснойинтимности. Вики сняла трубку прежде, чем отзвенел звонок. - Куда же вы пропали? Ваша сестра без конца звонила сюда, все ждала,что вы объявитесь. - Мы были в городе, - сказал Дэви. Он не вспоминал о Вики целый день, аона, оказывается, думала и беспокоилась о нем. Он ясно представил себе еетемные выразительные глаза, устремленные прямо на него, ее нетерпеливоприоткрывшиеся губы, словно она хочет перебить его не дослушав. Дэвизахотелось потрогать ее волосы и убедиться, так ли мягки и шелковисты этизавитки на ощупь, как кажутся с виду. - Слушайте, - продолжал он, - вашазаписка... Что-нибудь случилось? - Нет, а что? - Это до того приятная неожиданность, понимаете. Такого еще никогда небывало; он ведь, знаете, как жил... - Ну, теперь он живет иначе, - засмеялась Вики. - Постойте, с вамихочет говорить ваша сестра. В трубке послышался взволнованный голос Марго: - Что произошло в банке? Почему вы не позвонили? И кто такой Бэннермен,который звонил сюда? Но в глазах Дэви еще стоял образ Вики и ее устремленный на него взгляд. - Это длинная история, - сказал он. - Мы сейчас приедем. - Только скажи, все хорошо или плохо? - Кажется, хорошо. Мы, вероятно, получим деньги. - И тебе только кажется? О, приходи скорей, оба приходите! Нортона Уоллиса они застали на веранде одного, в напряженно неподвижнойпозе, как сидят слепцы; впрочем, это объяснялось не только егоподслеповатостью, но и тем, что на нем был высокий крахмальный воротничоки узкий, в обтяжку, костюм из альпага, какие носили лет десять назад. Виду старика был такой, будто ему предстояло выполнить особо важное задание.По молчанию братьев он догадался, что они поражены. - В чем дело? - сварливо спросил Уоллис. - Неужели мне нельзя хоть разодеться прилично? Это все ее выдумки, - проворчал он, кивнув через плечо.- С первого же дня она перевернула все в доме вверх дном: чистит, моет,выбивает пыль - бог знает что! Перерыла все шкафы и вытащила вот это.Говорит, костюм надо проветрить. - Он встал с качалки, неуклюже выпрямилсяи одернул на себе пиджак. - Шил на заказ в Чикаго лет десять-двенадцатьназад. Как железо. На веранду выбежала Марго, за ней - Вики. Обе были в передниках. Дэвиуставился на Вики, а Кен сразу же принялся рассказывать о происшедшем.Дэви нежно поглаживал пальцем записку, лежавшую у него в кармане. Он ужепредставлял себе, как будет хранить ее долго-долго, а потом, как-нибудьвечером, когда они с Вики заспорят, кто из них влюбился раньше, ондокажет, что первым был он, показав записку, которую хранил все это время. - Я сказал ему, что даю тысячу долларов, - заявил Уоллис, когда Кенумолк. Старик, казалось, вглядывался куда-то вдаль, на деле же он повернулголову в сторону, потому что лучше видел, когда смотрел краешком глаза. -Но давать деньги _ему_ я вовсе не намерен. Я бы дал их вам, мальчики;только если вы свяжетесь с этим типом, то лучше я их придержу, пока вы сним не порвете. Эта тысяча будет для вас вроде амортизатора. - Дело ваше, - сказал Кен. - Но сейчас, пожалуй, рановато говорить оразрыве. - Вы же все равно, с ним порвете, - внушительно сказал Уоллис. - Этонеизбежно. Даже если бы он не был Бэннерменом. - Ведь вы сказали, что не знаете его! - Мне и не надо его знать. Пройдет время - и вы его возненавидите, а онвозненавидит вас. - Уоллис опустил голову, и голос его слегка изменился;казалось, перед стариком прошли мрачные видения прошлого, но что он виделперед собой и какой давности были эти воспоминания, оставалось толькодогадываться. - Безразлично, даст он вам пять тысяч долларов или пятьцентов. У него - деньги, у вас - идеи. Он может быть хорошим или плохим,но вы все равно передеретесь. Так бывает всегда. За всю свою жизнь я ни скем не враждовал, кроме людей с большими деньгами, а ведь я уже давно живуна свете. - Он помолчал. - Ну да что толку сейчас говорить об этом. Еслион опять появится, тогда другое дело. - А вы думаете, он не появится? - быстро спросила Марго. - Я давно уже перестал думать о том, что могут сделать или не сделатьдругие. - А по-моему, это чудесно, - воскликнула Вики, обращаясь к Кену. Дэвизаметил это. Он обрадовался ее словам, значит они будут теперь заодно ужене втроем, а вчетвером. - Не все ли равно, - продолжала Вики, - откудавозьмутся деньги? - Я, пожалуй, согласен с Вики, - сказал Дэви, чтобы заставить ееобернуться. Она рассеянно взглянула на него, потом улыбнулась. Позже, вспоминая, как он обрадовался этой улыбке и каким счастливымчувствовал себя в тот вечер, Дэви внутренне корчился от стыда, ибо ужезнал, что Вики тогда улы
