КНИГА ПЕРВАЯ. БРАТ МОЙ, ВРАГ МОЙ 2 страница

что люди оборачиваются вслед его старшему брату, и никогда не замечал

людей, оглядывающихся на него. Что бы ни занимало его в данную минуту -

человек, идея или изобретение, которому, быть может, не суждено

осуществиться, но детали которого Дэви тщательно разрабатывал в уме, -

думы об этом поглощали его целиком, и он был глух, слеп и туп в отношении

всего остального.

Дэви бросил учебник на кучу книг, беспорядочно наваленных на стол.

Следующие полчаса предстояло посвятить ежедневному визиту - это был

ритуал, установленный много лет назад. С недавнего времени Дэви стал

побаиваться этого путешествия на холм, но, тем не менее, налил в бачок

пять галлонов авиационного бензина и взял пятигаллоновую банку ацетона,

которую накануне притащил из университета, заплатив за нее из своего

кармана, хотя Нортон Уоллис без труда мог позволить себе этот

незначительный расход. Впрочем, Дэви и в голову не приходило, что Уоллис у

него в долгу.

Взяв обе банки, Дэви вышел на залитую солнцем улицу. Ноша оттягивала

ему худые плечи, но это было ничто по сравнению с тяжестью на сердце,

которая возникала каждый раз, когда Дэви подымался на пологий холм, куда

выходили задние дворы Прескотт-стрит.

 

 

Солнце расстелило лучи на пороге, у которого остановился Дэви, и

светлыми квадратами лежало на заставленном всевозможными механизмами

бетонном полу мастерской. Из окошек и застекленного отверстия в крыше

лилось золотое сияние, оно отражалось в полированных металлических

поверхностях и гранях, то тут, то там зажигая огненные точки. Солнце не

разбиралось ни во времени, ни в моде. Оно заливало светом рукоятки и блоки

нового фрезерного станка, удостоенного одобрения Кливлендской

станкостроительной компании, и так же ярко горело на старим лэмпортском

токарном станке, украшенном витиеватой надписью: "Хартфорд - 1878", - ныне

музейной редкости, с панталончиками из железных листьев на ножках, которые

оканчивались массивными львиными лапами. Станок в свое время переделывался

раз десять в угоду изменчивой фантазии Уоллиса и до сих пор служил для

обточки некоторых специальных деталей, Ни станок, ни его украшения не

могли казаться старомодными человеку семидесяти восьми лет.

Когда Дэви показался на пороге, старик не поднял глаз от маленькой

медной трубочки, которую рассматривал сквозь увеличительное стекло. Даже

сидя на табуретке, он казался высоким и как бы ссутулившимся под тяжестью

своих широких плеч. Его большую розовую лысину окаймляла бахромка седых,

давно нестриженных волос. Лицо у него было длинное, костлявое, мясистым

был только большой нос с горбинкой. Он не видел дальше, чем на несколько

футов перед собой, но упрямо отказывался носить очки. Поднеся трубочку к

самому носу, он медленно поворачивал ее в пальцах.

- Кен? - ласково окликнул он. - Это ты, сынок?

- Нет, - с деланной шутливостью отозвался Дэви, втаскивая банки в

мастерскую. - И вы отлично знаете, что это не Кен.

Уоллис обернулся, раздосадованный тем, что не удалось утолить мелочную

злость, которая в последнее время часто вспыхивала в нем без особых

причин. Он швырнул металлическую деталь на стол.

- Ты что, хочешь сказать, что Кен не дает себе труда навещать меня?

Дэви поставил банки на пол возле модели ракетного двигателя.

- Ничего подобного, - спокойно ответил он. - Кен приходит к вам ничуть

не реже, чем я. Как получилась насадка?

- А тебе что за дело? - огрызнулся Уоллис, поворачиваясь к нему спиной.

- Прекрасно получилась.

- Конус пригнан хорошо?

- Прекрасно. - Шнековый питатель работает? - Прекрасно, - рявкнул Уоллис. - Говорю: прекрасно. Отвяжись. Дэви, как ни в чем не бывало, принялся за работу; он знал, что старикусейчас стыдно за свою грубость. В Нортоне Уоллисе как будто уживались двасовершенно разных существа. Внутри него живет строгий, скупой на словачеловек, навсегда сохранивший ту юношескую живость ума, какой он обладал втридцать лет, когда впервые начал самостоятельную работу над двигателемвнутреннего сгорания. Снаружи - скрюченная ревматизмом оболочка, старик,подверженный вспышкам раздражения, жадно требующий любви и щедро отдающийсвою любовь, - человек, девять лет назад пригревший трех голодных,убежавших из дому детей, которых он никогда бы не удостоил внимания в своимолодые годы. И этот второй человек настойчиво звал к себе из Милуокиосиротевшую родную внучку - девушку, с родителями которой другой НортонУоллис почти не знался за отсутствием времени. Дэви обращался только к другому, молодому Уоллису, чем доводил старикадо отчаяния, ибо сколько бы тот ни хлопал руками по бедрам, с каким быозлоблением ни срывался с места, ничто не могло прервать проникнутойполным взаимопониманием беседы, которая происходила между чужим, живущим внем человеком и этим длинным, костлявым, восторженно глядящим на негомальчишкой. Уоллис бросил через плечо: - И не выливай из банок! Я сам это сделаю. Ты вечно все расплескиваешь. Дэви уже отвинтил крышки и пошел по мастерской, наполняя один за другимбачки моторов, Уоллису было трудно поднимать тяжести, поэтому Дэви и Кенвсегда находили предлог, чтобы сделать за него работу, требующуюфизической силы. - Придется вылить, - ответил Дэви. - Банки я должен взять с собой. - Так, по крайней мере, будь аккуратнее. - Я всегда аккуратен. Старик близоруко прищурился в том направлении, где булькал льющийсячерез воронку ацетон. - Ты считаешь, что последнее слово всегда должно остаться за тобой? -сварливо спросил он. - Нет, - сказал Дэви. - Уступаю его вам. Уоллис только хрюкнул от злости, затем, сжав губы, снова принялся заработу. Жидкость с громким бульканьем лилась из наклоненного бачка, в воздухераспространился леденящий резкий запах ацетона. Дэви отступил назад, чтобыне дышать испарениями, и оперся рукой о токарный станок. И вдруг в памятиего всплыл рисунок, изображавший древнегреческий город. Слово "город"всегда вызывает представление о чем-то величественном, но эта кучка белыхзданий могла бы свободно уместиться на Кэпитол-сквер в Уикершеме. Наулицах виднелись человеческие фигурки в белых туниках, и Дэви когда-товсматривался в них с огромным любопытством: ведь это были люди, жившие тритысячи лет назад. Он сдвинул брови, не понимая, откуда вдруг взялось этовоспоминание, и шевельнул рукой. Пальцы его скользнули по токарномустанку, и Дэви внезапно понял, что это прикосновение заставило еговспомнить о человеке по имени Глаукон, который изобрел токарный станокименно в ту эпоху и именно в таком городке. Этот Глаукон изобрел также и якорь; и вот вскоре его сограждане стализаплывать в скалистые бухточки, где другие корабли не могли устоять наместе. А чтобы охранять богатства, которые его родной город нажил наторговле, Глаукон изобрел замок и ключ. Капитан океанского парохода,вошедшего в порт, слесарь да фабрике площадью в десять акров и хозяиндома, запирающий входную дверь, не знают имени изобретателя, да им и вголову не приходит поинтересоваться этим, но за их спиной стоит человек,живший тридцать веков назад; они, не оглядываясь назад, взяли из его рукто, что в этот момент им нужнее всего. В ранней юности Дэви читал все без разбора и однажды задумался надвозрастом мира по сравнению со сроком человеческой жизни. Он взялуказанный в библии срок - три раза по двадцать лет и еще десять - и былглубоко поражен, обнаружив, что с доисторических времен, со времен тьмы,испещренной огненными искрами, прошло меньше сотни человеческих жизней. "Не может быть, - возмущался он, охваченный первобытным страхом, - неможет этого быть! Меньше ста человек!" Дэви всмотрелся в ночной мрак: мимопрогрохотал трамвай - цепочка освещенных окошек, буравящих черную темноту.На этом тряском островке, возникшем из тьмы в одном конце широкой улицы ипропавшем во тьме на другом ее конце, уместилась жалкая горстка людей,которой хватит, чтобы образовать цепь от нынешнего "сегодня" до далекого,туманного, первобытного "вчера", когда человек был диким, затравленнымсуществом с рассудком запуганного ребенка. С тех пор, как Дэви осознал это, у него появилось ощущение, что толщавеков не так уж непроницаема. Ему уже не казалось, что мир создавалсянеторопливо, а прогресс двигался скачками и зигзагами по медленнокатящимся столетиям. Ибо, когда человек впервые заставил землю работать насебя, не взирая на ее нравы и обычаи, тут-то и произошел ошеломительныйвзрыв - взрыв творческой энергии, которая с тех пор бушует все сильнее исильнее, растекаясь во все стороны с сумасшедшей скоростью. Кен тоже иногда, играючи, вычислял временные промежутки, укорачивая илиудлиняя их ради умственной гимнастики, но для Кена это всегда было толькозабавой. В успокаивающем присутствии Кена Дэви мог передохнуть от жуткогоощущения краткости человеческой жизни. Однако в отсутствие Кена и приНортоне Уоллисе эти мрачные мысли возвращались снова, ибо жизнь НортонаУоллиса, безусловно, входила в те немногочисленные десятки человеческихжизней, которые являются вехами на всем протяжении истории человечества,как редкие фонари вдоль пустынной улицы. Маленький паровой двигатель, который Уоллис, служа в Милуоки в фирме"Моторы и котлы", смастерил в часы досуга, становился все больше по меретого, как он над ним работал. В 1892 году он приделал мотор к карете иобучил рабочего из Лансинга управлять им, но покупателей на второй такойэкземпляр не нашлось. Пять лет спустя в городе Расине он вошел в компаниюс бывшим кузнецом Картером. Они назвали свой автомобиль "дофином". За тригода было продано семь таких сделанных вручную "дофинов", после чегокомпаньоны решили прикрыть дело. К тому же Уоллис начал понимать, чтопоршневой двигатель имеет существенные недостатки. Если Уоллис в юности знавал старика, которому было столько лет, сколькоУоллису теперь, то этот старик, вероятно, слышал нестройные мушкетныевыстрелы Революции, ссорился в тавернах из-за Томаса Джефферсона и своимиглазами видел изрыгающее дым чудовище - первую паровую машину. А сейчасНортон Уоллис сидит у окна, где светлее, и шлифует деталь для двигателя,который, быть может, когда Дэви станет стариком, помчит людей сквозьполночное безмолвие безвоздушного пространства к новой, еще не открытойпланете. Дэви отставил в сторону пустой бак из-под ацетона и заправил двигательавиационным бензином. - Сегодня я вам принес-по пяти галлонов того и Другого, - обратился онк спине Уоллиса. - Завтра мы весь день пробудем в университете - у насвыпускной экзамен. - И вы, конечно, уверены, что выдержите? - не оборачиваясь, спросилУоллис. От холодной, беспричинной злости голос его стал язвительным иломким. - Ясно, выдержим. Мы с Кеном можем экзаменоваться хоть сейчас. - Что ты мне рассказываешь про Кена! Кен никогда не поступил бы вколледж, если бы ты его не заставил. Все думают, что ты тянешься за Кеном,потому что он болтает, а ты помалкиваешь. Да, ты таскаешься за ним попятам, но только, чтобы убедиться, что он делает все так, как ты хочешь. Дэви промолчал, смущенный далеким воспоминанием. Он старался необращать внимания на зашевелившееся в нем сомнение, потом решительноотверг мысль о возможности заставить Кена поступать по чьей-нибудь воле.Кен - старший брат, вожак. Да, согласился Дэви, были случаи, когда ондавал советы Кену, но и только. Уже много лет Дэви не вспоминал о техднях, когда он впервые понял, что может повернуть жизнь по-своему... В маленькой, похожей на ящик хибарке, стоявшей у ручья, было темно идушно. Мальчик лихорадочно работал, согнувшись над мотором. Дверь былазакрыта, потому что он прятался от чужих глаз - в четверти мили отсюдавиднелись крохотные фигурки косцов, сгибавшиеся и разгибавшиеся воднообразном ритме. Работая, мальчик порывисто подносил карманный фонарик то к генератору,то к грубой схеме, начерченной им на клочке бумаги. На полу мягко тикалпомятый будильник, к которому зачем-то были присоединены электрическиепровода. Нервы мальчика были так напряжены, что он в страхе отпрянул, когда еготень мелькнула на низком потолке, словно собираясь броситься на него. Онсхватил с пола фонарик - тень исчезла, и мальчик с облегчением перевелдух. Несмотря на высокий рост, мальчику не было еще двенадцати лет. Онпобаивался этой пахнущей плесенью темноты, но еще больше пугала егособственная смелость, ибо если удастся тот план, который он сам придумал исобственноручно подготовил, то мир запляшет под его дудку. Ровно в семьчасов вечера должно ожить огромное чудовище - оно либо раздавит его задерзость, либо покорно подчинится его воле. В семь часов подачаэлектроэнергии на ферму дяди прекратится сама собой по его приказу,отданному сейчас, в четыре часа дня. Мальчик вышел наружу, на яркий дневной свет. Сердце его колотилось. Онприжался спиной к двери, его умные голубые глаза, настороженные, как узверька, зорко всматривались, не заметил ли его кто-нибудь. Но лес,вырубка и поля вдали дремали в предвечерней тишине. В ту весну 1916 года все росло и тянулось вверх с неудержимой силой,даже мальчики. Дэви догнал ростом своего брата, который был на полторагода старше его; ему казалось, что стать одного роста с тем, кто был егобогом, - значит сделать еще шаг на пути уподобления божеству. Однакоголубая заплатанная рубашка, сшитая на дядю, плечистого толстяка, виселана Дави, как на вешалке. Рваные штаны были ему и вовсе широки, хотя сестраперекроила их так, что боковые карманы почти сошлись сзади. Место, гдештаны сходятся в шагу, слишком узкое для дядиных толстых ляжек, болталосьмешком у колен Дэви. И все же, несмотря на смехотворную нелепость надетого на нем тряпья, накосматые волосы, на худобу мальчишечьих загорелых рук и ног, в нем быласвоеобразная грация. Пригнувшись, он помчался к окраине поля, гонимыйдемонами страха, притягиваемый призраком торжества. Влетев в амбар, Дэви схватил оселок, за которым его послали, и,подтягивая спадавшие штаны, вприпрыжку побежал к косцам, работавшим насеверном поле. Вдруг ему пришло в голову, что он совершил преступлениекуда серьезнее всего того, чем угрожал Кен. Дэви даже приостановился, нотут же побежал дальше, решив не говорить никому ни слова, пока сам неувидит, что из этого получится. Запыхавшись, Дэви подбежал к косцам. На лице Кена было холодное,осуждающее выражение - он обиделся, что Дэви бросил его одного. Но Дэвиожесточенно поддернул штаны, схватил вилы и, вскарабкавшись на стог, сталрядом с братом. Сегодня за Кеном было трудно угнаться, ибо каждый раз, втыкая вилы всено, он мысленно пронзал старого жирного негодяя - дядю Джорджа. Конечно,подумал Дэви, если ты поклялся убить человека в следующий же раз, когда онхлестнет тебя ремнем, и если этот раз наступит через несколько часов, таклучше попрактиковаться заранее. Дядя Джордж тоже, наверное, практиковался.Он пообещал сегодня в семь часов спустить с Кена шкуру, а дядя Джордж, какизвестно, любит ко всему готовиться заранее. В крошечной частице сердцаДэви, которая не была отдана Кену, трепетала жгучая радость - слава богу,сегодня порка ему не грозит. Наконец с севера потянуло прохладой, жара начала спадать, приближалсявечер. Косцы распрямили уставшие спины, опустили занемевшие руки. Онивзмокли от пота. Дядя Джордж промакнул рубашкой жирную вспотевшую грудь ибросил на Дави взгляд, под которым мальчик всегда холодел от страха. - Вечером останешься с братом, - монотонно сказал дядя Джордж. - Когдатебя посылают за оселком, надо бежать во весь дух туда и обратно. На этойферме все обязаны работать. И ты, Дэвид, обязан, и ты, Кеннет, и сестрескажите, что она тоже обязана работать. - Дядя Джордж немного помолчал. -Вы сами между собой решите, кого пороть первым. Лицо Дэви было так же бесстрастно, как лицо его дяди, но в животе унего что-то сжалось. Мальчики отстали от косцов. Кен крепко стиснул рукуДэви. Краешком глаза Дэви увидел его лицо, напряженное, осунувшееся,похорошевшее от отчаяния. Дэви знал: такое выражение появлялось у Кена,когда он до предела напрягал силы, чтобы выдержать какое-то тайноеиспытание, которому он подвергал себя. И Кен всегда выдерживал. - Я буду первым, чтобы покончить с ним сразу, - прошептал Кен. - Неужели ты это сделаешь? - Я же сказал. - Кен злился, словно поняв, что данное им обещаниеоказалось ловушкой, из которой теперь не выскочишь. - Раз сказал, значитсделаю. Помни, я первый. За ужином в кухне все молчали, кроме дяди Джорджа. Марго едваисполнилось шестнадцать лет, но так как на нее была возложена вся стряпня,то она сидела в конце стола, как полагается взрослой женщине. Глаза еесмотрели сурово и злобно - из-за братьев, - и от этого она выгляделагораздо старше своих лет. Дядя Джордж восседал во главе стола наспециально приспособленном для его громоздкой туши стуле с расширеннымсиденьем и подпорками внизу. Дядин грохочущий голос, громкий и зычный,терзал взвинченные нервы Дэви, но мальчик не был способен ни заметить, нипонять, что дядя словно оправдывался перед кем-то, с горечью перечисляянеудачи, из которых состояла жизнь Джорджа Мэллори. Дядя Джордж стиснул могучие кулаки и поглядел на детей с бессильнымгневом. Все сидели молча. Кухонные часы показывали без пяти семь. И вдругвечерняя тишина сменилась полным безмолвием. Пыхтенье двигателя сталотаким привычным звуком на ферме, что внезапно наступившая тишина походилана возглас удивления. - Генератор остановился, - сказала Марго. Все внутри у Дэви запело от торжества. Он сделал нечто такое, на чтоникогда не осмелился бы Кен, и сделал это один, без посторонней помощи. Вэту секунду его уже не тревожило, будет дядя Джордж пороть их или нет,ничто не могло нарушить его ликующей убежденности в том, что наконец-то изних двоих он стал главным. Дядя Джордж обвел детей взглядом, и Дэви увидел, какую ненавистьвызывает у него их исступленная привязанность друг к другу. Он знакомвелел им убираться прочь: починка генератора важнее, чем расправа сплемянниками. Мальчики помчались под косыми лучами солнца, стлавшимися по полю, какзолотистый дым. Кен точно опьянел от ощущения свободы. Он бежал,спотыкаясь, делая большие прыжки, хотя перепрыгивать было нечего. - Вот повезло! - хохотал он. - Если б генератор не испортился, этотстарый негодяй лежал бы сейчас мертвым, с вилами в брюхе! Несколько часов назад эта угроза прозвучала бы, как приговор неумолимойсудьбы. Сейчас в устах мальчика, который был не выше его ростом, онапоказалась Дэви попросту глупой. - Везенье тут ни при чем, Кен. Это сделал я. Я устроил короткоезамыкание. - Ты? Что за черт, ты же все время был в кухне! - В том-то и дело! Помнишь, мы видели в "Попьюлер мекэникс" схему,которую немцы применили для какой-то своей бомбы? Я приспособил нашистарые часы и сделал так, что стрелки заземлили ток ровно в семь. Тамтолько сгорел предохранитель. У нас еще уйма времени. В хибарке Кен осмотрел часы и провода, а Дэви, даже не спросивпозволения, вытащил из потайного места коробку, куда Кен припрятывалокурки, и закурил. Когда вспыхнула спичка, Кен искоса взглянул на брата,но ничего не сказал и снова нагнулся над будильником. - Как это не пришло мне в голову? - негромко сказал Кен. - Теперь мыможем устраивать это в любое время, когда захотим. Давай расскажем Марго,что мы придумали! Они ждали часа два, пока исправят генератор, затем пошли домой. Дэвимолчал, думая о том, насколько по-другому выглядят люди, когда тыстановишься одного роста с ними. Третий этаж каркасного дома так и не был достроен до конца. Дядя Джорджразделил помещение на две половины занавеской из белой марли. По однусторону занавески находилась раскладушка Марго, по другую - матрац, гдеспали мальчики. Впрочем, эта перегородка была им совершенно не нужна:когда весь дом засыпал, дети в темноте сбивались в кучку, и Маргорассказывала братьям чудесные истории о том, как они будут жить втроем,сами по себе. Но если Марго, пока их не смаривала дремота, одинаковопо-матерински относилась к обоим мальчикам, то ласковое "спокойной ночи"говорила напоследок только Кену. Марго ждала братьев наверху, в синем сумраке, стоя на коленях уматраца, в вылинявшей нижней юбочке, которую надевала вместо ночнойрубашки. Выслушав мальчиков, она тихонько рассмеялась, порывисто привлеклак себе Дэви и с гордостью поцеловала, а он инстинктивно прижался к сестре,обхватив руками ее тоненькую талию. - А почему бы нам не убежать отсюда? - сказал он. Это была любимаямечта Марго, и Дэви хотел сделать ей приятное. - Давайте как-нибудь ночьювыключим генератор и сбежим. Ведь тут нам будет с каждым днем хуже. - Не беспокойся, - резко сказал Кен, следя глазами за братом. - Вот яприкончу дядю Джорджа, и все будет хорошо. - Да брось ты! - Дэви отодвинулся от Марго, и руке его, лежащей наталии сестры, стало неловко, но он не мог заставить себя убрать ее. -Никогда ты его не убьешь, нечего и думать об этом. - Я сказал: убью, значит - убью. - Прекрати, Кен, - вмешалась Марго. - Все это глупости - и большеничего. Дэви прав. Если я набавлю себе год, то, может, найду какую-нибудьработу, и тогда вы поступите в настоящую школу. - В школу!.. - иронически протянул Дэви. - Мы все можем поступить наработу. - Нет, вы пойдете в школу! - резко возразила Марго. - Оба пойдете. Выдумаете, можно выйти в люди и заниматься изобретениями без всякогообразования? И в колледж вы тоже пойдете. - Эдисон никогда не учился в колледже, - сказал Дэви. Марго нетерпеливо передернула плечами, рука Дэви сама собойсоскользнула с ее талии, и ему стало обидно - он почувствовал себяотстраненным. А ведь он вовсе не собирался с ней спорить. - Мне-то все равно, что ни делать, - продолжала Марго. - Но вы,мальчики, должны стать большими людьми - больше, чем Эдисон! - Мы можем починить ту старую калошу, что стоит в сарае, - порывистовоскликнул Дэви, стремясь заслужить ее прощение. Он начал придумывать планбегства во всех подробностях, сам не веря в его реальность, и был поражен,когда Марго сказала: - Давай так и сделаем, Дэви, давай! Дэви открыл рот от удивления, поняв, что это он придумал планрешительного бунта против дяди Джорджа. Кен должен был сделать это, но Кенмолчал. Дэви выждал, однако Кен ничем не показал, что желает возглавитьэто предприятие; тогда Дэви придвинулся ближе к Марго. До поздней ночи ониобсуждали план бегства и наконец улеглись спать. Но прежде чем Маргоуспела отвернуться, Дэви приподнялся на локте и дотронулся до ееобнаженной руки. - Скажи и мне наконец "спокойной ночи", - взмолился он. - Ты всегда этоговоришь только Кену. - Эй, ты!.. - вдруг прорвало Кена, словно его самолюбие могло вытерпетьлюбое предательство от брата и сестры, только не это. - Замолчи, - бросила Марго через плечо. - Дэви прав. И, кроме того, онсамый младший. - Но не самый маленький, - не унимался Дэви. - Хватит, ложись, - сказала она. И снова Дэви обволокло ее тепло, он почувствовал дыхание сестры насвоем лбу и прижался лицом к ее лицу. "Как хорошо", - подумал Дэви. Он ощутил глубокую тихую радость ипорывисто поцеловал Марго в шею, надеясь, что Кен не заметит этого, а онане рассердится. Марго, приподнявшись, погладила его по щеке, и Дэви, глубоко переводядыхание, повернулся на бок. В груди у него разливалось солнечное сияние. Через месяц, в безветренный жаркий вечер, они были готовы к побегу.Дэви с точностью до одной минуты предвидел, что произойдет, и все-такипугливо вздрогнул, когда свет внезапно погас. В кухне воцарилосьнедоуменное молчание, плотное, как окружающая темнота. - Я принесу лампу, дядя Джордж, - торопливо сказал Дэви. - Марго,кажется, пошла в сарай. - Мне наплевать, кто принесет лампу. Давай поживее и исправь проклятыйгенератор. Да пошли сюда сестру. Нечего девушке шляться по ночам. Выйдя в сгущавшуюся вечернюю тьму, Дэви постарался поверить в то, чтоони действительно убегут от всех этих знакомых запахов, звуков и ветерков.Пройдет время, и дядя Джордж поймет, что хоть они и удрали от него, авсе-таки были неплохими ребятами. Дэви на секунду даже стало жаль дядю, ноон тут же вспомнил, что Марго сидит одна на дороге, в заплатанном"фордике", и ждет их. До шоссе оставалось ярдов пятьдесят, когда Дэви увидел впередидвижущийся свет фонаря. Он остановился и тронул Кена за руку. Мальчики,согнувшись, юркнули в кусты, потом побежали в сторону. Сердце Дэви билосьгде-то в горле. Он смертельно боялся, что их поймают. - Он ищет Марго, - прошептал Кен. - А все ты. Надо было тебе говорить,что она в сарае! От страха Дэви разозлился. - А ты чего же молчал? Взял бы да придумал что-нибудь получше. - Чего ради, ведь ты последнее время стал командовать всем, мистерПодтяни-штаны! Когда он войдет в сарай - бежим! Издали слабо донесся сердитый голос дяди. Кен толкнул локтем Дэви, иони помчались по равнине, но вдруг неподалеку снова мелькнул фонарь дядиДжорджа. Мальчики бросились на землю, не сводя глаз с раскачивающегосяфонаря. Оба лежали неподвижно, сдерживая дыхание. - Пошли в обход, по берегу ручья, - шепнул Кен. - Пока он дойдет досарая, мы добежим к Марго. Они поползли вдоль тропинки, подымавшейся на холм, добрались до вершиныи бегом спустились с другой стороны к болоту, окруженному лиственницами.Здесь стояла черная, непроглядная ночь. Какой-то зверек прянул в сторону ипоскакал в кусты. Ужас его передался мальчикам. Дэви остановился ипоглядел вокруг, но Кен бежал дальше. Вслепую Дэви бросился за ним, напрягая зрение в темноте и заслоняяруками лицо от хлещущих веток. Штаны съехали, пришлось подтягивать их находу. Споткнувшись о камень, он потерял равновесие и полетел куда-то вниз.Еще момент - и он очутился в воде. Всплеск отдался в его ушах грохотом; поглубине сомкнувшейся над ним темной воды он догадался, что попал в омутнеподалеку от мельничного лотка. Дэви придержал дыхание, стараясь выплыть на поверхность, но уперсямакушкой во что-то твердое, и тело его медленно закружилось в водовороте.Он задерживал дыхание, и, казалось, вся его сила сосредоточилась междуглаз, в переносице, а грудь готова была разорваться. Он попытался выплытьиз-под нависшего над ним выступа скалы, но вода не пускала его. И тут, словно до его сознания внезапно дошли сказанные кем-то слова, онпонял, что через несколько секунд умрет. Где-то, в крошечной клеточке мозга, которая начала жить прежде егопервого вздоха при появлении на свет и которая умрет в нем последней, онуже оплакивал свою гибель. В следующую секунду он, с алчностью изголодавшегося, вдыхал упоительныймягкий воздух - Кен вытащил Дэви и держал его голову над водой. Дэвипонял, что спасен, и его глаза, затуманенные от слез и воды, с обожаниемустремились на брата. - Жив? - шепотом спросил Кен. Дэви успел только поблагодарить его мокрыми глазами - его вырвало водойпрямо в лицо Кену. И видя, как тот стоически выдержал это, Дэвипочувствовал, что любит его еще сильнее. "Старший брат всегда остаетсястаршим", - исступленно твердил он про себя, и Кен доказал это, спасшижизнь младшему братишке. Дэви поклялся посвятить всю свою жизнь тому,чтобы отблагодарить Кена и искупить бунт против него, казавшийся емусейчас тяжким грехом. И теперь, несколько лет спустя, Дэви постарался упрятать этовоспоминание в самый дальний закоулок памяти, холодно сказав себе, что вте дни произошло только одно: он усвоил основную заповедь техническойрелигии, то есть поверил, что механизмы делают именно то, для чего онипридуманы. И это не имело ничего общего с несправедливым утверждениемУоллиса, будто Кен - всего лишь тень Дэви. Нет, Кен - старший брат и все,что под этим подразумевается. Всегда был старшим и всегда будет. Погрузившись в задумчивость, Дэви неосторожно опустил второй бачок нацементный пол; раздался резкий скрежет. Уоллис раздраженно обернулся,готовый взорваться, готовый бросить в смутно маячившее перед нимиспуганное лицо все самые обидные, самые жестокие слова - все, кроме тех,которые выражали бы его искреннюю любовь. Вдруг он остановился, заморгал,глаза его сразу прояснились, отчего он стал казаться гораздо моложе.Углубленный в свое дело инженер, составлявший часть его существа, закончилрасчеты, пришел к какому-то решению и сбросил с себя сварливуюпридирчивость. Он заговорил совершенно иным тоном, задумчиво и деловито: - Сегодня я успею собрать камеру сгорания. Значит, завтра мнепонадобится перекись. Дэви застыл на месте, не сводя глаз со старика. Потом с чувствомогромного облегчения опустил руки. Эти внезапные переходы от мути кясности свершались, как в страшном сне, когда на лице палача вдругпоявляется улыбка, означающая, что приговор отменен. - Но я ведь только что сказал, - произнес Дэви, - завтра у насвыпускной экзамен. Уоллис с трудом припомнил это, и лицо его осветилось гордостью. - Подойди поближе, сынок, а то мне тебя не видно. Ты стоишь в тени. Воттак, теперь хорошо. Значит, завтра у тебя большой день? Отлично. Но я вседумаю, не разумнее ли было бы взять себе дело помельче, не такоеграндиозное, как тот проект, о котором вы толкуете, - только для разбега,понимаешь? Дэви замотал головой. - Мы не можем. Нам ничто другое даже на ум не идет. Каждый месяц мыпереживаем черт-те что, пока не просмотрим "Вестник патентов" и неубедимся, что нас пока никто не обскакал. - Быть первым - далеко не самое главное, - сказал Уоллис. - Гораздоважнее быть лучшим. Ты и сам это знаешь. - Но деньги получает тот, кто окажется первым. - Брось, на деньги тебе совершенно наплевать, - сказал Уоллис. - Откудаты взял, что они тебя интересуют? Дэви метнул на него быстрый взгляд. - Почему вы так думаете? - Можешь ничего не объяснять. Я сам скажу. Ты работаешь потому, чтотебя заставляет работать какая-то внутренняя тяга. Даже если б изобретениене принесло тебе ни гроша, ты все равно продолжал бы работать. Откуда язнаю? Сужу по тому, о чем ты думаешь. То же самое происходит и с Кеном,только Кен всерьез думает, будто работает из-за денег. Но и получивденьги, он никогда не будет удовлетворен. Вот так-то. Уоллис покачал головой. Он и впрямь был слишком стар, слишком опытен,чтобы долго тревожиться о чем-либо. - Впрочем, если вы непременно желаете прошибить головой каменную стену,так лучше уж начать, покуда мы молоды... Кстати, когда я получу перекись? - Сегодня же, - сказал Дави. На свете не было ничего такого, чего бы онне сделал для этого Уоллиса. - Я выкрою время. Уоллис приподнял голову, словно до него издали донесся повторный зов, ккоторому он до сих пор не прислушивался. - Постои, я чуть не забыл,сегодня днем приезжает эта девушка, моя внучка Виктория, ну, знаешь,которая мне пишет письма. Не привезешь ли ты заодно и ее? Поезд приходит втри десять. - К тому времени вернется Кен. Кто-нибудь из нас ее встретит. - А я не хочу, чтобы ее встречал Кен. Поезжай ты. Кен, чего доброго,еще вскружит ей голову, а я хочу, чтобы она добралась сюда целой иневредимой. Как она станет жить потом - ее дело, но хоть поначалу пустьвсе будет благополучна. Дэви улыбнулся. - Хорошо, я поеду. Уоллис опять углубился в работу. В сердце Дэви промелькнул страх, чтовот сейчас ясность мысли у старика исчезнет так же внезапно, как онапоявилась, но голос Уоллиса звучал по-прежнему уверенно и твердо. - Ладно, Дэви, - бросил он через плечо. - Спасибо, Теперь проваливай.Нам обоим некогда. Дэви вышел наружу, под лучи утреннего солнца. Когда у старика бывалитакие просветы, Дэви всегда чувствовал, что ему улыбается истинное величиев самом высоком смысле этого слона. Глаза его потемнели от гордости,словно два несложных поручения, которые дал ему Уоллис, были двумяпочетными орденами. И хотя полчаса назад у него не нашлось временизаработать несколько долларов на ремонте машины Дугласа Волрата, сейчас унего оказалось сколько угодно времени, чтобы побежать в университет иполучить химикалии для старика. Он был так счастлив, что ему даже в голову не пришло, что "получить" -чересчур мягкое выражение для его методов добывания нужных материалов.Дэви удивился бы и обиделся, если б кто-нибудь сказал ему об этом. Дэви шагал по Университетскому холму, мимо красного административногоздания, увенчанного башенкой. Огромная кирпичная крепость высилась надквадратной зеленой лужайкой в четверть мили длиной, которая спускалась посклону холма к Стейт-стрит. Широкая, обсаженная деревьями улица вела кнаходившемуся на расстоянии миля отсюда зданию, где помещалисьправительственные учреждения штата. Таким образом, выпускникам надо былолишь спуститься с Университетского холма, чтобы предложить свои услугищедрому правительству, даровавшему им право на бесплатное образование.Насколько оно было бесплатное - остается только гадать. Право это былоустановлено законодательными властями в 1872 году после громкого скандала,вызванного продажей лесных угодий на севере штата, которыелесопромышленные компании приобрели за бесценок. Однако, несмотря на это,члены законодательных органов к концу избирательного срока стали кудабогаче, чем до его начала. Но все это не мешало университету развиватьсясвоим путем и жить своей особой жизнью. Дэви торопливо шел к химическому складу, минуя коридоры, доскиобъявлений, лаборатории и аудитории, знакомые, как родной дом, и так жепропитанные воспоминаниями. Пять лет, с пятнадцатилетнего возраста, онбегал вверх и вниз по этим лестницам. До июня прошлого года курс был рассчитан на четыре года, потомприбавили пятый год, дополнительный - для желающих. Записалось только двоестудентов - Кен и Дэви; они посвятили себя изучению катодных лучей. Вуниверситете, где самым солидным факультетом считался инженерный, аинженеры-старшекурсники являлись единственными людьми, которым разрешалосьносить бороду - которые _обязаны_ были носить бороду, - стать студентомпятого курса означало подняться на одну ступень выше богов. Сознавая свое привилегированное положение и принимая его как должное,Дэви обратился к сидевшему у окошка выдачи студенту, который исполнялдолжность кладовщика: - Чарли, дай мне галлон перекиси водорода. Не обязательнопатентованной. - Побойся бога, Дэви, ацетон еще куда ни шло, но с перекисью у настуго. - Да, но мне нужно. - Зачем? - Палец порезал, вот зачем. Кладовщик заколебался, потом заглянул в прейскурант. - Знаешь, сколько тебе это будет стоить? - Четверть доллара. - Нет, половину. - Четверть. - Ну ладно, пропади ты пропадом! - Кладовщик вручил ему металлическийбаллончик, спрятал монету в карман и аккуратно записал в книге выдачи, подрубрикой "утруска и утечка", "1 гал. Н2O2 - пролит". Затем оба юноши,следуя обычаю, пробормотали "вырубка леса" - пароль, которым заканчиваласьвсякая сделка за счет государства. Дэви было четырнадцать лет, когда он узнал, что может поступить вуниверситет. Библиотекарю технической библиотеки надоело прогонять двухюных костлявых оборванцев, которые вечно околачивались в читальне.Мальчишки, правда, не шумели, а белобрысый, тот, у которого волосыпоходили на швабру, довольствовался учебниками и справочниками. Другой же,чернявый, который вечно подтягивал чересчур широкие сползавшие штаны,требовал книги с особых полок. Однажды библиотекарь остался с чернявыммальчуганом наедине. - Слушай, сынок, ты уж лучше подожди, пока станешь студентом. Дэви сидел, не шевелясь. Затем, убедившись, что ему ничего не грозит,медленно сказал. - Я никогда не смогу поступить в университет. Я ведь не хожу в школу. Библиотекарь не желал сдаваться. - По университетским правилам это не обязательно. Нужно тольковыдержать вступительный экзамен. Дэви взглянул на лежавший перед ним учебник физики. - А можно мне брать эти книги, чтоб готовиться к экзамену? - Каждый, кто записывается на экзамен, получает временный абонемент вбиблиотеке. Ну, проваливай, сынок, мне некогда. - Кто выдает эти абонементы? - Я выдаю, - сказал библиотекарь. - Ладно. Дайте мне абонемент. - Да ведь ты же не учился в школе? - Вы сказали, это не обязательно. - Конечно, не обязательно, но латынь ты знаешь? - Можете не сомневаться, - сказал Дэви. - Еще как? - И, должно быть, говоришь на алгебраическом языке? - А как же, - ответил Дэви, глядя ему прямо в глаза с полным презрениемк расставленной ловушке. - Говорю. Для Дэви заявление о желании поступить в университет было толькосредством получить доступ к книгам, но когда он, вернувшись в гараж,рассказал об этом Марго, та поставила на пол недочищенный карбюратор,сбросила замасленный комбинезон, надела свое единственное приличное платьеи, велев Дэви следовать за ней, отправилась в библиотеку. Марго в этовремя было девятнадцать лет. Она обратилась к библиотекарю с просьбойобъяснить, что нужно для того, чтобы ее младших братьев допустили квступительным э