КНИГА ВТОРАЯ. ДЭВИ МЭЛЛОРИ 1 страница

 

 

 

Желто-красное такси летело вдоль жаркой и унылой, по-воскресному

пустынной улицы, словно гонимый ветром цветок. Оно остановилось у

заводских ворот, и на залитый солнцем тротуар выпрыгнули молодой человек и

девушка, только что переставшие смеяться. И он, и она были с непокрытыми

головами.

Старый сторож посмотрел на них сквозь решетку ограды с туповатым

удивлением, но не двинулся с места: он не представлял себе, что может

делать эта веселая парочка, которая шла, вернее бежала по раскаленному

тротуару, взявшись за руки, на заводе "Стюарт - Джанни", как, впрочем, и

на любом заводе в здешних местах. Вид у них был такой, словно они шли на

танцы. Позади под палящим августовским солнцем ждало такси.

Высокий худощавый юноша, увлекая за собой девушку, подбежал прямо к

воротам и, улыбаясь, показал на сине-белую эмалевую вывеску. Девушка

кивнула и засмеялась. Оба прильнули к железным прутьям, разглядывая

заводские корпуса - целый городок, обнесенный оградой. Наконец молодой

человек оторвался от решетки и хотел было идти к машине, как вдруг заметил

на бетонном дворе одинокую фигуру наблюдавшего за ним Ван Эппа и, все так

же улыбаясь вернулся к воротам. Он сделал Ван Эппу знак подойти, этот жест

не был ни повелительным, ни надменным - только спокойно-властным. Старик

тотчас почувствовал это, ибо когда-то, много лет назад, такая же спокойная

уверенность была свойственна ему самому. Нежданный посетитель уже не

казался Ван Эппу обыкновенным легкомысленным юнцом; выбив трубку, он пошел

через бетонный двор на его зов.

Ван Эппу недавно исполнилось семьдесят два; это был маленький тщедушный

старичок с безмятежными бледно-голубыми глазами в склеротических жилках.

От прежних времен у него остался единственный изрядно поношенный костюм из

темно-синего альпака, которому, несмотря на каждодневную носку, он

ухитрялся придавать опрятный вид. Из обширных запасов тонкого белья

уцелели одна белая рубашка и два крахмальных, всегда безукоризненно чистых

воротничка - разлохматившиеся края Ван Эпп аккуратно подравнивал

ножницами. Его черный шелковый галстук давно уже утратил всякую форму, а

серая, пропотевшая у ленты, шляпа с круглыми загнутыми полями бережно

сохраняла прогиб на тулье, бывший в моде еще в 1914 году, то есть

пятнадцать лет назад. От той, прежней жизни, которая сгорела в пламени

неистовых стремлений, дерзких надежд, успехов, отчаяния и сменилась

оцепенением, Ван Эпп сохранил щепетильную аккуратность в одежде, как

сохраняет белая зола форму сгоревшей ветки.

Другое его свойство, которое и определило его жизнь, - неукротимое

творческое воображение - как-то незаметно угасло еще на шестом десятке.

Это свое качество он всегда воспринимал как нечто естественное и

неотъемлемое - как руки, ноги и биение сердца, - и, когда понял, что оно

исчезло, его охватил панический страх. Много раз он наживал и терял

большие деньги, но деньгами он никогда не дорожил, а потеря того, что было

для него самым ценным в жизни, сломила его вконец, и он заживо похоронил

себя, поступив чуть ли не чернорабочим на такое место, где никто не

узнавал его и даже не замечал. Его мучил тайный стыд, похожий на тот, что

испытывает некогда здоровый мужчина, ставший импотентом.

Этот стыд выдавала лишь грусть в глазах старика, а когда иной раз

газетные репортеры вспоминали его имя и, нагрянув в меблированную

комнатушку, донимали расспросами о его жизни, о том, видится ли он еще с

Томасом Эдисоном и помирился ли, наконец, с Джорджем Вестингаузом, Ван Эпп

неизменно прогонял их к чертям. Прежняя жизнь умерла, и разговоры о ней

вызывали такую боль, что он терял самообладание. А кроме того, он не желал

сообщать, что работает сторожем на заводе "Стюарт - Джанни". Ни один

репортер не упустил бы случая поместить в воскресном приложении

сентиментально-ироническую заметку "Бывший соперник Маркони - сторож на

чикагском радиозаводе!"

Ван Эпп никогда не предавался сентиментальным сожалениям о своей

судьбе. Так уж случилось, что поделаешь. В 1910 году он был еще на вершине

успеха. Сейчас, почти двадцать лет спустя, он служит сторожем. Он поступил

сторожем только потому, что оказалась вакансия, - вот как оно

обернулось... ну и точка, и к черту все на свете!

Устало волоча ноги, как настоящий старый сторож, Ван Эпп пересек двор и

подошел к юной паре, стоявшей по ту сторону ворот.

- Что вам угодно? - спросил он.

- Мы хотели бы войти на несколько минут, если можно. - В голосе

молодого человека было то же, что и в жесте, которым он подозвал сторожа:

приветливость, терпение и сознание, что он вправе ожидать выполнения своих

просьб.

Ван Эпп смотрел на молодого человека снизу вверх - тот был больше шести

футов росту. Его длинное смуглое лицо казалось довольно обыденным, но

глубоко посаженные синие глаза светились одержимостью, которая сразу

приковала внимание Ван Эппа, - это было единственным, что не имело ничего

общего с юностью. Ван Эпп когда-то видел такую одержимость во взгляде, но

не мог вспомнить у кого. Он понимал только, что выражение глаз не вяжется

с мальчишеским обликом этого пришельца, с его безукоризненным черным

костюмом, с тем, как он держал за руку девушку. Ван Эпп давно уже не

позволял себе поддаваться эмоциям, но эти глаза всколыхнули в нем

воспоминания, которых он мучительно боялся. "Уходите вы, ради бога!" -

взмолился он про себя.

- Зачем вам сюда? - спросил он.

- Просто поглядеть, - ответил юноша, скрывая нерешительность за легкой

улыбкой. - Возможно, я буду работать в этой фирме.

- Почему "возможно"? - рассмеялась девушка, подтрунивая над его

осторожностью. - Не "возможно", а наверняка, Дэви! Ты _будешь_ тут

работать!

- Возможно, - повторил молодой человек. - Ничего еще не решено.

Ван Эпп колебался, и не потому, что правила строго запрещали пропускать

посетителей без специального разрешения - в свое время он сам устанавливал

столько своих правил, что нарушение чужих его нисколько не смущало, - но

потому, что никак не мог определить, к какой категории людей принадлежит

этот молодой человек.

- Право, не знаю, - протянул Ван Эпп. - У вас есть разрешение?

- Нет. - Некрасивое лицо вдруг осветилось необычной для мужчин

обаятельно-мягкой улыбкой. - Я не знал, к кому надо обращаться.

- Вам в чей отдел?

- Полагаю, в мой собственный. - В сосредоточенном взгляде появилась

смешинка. - Слушайте, если вам нужно позвонить кому-нибудь, скажите, что я

- Меллори, Дэвид Меллори - Он пожал плечами, словно для него было

непривычным объяснять, кто он такой, и, видимо, вдруг решил, что нет

смысла настаивать, если не вышло сразу - Впрочем, не надо, хватит и того,

что я видел отсюда. Подожду до завтра. - Девушке он сказал: - Раз уж тебе

не дано добиваться своего одним махом, то ничего не поделаешь. Я, видно,

никогда этому не научусь.

Он хотел было отойти от ворот, но девушка удержала его.

Она сказала Ван Эппу лишь два слова:

- Прошу вас! - и он только сейчас увидел ее по-настоящему. Девушка была

высокая, стройная и гибкая, ее темные волосы отливали мягким блеском."

"Какое прелестное лицо", - невольно подумал Ван Эпп. В глазах ее он увидел

врожденный ум и способность порывисто и целиком отдаваться каждому своему

чувству. Сейчас она всем сердцем молила его сделать что-то не для нее -

для другого.

- Мэллори? Мэллори... Погодите-ка, - сказал Ван Эпп, вытаскивая ключи

от ворот. Фамилия молодого человека неожиданно показалась ему знакомой. -

Тут освободили корпус номер четыре, хотят для чего-то его переделывать, а

на двери прибили новую табличку: "Лаборатория Мэллори". Вы - тот самый

Мэллори?

- Целый корпус? - последовал медленный и осторожный вопрос.

- Дэви, ведь это значит, что они уже решили, - просияла девушка. - Все

будет так, как ты хотел!

- Целый корпус? - еще раз спросил он Ван Эппа. И снова от мальчишества

не осталось и следа, и темно-синий взгляд поразил старика непреклонной,

почти жестокой напряженностью. - Вы говорите, уже повешена табличка?

Ван Эпп даже не кивнул в ответ - он был ошеломлен вспыхнувшим в нем

воспоминанием. Он внезапно понял, почему одержимость в глазах этого юноши

отозвалась в нем такой болью, и уж лучше бы ему не вспоминать ибо он, Ван

Эпп глядел в это незнакомое лицо, как в зеркало, и только сейчас

сообразил, что такое лицо и такое выражение было у него самого пятьдесят

лет назад, когда и его обуревали неистовые стремления, безумные надежды и

непоколебимая уверенность в том, что ему суждено добиться всего, чего он

хочет. Это воспламеняло кровь, вливало силу в мускулы, обостряло нервы.

Однако над той бурной жизнерадостностью, как темная бездна над звездами,

был постоянный страх и инстинктивная уверенность, что за все придется

заплатить слишком дорогой ценой.

"И вот, - думал Ван Эпп, - все повторяется сначала: с этим, другим,

сейчас происходит то, что когда-то было пережито мною; его волнуют те же

чувства, что когда-то волновали меня; он видит перед собой такое же

будущее, что когда-то представлялось и мне, - а я не в силах помочь, я не

могу спасти его советом, крикнуть "берегись!", найти убедительные слова,

которые могли бы смягчить или предотвратить то, что ждет его впереди..."

Открывая ворота, Ван Эпп опустил глаза: он боялся, что взгляд его выдаст

жалость, а этот Мэллори, по-видимому, в ней нисколько не нуждался и был

далек от мысли, что может ее вызвать.

Ван Эпп посторонился, пропуская юную пару.

- Смотрите сами, - тихо произнес он, вкладывая в эти слова гораздо

более глубокий смысл.

Они вошли с таким чувством, будто стоило им шагнуть за ворота - и все

вдруг изменится, словно по волшебству, в воздухе разольется необыкновенный

аромат или откуда-то издали донесутся звуки победных труб. С выжидательной

полуулыбкой они оглянулись на Ван Эппа, но если что и изменилось, так

только его настроение: смутная жалость к молодым людям грозила исчезнуть,

если они тотчас же не уйдут. В их присутствии воспоминания становились

слишком живыми. Под жалостью затаилась злость, а злость могла перейти в

печаль, которую Ван Эпп отгонял от себя столько лет.

- Идите вдоль того здания, - торопливо сказал он, желая поскорее

отделаться от них. - Свернете направо, потом опять направо и... - Но они,

конечно, заблудятся в этом лабиринте раскаленных от зноя пустынных улочек

и безмолвных корпусов, и, сдавшись, он глухо пробормотал: - Пожалуй, я

провожу вас.

Он быстро пошел вперед, стараясь сосредоточить все свое внимание на

звуке шагов, отдающихся эхом среди глухих кирпичных стен, чтобы не

прислушиваться к голосам молодых людей, но они молчали, и вокруг стояла

прозрачная воскресная тишина.

Он вел их мимо длинного, низкого, выходящего на улицу здания, где

когда-то, на заре радиопромышленности, размещалось все предприятие. Потом

они повернули за угол, и их со всех сторон обдало августовским зноем,

исходившим от накаленного стекла, цемента и камня. Ван Эпп слышал, как

тихонько ахнули молодые люди при виде пустынной главной магистрали, почти

четверть мили длиной. Перед ними, куда ни погляди, высились фабричные

корпуса, башни, склады, которые пристраивались и переделывались в

зависимости от потребностей фирмы.

- Ты знал, что все это так грандиозно? - прошелестел позади

благоговейный шепот девушки.

Ван Эпп напряг слух, стараясь расслышать ответ; впрочем, каков бы он ни

был - "нет" или "да", - закипающая злость усилилась бы еще больше. Но за

его спиной было молчание. Ван Эпп прошел еще несколько шагов, потом не

выдержал и оглянулся. Они снова взялись за руки, как дети, начинающие

догадываться, что рощица, в которой они заблудились, на самом деле не

роща, а нескончаемый дремучий лес.

Ван Эпп свернул за угол, потом повернул еще раз. Наконец он остановился

и указал на три корпуса, примыкавших друг к другу.

- Вон там, - сказал он. - Средний корпус.

Корпус номер четыре со старомодным фасадом, облицованным желтым

кирпичом, казался совсем маленьким рядом с двумя огромными зданиями,

бывшими складами, которые теснили его с обеих сторон. В корпусе номер

четыре было всего три этажа и шесть окон по фасаду.

Молодой человек выпустил руку девушки и, как будто забыв и о ней и о

старике, медленно прошел вперед. Небольшое здание значило для него так

много, что у неге не хватило бы слов высказать это вслух, и вызывало такое

волнение, какого он никогда еще не испытывал. Молча и неподвижно, целиком

уйдя в себя, он стоял и смотрел на него.

- Хотите войти? - немного погодя спросил Ван Эпп.

Молодой человек не ответил и не пошевельнулся. Ван Эпп подумал было,

что голос его не дошел до сознания юноши, который стоял словно

завороженный, но вдруг тот, не поворачивая головы, кивнул.

Ван Эпп прошел мимо него вперед. У двери он задержался, давая им время

рассмотреть новенькую табличку - он понимал, что это для них значит, и

спазма, сжимавшая его горло, стала еще сильнее. "Это ловушка, - твердил он

про себя, - приманка, которой ведьма хочет завлечь детей!.."

- Лаборатория Мэллори! - прочла девушка недоверчиво-восхищенным тоном;

Ван Эпп был уверен, что совсем недавно она таким же тоном повторяла вслух:

"Миссис Девид Мэллори".

Молодой человек молчал - ему все еще было не до слов.

Ван Эпп ожесточенно крутнул ключом в замке и распахнул дверь в жаркую

тишину. Из высоких окон падали на пол квадраты солнечного света такой

ослепительной яркости, что казалось, будто все остальное пространство

тонет в сплошном мраке.

- Похоже, что ваше оборудование еще не привезли, - сказал Ван Эпп,

оглядываясь по сторонам.

Позади молчали, потом послышался грустный голос:

- Должно быть, они не хотят его привозить, пока не будет заключен

договор. - Это был голос человека, с большой неохотой спускавшегося на

землю, в реальный мир, где надо вести борьбу за исполнение своих желаний,

так легко осуществлявшихся в мечтах, - в тот мир, где еще предстояло

выдержать решающие испытания.

Внезапно оживившись, он воскликнул: - А вон те ящики разве не мои?

Крупными шагами он прошел по гулкому цементному полу куда-то в дальний

угол, где виднелась невысокая груда деревянных ящиков; Ван Эпп даже не

заметил их в этом огромном пустом пространстве. Через секунду девушка

побежала вслед за ним; ее легкое платье развевалось, как флажки в девичьих

руках на празднике. Наконец, повинуясь порыву, которого не в силах был

сдержать, за ними двинулся и Ван Эпп.

- Здесь все? - спросила девушка.

- Все решительно! - Это был крик ликования, возвещавший о том, что чудо

все же произошло. - Пятнадцать ящиков с оборудованием и один - с чертежами

и патентами. - Он пересчитал ящики, называя их содержимое. - Боже мой, -

вздохнул он, - целых пять лет работы, и это все, чем мы можем похвастать!

- И тем, что ты работаешь здесь, - напомнила ему девушка.

- Официально - еще нет: посмотрим, чем кончится завтрашнее совещание.

Она засмеялась.

- О, Дэви, перестань! Вам с Кеном отвели целый корпус. Совершенно ясно,

что завтрашнее совещание - только формальность. Они, должно быть, все как

один уже решили подписать договор!

Он покачал головой, улыбнувшись ее наивной восторженности, и улыбка

юноши вдруг поколебала уверенность Ван Эппа в том, что эта история будет

повторением его собственной. Но в чем будет разница - он не знал. Неужели

может быть иной конец? Их присутствие стало нестерпимым, ибо они вызывали

в нем страшное подозрение, что не жизнь сгубила его, а он сам погубил свою

жизнь, - и как невыносимо горько в семьдесят два года вдруг понять, что

все могло бы сложиться иначе!

"Это неправда! - кричал он им про себя. - Все делают ошибки! Все губят

себя сами! Оставьте меня в покое!" - и, как отдаленное эхо этого вопля,

робко прозвучал его голос:

- Слушайте, я вас не тороплю, но мне надо вернуться к воротам. Если

хотите побыть тут подольше и если найдете дорогу обратно, то

оставайтесь...

- Простите, мы вас задерживаем, - сказал молодой человек. - Мы сейчас

же уйдем.

"Господи, да не ходите вы за мной! Оставьте меня в покое!"

- Можете не торопиться, - тихо произнес он вслух. - Вам, наверно,

хочется посмотреть, как сделана электропроводка, где поставлены розетки,

где вода и газ...

- Это не к спеху. - Мэллори с внезапным любопытством взглянул на Ван

Эппа сверху вниз. - Откуда вы знаете, что меня это может интересовать?

- Да просто так. Вы ведь инженер?

- Да. - Это "да" прозвучало почти как вопрос.

- И вы работаете над какой-то новой штукой?

- Верно. - Мэллори не сводил с него заинтересованного взгляда. - Вы

слышали об этом?

- Ничего я не слышал. Догадался, вот и все, - отрывисто сказал Ван Эпп.

- В свое время я достаточно насмотрелся на всяких изобретателей.

- Здесь?

Ван Эпп гневно вскинул на него взгляд. "Глупый, ты мальчишка,

изобретатели существовали за тридцать тысяч лет до появления этой фирмы!"

- Нет, не здесь, - ответил он. - Ну, я пошел.

- Спасибо вам, - сказал Дэви, - спасибо за те, что вы нас впустили.

Кстати, вы не сказали, как вас зовут.

- Разве? - спросил Ван Эпп и повернулся к ним спиной. - Я подожду вас у

ворот.

Он быстро пошел к двери с единственным желанием - поскорее скрыться, но

у порога оглянулся и увидел, что они тоже уходят. В смятении он прибавил

шагу и оказался у ворот гораздо раньше, чем они. Завидев их издали, он

сделал вид, будто возится с ключами, моля бега, чтобы эти люди попрощались

с ним только кивком, сели в такси и исчезли навеки. Однако молодой

человек, уже занеся ногу на подножку машины, вдруг передумал и пошел

обратно к воротам.

На его длинном смуглом лице была улыбка, в руке он держал сложенную

пятидолларовую бумажку.

"Убирайся!" - кричал про себя Ван Эпп, сохраняя вежливое и спокойное

выражение лица. - "Оставь меня в покое, или я тебя убью!"

- Я хочу еще раз поблагодарить вас, - сказал Дэви. - Я совсем потерял

голову из-за этого завтрашнего совещания.

- Не за что, - ответил Ван Эпп, чувствуя, что его начинает бить дрожь.

Он не знал, как быть, если Мэллори сунет ему деньги.

- А вы так и не сказали мне своего имени.

- Моего имени? - Ван Эпп замялся, но тут же понял, что выхода нет. -

Меня зовут Бен.

- Бен? А фамилия?

- Неважно, все зовут меня Беном.

Дэви смотрел на него с прежней улыбкой, но был слегка озадачен.

- Все-таки, как ваша фамилия?

Ван Эпп провел языком по губам.

- Ван Эпп, - сказал он.

Улыбка на смуглом лице исчезла, уступив место выражению упрека. Дэви

опустил глаза на деньги, которые держал в руке, и медленно сказал:

- Когда мы с братом еще мальчишками стали изучать радиотехнику, нам

чаще всего встречалось имя Бена Ван Эппа. Ведь это вы, правда? Вот почему

вы знали, что меня должно интересовать в новой лаборатории.

Ван Эпп глядел в сторону, на стоявшее поодаль такси.

- Да, - сказал он наконец, - много лет назад вы могли слышать мае имя.

- О-о, - помолчав, тихо произнес Дэви. Зашуршала пятидолларовая

бумажка, которую он неловко совал в карман. - Простите. Я никак не мог

предполагать...

- Ничего, - оборвал его Ван Эпп. - Вам не за что извиняться. "Уходи же,

убирайся отсюда! Садись в такси и уезжай!"

- Понимаете, мистер Ван Эпп, - продолжал Дэви, - если бы не вы - мой

брат и я, быть может, никогда бы... - И вдруг, не повышая голоса и тем же

тоном, только с большей горячностью, он спросил: - Какого черта такой

человек, как вы, оказался на этой работе?

- Что? - опешил Ван Эпп и невольно взглянул в хмурое лицо Мэллори.

Внезапно у обоих возникло такое чувство, будто они - давние близкие

товарищи. - Работа неплохая, сынок, мне здесь нравится.

- Неплохая! - Дэви сжал губы, чтобы не выругаться. - Что ж, дело ваше.

- Он пошел к машине, но не выдержал, вернулся и кивком указал на здание

конторы. - Они знают, кто вы такой?

- Да вовсе нет, - возразил Ван Эпп. - Те, кому знакомо мое имя, не

знают, что я работаю сторожем, а человек, который меня нанимал, понятия не

имел, кто я.

- Так почему же вы им не скажете?

- Потому что это ни к чему. Я уже не тот, что прежде. У меня в голове

ничего не осталось... Ван Эпп стал терять самообладание. - Это ведь

невозможно сохранить навсегда, будь оно все проклято! Наступает время,

когда новые идеи не приходят больше в голову. Если ты богат, если ты

умеешь добывать и копить деньги, то когда иссякают идеи, у тебя, по

крайней мере, остаются доллары. Но с деньгами или без денег, если ты не

способен ничего придумать - ты человек конченый.

Дэви покачал головой.

- А ваши знания?

- Какие там знания? О радио, каким оно было двадцать лет назад? Кому

это нужно? - Ван Эпп пожал плечами. - Слушайте, не лезьте вы в мои дела,

пожалуйста. Я никого не беспокою, и пусть меня тоже не беспокоят. Не

трогайте меня, вот и все! - сказал он резким сдавленным голосом, поджав

губы. - Вы что-то изобретаете? Прекрасно! Желаю вам успеха. У вас есть

талант? Прекрасно! Желаю вам никогда не потерять его! Но ради бога,

оставьте меня в покое!

Тихая ярость в его голосе прозвучала для Дэви, как гром. Он покраснел и

быстро отошел. Но не сделал он и нескольких шагов, как снова повернулся и

решительно направился к воротам.

- Если завтра все кончится благополучно, мы с братом будем набирать

штат. Хотите работать у нас? Я сейчас увижусь с ним и знаю, что он тоже

будет рад, если вы согласитесь.

Почти двадцать лет Ван Эпп жадно мечтал, что наступит день, когда он

услышит подобные слова, и чем дольше он ждал, тем тверже укреплялся в

своем решении ответить: "Убирайтесь к черту!" Сейчас, на двадцатом году

ожидания, он погрешил против своей клятвы только тем, что холодно спросил:

- В качестве кого?

- Кого угодно. Да черт возьми, старина, - в отчаянии воскликнул Дэви, -

вернитесь туда, где ваше настоящее место!

Ван Эпп, глядя в сторону, тупо молчал - говорить не было сил. Несколько

раз он провел кончиком языка по губам, не смея взглянуть в лицо Дэви.

- Я подумаю об этом, - с трудом проговорил он. - Я подумаю.

- Если совещание кончится благополучно, я приеду завтра вечером. Ведь

завтра вы в ночной смене, правда?

Ван Эпп кивнул. Он по-прежнему глядел в сторону. Он не пошевельнулся,

пока не услышал удаляющиеся шаги, и только тогда посмотрел вслед высокому,

стройному молодому человеку, который садился в такси. Хлопнула дверца.

Такси двинулось, в заднем окошке мелькнуло лицо девушки, глядевшей на

старика широко раскрытыми удивленными глазами, - очевидно, она только что

узнала, кто он, - а затем все окружающее превратилось в миллионы пляшущих

золотых искр: на глаза Ван Эппа набежали слезы.

Он сам не знал, почему плачет. В душе у него разливался теплый свет:

кто-то хочет, чтобы он стал опять самим собой, стал человеком, распрямил

плечи и дышал полной грудью. Но вместе с этим до боли радостным чувством

появился и страх: вдруг он окажется не в силах удовлетворить требования

других и свои собственные, и тогда уж конец всему!

Он не знал, что делать; он был так поглощен и истерзан своими мыслями,

что даже не спросил себя, почему такой человек, как этот Мэллори, молодой,

готовящийся начать свой искрометный взлет к творчеству, преисполненный

такого вдохновения, что, конечно, ничья помощь ему не нужна, - почему тот

так упорно не хочет оставить его, Ван Эппа, в могиле, где он похоронил

себя заживо. И конечно, до его сознания не дошло, что темный костюм с

черным галстуком такого старомодного фасона, какой был на Дэви, давно уже

не носят летом и что он мог служить только знаком траура.

 

 

В то лето, когда Дэви дожидался заключения своего первого договора на

миллион долларов, ему шел всего двадцать седьмой год. Документы должны

были быть подписаны в понедельник четырнадцатого августа, поэтому весь

предыдущий день тянулся в мучительном ожидании, пока пройдут нескончаемые

часы.

Воскресенье началось еще до рассвета, когда, охваченный одним из тех

приступов отчаяния, которые зловеще врываются в сон на исходе ночи, он

вдруг проснулся и широко раскрыл глаза. В этой незнакомой темной комнате

ему стало жутко, как заблудившемуся ребенку; рядом слышалось чье-то ровное

дыхание. "Кто это?" - с ужасом подумал Дэви. Приподнявшись, он резко

повернулся, потом обнял спящую рядом обнаженную женщину, изумленный тем,

что мог забыть о ней, пусть даже в смятении. Он порывисто прижался к жене.

Та, не просыпаясь, привлекла его голову к себе на грудь; во сне она

любовно произнесла его имя, словно готова была одна защищать его, и если

понадобится, даже ценою собственной жизни, от всего, что могло грозить ему

опасностью. Ее тепло успокаивало Дэви, он проникся глубокой благодарностью

за то, что она оберегает его от пронзительной безнадежности,

подстерегавшей его, как черная тень, вне ее объятий. Спасаясь от отчаяния,

он долго лежал без сна и наконец задремал возле Вики, обвившей его руками.

Ее дыхание было медленным и ровным, ее не тревожили никакие страхи.

Когда он проснулся, был яркий, насыщенный непреодолимой радостью день.

Солнце прожгло себе путь в самую высь безоблачно-голубого неба. Высокие

дома сверкали под утренним солнцем, а бетонные башни, казалось, были

сделаны из блестящей слоновой кости и усыпаны переливающимися алмазами.

Дэви стоял у раскрытого окна в гостиной отеля-небоскреба, бодрый,

веселый, полный надежд. Мягкий летний воздух овевал его, как колышущиеся

знамена триумфальной процессии. Глухо доносившийся снизу грохот уличного

движения походил на радостный гул толпы, которая ждала, чтобы он

присоединился к ней и возглавил чествование самого себя.

Еще не было девяти, но Дэви уже оделся, выбрав все самое новое. Он

обернулся, и при виде Вики, стоявшей на пороге спальни, в глазах его

отразилась вся переполнявшая его радость. Вики, должно быть, только что

поднялась с кровати: она завязывала пояс легкого халатика, составляющего

часть ее приданого. Глаза у нее были озабоченные.

- Я не слышала, как ты встал, - сказала она.

- Я просто не мог лежать в кровати. Мне казалось, будто вот-вот во всем

городе загудят гудки! Вики, давай выйдем! Наймем лошадь и экипаж или

самолет, поедем на пляж или будем танцевать под оркестр в сто человек.

Быстрей! - воскликнул он смеясь. - Позже мы встретимся с Кеном и Дугом, но

сейчас я никого не хочу видеть, кроме тебя и города, полного незнакомых

людей!

Вики улыбнулась.

- Я успею принять ванну, пока ты закажешь завтрак?

- Пока я закажу завтрак? _Заказать_ завтрак? О господи! - расхохотался

он. - Подумать только, до чего дошло! Все годы, пока мы работали с Кеном,

это он, бывало, в разгаре какого-нибудь важного опыта бросал работу и

начинал мечтать вслух о машинах, костюмах и деньгах, которые свалятся на

нас, если наше дело выгорит, а мне было наплевать на все эти блага, но вот