Кто может – делает. Кто не может делать – учит. Кто не может учить – управляет

Закон Х.Л.Менкена.«Мэрфология»

 

РУССКАЯ ГЕОПОЛИТИКА

 

Русская геополитическая мысль изначально развивалась в рамках цивилизационного подхода, что не всеми и не всегда воспринималось как геополитика. Вместе с тем пространственно-географическое изучение системы «общество – природа», предпринятое российскими славянофилами, В.С Соловьёвым, Н.А Данилевским, К.Леонтьевым, евразийцами, поддержанное на Западе О.Шпенглером, А.Тойнби и другими, позволило вписать цивилизации в мировую геополитическую картину. Это также позволило рассматривать природу и общество в качестве субъектов и объектов мировой политики, в соревновании и соперничестве которых определялся основной путь жизни человечества.

Э. Кульпин писал в этой связи: «Цивилизация в таком случае понимается как процесс развития – жизненный путь суперэтноса, протекающий в одном и том же канале эволюции, границами которого являются представления людей о себе и мире… Развитие в канале, определённом эволюцией, имеет место до достижения некоторого состояния бифуркации, когда происходит слом берегов канала. Бифуркация – это катастрофа предшествующего пути развития, это комплексный социально-экологический кризис. Если такое потрясение переживает не этнос, а суперэтнос, то это – кризис цивилизации. Состояние бифуркации – это также время и процесс выбора нового канала эволюции (направления дальнейшего движения системы)… Главные действующие лица при этом – Хозяйствующий человек и Вмещающий ландшафт, Характер их взаимодействия».[xx]

Геополитика как научная дисциплина, отражающая, изучающая взаимоотношения человеческого общества и природной среды, присутствовала в спорах славянофилов и западников, окрасившего всю идейно-политическую жизнь российского общества на протяжении большей части XIX столетия. Анализу природно-географических факторов в народной жизни посвятил немало страниц своих трудов Б. Н. Чичерин, по мнению которого громадность территории России, её малая заселённость, однообразие и простота занятий населения, постоянная угроза внешних нападений обусловили жизненную потребность в крепкой централизованной власти. Историческая концепция школы историков-государственников в трудах Б. Н. Чичерина нашла своё логическое и наиболее полное завершение.

Борис Николаевич Чичерин родился в Тамбове в 1928 году в семье богатого помещика, получил прекрасное домашнее образование. Окончил юридический факультет Московского университета, защитил магистерскую диссертацию и был оставлен при университете профессором кафедры русского права. В 1866 году защитил в качестве докторской диссертации книгу “О народном представительстве”. Государственная власть и институты, связь общества и государства, местное самоуправление и философия права, политическое сознание и культура – основные темы его научных исследований. Главные труды - “Областные учреждения России в ХУ11 веке”, “Очерки Англии и Франции”, “Философия и право”, “ Курс государственной науки” (3 тома) и др. Б.Н.Чичерин стал одной из самых представительных фигур в ряду либеральных государствоведов и политических мыслителей второй половины ХIХ века, основоположником “государственной школы” в русской историографии. Рассуждая о судьбах государства, всеобщем мире и согласии на планете, он отмечал с сожалением: “Государство есть высший человеческий союз. Но государств на земле много и между ними постоянно происходят столкновения, которые, за отсутствием высшего судьи, разрешаются, в конце концов, войнами, то есть правом сильного. Всемирное государство есть утопия; над отдельными государствами не существует и не может существовать высшей власти; вот почему, хотя милитаризм есть страшное зло, хотя установление более или менее нормального строя в международных отношениях в высшей степени желательно, хотя история дает постоянные примеры торжества грубой силы и вопиющих несправедливостей, совершаемых более сильными государствами, но мечта о прекращении войн есть несбыточное чаяние умов, витающих в облаках. Только осложнение взаимно переплетающихся интересов и развитие нравственного начала могут до некоторой степени служить сдержками праву силы в этой области”.

Еще в большей степени акцентировал роль объективных факторов для исторического процесса С. М. Соловьёв, особо выделив среди них значение географических условий. Уже в первом томе своей «Истории России» он показал предопределённость зарождения русской государственности и наиболее интенсивного хозяйственного освоения земель в центре Среднерусской возвышенности. Здесь же русский историк подчеркивал, что возглавить процесс объединения русских земель и создания крепкого централизованного государства суждено было именно Москве в силу особенностей её географии и природы. Прежде всего, Москва была «сосредоточивающим пунктом», «местом соединения севера с югом.., находилась прямо между двумя племенами, из которых главным образом составилось народонаселение русское, между племенем славянским и финским»[xxi].

Наконец, в природно-климатических условиях центрального пространства России Соловьев увидел и решающий фактор, повлиявший на характер деятельности и форм организации автохтонного населения. «Скупая на дары» природа этих мест приучала жителей к упорству и твёрдости, не обещая скорой награды на вложенный труд. «Понятно, - писал он, - что народонаселение с таким характером в высшей степени способно положить среди себя крепкие основы государственного быта, подчинить своему влиянию племена с характером противоположным»[xxii].

В сравнении со средой обитания западноевропейских народов суровую природу Центральной России Соловьёв называл «мачехой», а не «матерью» для коренных жителей. В неравенстве изначальных условий развития он видел и естественные причины отставания России от стран Западной Европы. Русскому народу пришлось вести жестокую борьбу за выживание и в полном смысле слова отвоёвывать жизненное пространство у природы. Это наложило особый отпечаток на весь уклад его жизни. Так, если основным строительным материалом на Западе служил камень, символизировавший собой оседлость жителей и прочность устроенного быта, то на Руси все постройки возводились из лесного дерева, олицетворявшего слабую привязанность людей к месту жительства и ту неоформленность отношений, которую Соловьёв называл «волнующимся, жидким состоянием».

Постоянные поиски лучшей доли были предопределены географией и водными путями: в XYI веке был освоен бассейн Волги, в XYII – Днепра, а в XYIII – Западной Двины. С.М. Соловьёв при этом обращал внимание на три условия, определявшие бытие народа: «природа страны», «природа племени» (этнографические характеристики), влияние со стороны окружающих народов. По мнению С. М. Соловьева, география страны «раз и навсегда» определила и «заданный характер внешней политики Русского государства»: «Континентальное государство, так дурно защищенное природой, было вынуждено вести активную внешнюю политику и поддерживать свои внутренние силы в состоянии постоянной боеготовности». Вместе с тем «обширность государственной области России» лишила русский народ «всякой воинственности, всякой агрессивности»[xxiii].

Приверженность русского историка географическому фактору была воспринята некоторыми его современниками как «заметная передержка» (К. Д. Кавелин), за это его критиковали историки более позднего периода (П. Н. Милюков, А. Е. Пресняков). И все же Соловьев был признан первым ученым, в трудах которого “история русского народа рассматривается в связи с природой, с ее равнинами, лесистыми пространствами, озерами и реками”, она объявлялась “продуктом окружающих условий”[xxiv].

В отличие от С. М. Соловьева, другой выдающийся русский историк, В. О. Ключевский (1841-1911), также разделявший идеи географического детерминизма, свое теоретическое построение взаимоотношений в треугольнике «географическая среда – общество – личность» подчинял деятельности человека в борьбе с природой (историк определял природу как фактор, неизменно и определяющим образом влиявший на «ход событий»). «Начиная изучение истории какого-либо народа, – писал Ключевский, - встречаем силу, которая держит в своих рамках колыбель каждого народа – природу его страны»[xxv].

«Внешняя природа нигде и никогда не действует на все человечество одинаково, всей совокупностью своих средств и влияний,- писал В.О.Ключевский.- Ее действие подчинено многообразным географическим изменениям: разным частям человечества по его размещению на земном шаре она отпускает неодинаковое количество света, тепла, воды, миазмов, болезней, – даров и бедствий, а от этой неравномерности зависят местные особенности людей.., те преимущественно бытовые и духовные особенности, какие вырабатываются в людских массах под очевидным влиянием окружающей природы и совокупность которых составляет то, что мы обычно называем народным темпераментом…

С первобытным культурным запасом, принадлежавшим всем арийским племенам, едва незначительно умноженным в эпоху переселения народов, восточные славяне с первых своих шагов в пределах России очутились в географической и международной обстановке, совсем не похожей на ту, в какую несколько раньше попали их арийские родичи, германские племена, начавшие новую историю Западной Европы. Там бродячий германец усаживался среди развалин, которые прямо ставили его вынесеннные из лесов привычки и представления под влияние мощной культуры, среды покорённых ими римлян или романизованных провинциалов павшей империи, становившихся для него живыми проводниками и истолкователями этой культуры.

Восточные славяне, напротив, увидели себя на бесконечной равнине, своими реками мешавшей им плотно усесться, своими лесами и болотами затруднявшей им хозяйствование, обзаведение на новоселье, среди соседей, чуждых по происхождению и низших по развитию, у которых нечем было позаимствоваться, с которыми приходилось постоянно бороться, в стране не насиженной и нетронутой, прошлое которой не оставило пришельцам никаких житейских развалин, а только одни могилы, бесчисленные, в виде курганов, которыми усеяна степная и лесная Россия.

Этими первичными условиями жизни русских славян определилась и сравнительная медленность их развития, и сравнительная простота их общественного состава, а равно и значительная своеобразность и этого развития, и этого состава… Вековыми усилиями и жертвами Россия образовала государство, подобного которому по составу, размерам и мировому положению не видим со времени падения Римской Империи.

Но народ, создавший это государство, по своим духовным и материальным средствам ещё не стоит в первом ряду среди других европейских народов. По неблагоприятным историческим условиям его внутренний рост не шёл в уровень с его международным положением, даже по временам задерживался этим положением. Мы ещё не начинали жить в полную меру своих народных сил, чувствуемых, но ещё не вполне развернувшихся, не можем соперничать с другими народами ни в научной, ни в общественно-политической, ни во многих других областях. Достигнутый уровень народных сил, накопленный запас народных средств – это плоды многовекового труда наших предков, результаты того, что они успели сделать» [xxvi].

И С.М. Соловьёв, и В.О. Ключевский, акцентируя своеобычность истории и культуры России, всё же относили их к роду европейских, как бы соединяя в своих трудах патриотическое рвение славянофилов и научную рациональность западников. Но в это же время в той или иной степени властителями общественного мнения страны выступали два других оригинальных мыслителя, творчество которых также может демонстрировать черты геополитического подхода – Н. Я. Данилевский (1822-1885) и К. Н. Леонтьев (1831-1891).

В их трудах исторический путь России представляется как развитие особой, самостоятельной и влиятельной цивилизации, которая во взаимодействиях с другими подобными историческими образованиями в немалой степени определяла перспективы мирового развития и собственное в нем место. И для учителя, и для ученика (К. Н. Леонтьев считал себя учеником Н. Я. Данилевского) исходная позиция заключалась в том, что мир жив до тех пор, пока способны к саморазвитию национальные культуры, унификация которых знаменует движение народов к стагнации, а человечества – к гибели.

Н. Я. Данилевский в книге «Россия и Европа. Взгляд на культурно-исторические и политические отношения славянского мира к германо-романскому» (1871 г.) сформировал идейные основы политики панславизма, высказавшись в том смысле, что для России «идея славянства должна быть высшей идеей, выше свободы, выше науки, выше просвещения», а её внешняя политика должна быть подчинена делу создания федерации славянских государств со столицей в Константинополе. И так как, по его мнению, против такой политики России должны были выступать все западноевропейские страны во главе с Францией и Великобританией, то борьба с Западом провозглашалась «единственным спасительным средством как для излечения наших русских культурных недугов, так и для развития, для поглощения им мелких раздоров между разными славянскими племенами и направлениями» [xxvii]. ”Передовая” критика того времени не могла примириться с непривычной и неприемлемой для нее идеей национального единства и русской самобытности. С другой стороны, взгляды Данилевского противоречили и официальной идее русского мессианства. Не случайно многие выдающиеся русские умы того времени не удосужились проникнуть в глубину теории Н.Я.Данилевского, признав его труд за “литературный курьез”. В.С.Соловьев, в частности, подверг его идеи острой критике, охарактеризовав их как “особую теорию панславизма, которая образует связующее звено между идеями старых славянофилов и новейшим безыдейным национализмом”. Значительно более мягкой была реакция В. В. Розанова, но и он считал, что Данилевский ничего нового не придумал, а “только систематизировал идеи славянофилов”. Критики не заметили, что работа имела три слоя. Во-первых, идейно-политический, публицистический, отвечающий на вопрос “Почему Европа ненавидит Россию?” и обосновывавший концепцию всеславянского союза. Во-вторых, содержательным ядром книги выступала теория культурно-исторических типов, ставшая серьезным вкладом в социологическую науку. В-третьих, отдельно звучала философско-историческая тема поиска смысла и направленности исторического процесса.

Н.Я. Данилевский, использовав идеи немецкого историка Г. Рюккерта, разработал теорию культурно-исторических типов, которые и являлись, как он подчёркивал, носителями исторического процесса. Под культурно-историческим типом он понимал народы или племена, объединённые общностью языка и культуры, со своей самобытной цивилизацией, каковых во всём мире он насчитал десять. Далее он выделил четыре разряда культурно-исторической деятельности (религиозной, культурной, политической и социально-экономической), подчеркнув, что каждый из 10 выделенных культурно-исторических типов проявлял себя, как правило, в одном из этих разрядов, очень редко - в двух или трёх. Обращаясь к проблемам славянства, он утверждал, что в силу своих особенностей оно способно проявиться во всех четырех разрядах культурно-исторической деятельности, создав тем самым полную «четырёхосновную» культуру.

Данилевский сформулировал пять законов эволюции культурно-исторических типов:

1. Закон сродства языков, на основе чего и формируется культурно-исторический тип.

2. Закон, утверждающий, что для становления цивилизации, свойственной самобытному культурно-историческому типу, необходима политическая независимость народов. При этом государство рассматривалось как сугубо внешняя в отношении культуры форма, обеспечивающая благоприятные условия для ее самостоятельного развития.

3. Закон непередаваемости цивилизаций. “Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа, - писал Н.Я.Данилевский. – Каждый тип вырабатывает ее для себя при большем или меньшем влиянии чуждых ему предшествовавших цивилизаций”. При этом он вовсе не отрицал историческую преемственность, подчеркивая, что преемственные культурно-исторические типы имеют преимущества перед уединенными. Цивилизации как таковые не передаются, но существуют способы их воздействия друг на друга, имеющие иной механизм, чем передача. Сам он выделял три способа взаимодействия цивилизаций: а) пересадку с одного места на другое посредством колонизации, то есть создания очагов собственной культуры в иных регионах при превращении аборигенов в этнографический материал; б) прививку, под которой понимал процесс передачи цивилизации. Чтобы подчеркнуть, что и здесь нет никакого усвоения чужой культуры, Данилевский ссылался на садоводческую практику. Прививка не приносит никакой пользы дичку и не меняет его природы: черенок остается черенком, дичок – дичком. По мере роста черенка садовник срезает с подвоя ненужные ветки и в конце концов от него остается один ствол, который является только средством для привитого растения. То же происходит и в культуре, если к ней прививаются чуждые начала: самобытная культура становится средством для чужой и может либо погибнуть, либо сбросить чуждую культуру и восстановить себя; в) способ взаимодействия, подобный влиянию почвенного удобрения на растение или улучшенного питания на животный организм. Такой способ преемственности Данилевский и считал адекватным, ибо при нем сохраняетсяч самобытность культуры народа и одновременно налицо плодотворное взаимодействие цивилизаций.

4. Закон, устанавливающий зависимость богатства и полноты развития культурно-исторического типа от разнообразия и уровня самостоятельности входящего в его состав этнографического материала (народов). Отсюда Данилевский делал вывод о необходимости политической интеграции близких по языку народов и вреде для их культуры политической раздробленности, что иллюстрировалось на примере славянства.

5. Закон краткости периодов существования цивилизаций. “Ход развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения – относительно короток и истощает раз и навсегда жизненную силу… Период цивилизации каждого типа сравнительно очень короток, истощает силы его и вторично не возвращается”,- писал Н. Я. Данилевский.

В целом этот автор выделял четыре периода в развитии каждого культурно-исторического типа:

- этнографический период, самый длительный, когда формируется запас сил будущей созидательной деятельности народа, складывается его национальный характер и, следовательно, особый тип его развития;

- государственный период, носящий переходный характер, когда в основном в силу внешнего влияния (например, агрессии), народ строит государство как условие независимого самобытного развития

- период собственно цивилизации, период плодоношения, когда накопленные народом силы обнаруживают себя в самых различных формах культурного творчества; это время растраты накопленного запаса, культура быстро иссякает и приходит к естественному концу;

- период естественного конца кульуры, имеющий две формы: а) апатии самодовольства – окостенения, одряхления культуры, когда завет старины считается вечным идеалом для будущего и б) апатии отчаяния – обнаружения неразрешимых противоречий, осознания ошибочности идеала, отклонения развития от прямого пути.

Но если исторический процесс осуществляется через самобытные культурно-исторические типы, то существует ли единство истории, прогресс человечества? Задавшись таким вопросом, Данилевский пишет: “Прогресс состоит не в том, чтобы всем идти в одном направлении, а в том, чтобы все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, исходить в разных направлениях”. Из этого он делал вывод, что “ни одна цивилизация не может гордиться тем, что она представляет высшую точку развития” в сравнении с другими, ибо каждый культурный тип вносит свой вклад в общую сокровищницу человечества и в этом единстве многообразия и осуществляется прогресс.

Н. Я. Данилевский верно подметил пороки евроцентристского объяснения истории, когда она вытягивается в одну линию, подминая мировой исторический опыт под европейский, назвав такой подход “перспективной ошибкой”. Человечество, по его мнению, не представляет какой-то единой живой целостности, а скорее походит на стихию, которая в различных точках складывается в формы, в той или иной мере аналогичные организмам. Самые крупные из этих форм, имеющие четкие структуру и линию развития, представляют собой культурно-исторические типы, внутри которых и осуществляется то, что можно назвать общим историческим движением.

С точки зрения геополитики выдвинутая Н.Я.Данилевским концепция обладала серьёзным новаторским содержанием. В качестве таковых следует отметить отстаиваемые им идеи влияния пространственных, географических факторов на определение политических приоритетов России:

а) необходимости соотнесения масштабов страны с проводимой политикой;

б) наличия у России задач, не укладывающихся в европейские политические рамки;

в) реальности особого российского цивилизационного пути;

г) определения российской государственности как не завоевательной, не колониальной по своей сути.

Несомненной заслугой Данилевского можно считать и постановку вопроса о России как о стране, не относящейся всецело ни к европейской, ни к азиатским цивилизациям. Однако он подчеркивал, что она, тем не менее, решающим образом влияла на международные отношения и в Европе, и в Азии. Он первым из русских социальных мыслителей обосновал необходимость полной самостоятельности внешнеполитических и иных действий России. «Если невозможно и вредно отстранять себя от европейских дел, - писал он, - то весьма возможно и полезно, и даже необходимо, смотреть на эти дела всегда и постоянно с нашей особой, русской точки зрения»[xxviii].

Выведенное им главное для международной ориентации России правило гласило: внешняя политика страны должна исходить из того, что веками разрабатывавшаяся политика баланса сил в Европе не имеет ровным счетом никакого отношения к России. Русский мыслитель констатировал в этой связи: «Между тем, как каждое из европейских государств в том или ином случае извлекает известную пользу от системы равновесия, на Россию оно никакого полезного влияния не оказывает и оказывать не может… Полезная для Европы система политического равновесия не только совершенно бесполезна для России, но и ещё её нарушение чьим бы то ни было преобладанием (столь вредное для европейских государств) для России совершенно безвредно»[xxix]. Он вообще рассматривал взаимоотношения Европы и России как отношения антагонистические.

Этой проблеме посвящена в его книге «Россия и Европа» специальная глава под названием «Почему Европа враждебна России?». Данилевский видит во враждебности западноевропейских стран к России не только проявления возникающих между ними конфликтных ситуаций, а глубинное, непримиримое противоречие культур и интересов. Он постулирует в этой связи:

«…Она (Россия) есть трудно преодолимое препятствие к развитию и распространению настоящей, общечеловеческой, европейской, германо-романской цивилизации» [xxx];

«Поистине горой, рождающей мышь, каким-то гигантским историческим плеонизмом, чем-то гигантски лишним является наша Россия в качестве носительницы европейской цивилизации» [xxxi];

«Европа не признаёт нас своими. Она видит в России нечто ей чуждое и вместе с тем такое, что не может служить ей материалом, из которого она могла бы извлекать свои выгоды, как из Китая, Индии, Африки, Америки, и который можно было бы формировать и обделывать по образу и подобию своему» [xxxii];

«Противоположность интересов между Россией и Европой постоянна, так по крайней мере думает сама Европа» [xxxiii];

«Ещё в моде у нас относить всё к незнанию Европы, к её невежеству относительно России. Смешны эти оправдания мудрой, как змий, Европы, её незнанием, наивностью и легковерием. Европа не знает, потому что не хочет знать или, лучше сказать, знает так, как хочет, то-есть как соответствует её предвзятым мнениям, страстям, гордости, ненависти. Стремиться просвещать Европу, рассказывать ей о России - напрасный труд» [xxxiv].

Дав такую откровенную трактовку отношения Европы к России, столь нелицеприятную оценку политики Запада относительно российского государства, Н. Я. Данилевский вызвал против себя массу нареканий современников. Революционно-демократические круги не могли поддержать его панславистские идеи, лежавшие в русле апологетики политики царизма по включению в империю всех славянских земель. С другой стороны, в 70-е годы XIX века никто из российских интеллектуалов не был готов поддержать идею о существовании российской цивилизации как феномена мирового масштаба, идущей в развитии своим путём, который отличался бы от европейского.

Это и другие прозорливые открытия Н. Я. Данилевского появились несколько ранее своего времени и доказали свою дальновидность лишь в будущем. Не случайно этот автор обильно цитируется и в наше время. Дело в том, что его теория представляла одну из самых первых попыток сформулировать новый взгляд на историю как на нелинейный многовариантный процесс и дать элементы ее геополитической интерпретации. По ряду аспектов Н. Я. Данилевский выступил предтечей многих идей последующей мировой геополитики. Его геополитический в своей основе подход к мировой истории и цивилизациям был затем продолжен в трудах Освальда Шпенглера, Арнольда Тойнби, Сэмюэля Хангтингтона, многих российских авторов. Для современной геополитики цивилизации – такой же субъект международных отношений и мировой политики, как и государства, а культура стала одной из главных героинь геополитики.

К. Н. Леонтьев в известной своей работе «Византия и славянство» выдвинул и обосновал идею цикличности цивилизационного развития, заключавшейся в последовательной смене нескольких этапов. Первый из них он называл периодом «первоначальной красоты», когда наблюдается общий подъём государственной и культурной жизни, ведущий к пространственному росту цивилизации. Второй этап - «цветущего объединения и сложности» - представлял собой в изложении Леонтьева пик усложнения внутренней жизни цивилизации во всех её аспектах. Этап «вторичного смесительного упрощения» должен был представлять собой всеобщее выравнивание, сглаживание характерных для развития противоречий, суммирующихся в тенденциях к угасанию.

В этой связи Европа видится К. Н. Леонтьеву «разлагающимся организмом», который ждёт упадок, общественные катастрофы и потрясения, в связи с чем спасение самобытности России - в отдалении от Европы, в препятствовании её разрушительного воздействия на русскую общину и другие традиционные социально-политические институты страны. Открытие К. Н. Леонтьевым цикличности или ритмов в истории вместе с выявленными особенностями географической структуры мира впоследствии помогут вывести геополитику на совершенно иной качественный уровень, чем это определяли изначально составлявшие основу этой научной дисциплины географический детерминизм, почвенничество и т.д.

«Государство есть, с одной стороны, как бы дерево, которое достигает своего полного роста, цвета и плодоношения, повинуясь некоему таинственному, не зависящему от нас деспотическому повелению внутренней, вложенной в него, идеи. С другой стороны, оно есть машина, сделанная людьми полубессознательно и содержащая людей как части, как колёса, рычаги, винты, атомы и, наконец, машина, вырабатывающая, образующая людей. Человек в государстве есть в одно и то же время и механик, и колёса или винт, и продукт общественного организма. На которое из государств, древних и новых, мы бы ни взглянули, у всех найдём одно и то же общее: простоту и однообразие в начале, больше равенства и больше свободы (по крайней мере фактической, если не юридической), чем будет после… Потом мы видим большее или меньшее укрепление власти, более глубокое или менее резкое (смотря по задаткам первоначального строения) разделение сословий, большее разнообразие быта и разнохарактерность областей»[xxxv].

К.Н.Леонтьев в 1850-1854 г.г. обучался на медицинском факультете Московского университета, участвовал в Крымской войне (1854-1856) в качестве военного лекаря. В 1963 г. назначается секретарём консульства на о. Крит и почти 10 лет находился на дипломатической службе. В 1871 г. принимает решение стать монахом и через 20 лет принял постриг. Его социально-философские работы были заметны даже в то богатое высокоинтеллектуальными произведениями время.

Третья заметная позиция по проблеме места, источников и перспектив развития России в сравнении со странами других цивилизаций, была обоснована Владимиром Сергеевичем Соловьёвым (1853 - 1900). Сын знаменитого историка С.М. Соловьёва, он подчёркивал в своих работах, что без сильной государственности Россия, расположенная на раздорожье между Европой и Азией, не смогла бы устоять под двойным напором - с Востока и Запада. Но не в государственной силе или мирском просвещении видел он предназначение страны. Русский народный идеал, по его мнению, коренился в прямой и всеобъемлющей службе христианскому делу.

Он не противопоставлял Россию Западу, не искал в поддержке Востока шансов противостоять экспансии западноевропейской цивилизации, не стремился обосновать идею «смены Европы на исторической сцене». Он видел предназначение России в том, чтобы помочь европейскому «исцелению и воздвижению к новой, более полной жизни»[xxxvi]. Завершающий аккорд соловьевской концепции "положительной реформации" - единая всеобъемлющая церковь, "христианская цивилизация", знамя которой и должно стать знаменем России.

По мнению мыслителя, Россия вместе с Европой составляют тот христианский мир, который являет собой "одну активную часть исторического человечества, все более и более втягивающую в свою жизненную сферу все прочие народы земли. Некоторое относительно твердое сопротивление этому европейскому влиянию оказывает пока один только Китай, который и составляет... единственную и действительную, хотя, разумеется, лишь временную, противоположность нашей общечеловеческой христианской культуре"[xxxvii].

Для Соловьёва проблема человеческого "всеединства" разворачивается в истории решением двух взаимосвязанных задач. Во-первых, речь идет о выработке такого нового единства России и Запада, которое подвигло бы обе цивилизации к большей полноте и подлинному раскрытию своих самобытностей. Во-вторых, этому должно было способствовать преодоление технологической абстрактности либеральной политической системы посредством соединения политики c моралью и создания такого государства, которое "дает наибольший простор всем силам, двигающим общество к его будущему идеальному благу".[xxxviii]

В.С. Соловьев после окончания гимназии учился в Московском университете, сначала на естественном, затем на историко-филологическом факультетах, был слушателем Московской духовной академии. Преподавал философию в университетах Москвы и Петербурга, на Высших женских курсах. Опубликовал множество трудов, посвященных общественно-политической и религиозно-духовной жизни России. Его творчество нравственно возвышало последователей и будило энергию оппонентов как со стороны славянофильствующих, так и прозападнических кругов. Философа резко критиковали, но и высоко ценили. Благодаря В.С. Соловьеву Россия в известной степени освободилась от антизападничества, обрела мысли о примирении Востока и Запада, задумалась о своей особой посреднической функции в мировом межцивилизационном диалоге. Один из последователей его творчества отмечал, что В.С. Соловьев «вывел русскую научную мысль на общечеловеческие просторы» и что «корни его творчества не только русские, но и западноевропейские – они всемирные» [xxxix]. Его талант, проявлявшийся в глубине и образности мышления, особенно рельефно просматривается в суждении о "тайне прогресса". "Современный человек, - писал он, - в охоте за беглыми минутными благами и летучими фантазиями потерял правый путь жизни. Перед ним - темный и неудержимый поток жизни. Время как дятел беспощадно отсчитывает потерянные мгновения. Тоска и одиночество, а впереди - мрак и гибель. Но за ним стоит священная старина преданий – о! в каких непривлекательных формах - но что же из этого? Пусть он только подумает о том, чем он ей обязан, пусть внутренним сердечным движением почтит ее седину, пусть пожалеет о немощах, пусть постыдится отвергнуть ее из-за этой видимости. Вместо того, чтобы праздно высматривать призрачных фей за облаками, пусть он потрудится перенести это священное бремя прошедшего через действительный поток истории. Ведь это единственный для него исход из его заблуждений. Единственный, потому что всякий другой был бы недостаточным, недобрым, нечестивым... Если ты хочешь быть человеком будущего, современный человек, не забывай в дымящихся развалинах Анхиза и родных богов...А наши святыни могущественнее троянских, и путь наш с ними - дальше Италии и всего земного мира. Спасающий спасется. Вот тайна прогресса - другой нет и не будет" [xl].

И если в творчестве вышеупомянутых русских ученых и мыслителей, как и многих других, можно отметить явные свидетельства геополитического мышления, геополитического подхода к интерпретации исторических или иных процессов, то группа ученых-эмигрантов, известных как "евразийцы", уже должна быть причислена к когорте истинных геополитиков. Речь идет о С. Н. Трубецком, П. Н. Савицком, Г. В. Вернадском, Г. Ф. Флоровском, Л. П. Карсавине и др. Их объединяла идея о России как особом мире, на развитие которого оказал решающее влияние материк Евразия.

Концепция евразийства развивалась на почвенной теории, в связи с чем был введен в научный оборот специальный геополитический термин "месторазвитие". Под этим термином понималась неповторимая географическая среда, в которой происходит становление и развитие как отдельного человека, так и крупных человеческих сообществ. Н.А. Бердяев, справедливо усматривая в "евразийстве" "эмоциональную реакцию на катастрофу" (он имел в виду Октябрьскую революцию 1917 года), тем не менее, некорректно оценил идеи этого направления общественной мысли как "перепев старых славянофильских идей", в том числе и вглядов Н. Я. Данилевского.

В данном случае представляются более уместными и точными характеристики этого научного направления самими его основоположниками. П. Н. Савицкий, в частности, писал по этому поводу, что "евразийцы - это представители нового начала мышления и жизни", они "дают новое географическое и историческое понимание России и всего того мира, который они именуют российским или "евразийским". Заслуги "евразийцев", в очередной раз заостривших внимание на проблеме путей развития и судеб России в 20-е – 30-е годы ХХ века, заключались в том, что:

а) они выдвинули формулу, согласно которой невозможно "объяснить и определить прошлое, настоящее и будущее культурного своеобразия России преимущественным обращением к понятию "славянства", но можно это сделать, если исходить из признания сочетания в русской культуре "европейских" и "азиатско-азийских элементов"[xli];

б) геополитические, "геософские" аргументы "самого евразийского из евразийцев" П.Н. Савицкого и "натуралистически-антропологические" взгляды Н.С. Трубецкого помогали преодолевать узость устоявшегося за многие века стереотипа понимания "идеи России" как духовной идеи, прежде всего и исключительно связанной с православными мотивами;

в) евразийцы создали оригинальную геополитическую до