Человек, имеющий одни часы, твёрдо знает, который час. Человек, имеющий несколько часов, ни в чём не уверен.

Закон Сегала. «Мэрфология».

 

Анализ и обзор достижений различных школ в геополитической науке позволяют констатировать не только значительные различия в подходах, используемой методологии, в определении объекта исследования, наконец, в самом характере и направленности геополитического мышления, но и обнаружить чрезвычайно многочисленные толкования геополитики как научной дисциплины даже в рамках одной и той же политической культуры. Многие авторы использовали и продолжают использовать само понятие «геополитика» как своего рода политологический штамп столь широкого применения, что его содержание стало весьма противоречивым и порою несёт в себе взаимоисключающие элементы.

Именно их «трудами» и «заботами» подрывалось доверие к геополитике и геополитическому мышлению, применяемых для проникновения в суть сферы международных отношений и формулирования национально-государственных интересов и принципов геостратегического поведения в мире. К тому же в геополитике классического периода её развития нередко ощущался разрыв между уровнем изысканий теоретического характера, учитывающим все перемены в тенденциях научно-технологического и социально-политического обновления жизни человечества, и широким прикладным использованием возможностей и результатов этой научной дисциплины, подвёрстываемых, как правило, под управленческие нужды правящих элит тех или иных государств.

Проявляемые в литературе попытки «заземления», «национализации» геополитики отдельными авторами и школами в известной мере поколебали универсалистские устои этой научной дисциплины. Ее «деглобализация» автоматически вела к фрагментации понятийного аппарата и разрозненности в его интерпретации, абсолютизации одних и игнорированию других выявленных объективных и субъективных факторов и генерируемых в их взаимодействиях регулярностей или закономерностей. К. П. Плешаков даже высказал в этой связи мнение, что «никакого мало-мальски унифицированного геополитического учения не сложилось; возникли только достаточно устойчивые его компоненты, которые в той или иной конфигурации присутствуют в большинстве всех концепций»1.

И хотя в целом вряд ли можно солидаризоваться с подобной оценкой, тем не менее идея этого ученого об «устойчивых компонентах», характерных для различных геополитических концепций, представляется весьма верным наблюдением, ценность которого увеличивается использованием вычлененных таким образом геополитических постулатов (некоторые авторы называют их закономерностями) для верификации принадлежности к геополитике множества продвигаемых под её флагами околонаучных проектов и моделей. Речь идёт, таким образом, о выделении тех общих позиций, подходов, исследовательских результатов, которые проявились или были получены представителями различных геополитических школ на начальном этапе развития «классической геополитики». Это позволит, вместе с тем, провести ревизию теоретических основ геополитики в период её зарождения и становления.

ПОСТУЛАТ 1. Геополитика-это научная дисциплина, изучающая и трактующая историю и теорию мирового развития, международных отношений с материалистических позиций. Она возникла как наука о влиянии комплекса природно-географических факторов на исторический процесс, включая состояние и перспективы текущей мировой политики. К. Э. Сорокин считает геополитику материалистической альтернативой марксизму, хотя не приводит сколько-нибудь убедительных доводов в пользу своей точки зрения2.

Более основательным представляется в этой связи мнение Александра Дугина. «Как Маркс более чем убедительно вскрывает технику производственных отношений и их связи с историческими формациями, - пишет этот философ, - так и геополитика разоблачает историческую демагогию внешнеполитического дискурса, показывая реальные глубинные рычаги, решающим образом влияющие на международные, межгосударственные и межэтнические отношения. Но если марксизм есть глобальный пересмотр классической экономической истории, то геополитика - пересмотр истории международных отношений». В первом случае явно акцентируемый экономикоцентризм обусловил противопоставление теорий А. Смита и К. Маркса. Во втором - принцип географии как судьбы был использован для разделения планеты на подконтрольные талассократии и теллурократии зоны3.

С этой точки зрения международные отношения – продукт не повелений Бога или предписаний религиозных воззрений, не производное светских идеологий, не воплощение порывов человеческой натуры и не эманация конфликтов производительных сил с производственными отношениями. Они – многогранный, многослойный эволюционно-рациональный процесс, определяемый в конечном счете объективным закономерностям материального мира, в первую очередь природной среды.

Геополитика исходит из того, что международные отношения детерминируются не столько человеческой волей, будь-то воля вождя, политической элиты или даже большинства нации, сколько их географической средой, в которой нация возникла и развивается. «География, - отмечал американский геополитик Н. Спайкмен, - есть самый фундаментальный фактор во внешней политике государств, потому что он наиболее постоянен. Министры приходят и уходят, умирают даже диктаторы, но цепи гор остаются неколебимыми». За все пять тысяч лет истории международных отношений, считает этот учёный, не было ничего такого, что ослабляло бы данную исходную позицию геополитики. По его мнению, даже «союзы создаются не благодаря чувствам и эмоциям, а вследствие действия географических причин и баланса сил. Если при этом и возникают какие-нибудь дружеские чувства по отношению к союзнику, то они обычно являются следствием, а не причиной политического сотрудничества»4.

Х. Маккиндер, который сформулировал в 1904 году свою концепцию «географической оси истории», был абсолютно уверен, что нашёл основную доминанту исторического развития. «Мы впервые в состоянии предложить, с некоторой степенью определённости, корреляцию между большими географическими и большими историческими генерализациями (обобщениями). Впервые мы можем понять реальное соотношение событий в масштабе целого мира и можем искать формулу, которая будет отражать результаты географической причинности во всемирной истории и будет иметь практическое значение, так как организует конкурирующие силы в политике».

Он считал, что физические характеристики мирового пространства определяют тем или иным образом человеческие действия, в связи с чем постулировал: «Человек, а не природа, действует и инициирует, но природа в огромной степени контролирует». И далее он рассуждает: «Мне кажется, что впервые в постколумбову эру мы имеем дело с закрытой политической системой, хотя она и измеряется масштабами земного шара. Любой взрыв социальных процессов вместо распыления в окружающем неизвестном пространстве и варварском хаосе будет возвращаться многократно усиленным из самых отдалённых частей планеты, и слабые элементы политического и экономического организма мира в конечном счёте могут быть расшатаны».5

ПОСТУЛАТ 2. Геополитики обычно сводят географические факторы к двум их видам:

а) природно-климатическим (месторасположение, рельеф, климат, территория);

б) цивилизационно - политическим (народонаселение, культура, образование, политический режим, расположение той или иной страны по отношению к другим).

Они исходят из того, что географические реалии определяют важные стороны жизни наций в мировом сообществе народов: характер экономического развития и хозяйственных взаимодействий с внешним миром, место в общецивилизационном развитии на том или ином историческом этапе, удельный вес в системе международных отношений и т.д. Э.А. Поздняков отмечал по этому поводу: «…Не связанные друг с другом и растянутые на протяжении многих веков различные частные концепции географического детерминизма, как бы сгущаясь вместе и наряду со сгущением физического, земного пространства, обрели сначала вид науки политической географии, а затем и геополитики - этого чистого порождения ХХ века».6 Переход от политгеографии к геополитике произошёл по мере переноса акцентов с преимущественно географического аспекта воздействия окружающей природной среды на деятельность государств и народов на политический и политико-стратегический аспект роли и влияния географического фактора и прежде всего роли пространства в жизни государства.

Древние греки первыми обратили внимание на влияние географической среды на общественное бытие человека и его ассоциаций. Известный им мир они делили в соответствии с климатическими условиями. Философу Пармениду принадлежит идея пяти климатических поясов: одного жаркого, двух холодных и двух промежуточных. Аристотель, опираясь на эту концепцию, подчеркивал жизненные преимущества промежуточных зон, так как именно в одной из них греки создали свою цивилизацию. Значение географических условий для расцвета и гибели государств и целых цивилизаций отмечали Платон, Полибий, Цицерон и “отец географии” Страбон. Последний разделил мир на четырёхугольники и в рамках одного из них разместил известную ему человеческую ойкумену, которая состояла из Европы, Ливии и Азии. Вполне геополитическим в современном смысле этого понятия можно считать мнение Страбона о том, что необитаемые страны не представляют для него интереса. «Не служит никаким политическим целям, - писал он, - хорошее знакомство с отдалёнными местами и населяющими их людьми, особенно если это острова, чьи обитатели не могут ни помешать нам, ни принести пользы своей торговлей».

Уже в наше время теория климатических поясов приобрела новую жизнь. Широкое распространение получило убеждение, что история создавалась в пространстве между 20 и 60 градусами северной широты, в Северном полушарии, где расположен основной массив суши. С этой точки зрения политическая энергия мира генерировалась в основном в умеренных климатических зонах и исторические центры развития двигались с юга на север в рамках указанного географического коридора. Речные цивилизации Мессопотамии и Египта сменились городами-государствами Греции, затем могучей организацией Римской империи. Все древние цивилизации располагались в границах между 20 и 45 градусами северной широты, культурные и политические центры современной Европы, России, США и Японии размещаются между 45 и 60 градусами, то есть в прохладно-умеренной зоне7.

ПОСТУЛАТ 3. Основным «героем», субъектом исторических действий и объектом тщательного изучения геополитики является государство, его способности и возможности использования пространства для приращения силы, мощи, которая определяла его место и степень влияния в мире. Эта позиция была доминирующей для геополитиков классического периода развития этой научной дисциплины. Как предвидел Ф. Ратцель, именно потребность человека и социальных организмов во всё большем пространстве и способность людей эффективно его использовать станет основополагающим принципом международной политики ХХ века, в то время как государство будет выступать в качестве укорененного в почву живого организма, духовногое и нравственного образования.

Его ученик и последователь Р.Челлен, помимо пространственных черт, выделял еще четыре других ипостасей государства: экополитику - определённой формы хозяйство со своей собственной динамикой; демополитику – жизнь народа с его национально - этническими характеристиками; социополитику – социальное сообщество различных классов, страт и социопрофессиональных групп; кратополитику - формы государственного управления с их административными и конституционными структурами. Вместе взятые они, по выражению Р.Челлина, образуют «пять элементов одной и той же силы подобно пяти пальцам на одной руке, которая трудится в мирное время и сражается в военное».

Сила государства, по мнению «отца геополитики», определяет его место и роль в мире, поэтому сила – более важный фактор для поддержания существования государства, чем закон, поскольку сам закон может поддерживаться только силой. Х.Маккиндер в этой связи отстаивал тезис о принципиальном и неизбежном неравенстве возможностей различных государств в обладании силой. «Большие войны истории, - писал он в своей книге «Демократические идеалы и реальность”, - являются результатом неравного развития наций, и это неравенство есть не столько результат большей энергии или гениальности одной нации по сравнению с другими, но во многом оно является следствием неравного распределения людских ресурсов и стратегических возможностей на земном шаре».

«Другими словами, - продолжал он, - в природе не существует такого понятия, как равенство возможностей для наций. Или я абсолютно не понимаю факты географии». И далее: «Мы должны признать существование этих географических реальностей и принять меры с тем, чтобы повлиять на развитие событий»8. Маккиндер был, пожалуй, одним из первых политических стратегов ХХ века, который поставил под сомнение казалось бы непоколебимое преимущество морских держав перед континентальными, в связи с неуклонным ростом могущества которых он и призывал «повлиять на развитие событий» в пользу талассократий, чётко определив проблему и найдя её решение до того момента, пока процесс станет неуправляемым.

И сам термин «геополитика», и теория этой научной дисциплины, как считает Т.В.Андрианова, связаны с возникновением, развитием и падением великих держав. Статус геополитической державы предполагает не только наличие геополитических интересов, но и подкрепление их соответствующими аргументами. А таковыми на протяжении веков были сильная армия, хорошее вооружение, квалифицированное руководство. Империя Александра Македонского, Римская империя, Золотая Орда, Османская империя, Испанское королевство, Британская и Российская империи - всё это исторические примеры геополитических держав, менявших в соответствии со своими интересами политический и экономический облик целых континентов.

Если техническая оснащённость, а под нею подразумевались уровень вооружений и возможности транспортных и иных коммуникаций, позволяли навязать и близким, и дальним странам свой диктат, то геополитическая держава сразу же начинала действовать. По мнению Т.А. Андриановой, потребность научного анализа эффективности государственной политики по распространению своего влияния и власти в том или ином направлении не случайно совпала с эпохой империализма. Именно в это время «мировые горизонты империалистических держав приучали мыслить континентами”9. Т.В. Андрианова приходит к выводу, что в таком смысле геополитику можно рассматривать как предтечу очень популярных в настоящее время глобализма, глобального мышления, глобальных проблем10.

ПОСТУЛАТ 4. Классическая геополитика развивалась на убеждении, что для государства как своего рода живого организма естественна склонность к максимально возможному увеличению своей мощи, силы, что в зависимости от обстоятельств она, эта склонность, принимала формы экономического преобладания, политического господства, прямых территориальных захватов или приращений, нередко рассматривалась как постоянная. Её параметры выводились из географических факторов, но конкретное возрастание государственной мощи, как считалось, происходило в контексте мировой истории, во взаимодействии с другими государствами.

Сформулированное Ф. Ратцелем отношение к государству как «живому пространственному, укорённому в почве организму», который вписывается «в серию явлений экспансии Жизни, являясь высшей точкой этих явлений», стала главной мыслью и основой геополитической методики в классической версии этой научной дисциплины. В том, что касается территориальной экспансии «государства как пространственного феномена», то классическая геополитика выделила два её вида - меридианальную и широтную. Экспансия по оси Север-Юг как расширение военно-стратегического, политического, экономического, культурного влияния вдоль меридиана, считалась наиболее эффективной с геополитической точки зрения, что подтверждается историческим опытом. Широтная экспансия по параллелям трактовалась в качестве наступательной, более агрессивной и конфликтной, чреватой крупномасштабными военными столкновениями. Она возникала, как правило, после того, как исчерпывались возможности меридианальной экспансии. Начиная с Ф. Ратцеля, многие геополитики считали экспансию во всех её формах и видах закономерным явлением, «законом» международной жизни во все исторические эпохи.

Х. Маккиндер на основании подобного экскурса в историю пришел к выводу, что экспансия в равной мере была присущей и морским, и континентальным государствам и цивилизациям, причём, отмечал он, было бы серьёзной ошибкой выбирать среди них какого-либо постоянного фаворита в их исторической схватке. «Каждый понимает, - писал он, - что благодаря протяжённости океана и мобильности кораблей решающая битва на море имеет немедленные и долгосрочные результаты. Цезарь победил Антония и завоевал Средиземноморье. Британия одержала победу при Трафальгаре и получила полный контроль над океаном. Но мы хотим обратить внимание на значение баз для морской державы и отношение к ним континентальной державы. В конечном итоге это и есть фундаментальный вопрос. Речная египетская цивилизация испытала нашествие кочевников из глубин пустыни. Они перекрыли подходы к плодородным землям и завоевали Египет. Критская цивилизация была завоёвана пришедшими из глубин Балканского полуострова племенами. Македонская континентальная держава перекрыла водные пути для Греции и Финикии. Ганнибал постоянно угрожал водным путям Рима. Вопрос был решён в битве на континенте. Цезарь победил на море, но Рим всегда стремился удерживать и защищать свои границы на суше. В средние века христианские католические государства защищали себя на море, но имели за собой континентальные базы. Затем господство над морями перешло к государству, которое не имело такой широкой континентальной опоры, но имело достаточно плодородную почву и полезные ископаемые. И спустя почти три столетия «возникновение огромных могущественных сил, широко опирающихся на ресурсы континентов, препятствует тому, чтобы Британия оставалась хозяйкой морей».11

В этом смысле показательно, что практически все авторы связывают выдвижение США в разряд геополитических держав с тем моментом, когда внутреннее развитие этой страны подготовило ресурсы для проведения экспансионистской политики на международной арене. И. Уоллерстайн в своей книге «Геополитика и геокультура» отмечает, что «начало пути США к нынешнему положению гегемона в мировой политике следует датировать 1873 годом». Именно в это время Великобритания начала терять свои господствующие экономические и политические позиции в мире, встречая растущую конкуренцию со стороны США, Германии и Франции. По его мнению, геополитические последствия этой конкуренции были молниеносными12. Дж. Слоен корректирует указанную дату начала американской международной экспансии, считая ею 1898 год - время войны между США и Испанией. Но и он связывает именно с экспансией превращение США в «гранда мировой политики».

Более того, он подчеркивает, что предпосылки к экспансионизму были заложены раньше, когда Белый дом, формируя северную границу государства, а) прикупил у России в 1867 году Аляску; б) склонил территории, пограничные с Канадой (штаты Айдахо, Монтана, Вайоминг, Северная Дакота, Южная Дакота), присоединиться к «звёздам и полосам»; в) когда удалось поглотить «ничейные земли» (современные штаты Юта, Колорадо, Аризона, Нью-Мексика, Оклахома), находившиеся между восточными и западными штатами США; г) когда страна покрывалась сетью железных дорог, положивших начало интенсивного освоения ее внутренней территории.

Американо-испанская война стала результатом противоречий, возникших между двумя странами в связи с формированием южной границы США, и оказалась весьма удачным геополитическим дебютом этой страны. Американцы легко и быстро одержали победу, за 20 млн. долл. выкупили у Испании Филиппины. Именно с этой войной несколько позднее В.И. Ленин свяжет начало новой стадии общественного развития-империализма. Концом XIX века датируется и стратегия экспансии США в азиатско-тихоокеанском регионе, основы которой были разработаны адмиралом А. Мэхэном.

Практически то же самое можно наблюдать, если рассмотреть пример Германии, превращение которой после 1871 года в единое, промышленно развитое государство резко обострило международную обстановку. Молодая индустриальная держава не только не скрывала своих агрессивных планов и устремлений, но и деятельно готовилась к переделу сфер господства и влияния в мире. Германская геополитическая школа возникает и формируется на волне экспансионизма, характеризовавшей кайзеровскую политику. «Целью войны 1914 г. была попытка создать новый европейский порядок, при котором Германия бы доминировала. Вот как Рицлер, секретарь канцлера Бетман - Гольвега, описывает предполагаемый европейский союз: он был бы ни чем иным, как «европейской маской нашей воли к власти».

Бетман-Гольвег прекрасно понимал, что Великобритания не могла согласиться с тотальным германским господством в Европе. Поэтому Великобритания (как и Франция, и Россия) должна быть разбита, а это означало, что Германии предстояло играть роль сверхсилы. По свидетельству Рицлера, записывавшего мысли Бетман-Гольвега, тот считал: «Трагическая ошибка Англии, возможно, состояла в том, что она вынудила нас собрать все свои силы и использовать весь свой потенциал, и не только вовлекла нас в мировые проблемы, но и буквально заставила нас, против нашей воли, пожелать мирового господства». Последняя фраза особенно характерна для немцев как желание переложить на других моральную ответственность за агрессию13.

Проиграв вчистую в ходе первой мировой войны, Германия трудами геополитиков стала обосновывать необходимость и возможность реванша. «Именно Германия, разбитая и покорённая в результате поражения 1918 года, - писал американский исследователь А.Дорпален, - придала географии значение базиса для завоевания и национального самосохранения».14 К.Хаусхофер откровенно писал в этой связи, что «геополитика подготавливает инструменты для политической жизни в целом».15

ПОСТУЛАТ 5. Творцы классической геополитики, как и последовавшие за ними новые поколения ученых, исходили и исходят из того, что дихотомия «морских» и «континентальных» государств представляет собой одну из осей исторического развития. Они полагают, что разделение стран и народов по двум «номосам», двум модусам общественной жизни основано на фундаментальном характере объективных факторов, постоянно действующих в истории, что мобилизуемая в ходе их противостояния и противоборства энергия превращает международные отношения в едва ли не самую динамическую сферу жизни человечества.

Взаимоотношения Моря и Суши - постоянная тема геополитики на всех стадиях её развития, раскрываемая всеми приверженцами этой научной дисциплины, вне зависимости от того, по какую сторону «водно-земной» дихотомии они находятся. Подчёркивая известный из истории вечный протагонизм между «Левиафаном» и «Бегемотом», классики геополитики, тем не менее, не считали, что то или иное государство не может изменить свой «номосный» статус. Им было хорошо известно, что США с самого начала своего возникновения были «континентальной» страной и только спустя столетие они начали действовать как «морское» государство; что Франция всегда имела зачатки и «моря», и «суши» и это отражалось в ее поведении в Европе и мире, и т.д.

Это хорошо просматривалось в планах Наполеона, который сначала попытался отнять у Англии титул «владычицы морей», но когда это не удалось сделать из-за поражения при Трафальгаре, он сразу же переориентировался на достижение французской гегемонии на континенте, ради чего отправился в поход для покорения России. Ученые геополитики при этом исходили из того, что трансформация возможна лишь в одну сторону, то есть такую возможность имеет континентальное государство, чьи границы выходят на побережье океана и которое, обзаведясь многочисленным торговым и мощным военно-морским флотом, свяжет свою экономику и политику с контролем и доминированием на океанских коммуникациях. И всё же наиболее разработанная тема в трудах геополитических классиков - это противоречия и особенности борьбы стран и народов, принадлежащих к разным номосам.

К.Хаусхофер проявил особую прозорливость в том, что касается анализа специфики поведения в международных делах континентальных и морских государств. «Из-за своего климата, - писал он, - континентальные нации склонны к контрастам. Эволюционные тенденции, характерные для островных наций, играют подчинённую роль в их развитии, так как континентальные нации развиваются через революции. Они разрывают со своим прошлым, если оно кажется им обременительным. Они предпочитают последовательность, а не параллелизм. Соответственно, их действия более импульсивны: они склонны к радикальным решениям. Из-за отсутствия эластичности континентальные государства часто недооценивают достоинства островных, их цепкую изобретательность, гибкость, мобильность. Недооценивают они и присущую островным государствам стратегию окружения и тактику анаконды». И далее: «Континентальные государства более сильны, более жестоки, более консервативны в вооружениях, склонны пренебрегать частностями и в государственных, и в военных делах. Они стремятся их стандартизировать и координировать. Они безразличны к нюансам общественного мнения и часто платят за это довольно дорого».

Интересны высказывания Хаусхофера и относительно особенностей поведения островных, морских государств. «Как правило, - замечал он, - островные нации абсолютно не понимают проблем территориальных границ. Поэтому они неправильно оценивают континентальные пограничные ситуации и не могут понять опасности, внутренне присущие им. Они не понимают и условий действия континентальных армий. Если они посылают войска за море, то численность их, как правило, оказывается слишком малой. Они недооценивают важность континентальной массы и численность населения, всегда делают ставку не на сухопутные силы. Всё это приводит к неадекватному снаряжению, неожиданным изменениям стратегии, импровизациям, отклонениям от стратегической линии в условиях нехватки времени для подобных экспериментов. Живя в схожих физических и духовных условиях, островные государства понимают друг друга значительно лучше, чем они понимают континентальные государства».16

Х.Маккиндер первым из геополитиков высказал мысль о естественности для морских держав демократической системы управления, в то время как континентальные государства не безосновательно тяготеют к авторитарным методам управления общественными делами. Он увязывал трактовку и аргументацию этой научной позиции со степенью контроля человека над природой. Только высокий показатель в этой сфере позволяет, по его мнению, реализовать и поддерживать принципы демократии в обществе. Но вопрос контроля над природой со стороны общества никогда не может считаться окончательно решённым. При любом сбое в работе общественного механизма человек опять оказывается в зависимости от сил природы, причём природные факторы начинают в таком случае действовать с интенсивностью, зависящей от того, насколько благоприятна или неблагоприятна для человека данная среда обитания. В этой связи «общественный механизм» должен перестраиваться «на ходу», иначе общество быстро скатывается к революциям.

«Посмотрите, - пишет Маккиндер в своей книге «Демократические идеалы и реальность», - к какому критическому положению привёл Россию год внутренних революций. Она находится в состоянии паралича, когда мозг ещё видит и направляет, но нервы уже не дают сигнала мускулам»17. Разрушение общественного механизма весьма опасно, так как нарушается процесс аккумуляции богатства общества, а всё ранее накопленное растрачивается в течение 7-8 лет. Не допустить возвращения контроля природы над обществом и не растратить впустую национальное богатство – вот два условия сохранение демократических принципов управления делами общества, как считал Х.Маккиндер.

Если развитие морских государств геополитики можно описать, следуя метафоре движения круглого колеса (К. Маркс свёл действие возникающего здесь торгового строя к формуле «товар – деньги – товар»), то для континентальных государств характерны слабая историческая динамика, господство иеархических общественных структур и властные системы монархического типа. Их «летаргический сон» прерывается лишь сильными дозами проникающего сюда индустриализма и неорганичной для них модернизации.

Бразильский историк Н. Вернека Содре сравнивал развитие своей страны с вращением квадратного колеса, что многое объясняет в жизни и других континентальных государств. Оно, “вращение этого квадратного колеса”, требует колоссальных усилий всей нации. Колесо медленно и «со скрипом» поднимается на грань словно бы для того, чтобы продемонстрировать смену бурного, однобокого и неравномерного развития стагнацией и медленным движением в обратном направлении. Для следующего прыжка колеса вперёд нужно прилагать усилия, ещё более существенные, чем раньше, и так до той поры, пока грани квадратного колеса поистешутся терниями истории и соответствующая страна обретёт способность катить, а не трястись на дорогах прогресса18. Именно с процессами технологической и социально-политической модернизации континентальных держав связывал Х.Маккиндер накопление ими жизненной энергии и мощи, которые ставят под сомнение доминирующие позиции морских государств в мире.

ПОСТУЛАТ 6. Другой осью истории ученые геополитики классического периода развития этой научной дисциплины считали дихотомию «центр – периферия». Географы привычно констатируют в этой связи движение центров цивилизационного развития по оси юг-север, историки предпочитают мыслить движущие силы истории, в том числе процессы накопления капиталов и духовной энергии, в категориях движения с Востока на Запад, в связи с чем понятия «центр» и «периферия» в их интерпретациях носят конкретно-историческое содержание, меняющееся со сменой исторических эпох.

Классическая же геополитика описывает дихотомию «центр-периферия» в терминах конфликта между морскими и континентальными державами. Наиболее последовательно концепция преимуществ морских держав по сравнению с континентальными была разработана американским геополитиком А. Мэхэном. В его весьма объёмном и капитальном труде «Влияние морского могущества на историю» он рекомендовал учитывать пример Великобритании, флот которой позволил этой стране «присутствовать во всех точках земного шара» и над многими из них осуществлять контроль к собственной выгоде.

Х. Маккиндер выступил против тенденции «пренебрегать предупреждениями истории и рассматривать морское могущество как неизменно превосходящее, из-за единства океана, могущество континентальное». Именно с этим связана разработанная им концепция материковой сердцевины – хартленда, которая не просто стратегически важна для понимания всего мирового развития, но и по отношению к которой и в зависимости от которой формируется вся интерпретация системы международных отношений.

Идея противоборства центра и периферии, вне зависимости от того, в морском или континентальном номосе они «прописываются”, до сих пор находит своё отражение в творчестве современных учённых. Если американец И.Уоллерстайн в работе «Геополитика и геокультура» фактически исследует современные аргументы, свидетельствующие в пользу взглядов А.Мэхэна, то россияне Э.А.Поздняков и А.Дугин высказываются, вслед за Маккиндером, в пользу центральности евразийского хартленда.

Два профессора Вашингтонского университета США, Дж. Моделски и П. Морган, в 1985 году выступили с утверждением, что «глобальная политическая система», под которой они понимали международные отношения, представляет собой «институты и механизмы для управления глобальными проблемами или отношениями». В центр такой системы они поместили «мировые державы», чьё влияние доминирует в мире. По их представлению, сменяя друг друга, мировые державы формируют характер «глобальной системы».

“Если мы представим каждый период, который ассоциируется с той или иной мировой державой, как один цикл, – пишут они, - то тогда история системы может рассматриваться как серия длинных циклов”. Понятие “длинных циклов” вводится этими авторами для того, чтобы представить историю международных отношений после великих географических открытий, то есть с конца XV века до наших дней, в виде пяти последовательно сменявших друг друга этапов господства четырёх «великих держав». Это были Португалия, Нидерланды, Великобритания (господство которой в международных отношениях продолжалось два цикла) и США. Пятый цикл начался в 1914 году и назван учёными Вашингтонского университета «американским веком».

У авторов этой концепции «длинный цикл» равен 107 годам, по истечении которых лидерство в мировой политике переходит (или не переходит, как в случае с Великобританией) к другой державе. Обычно подобная «смена лидера» сопровождается, как утверждали Дж.Моделски и П.Морган, «глобальной войной». Не трудно заметить, что «мировыми державами» в интерпретации этих профессоров были исключительно морские государства. В то же время в их схеме игнорируются периоды доминирования Испании, Франции, а затем России в международных отношениях Европы и мира, равно как и целый ряд других нюансов отношений между морскими и континентальными державами в новое время.19

ПОСТУЛАТ 7. Геополитику как научную дисциплину нельзя рассматривать и оценивать только под углом зрения выявления политического потенциала географических факторов и их участия в формировании потенциала силы, могущества и влияния того или иного государства. Она прочно связана с процессом освоения человеком вещественного мира, с теми технологическими возможностями, которые имелись и имеются в его распоряжении в те или иные исторические эпохи. Как утверждает К. Плешаков, «научно-технический прогресс с каждым своим шагом изменял географические факторы бытования нации»20.

Это понимали и принимали во внимание многие из основателей классической геополитики. Для Х. Маккиндера представляются не случайными такие совпадения во времени, как одновременное появление экономической концепции Адама Смита и паровой машины. Изобретение двигателя внутреннего сгорания и создание на его основе автомобиля, подводной лодки и аэроплана он связывает с распространением кредитной системы и бурным развитием финансово-экономической сферы жизни индустриальных обществ. В такой постановке вопросов Маккиндер пытался нащупать зависимости, существовавшие во взаимоотношениях науки с обществом и общества с наукой.

Использование результатов научных открытий и появлявшихся на этой основе технологических возможностей А. Мэхэн рассматривал на примере изменения геостратегических и международных экономических целей США в результате строительства Панамского канала. Признавая борьбу за выживание естественным состоянием нации, он видел только две формы, два пути реализации этой борьбы: войну и формирование потенциала возможностей. «Нации европейского типа, - писал американский адмирал, - включая США, всё больше и больше обречены искать ресурсы и рынки для своей промышленности и капитала в менее развитых частях мира, поэтому они находятся в состоянии взаимной конкуренции». С этой точки зрения реализация совместного американо - английского проекта в Панаме, длившаяся с 1901 по 1921 год, привела к ситуации, когда «независимо от того, каким количеством военной силы они (США) могут обладать, эффективность действий этой силы увеличивается благодаря Панамскому каналу»21.

Классическая геополитика не могла абс