Экономика предындустриального общества

С учетом этих пояснений и конкретных наблюдаемых вокруг нас процессов можно сделать один важный для евразийской экономической теории вывод. Необходимо рассматривать три наиболее общие парадигмальные структуры общественно-хозяйственных отношений.

Первая: предындустриальное общество или общество премодерна. Социология определяет понятием «премодерн», «предсовременным» или «традиционным обществом» то общество, которому соответствует предындустриальный (допромышленный) экономический уклад. Здесь тоже можно выделить разные стадии, но доиндустриальный уровень развития имеет ряд постоянных характеристик — преобладание сельского хозяйства, скотоводства и охоты (включая собирательство), концентрация трудовых общин в небольших поселениях, слабое развитие товарно-денежных отношений, отсутствие накопления капитала. Если в таком обществе искусственно и ускоренно прививать рыночную инфраструктуру, «в лоб» индустриализировать его, то мы получим нечто искаженное и уродливое. Отсутствие соответствующих хозяйственных навыков будет восполняться притоком мигрантов, принадлежащих к обществам иного цикла, гармония производительных сил и производственных отношений начнет разрушаться, а социальная система — разлагаться.

Важно отметить, что процесс модернизации «традиционных обществ» отнюдь не является органичным и естественным процессом, свойственным всем культурам и народам. Хотя элементы индустриального и капиталистического уклада есть почти везде, но полноты реализации они достигли исключительно в определенном историко-географическом контексте — в Западной Европе начиная с эпохи Реформации. Культурной и идеологической опорами этих процессов послужило весьма специфическое толкование христианства протестантскими теологами, которые возвели индивидуализм и материальное благополучие в ранг религиозных добродетелей (см. работу М. Вебера «Протестантская этика и дух капитализма» и др.). Иными словами, сам факт естественного перехода от предындустриального (традиционного) общества к индустриальному является уникальным и единичным случаем, имевшим место в Западной Европе в Новое Время. Во всех остальных случаях имела место вынужденная (искусственная) модернизация, явившаяся либо результатом прямой колонизации регионов западноевропейскими державами, либо формой защиты от посягательств все тех же западноевропейских держав. Теоретики прогресса и универсального развития абсолютизировали частный опыт экономической и социальной истории Западной Европы и приравняли его к общеобязательному и «вселенскому». Причем такой технологический и хозяйственный сценарий индустриализации теснейшим образом связан с определенной идеологической доминантой, которая отсутствовала в иных типах традиционного общества, выстроенных на совершенно иных основаниях и развивающихся по совершенно иному сценарию.

Интересны в этом отношении исследования Марселя Мосса относительно сакрального табуирования прибавочного продукта в «традиционных обществах» и требования его антиутилитарного использования — в частности, через ритуал жертв и коллективных праздников. В определенные священные дни у многих народов существовал религиозный обычай собирать с трудом и по капле накопленные плоды хозяйственной деятельности, чтобы разом — и совершенно иррационально — их уничтожить через пир, требу, жертвоприношения и т. д. В частности, наиболее выразителен ритуал «потлач», практиковавшийся у североамериканских индейцев, во время которого уничтожались дары. Считалось тем больше чести индейцу, чем более дорогую вещь он уничтожит на глазах другого индейца. С накопленными и непотраченными товарами и продуктами связывались темные легенды, они относились к «проклятой части», которая должна была быть использована в сакральных, т. е. нерациональных, непродуктивных целях, так как в противном случае она принесла бы несчастье всему коллективу.

В традиционном обществе преобладала экономика дара: если в результате хозяйственной деятельности появлялся избыток, то устраивался праздник, во время которого он либо подъедался, либо сжигался, либо ритуально преподносился богам и духам. Избыток опасен, это нарушение баланса, он становится сакрально ненужным, и его отдают в жертву производящим силам природы. Отсюда экономика жертвы. Нечто аналогичное — в частности, запрет на ростовщичество, этика нестяжательства и т. д. — существовало и в развитых монотеистических религиях. И радикальный переход к прибавочному продукту произошел только в Европе Нового времени строго параллельно — исторически и географически — распространению протестантской морали, которая превозносила накопительство, скаредность и сверхрационализацию хозяйственного процесса вопреки всем другим монотеистическим религиям и другим ветвям христианства — в первую очередь Православию и католичеству.

В определённый момент протестантские страны Европы сделали этот идеологический религиозно-этический жест, который повлек за собой переход к иному укладу и создал предпосылки для индустриального развития и окончательного преобладания товарно-денежных отношений. Остальным странам — как европейским, но не протестантским, так и неевропейским — эта индустриальная модель с некоторого момента преподносилась как нечто обязательное и универсальное. Но чтобы утвердиться в конкретном «традиционном обществе», парадигма индустриализации должна была разложить духовную основу этого общества, в частности, отменить табу на накопительство, разрушить иные аспекты непротестантской этики. Индустриализация, равно как и сама индустриальная модель, для большинства разновидностей «традиционного общества» есть продукт внешнего воздействия, а не закономерный этап органического развития. Там, где нет «вестернизации», т. е. прямого колониального вторжения Запада, нет и индустриализации — колониальной или защитной, там сохраняются нормы «традиционного общества», а товарно-денежные отношения и аналоги протестантской этики не возникают. Экономика накопления не развивается, устойчиво существует экономика дара.

Экономика «традиционного общества» рассматривается в евразийской экономической теории как вполне совершенная и законченная модель, основанная на вполне осмысленной и корректно сформулированной, легитимной системе взглядов и верований. Общества, живущие в предындустриальном порядке хозяйствования, по совокупности критериев вполне сопоставимы с иными обществами: если по уровню комфорта и технических средств они уступают, то по экологической защищенности, энергетическим аспектам жизни, духовной насыщенности и обрядовой стороне, напротив, явно превосходят современные западные и вестернизированные коллективы и страны.

Привлечение к сравнительной оценке не одного мира, а сразу «трех миров», использование «гипотезы Вечности» позволяет прийти к совершенно иным выводам в отношении тех форм традиционных обществ, которые сохранились до нашего времени. Евразийство рассматривает их как наиболее часто встречающиеся и, следовательно, исторически оправданные и гармоничные формы хозяйствования, основанные на серьезном мировоззренческом, культурном и религиозном фундаменте. Отказ от презрительной оценки предындустриальных экономических систем, внимание к их внутреннему устройству и позитивная переоценка их структур и контекстов является важнейшим элементом евразийского экономического учения.