ЗЕМЛЯ и МОРЕ 2 страница

Тогда, в XVI столетии, на нашей планете два различных вида охотников одновременно находились во власти пробуждения стихий. На земле то были русские охотники на пушного зверя, которые, следуя за пушным зверем, покорили Сибирь и вышли по суше к восточноазиатскому побережью; на море севере- и западноевропейские охотники на кита, которые охотились на всех мировых океанах и, как справедливо указывает Мишле, сделали види­мым глобус. Они — первенцы новой, стихийной экзистенции, первые насто­ящие "дети моря".

На эту смену эпох приходится важнейшее событие в области техники. И здесь голландцы оказываются впереди всех. В 1600 году они были бесспор­ными мастерами кораблестроения. Они изобрели новые приемы парусной техники и новые типы парусных кораблей, которые упразднили весла и от­крыли возможности для навигации и судоходства, отвечающие размерам вновь открытых мировых океанов. '

Около 1595 года в Северной Голландии появляется новый тип корабля из западнофризского города Хоорн. Это была лодка с прямыми парусами, шед­шая под парусом не только при попутном ветре, как старый парусник, но также и сбоку от ветра, умевшая использовать ветер совсем иначе, чем пре­жние суда. Корабельные снасти и искусство парусного мореплавания усо­вершенствуются отныне в небывалой степени. " Судоходство Средневеко­вья заканчивается катастрофическим образом", - говорит по поводу этого события Бернхард Хагеборн, историк развития корабельных типов. Здесь находится подлинный поворотный момент в истории взаимоотношений Земли и Моря. Этим было достигнуто все, чего позволял достичь материал, из кото­рого были сделаны тогда судно и такелаж. Новый поворот в технике кораб­лестроения наступил только в XIX веке. "Подобным откровению, - говорит Хагеборн, - должен был казаться морякам момент, когда однажды они оста­вили большой парус и увидели, сколь богатые возможности открывает перед ними маленький парус". Благодаря этому техническому достижению гол­ландцы стали "извозчиками" всех европейских стран. Они унаследовали также торговлю немецкой Ганзы. Даже мировая держава Испания была вы­нуждена фрахтовать голландские суда для обеспечения своих трансатланти­ческих перевозок.

В XVI веке кроме того появляется новый военный корабль, и этим от­крывается новая эра морской военной стратегии. Оснащенный орудиями, парусник с бортов обстреливают залпами противника. Тем самым морское сражение становится артиллерийским боем с дальнего расстояния, требую­щим большого искусства управления парусником. Только теперь можно по-настоящему говорить о морском сражении, ибо, сражение экипажей греб­ных галер, как мы видели, представляет собой только сухопутный бой на корабле. С этим связана совершенно новая тактика морского боя и ведения войны на море, новое искусство "эволюции", необходимых до, во время и после морского сражения. Первая научная в современном смысле книга об этом новом искусстве вышла в Лионе в 1697 году под названием 'Tart des armecs navales ou trait des evolutions navales"; ее автором был священник ордена иезуитов француз Поль Ост. В ней дан критический обзор морских сражений и морских маневров голландцев, англичан и французов во время войны Людовика XIV с голландцами. Впоследствии появились и другие фран­цузские исследования этого вопроса. Только в XVIII веке в 1782 году в ряд знаменитых теоретиков морской тактики входит англичанин в лице Клерка д'Эльдина.

Все западно- и центральноевропейские народы внесли свой вклад в об­щее достижение, заключавшееся в открытии новой земли и имевшее след­ствием всемирную европейскую гегемонию. Итальянцы усовершенствовали компас и создали навигационные карты; открытие Америки состоялось прежде всего благодаря силе познания и уму Тосканелли и Колумба. Португальцы и испанцы снарядили первые великие исследовательские экспедиции и совер­шили кругосветные плавания под парусами. В становление новой картины мира внесли свой вклад великие немецкие астрономы и замечательные гео­графы; название "Америка" придумал в 1507 году немецкий космограф Валь-тцемюллер, а предприятие иностранцев в Венесуэле явилось большим коло­ниальным стартом, который, однако, не мог справиться с испанским сопро­тивлением. Голландцы были ведущими в китобойном промысле и в области техники кораблестроения. Франция располагала особенно широкими возмож­ностями как благодаря своему географическому положению на трех побере­жьях — Средиземного моря, Атлантического океана и Ла-Манша — так и в силу своего экономического потенциала и из-за склонности к мореплава­нию населения ее атлантического берега. Французский викинг Жан Флери в 1522 году нанес первый ощутимый удар по испанской мировой гегемонии и захватил два груженных драгоценностями корабля, которые Кортес напра­вил из Америки в Испанию; французский первооткрыватель Жан Картье уже в 1540 году открыл Канаду, "новую Францию" и завладел ею для своего короля. Особо важную часть при пробуждении морских энергий той эпохи составляли гугенотские корсары, выходцы из Ла-Рошеля. Франция на много десятилетий превзошла Англию в области военного строительства парусных кораблей еще в XVII столетии, при гениальном морском министре Кольбере. Достижения англичан в судоходстве, само собой разумеется, также весь­ма значительны. Но плавать южнее экватора английские моряки начинают только после 1570 года. Лишь в последней трети XVI века начинается вели­кое пробуждение английских корсаров к плаванию за океан и в Америку.

Всевозможные "пленители моря", пираты, корсары, занимавшиеся мор­ской торговлей авантюристы составляют, наряду с охотниками на кита и водителями парусников, ударную колонну того стихийного поворота к морю, который осуществляется на протяжении XVI-XVII веков. Здесь перед нами следующий отважный род "детей моря". Среди них есть известные имена, герои морских рассказов и сказаний о разбойниках, такие, как Франц Дрейк, Хеквинс, сэр Уолтер Рэлли или сэр Генри Морган, прославленные во множе­стве книг; судьба каждого из них в самом деле была достаточно богата при­ключениями. Они захватывали испанские флотилии с серебром, и одна эта тема сама по себе уже довольно интригующая. Существует обширная лите­ратура о пиратах вообще и о многих великих именах в частности, а на английском языке составлен даже словарь о них под забавным названием "The Pirate's Who's Who", энциклопедия пиратов.

Целые категории этих отважных морских разбойников в самом деле снискали себе славу в истории, ибо нанесли первые удары по испанской гегемонии во всем мире и по испанской монополии в торговле. Так, гугенот­ские пираты во французской морской крепости Ла-Рошель заодно с голланд­скими морскими гезами сражались против Испании во времена королевы Елизаветы. Затем это'.были так называемые елизаветинские корсары, вне­сшие весомый вклад в разгром испанской армады (1588г.). За корсарами королевы Елизаветы последовали корсары короля Якова I, среди них был сэр Генри Мейнверинг, сперва один из самых отъявленных морских разбойни­ков, затем помилованный королем в 1616 году и, наконец, победитель пира­тов, награжденный должностями и почестями. Далее идут флибустьеры и дикие пираты, отправлявшиеся в свои далекие плавания с Ямайки и из вод Карибского моря, французы, голландцы и англичане, среди них сэр Генри Морган, разграбивший в 1671 году Панаму, возведенный в рыцарское досто­инство королем Карлом II и ставший королевским губернатором Ямайки. Их последним подвигом стало покорение испанской морской крепости Картахе­на в Колумбии, которую они совместно с французским королевским флотом взяли приступом в 1697 году и ужасающим образом разграбили после ухода французов.

В подобного рода "пленителях моря" проявляется морская стихия. Их героическая эпоха длилась приблизительно 150 лет, примерно с 1550 до 1713 года, то есть со времени начала борьбы протестантских государств против всемирного господства католической Испании и до момента заключения Утрехтского мира. Морские разбойники существовали во все времена и на всех морях и океанах, начиная с упоминавшихся выше пиратов, изгнанных критским государством из восточного Средиземноморья много тысячелетий тому назад и вплоть до китайских джонок, которые еще в 1920-1930 годах захватывали и грабили торговые суда в восточноазиатских водах. Но корса­ры XVI и XVII веков занимают в истории пиратства все же особое место. Их время кончилось только с заключением Утрехтского мира (1713), поскольку тогда произошла консолидация системы европейских государств. Военные флотилии морских держав могли теперь осуществлять эффективный конт­роль, а новая, на море воздвигнутая всемирная гегемония Англии впервые стала очевидной. Тем не менее еще и до XIX века существовали корсары, воевавшие частным образом, с разрешения своих правительств. Но прогрес­сировала организация мира, техника кораблестроения и навигация усовер­шенствовались, становились все более наукоемкими, а пиратство есть все же, как сказал один английский знаток военно-морского дела, "донаучная стадия ведения морских войн". Переставший надеяться на собственный кулак и собственные расчеты пират превратился отныне в жалкого преступника. Разумеется всегда имелись некоторые исключения. К таковым принадлежит французский капитан Миссон, попытавшийся в 1720 году создать на Мада­гаскаре диковинное царство гуманности. Однако в целом после Утрехтского мира пират был вытеснен на обочину мировой истории. В XVIII веке он всего лишь беспутный субъект, грубый криминальный тип, могущий еще служить персонажем увлекательных рассказов, наподобие "Таинственного острова" Стивенсона, но не играющий более никакой роли в истории.

Напротив, корсары XVI-XVII веков играют весьма значительную роль в истории. Во всемирном противоборстве Англии и Испании они являются активными воинами. У своих врагов испанцев они считались настоящими преступниками; их вешали, когда ловили. Так же и собственное правитель­ство хладнокровно жертвовало ими, когда они становились неудобными или когда это диктовалось соображениями внешнеполитического порядка. Часто лишь случай решал, закончит ли такой корсар жизнь королевским вельмо­жей, высокопоставленным сановником или приговоренным к повешенью пиратом. К тому же, различные наименования, как-то пират, корсар, Privateer, Merchant-Adventurer на практике трудно различимы и употребля­ются одно вместо другого. В собственном смысле слова, с юридической точки зрения, между пиратом и корсаром существует большая разница. Ибо, в отличие от пирата, корсар обладает документом, подтверждающим его права, полномочиями своего правительства, официальным каперным пись­мом своего короля. Он вправе ходить под флагом своей страны. Пират же, напротив, плавает без всяких законный оснований. Ему подходит лишь чер­ное пиратское знамя. Но сколь бы четким и ясным ни казалось это различие в теории, на практике оно легко стирается. Корсары часто превышали свои права и плавали с фальшивыми каперскими свидетельствами, а иногда и с письменно заверенными доверенностями от несуществующих правительств.

Существеннее всех этих юридических вопросов нечто иное. Все эти Rochellois, морские гезы и флибустьеры, имели политического врага, а именно, Испанию, великую католическую державу. До тех пор, пока они остаются сами собой, они основательно грабят большей частью только корабли като­ликов и с чистой совестью рассматривают это как богоугодное, благослов­ленное Господом дело. Таким образом, они входят в огромный всемирно-исторический фронт, во фронт борьбы тогдашнего всемирного протестан­тизма против тогдашнего всемирного католицизма. То, что они убивают, грабят и разбойничают, не нуждается поэтому в оправдании. В общем кон­тексте этой поворотной эпохи они в любом случае занимают определенную позицию и, тем самым, обретают свое историческое значение и свое место в истории.

Английские короли — как королева Елизавета, так и Стюарты Яков и Карл — и английские государственные люди этого времени не имели како­го иного исторического сознания своей эпохи, по сравнению с большин­ством современников. Они проводили свою политику, пользовались предос­тавлявшимися преимуществами, получали прибыли и стремились удержать любую позицию. Они использовали право, если таковое было на их стороне, и возмущенно протестовали против несправедливости и беззакония, если право было на стороне их противников. Все это совершенно естественно. Их представления о Боге и мире, о справедливости и законности, их осозна­ние пришедшего в движение исторического развития были — за такими гениальными исключениями, как Томас Мор, кардинал Вулси или Фрэнсис Бэкон — ничуть не более авангардными по сравнению с воззрениями боль­шинства дипломатов и государственных мужей любой другой европейской страны, вовлеченной в мировую политику.

Королева Елизавета вполне заслуженно считается великой основатель­ницей английского морского господства. Она вступила в борьбу с мировой гегемонией католической Испании. Во время ее правления была одержана победа над испанской армадой в проливе Ла-Манш (1588); она воодушевляла и чествовала таких героев моря, как Френсис Дрейк и Уолтер Рэлли; из ее рук в 1600 году получила торговые привилегии английская Ост-Индская тор­говая кампания, покорившая впоследствии под английское владычество всю Индию. За 45 лет ее правления (1558-1603) Англия стала богатой страной, какой прежде не являлась. Раньше англичане занимались овцеводством и продавали во Фландрию шерсть; теперь же со всех морей к английским ост­ровам устремились сказочные трофеи английских пиратов и корсаров. Королева радовалась этим сокровищам — они пополняли ее богатства. В этом отношении все время своего девичества она занималась тем же самым, чем занимались многочисленные английские дворяне и буржуа ее эпохи. Все они участвовали в большом деле добычи. Сотни тысяч англичан и англича­нок стали тогда "корсар-капиталистами", corsairs capitalists. Это также относится к тому стихийному повороту от земли к морю, о котором мы здесь ведем речь.

Прекрасный пример подобного расцвета раннего капитализма, выросше­го на пиратской добыче, предоставляет нам семейство Киллигрю из Корну­элла. Его воззрения и образ жизни дают нам картину господствовавших в то время сословий и настоящей "элиты" гораздо более жизненную и точную, чем множество служебных актов и официальных документов, обусловлен­ных эпохой. Эти Киллигрю типичны для своего времени совсем в ином смысле, чем большинство дипломатов, юристов и увенчанных славой поэтов, причем в любом случае необходимо отметить, что и среди представителей этого рода имеются видные интеллектуалы, а фамилия Киллигрю еще и сегодня более десяти раз представлена в библиографическом национальном лексико­не Англии. Проведем же некоторое время в этом обществе избранных.

Семья Киллигрю жила в Арвенаке в Корнуолле (Юго-Восток Англии). Главой семьи во времена королевы Елизаветы был сер Джон Киллигрю, вице-адмирал Корнуолла и наследный королевский управляющий замка Пенден-нис. Он работал в тесном взаимодействии с Уильямом Сесилом, лордом Берли, первым министром королевы. Уже отец и дядя вице-адмирала и уп­равляющего были пиратами, и даже против его матери, как то достоверно сообщают нам английские летописцы, было возбуждено уголовное дело по обвинению в пиратстве. Одна часть семьи работала на берегах Англии, другая в Ирландии. Многочисленные двоюродные братья и прочая родня на берегах Девона и Дорсета. К этому стоит добавить приятелей и собутыльни­ков всякого рода. Они организовывали нападения и разбойничьи набеги, подстерегали в засаде приближавшиеся к их берегу корабли, следили за раз­делом добычи, и торговали долями в прибыли, постами и должностями. Боль­шой дом, в котором проживала семья Киллигрю в Арвенаке, стоял в непос­редственной близости от моря в безлюдной части порта Фальмут и имел тайный проход к морю. Единственным расположенным поблизости зданием был вышеупомянутый замок Пенденнис, резиденция королевского управляю­щего. Замок был оснащен сотней пушек и служил пиратам убежищем в слу­чае крайней необходимости. К тому времени, как благородная леди Киллиг­рю стала трудолюбивой и умелой помощницей своему супругу, она уже по­могала своему отцу, блестящему "gentleman pirate". Она предоставляла в своем доме приют пиратам и была гостеприимной хозяйкой. Во всех мест­ных портах были устроены укрытия и места для ночлега.

Королевские власти редко беспокоили семью Киллигрю или, тем более, препятствовали ей в ее занятиях. Лишь однажды, в 1582 году, дело дошло до подобного вмешательства, о котором я хотел бы вкратце рассказать. Ганзей­ское судно водоизмещением 144 тонны, принадлежащее двум испанцам, от­несло штормом в порт Фальмут. Поскольку Англия в тот момент не воевала с Испанией, испанцы безбоязненно встали на якорь, и как раз напротив дома в Арвенаке. Лэди Киллигрю заметила корабль из своего окна, и ее наметан­ный глаз тотчас же различил, что судно гружено драгоценным голландским сукном. В ночь на 7 января 1852 года вооруженные люди Киллигрю во главе с благородной леди атаковали несчастный корабль, перебили команду, по­бросали трупы в море вернулись в Арвенак с ценным голландским сукном и прочей добычей. Сам корабль непонятно как оказался в Ирландии. Обоих испанцев, владельцев судна, к их счастью не было на боту во время боя, поскольку они переночевали в маленькой гостинице на берегу. Они подали иск в местный английский суд в Корнуэлле. После некоторых изысканий суд пришел к выводу, что корабль вероятно украден неизвестными преступ­никами, прочие же обстоятельства дела не могут быть расследованы. Но поскольку испанцы обладали связями среди политиков, им удалось передать дело в более высокую инстанцию в Лондон, так что было назначено повтор­ное предварительное следствие. Леди Киллигрю вместе со своими помощ­никами была привлечена к суду в другой местности. Ее признали виновной и приговорили к смертной казни. Двое из ее пособников были казнены, сама леди в последний момент была помилована.

Такова правдивая история леди Киллигрю. Еще и на четырнадцатый год правления королевы Елизаветы большая часть тоннажа английского флота была задействована в разбойничьих плаваниях или в незаконных торговых сделках, а совокупное водоизмещение судов, находившихся в легальных тор­говых предприятиях, составляло едва ли более 50000 тонн. Семейство Кил­лигрю — это прекрасный пример отечественного фронта великой эпохи морских разбойников, в которую сбылось старое английское пророчество XIII века: "Детеныши льва превратятся в морских рыб". Итак, детеныши льва в конце средневековья разводили в основном овец, из шерсти которых во Фландрии получали сукно. Только в XVI и XVII веках этот народ овцево­дов действительно превратился в народ "пленителей моря" и корсаров, в "детей моря".

Англичане сравнительно поздно добиваются успехов в океанических пла­ваниях. Португальцы стали заниматься мореплаванием на сто лет раньше, однако плавали они в основном вдоль побережья. С 1492 года испанцы начинают великую Конкисту, покорение Америки. За ними быстро последовали французские мореплаватели, гугеноты и англичане. Но лишь в 1553 году с основанием Muscovy Company Англия начинает проводить трансатланти­ческую политику, с помощью которой ей удалось несколько потеснить про­чие великие колониальные державы. Как уже было сказано выше, только после 1570 года англичане стали плавать южнее экватора. Практически пер­вым свидетельством того, что Англия начинает обретать новый английский всемирный кругозор, является книга Хэклейта "Принципы навигации"; она вышла в 1589 году. В китовой ловле и кораблестроении учителями англичан, равно как и других народов, также были голландцы.

Тем не менее, именно англичане были теми, кто в конце концов всех опередил, одолел всех соперников и достиг мирового господства над океана­ми. Англия стала наследницей. Она стала наследницей великих охотников и водителей парусников, исследователей и первооткрывателей всех осталь­ных народов Европы. Британское владычество над землей посредством моря вобрало в себя все отважные подвиги и достижения в мореплавании, соде­янные немецкими, голландскими, норвежскими и датскими моряками. Правда, великие колониальные империи других европейских народов продолжали существовать и в дальнейшем. Португалия и Испания сохранили огромные владения за океаном, но утратили морское господство и контроль за морски­ми коммуникациями. С высадкой и закреплением войск Кромвеля на Ямай­ке в 1655 году была решена общеполитическая всемирно-океаническая ори­ентация Англии и заокеанская победа над Испанией. Голландия, достигшая около 1600 года расцвета своего морского могущества, уже сто лет спустя, в 1700 году, стала в большей степени сухопутной, континентальной страной. Ей пришлось возводить сильные полевые укрепления и обороняться от Людо­вика XIV на суше; ее наместник Вильгельм III Оранский в 1689 году стано­вится одновременно королем Англии; он переселился на острова и проводил теперь уже не собственно голландскую, но английскую политику. Франция не выдержала того великого исхода к морю, который был связан с гугенотс­ким протестантизмом. Она все же принадлежала римской духовной тради­ции, и когда с переходом Генриха IV в католичество и благодаря Варфоломе-евской ночи 1572 года дело решилось в пользу католицизма, то тем самым в конечном итоге был совершен окончательный выбор не в пользу моря, а в пользу суши, земли. Правда, Франция обладала очень крупным флотом и могла, как мы видели, справиться с Англией еще при Людовике XV. Но после того, как французский король отстранил от дел в 1672 году своего выдающегося министра торговли и военно-морских сил Кольбера отменить выбор в пользу суши уже было невозможно. Продолжительные колониальные войны XVIII века только подтвердили это. Между тем, Германия потеряла всю свою мощь и силу в религиозных войнах и из-за политических неудач тогдашней империи. Так Англия стала наследницей, универсальной наслед­ницей великого пробуждения европейских народов. Как это могло стать воз­можным? Это невозможно объяснить при помощи общеизвестных аналогий с предшествующими историческими примерами морского господства, ниче­го не дают и параллели с Афинами или Карфагеном, Римом, Византией или Венецией. Здесь перед нами случай единственный по самому своему суще­ству. Его своеобразие, его несравненность состоит в том, что Англия осуще­ствила превращение стихий в совсем иной момент истории, совсем иным образом, нежели прежние морские державы. Она действительно отделилась от земли и основала свое существование в стихии моря. Благодаря этому она выиграла не только многие морские сражения и войны, но одержала верх в чем-то совсем ином и бесконечно большем, — в революции, а имен­но, в уникальной революции, в планетарной революции пространства.

Что это такое революция пространства?

Человек обладает определенным представлением своего "пространства"; это представление изменяется под влиянием крупных исторических преоб­разований. Различным жизненным формам соответствуют столь же разно­образные пространства. Уже внутри одной и той же эпохи повседневная картина окружающего мира отдельных людей разнится в зависимости от их профессии. Житель крупного города мыслит себе мир совершенно иначе, чем крестьянин; охотник на кита располагает совсем иным жизненным про­странством, чем оперный певец, а летчику мир и жизнь предстают опять же не только в ином свете, но и в иных мерах, глубинах и горизонтах. Различия в представлениях о пространстве станут еще глубже и значительнее, если сравнить целые народы и разные эпохи истории человечества. Научные ис­тории о пространстве могут значить здесь практически очень много и очень мало. На протяжении столетий ученых, уже тогда считавших Землю шаром, держали за душевнобольных и вредителей. В Новое время разные науки с растущей специализацией также выработали свои особые понятия простран­ства. Геометрия, физика, психология и биология следуют здесь особенными, далеко друг от друга разошедшимися путями. Если ты спросишь ученых, они ответят тебе, что математическое пространство представляет собой нечто совсем иное, чем пространство электромагнитного поля, последнее, в свою очередь, совершенно отлично от пространства в психологическом или биоло­гическом смысле. Это дает полдюжины понятий пространства. Здесь отсут­ствует любая цельность и подстерегает опасность расчленения и забалтывания важной проблемы в изолированном сосуществования различных поня­тий. Философия и гносеология XIX столетия также не дают никакого все­охватывающего и простого ответа и практически оставляют нас в тупике.

Но государства и силы истории не дожидаются данных науки точно так же, как Христофор Колумб не дожидался Коперника. Каждый раз, когда в виду новой атаки исторических сил, через высвобождение новых энергий в поле зрения всего человечества попадают новые земли и океаны, изменяют­ся также пространства исторической экзистенции. Тогда возникают новые масштабы и измерения политико-исторического действия, новые науки, но­вые устроения, новая жизнь новых или возродившихся народов. Это распро­странение может быть настолько интенсивным и поразительным, что меня­ются не только меры, масштабы и пропорции, не только внешний окоем человека, но и сама структура понятий пространства. Тогда уже можно гово­рить о революции пространства. Впрочем, уже с каждым историческим из­менением в большинстве случаев связано видоизменение картины простран­ства. Это является истинной сущностью той всеобъемлющей политической, научной и культурной трансформации, которая тогда разворачивается.

Это общее положение мы сможем быстро прояснить для себя на трех исторических примерах: последствия завоевания Карла Великого, Римская империя в первом веке нашей эры и влияние крестовых походов на развитие Европы.

Во времена завоевательных походов Александра Великого грекам пред­стал новый огромный пространственный горизонт. Культура и искусство эллинизма являются его следствием. Великий философ Аристотель, совре­менник этого изменения пространства, видел, что обитаемый людьми мир все более смыкается со стороны Востока и со стороны Запада. Аристарх Самосский, живший некоторое время спустя (310 — 230), уже предполагал, что солнце является неподвижной звездой и стоит в центре земной орбиты. Основанный Александром город Александрия на Ниле стал центром потря­сающих открытий в технической, математической и физической областях. Здесь учил Евклид, основатель евклидовой геометрии; Хирон осуществил здесь удивительные технические изобретения. Здесь учился Архимед из Сиракуз, изобретатель больших боевых механизмов и первооткрыватель ес­тественнонаучных законов, а заведующий Александрийской библиотеки Эратосфен (275 — 195) уже в то время правильно рассчитал местоположе­ние экватора и научно доказал, что Земля имеет форму шара. Так было предвосхищено учение Коперника. И все же эллинистический мир был не­достаточно обширным для планетарной пространственной революции. Его знание осталось уделом ученых, ибо он еще не вобрал в свою экзистенциаль­ную действительность мировой океан. Когда триста лет спустя Цезарь, вый­дя из Рима покорил Галлию и Англию, взору предстал Северо-Запад и от­крылся выход к Атлантическому океану. Это было первым шагом к сегод­няшнему понятию европейского пространства. В первом веке римской эпохи цезарей, особенно, конечно, во времена Нерона, сознание глубочайшей пе­ремены стало столь мощным и ощутимым, что, по крайней мере, в господ­ствовавшем умонастроении можно было уже говорить о почти революцион­ных изменениях картины пространства. Этот исторический момент прихо­дится на первое столетие нашей эры и потому заслуживает особого внима­ния. Видимый горизонт раздвинулся к Востоку и к Западу, к Северу и к Югу. Завоевательные и гражданские войны заняли собой пространство от Испа­нии до Персии, от Англии до Египта. Далеко удаленные друг от друга обла­сти и народы вошли меж собой в соприкосновение и обрели единство общей политической судьбы. Солдаты из всех частей империи — из Германии и из Сирии, из Африки или из Иллирии — могли сделать своего генерала Римс­ким императором. Был прорублен Коринфский перешеек, корабли обошли с юга Аравийский полуостров, Нерон послал научную экспедицию к истокам Нила. Письменными свидетельствами этого расширения пространства явля­ются карта мира Агриппы и география Страбона. То, что Земля имеет форму шара, осознавалось уже не только отдельными астрономами или математи­ками. Знаменитый философ Сенека, учитель, воспитатель и: в конце концов, жертва Нерона, запечатлел тогда в чудных словах и стихотворных строках почти планетарное сознание той эпохи. Он указал со всей ясностью, что достаточно в течение не очень большого количества суток идти под парусом от крайнего берега Испании при собственном, попутном, то есть восточном ветре, чтобы на пути к Западу достичь расположенной на Востоке Индии. В другом месте, в трагедии "Медея" он изрекает в стихотворной форме пора­зительное пророчество:

Жаркий Инд и хладный Араке соприкасаются Персы пьют из Эльбы и Рейна. Фетида явит взору новые миры (novos orbes), А Туле не будет более крайним пределом Земли.

Я процитировал эти строки, поскольку они выражают то всеобъемлющее ощущение пространства, которое присутствовало в первом веке нашей эры. Ибо начало нашей эры было действительно рубежом эпох, с которым было связано не только сознание полноты времен, но и сознание заполненного земного пространства и планетарного горизонта. Но вместе с тем слова Сенеки перебрасывают таинственный мост в Новое время и в эпоху открытий; ибо они сохранились и дошли до нас сквозь столетиями длившиеся сумерки пространства и сквозь обмеление европейского Средневековья. Они передали думающим людям чувство большего пространства и вселенского простора, и даже способствовали открытию Америки. Как и множество его современников, Христофор Колумб знал слова Сенеки, они побудили его отправиться в отважное плавание к Новому Свету. Он намеревался, плывя под парусами к Западу, достичь Востока, и действительно достиг его. Выра­жение "Новый свет", новый мир, novus orbus, которое использует Сенека, было тотчас же применено по отношению к только что открытой Америке.