Отшельники

 

На одно мгновение – страшное мгновение! – Атрейо показалось, что Играмуль его обманула, потому что, очнувшись, он увидел, что по‑прежнему находится в Каменной Пустыне. Он с трудом поднялся на ноги. И тогда он сразу увидел, что, хотя вокруг, куда ни глянь, стеной стояли горы, это был все же совсем другой пейзаж. Казалось, кто‑то нагромоздил красно‑бурые каменные глыбы, накидал их друг на друга так, что образовалось что‑то вроде причудливых башен и пирамид. Земля между ними заросла низким кустарником и травой. Было нестерпимо жарко, солнце палило вовсю и слепило глаза, все вокруг утопало в его сиянии.

Атрейо посмотрел вдаль из‑под руки и тогда увидел примерно на расстоянии мили ворота неправильной формы высотой примерно в сто футов, сложенные из неотесанных каменных плит.

Не ведут ли они к Южному Оракулу? Насколько он мог разглядеть, за воротами лежала бескрайняя равнина. Там не было ни здания, ни храма, ни рощицы – ничего такого, где бы мог находиться Оракул.

Мальчик все еще стоял, раздумывая, что же ему теперь делать, как вдруг услышал глубокий голос, отдающий бронзовым гулом:

– Атрейо… – И еще раз:

– Атрейо!

Он обернулся и увидел, что из‑за красно‑бурой каменной башни выползает Дракон Счастья. Раны его кровоточили, и он так ослабел, что с трудом дополз до Атрейо. И все же он весело подмигнул ему своим рубиновым глазом и сказал:

– Ты удивляешься, что и я тут оказался? Правда, когда я болтался в этой ужасной паутине, я был как в параличе, но я слышал все, что тебе сказала Играмуль. И тогда я подумал, что ведь и меня она укусила, так почему бы мне не воспользоваться тем секретом, который она тебе доверила? И удрал от нее.

Атрейо очень обрадовался Дракону.

– Мне было тяжело оставлять тебя на растерзание Играмуль, – сказал он, – но что я мог поделать?

– Ничего, – ответил Дракон Счастья. – Но ты все равно спас мне жизнь, пусть даже с моей помощью.

И он снова подмигнул, но теперь уже другим глазом.

– Спас жизнь, – повторил за ним Атрейо, – но всего на час. Этот срок отмерен нам обоим. С каждой секундой я все больше чувствую действие яда Играмуль.

– На каждый яд есть противоядие, – сказал Белый Дракон. – Вот увидишь, все будет хорошо.

– Даже представить себе этого не могу.

– Откровенно говоря, и я тоже, – признался Дракон. – Но это и есть самое прекрасное. С этой минуты тебе будет сопутствовать удача. Ведь недаром же я Дракон Счастья. Даже когда я висел в этой ужасной липкой сетке, меня не покидала надежда. И, как видишь, я был прав.

Атрейо улыбнулся.

– Скажи мне, почему ты захотел оказаться здесь, а не в каком‑нибудь более приятном месте, где тебя, может, вылечили бы?

– Потому что отныне моя жизнь принадлежит тебе, – сказал Дракон. – если, конечно, ты примешь этот дар. Я подумал, что для успеха Великого Поиска тебе надо быстро передвигаться. Ты увидишь, что лететь по небу на моей спине куда веселее, чем плестись на своих двоих или даже скакать на добром коне. Ясно?

– Ясно! – ответил Атрейо.

Кстати, – добавил Дракон, – меня зовут Фалькор <вообще‑то, в немецкой книге его имя – Fuchur, но поскольку большинство людей в мире познакомилось с ним из знаменитого фильма по этой книге – The Neverending Story, где его звали именно так, как данном тексте, то придержемся и мы его. Тем более что правильно произнести это имя по‑немецки все равно трудно, а вот английский вариант – заметно легче! (примеч ск.)>.

– Привет, Фалькор! – сказал Атрейо. – Но пока мы с тобой разговариваем, проходят те драгоценные минутки, которые у нас еще остались. Что нас может спасти?

– Только везение, – ответил Фалькор, – и ничто другое.

Но Атрейо уже не слышал его ответа. Он упал без чувств и лежал неподвижно на мягкой гриве Дракона.

Яд Играмуль сделал свое дело.

Когда Атрейо – кто знает, через сколько часов – снова открыл глаза, он сперва увидел лишь склонившееся над ним очень странное морщинистое личико величиной с кулак. Коричневая кожа еще увеличивала его сходство с печеным яблоком, а глазки на нем сверкали, будто звездочки. Волосы были прикрыты чем‑то вроде чепчика из увядших листьев.

И тут Атрейо почувствовал, что ему поднесли ко рту маленький сосуд с каким‑то питьем.

– Вкусненькое лекарство, хорошее лекарство! – задвигались губки на морщинистом личике. – Пей, дитя, пей! Тебе будет легче!

Атрейо сделал глоток. Вкус лекарства был ни на что не похожий, сладковатый, но при этом терпкий – А что с Драконом? – проговорил он с трудом – Все в порядке, – ответил хриплый голосок, – не беспокойся, мой мальчик. Он выздоравливает. Вы оба скоро выздоровеете. Худшее уже позади. Только ты пей, милый, пей!

Атрейо отпил еще глоток и снова впал в сон, но теперь уже это был глубокий, укрепляющий сон выздоровления.

Башенные часы пробили два.

Бастиан был не в силах больше терпеть: ему хотелось в туалет. Собственно говоря, ему уже давно хотелось, но он не мог прервать чтение. Да и страшновато было спуститься с чердака в школьный коридор. Он все внушал себе, что бояться нечего, там сейчас пусто, значит, никто его и не увидит. И все‑таки ему было страшно, казалось, сама школа превратилась в живое существо, которое за ним следит.

Но выхода не было.

Бастиан положил раскрытую книгу на мат, встал и подошел к чердачной двери. Прислушался. Сердце его отчаянно колотилось. Он отодвинул засов и повернул большой ключ, торчащий в замочной скважине. Потом нажал на ручку, и дверь с громким скрипом отворилась.

Он выбежал, не надев ботинок, прямо в носках, и не притворив за собой двери, чтобы не делать лишнего шума. Крадучись спустился он по лестнице на первый этаж. Перед ним был длинный‑предлинный коридор с множеством выкрашенных в шпинатный цвет дверей, ведущих в классы. Туалет для учеников находился в противоположном конце. Бастиан кинулся туда со всех ног и едва успел вовремя добежать.

В уборной он думал о том, почему герои книги никогда не сталкиваются с такими проблемами. Видимо, все это настолько второстепенные, не имеющие значения вопросы, что нет смысла писать об этом в книгах. Хотя из‑за этих самых вопросов он не раз попадал в самое неловкое и отчаянное положение.

Он спустил воду и хотел было уже выйти из уборной, как вдруг услышал, что кто‑то ходит по коридору. Одна за другой открывались и закрывались двери классов, и шаги все приближались.

Сердце Бастиана бешено колотилось. Куда спрятаться? Он застыл на месте, словно оцепенев.

Открылась и дверь уборной, но, к счастью, она открывалась внутрь и загородила Бастиана. Вошел комендант. Он внимательно оглядел одну за другой все кабинки, а когда дошел до той, где еще текла вода и раскачивалась ручка спуска, замер в недоумении. Но, увидев, что вода течь перестала, пожал плечами и вышел. Вскоре его шаги заглохли на лестнице.

Бастиан, все это время не смевший дышать, жадно втянул в себя воздух. Выходя из своего укрытия, он заметил, что у него дрожат колени.

Торопливо проскользнув по коридору мимо дверей шпинатного цвета, он взбежал по лестнице, юркнул на чердак и расслабился только после того, как закрыл задвижку и повернул ключ в замке.

Глубоко вздохнув, Бастиан опустился на мат, натянул на себя солдатские одеяла и погрузился в чтение.

Когда Атрейо снова проснулся, он почувствовал себя совершенно здоровым и полным сил. Он тут же сел.

Была ночь, но луна светила ярко, и Атрейо увидел, что он все еще находится в том месте, где упал без чувств рядом с Белым Драконом. И Фалькор лежал возле него и дышал теперь глубоко и ровно. Видно, он крепко спал. Все его раны были перевязаны.

Атрейо увидел и на своем плече такую же повязку – не из бинта, а из травы и волокон каких‑то растений.

В нескольких шагах от того места, где лежали они с Фалькором, он обнаружил вход в маленькую пещерку, откуда падал слабый свет.

Стараясь не задеть свою левую руку, Атрейо осторожно приподнялся, встал на ноги и подошел к пещерке. Нагнувшись, он увидел помещение, похожее на кухню алхимика, но только в миниатюре. Повсюду стояли тигли, горшки, валялись колбы. На полке красовался плотный ряд мешочков с разными травами. В камине весело пылал огонь. Столик и вся остальная мебель были, видно, сделаны из корневищ и пней. Жилье это производило самое приятное впечатление.

Только услышав покашливание, Атрейо заметил, что в кресле у камина кто‑то сидит. На голове у этого человечка была шапка, выструганная из корня и напоминающая перевернутую головку трубки. Лицо его было тоже цвета печеного яблока и такое же морщинистое, как и то, что склонилось над Атрейо, когда он очнулся. Огромные очки, сползшие на кончик остренького носа, да выражение озабоченности на лице – вот и все, что Атрейо успел разглядеть. Человечек сосредоточенно читал толстую книгу, лежавшую у него на коленях.

Потом из глубины пещеры, видимо, из другого помещения, появился еще кто‑то, и Атрейо сразу же узнал то маленькое существо, что хлопотало над ним, когда он в первый раз приоткрыл глаза. Помимо чепца из листьев на ней – а это, видно, была «она», – как и на старичке у камина, было нечто вроде монашеской рясы, сотканной из сухих травинок. Она что‑то напевала себе под нос, с довольным видом потирая ручки, а потом склонилась над стоящим на очаге котелком. Оба человечка едва доходили Атрейо до колена. Без всякого сомнения, они принадлежали к широко разветвленному роду гномов, хотя и выглядели весьма своеобразно.

– Жена, – мрачно проговорил человечек, – не загораживай свет. Ты мешаешь мне читать научный трактат.

– Ох! До чего же ты мне надоел со своим чтением! Какой в этом прок! – воскликнула жена. – Сейчас важнее всего поскорее сварить целебный эликсир. Им обоим он просто необходим.

– Им обоим, – раздраженно возразил человечек, – нужнее всех твоих эликсиров мой совет и моя помощь.

– Не спорю, но сперва‑то их надо вылечить! Дай‑ка мне подойти к огню, старик!

Человечек, недовольно бурча, немного отодвинул кресло от камина.

Атрейо кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание. Оба гнома тут же обернулись.

– Видишь, он уже на ногах! – сказал человечек. – Настал мой черед!

– Ничего подобного! – огрызнулась жена. – Не тебе решать, здоров он или нет. Это определяю только я. А твой черед настанет тогда, когда я скажу, что он настал.

Потом она обратилась к Атрейо:

– Мы охотно пригласили бы тебя войти сюда, к нам. Но тебе, боюсь, будет здесь тесновато. Подожди минутку, я сейчас выйду.

Она что‑то растерла в маленькой ступке и добавила порошок в кипящее варево. Потом ополоснула руки, вытерла их фартуком и строго сказала мужу:

– А ты будешь сидеть здесь, Энгивук, пока я тебя не кликну, ясно?

– Ясно, ясно, Ургула, – буркнул он в ответ. Выйдя из пещеры, Ургула вскинула голову и, прищурив глаза, испытующе оглядела Атрейо.

– Ну, как? Похоже, нам уже лучше? Атрейо молча кивнул.

Ургула забралась на выступ скалы и, оказавшись на уровне лица Атрейо, села.

– Больше ничего не болит? – спросила она.

– Пустяки, об этом и говорить не стоит, – ответил Атрейо.

– Ну, так как же все‑таки? – не унималась Ургула, сверкая глазками. – Болит или не болит?

– Немного болит, – признался Атрейо, – но это неважно, можно потерпеть…

– Мне это важно, – перебила Ургула. – До чего ж я люблю, когда больные объясняют лекарю, что важно, а что неважно! Да разве ты в этом разбираешься, желторотый птенец! В том‑то и дело, что еще должно болеть, чтобы совсем выздороветь. Между прочим, если бы не было больно, рука твоя давно бы отсохла.

– Извините, – пробормотал Атрейо, смутившись. Ему показалось, что он ведет себя как невоспитанный ребенок. – Я хотел сказать… в общем, я хотел вас поблагодарить…

– Не за что! – резко оборвала его Ургула. – Я ведь целительница, это мой долг, только и всего. К тому же мой старик Энгивук заметил у тебя на шее Амулет. Так что тут и раздумывать было не о чем.

– А Фалькор? Как он себя чувствует?

– Это кто?

– Белый Дракон.

– еще не знаю. Ему досталось больше, чем тебе. Правда, он покрепче. Думаю, обойдется. Почти уверена, что и он скоро поправится. Но ему еще нужен отдых. Где же это вы набрались столько яду, а? И откуда вы вдруг взялись – словно с луны свалились? И куда путь держите? И вообще, кто вы такие?

Энгивук тем временем стоял уже у выхода из пещеры и слушал, как Атрейо отвечает на вопросы Ургулы. Наконец терпение его лопнуло, он сделал шаг вперед и воскликнул:

– Помолчи, старуха! Настал мой черед! Повернувшись к Атрейо, он снял шляпу, похожую на трубку, почесал свою лысину и сказал:

– Не сердись на нее за резкий тон. Старая Ургула частенько бывает грубовата, но намерения у нее самые лучшие. Мое имя Энгивук. А еще нас зовут «Отшельники». Слышал про нас?

– Нет, – признался Атрейо.

Энгивук как будто немного оскорбился.

– Что ж, ты, видно, не вращаешься в ученых кругах, – сказал он, – не то наверняка слышал бы. Ты не ошибся адресом. Если ты намерен попасть к Южному Оракулу и разыскать Эйулалу, лучше меня тебе дорогу никто не укажет.

– Не воображай так, старик! – крикнула Ургула, слезая с выступа скалы. И, бормоча себе что‑то под нос, скрылась в пещере.

Энгивук, не обратив на нее никакого внимания, невозмутимо продолжал:

– Да‑да, я могу тебе все объяснить. Жизнь свою я положил на то, чтобы изучить этот вопрос досконально. Собственно, для этого я и устроил обсерваторию. Собираюсь в ближайшее время издать научный труд про Южного Оракула. Уже придумал название «Загадка Эйулалы, разгаданная профессором Энгивуком». Неплохо звучит, а? К сожалению, для публикации кое‑чего не хватает. И ты можешь мне помочь, мой мальчик.

– Обсерваторию? – переспросил Атрейо. – А что это такое?

Энгивук кивнул, глаза его так и сверкали от гордости. Жестом он пригласил Атрейо следовать за ним.

Узенькая извилистая тропинка между валунами, то и дело теряясь, но тут же вновь возникая, неуклонно вела вверх. Кое‑где, если подъем был уж очень крутым, были выбиты крошечные ступени. Но Атрейо не мог поставить на них даже носок сапога – чересчур они были узки. Он просто через них перешагивал. И все же ему с трудом удавалось не отставать от гнома, который удивительно резво взбирался все выше и выше.

– Луна сегодня такая яркая, – донесся до Атрейо его голос. – Увидишь все.

– Кого? – переспросил Атрейо. – Эйулалу?

Но гном, продолжая подниматься, только недовольно покачал головой.

Наконец они добрались до вершины горы, похожей на сложенную из плит башню. Верхняя плита была совершенно плоской, лишь с одной стороны возвышалось нечто вроде естественного барьера или каменного парапета. В центре его с помощью каких‑то инструментов было выбито отверстие. Перед ним на штативе из сухих корней стояла небольшая подзорная труба.

Энгивук поглядел в объектив, подкрутил какие‑то винтики, потом удовлетворенно кивнул и предложил Атрейо подойти и посмотреть. Чтобы сделать это, Атрейо пришлось лечь на живот и опереться на локти. В этой позе он смог, в свою очередь, поглядеть в трубу.

Старик так направил ее, что виден был проход между двумя скалами и в нем каменные ворота. Но в поле зрения оказалась лишь нижняя часть правой колонны. И Атрейо увидел рядом с ней огромного неподвижного сфинкса, освещенного луной. Передние лапы у него были львиные, задняя часть туловища – как у быка, а на спине красовались могучие орлиные крылья. Лицо сфинкса – лицо женщины – все же трудно было назвать человеческим лицом из‑за его выражения: на нем застыла то ли улыбка, то ли печать глубокой печали или полного равнодушия. Атрейо долго разглядывал это лицо и в конце концов решил, что оно исполнено отчаянной злобы и мрачности, но мгновение спустя ему уже казалось, что он ошибся и что, напротив, оно свидетельствует о самом веселом нраве.

– Брось, все равно тебе этого не разгадать, – зашептал ему на ухо гном. – Никому еще не удавалось понять, что выражает лицо сфинкса. И мне тоже, хотя я чуть ли не всю свою жизнь его разглядываю. Теперь посмотрим на другого.

Гном повернул один из винтиков, и в поле зрения Атрейо сперва попала бескрайняя равнина, простиравшаяся за воротами, а потом – левая колонна, возле которой тоже сидел сфинкс в той же самой позе. Его могучее тело, освещенное луной, сияло каким‑то странным тусклым блеском, словно оно было из жидкого серебра. Второй сфинкс, казалось, отчужденно глядит в сторону первого, точно так же, как тот, застыв, глядел в его сторону.

– Это что, статуи? – спросил Атрейо, не в силах оторвать глаз от трубы.

– О нет! – воскликнул Энгивук и даже захихикал. – Это настоящие, живые сфинксы, даже очень живые! Ну, на первый раз с тебя, пожалуй, хватит. Пойдем спустимся вниз. Там я тебе все объясню.

И он прикрыл ладонью конец трубы, так что Атрейо больше ничего не мог видеть. Обратный путь они прошли молча.