ПСИХОЛОГИЯ РЕЧИ И СМЕЖНЫЕ ДИСЦИПЛИНЫ

Речь в качестве объекта изучения привлекает внимание ряда научных дисциплин. Языкознание во всех аспектах — фонетическом, лексиче_г ском и грамматическом,— физиология в части проблем, связанных с деятельностью второй сигнальной системы, физика в разделе акустики, логика и, наконец, психология, — каждая из этих областей знания, идя своими путями и дорогами и решая свои особые специальные задачи, имеет в виду все >гот же общий для всех этих дисциплин речевой процесс. То обстоятельство, что реальный объект изучения остается общим, заставляет каждую из этих дисциплин, при всей специфичности своего предмета и применяемых методик, считаться с фактами, добытыми в каждой из смежных областей. Есть и такие, обычно мало разработанные смежные проблемы, относительно которых трудно сказать — относятся ли они к одной из наук или сразу к нескольким. Во всяком случае любая из указанных дисциплин при решении своих собственных проблем исходит из тех или других предположений и допущений для построения некоторой общей концепции речевого процесса в целом. Исследуя, например, такие основные языковые и речевые единицы, как речевой звук, слог, слово, предложение, грамматические категории и формы, нельзя не исходить из какой-то общей концепции о соотношении мышления и речи. При этом возникает нужда не только в принципиальных, философских положениях, которые для всех марксистов являются общими, но и в специальной теории этого вопроса, основанной на системе фактов, достаточно широко и глубоко охватывающих изучаемый материал и позволяющих делать важные практические выводы.

Первоначально кажется, что языковед, например, может совершенно отрешиться от тех процессов, которые происходят в мозгу человека при усвоении языка, при восприятии и понимании речи. И действительно, языковедение имеет дело с фактами языка в его современном состоянии или историческом развитии, фактами, объективно данными в устной и письменной речи определенного народа. Для языковеда нет никакой необходимости спрашивать о том, как усваивается ребенком язык, как непосредственно возникшее восприятие предмета передается во вторую сигнальную систему, какие нервы управляют языком или диафрагмой, каковы виды дефектов речи и т. п. Все эти вопросы остаются за пределами того предмета, который изучается в языковедении. Языковед может ровно ничего не знать о мозге и его работе и все-таки вполне успешно проводить свои узкоспециальные наблюдения над фактами языка и устанавливать законы его развития.

Однако язык является средством общения. В нем все приспособлено для того, чтобы произошел обмен мыслями и состоялось взаимное

понимание говорящих. Нельзя, исследуя язык, совершенно отрешиться от всякой концепции о процессе общения. И действительно, история языкознания полна такого рода концепциями. В решении вопроса о взаимоотношении процесса мышления и языка лежит отчетливый рубеж между идеализмом и диалектическим материализмом применительно к данной проблеме. Идеалистическая концепция исходит из того, что язык возникает из речи как индивидуально-психологического процесса. Особенности этого процесса и определяют систему языковых явлений. Психология в таком случае становится объяснительной наукой по отношению к языкознанию. Именно из таких допущений исходили Ф. Ф Фортунатов, А. А. Шахматов, А. М. Пешковский, Г. Пауль, В. Вундт и др. Только неразработанность этой концепции и беглый взгляд на психические явления, без учета объективных фактов, спасли этих ученых от явных противоречий с теми—часто вполне достоверными — положениями, которые они устанавливали в области собственно языковедческих наблюдений. Эта позиция, получившая название психологизма, в любых ее разновидностях давно уже отвергнута современной наукой. Она 'Противоречит самым элементарным и общеизвестным фактам.

Речь одного человека, оставаясь чисто и сплошь индивидуальным и неповторимым процессом, могла бы вызвать у слушателя тоже такой же индивидуальный и неповторимый психический процесс. В таких условиях, конечно, не может состояться взаимное понимание. Лишь случайностью можно было бы объяснить какую-то долю понимания, все остальное отнеся k полной невозможности общения. Однако любой ответ на речь собеседника, если он не является ответом невпопад, свидетельствует о том, что у обоих собеседников есть область полного тождества, даже в том случае, когда один отрицает то, что признает другой. Однако не существует достаточно обоснованной теории о том, что же это за область тождества, как она образуется, какие возможны отклонения от этих пунктов тождества и как подобраться к их изучению, Уже тот факт, что психологические попытки построения общей теории* речевого общения исходят, главным образом, от языковедов, показывает их чрезвычайную заинтересованность в решении этих вопросов, Ие их вина, а скорее беда состоит не столько в том, что они вынуждены пользоваться психологическими сведениями из вторых рук, но в том, что и «первые-то руки» психологов связаны при подходе к решению этих вопросов. Они связаны разобщенностью самих этих дисциплин. Психолог не может подойти к разработке общей теории речевого процесса, если в его руках нет языковедческих фактов, если он не зачерпнет с достаточной глубиной всего того, что добыто в языкознании. Таким образом, возникшая испокон веков проблема для ее решения; требует гораздо более дружных усилий с разных сторон, чем это было раньше и чем это было возможно раньше.

Уже простое и ставшее общеизвестным положение о том, что язык есть общественное явление, развивающееся по своим внутренним законам, заставляет переменить всю проблематику старой психологии речи. Не психика определяет язык, а, наоборот, язык, как система средств общения, сложившаяся в процессе исторического развития, определяет в онтогенезе те пункты тождества, которые необходимы для общения, для взаимного понимания, для приема и выдачи сообщения. Центральной проблемой старой психологии речи являлось выяснение соотношения представления и звукового комплекса слова. Говорилось обычно об ассоциации между тем и другим. Но ведь слово состоит из звуков и слогов. Какую роль играют звуки и слоги и представления о них в речевом процессе? О каких представлениях следует говорить — о слуховых, двигательных? Как из них может возникнуть значение слова, которое должно быть тождественным для всех говорящих на данном языке? На все эти вопросы весьма трудно ответить прежде всего

потому, что представления, как это знают психологи, не поддаются достаточно точной фиксации, учету и объективному определению. К этому следует добавить, что в данном случае приходится говорить о едва заметных, а чаще совсем незамечаемых представлениях и ощущениях, возникающих в микроинтервалах времени. В этих условиях термин «представление» превращается в очень условное обозначение какой-то группы мало определенных явлений.

Вышеприведенное положение об языке как внешнем факторе заставляет развернуть другую проблематику. Надо встать на совершенно объективный путь и основываться на тех материальных средствах, которыми располагает человек для воспроизводства речи. Надо спросить, на какие элементы и единицы — речевые и языковые — членится речь, на какие элементы членится звук и, в частности, речевой звук, на какие элементы членятся речевые движения. Надо узнать, как эти элементы, принадлежащие к разным рядам явлений, соотносятся друг с другом и синтезируются в комплексы. После решения этих вопросов станет более ясным, что же именно в восприятии, понимании и произнесении речи остается постоянным и тождественным в момент общения и что меняется и почему меняется. Решение этих вопросов покажет, как членится мысль в тех материальных средствах речи, в которых она фиксируется и воспроизводится и через посредство которых образуется. Один из основных путей изучения членения мысли, ее хода и движения состоит в исследовании членения речи, именно речи, так как в языке содержатся лишь нормативные правила, по которым строится речевое общение. Так поставленная задача и проблематика, надо думать, или нужна одинаково и психологии и языкознанию, или, возможно, составит новую область, которая закроет зияющую разобщенность этих дисциплин. Во всяком случае, для разработки поставленных вопросов потребуются совместные усилия не только психологов и языковедов, но и представителей других дисциплин, так как в эту область входит исследование звука и произносительного аппарата.

К указанным вопросам можно прибавить и другие, изучение кото* рых наименее разработано именно потому, что они остаются смежными. Сюда относится проблема выражения в речи воли и чувства. Если вопросы о соотношении значения слова и понятия, суждения и предложения как-то решаются, по ним уже намечаются некоторые направления и выводы, то в области изучения волеизъявления и эмоциональной окраски речи почти ничего не сделано. Грубые и подчас совершенно субъективные деления речи на мало эмоциональную, более эмоциональную и сильно эмоциональную достаточны лишь для приблизительных описаний. Не вскрыт самый механизм фиксации и включения эмоциональных реакций в речь.

Достижения в любой из смежных наук вызывают некоторую перестройку и во всяком случае конкретизацию понятий в других смежных дисциплинах. Меры такой перестройки зависят от конкретного содержания каждой из проблем и от степени ее научной разработки. Есть области настолько мало изученные, что любые твердо и научно обоснованные в них факты могут служить основанием для выводов не только одной какой-либо науки, но и целой группы смежных дисциплин. Именно к такой области относится проблема механизма речевого произнесения. Вопросы о материальной природе речи, о способах и средствах образования речевых звуков и о произнесении слов и фраз являются самыми элементарными, исходными и первоначальными для всех тех, кто изучает язык и речь. Нехватка фактов и общей теории в этой области тотчас же скажется при решении других более сложных вопросов. А так как решение этих более сложных вопросов откладываться не может, то приходится довольствоваться тем немногим, что известно из области первоначальных элементов. При этом складывается впечатление, что

15-

исследование элементов не так уже важно в свете действительно значительных проблем. Больше того, укоренившаяся традиция недооценки изучения элементов речи порождает мнение о том, что в этой области едва ли можно обнаружить что-либо такое принципиально новое, что могло бы повлиять на выводы при решении более сложных вопросов.

Однако в области изучения механизма речи сделано так мало, что трудно предвидеть, какие выводы могут последовать, если эти вопросы будут решены с достаточной полнотой и точностью. Недооценка всей этой группы элементарных вопросов возникает скорее вследствие скудности наличных сведений, чем открывающихся перспектив. Достаточно сказать, что среди органов речи относительно изученными являются только те, движения которых могут быть видимы невооруженным глазом,— язык, губы и отчасти нёбная занавеска, функции других органов точно неизвестны. О них или умалчивают, или строят самые предположительные и неопределенные гипотезы. Пределы исследований, иногда весьма скрупулезных и тонких, ограничиваются преимущественно ротовой полостью. Уже одно это не дает никакого выхода к постановке вопроса о механизме речи в целом. Отсутствие исходных, первоначальных и элементарных для всяческого изучения речи сведений лишает возможности составить верное понятие о речевом звуке, построить теорию слога, слогоделения и слогообразования, теорию речевой интонации, поставить проблему об управлении речевыми эффекторами, о перестройке и формировании речевого механизма, объяснить некоторые случаи расстройства речи и, наконец, наполнить фактами то общее положение, которое выставил И. П. Павлов, говоря о кинестезиях как ба-зальном компоненте второй сигнальной системы.

Все дисциплины, изучающие речь, по-своему заинтересованы в том, чтобы эта группа проблем приобрела более твердую почву для их решения. Именно»потому, что все эти вопросы являются начальными и элементарными, они входят в какую-то смежную область, про которую трудно сказать, где твое, где мое.

Однако, присмотревшись к указанным выше проблемам и поставив вопрос о том, кому нужны эти элементарные факты, полезные для всех смежных дисциплин, следует прийти к выводу, что максимальная заинтересованность в решении этих проблем возникает преимущественно в психологии. Физик может ограничивать себя изучением явлений перехода звуковых колебаний в другие виды энергии, исследованием передачи звука в разных физических средах или линиях связи, не спрашивая, чем собственно отличается речевой звук от других звуков и как он образуется. Ему нужны лишь физические параметры речевого звука. Правда, условия образования речевого звука всегда интересовали физиков и ими в этом отношении, пожалуй, было сделано больше, чем кем-либо другим. И все-таки решение этих вопросов в физике не может быть полным, так как они неизбежно приводят к проблеме управления речевыми эффекторами, т. е. к вопросам, выходящим за пределы традиционной физики, что и вызывает появление новой смежной дисциплины — физиологической акустики.

Но в таком же положении оказывается и физиология. Здесь исследуются общие функции того или другого органа или системы органов. Общие физиологические функции рта, глотки и легких достаточно изучаются и интересуют физиологов главным образом в части работы пищеварительной и дыхательной систем. Исследование же речевого произнесения, которое происходит при участии тех же органов, оставалось в стороне именно потому, что речь не может, изучаться в отрыве от процесса общения и вне связи с мышлением и другими психическими процессами. Речь—>это конкретная деятельность человека и как таковая прежде всего входит в психологическую проблематику. Вместе с тем психолог, изучая материальную основу речи, не может не учесть

всего того, что сделано в физиологии в области определения работы органов, при участии которых осуществляется речевое произнесение.

Аналогичным образом и языкознание только в части фонетического аспекта нуждается в исследовании процесса произнесения. Для решения других языковедческих проблем по этому вопросу достаточно, как ду-.'мают, самых общих, нерасчлененных сведений. Но и фонетика не ставит вопроса о речевой деятельности в целом. Ее интересует только вопрос о норме произношения, самый же процесс произнесения, все бесконечные варианты выразительности речи, равно как и вопрос об управлении речевыми органами, выходят за пределы фонетики.

Спрашивается, почему же психология, наиболее заинтересованная в изучении механизма речи, сделала так немного и, пожалуй, даже меньше, чем другие смежные дисциплины? Ответ на этот вопрос подготовлен сказанным выше. При всей специфичности задач каждой PIS дисциплин смежные области постоянно влияют друг на друга. Психология нуждается в определенном уровне и запасе знаний, добытых другими дисциплинами, для того, чтобы некоторые ее проблемы получили достаточную научную определенность и оказали влияние на решение практических задач. Надо, чтобы появилась нужда и потребность в самой постановке определенных психологических вопросов, надо, чтобы возникли и условия для их научного решения. Так, изучение зрительного восприятия зависит от состояния знаний по оптике, физиологии органов чувств и высшей нервной деятельности. То же следует сказать и о слуховом восприятии. Работы Гельмгольца в обеих этих областях сыграли значительною РОЛЬ как для оптики, акустики, так и для физиологии и психологии. Дифференцировка специальных задач возникла позже. Из--вестно, что Гельмгольц, по условиям состояния научных знаний в его время, мог создать только предварительную концепцию работы органов чувств, в состав которых не входил внутренний речедвигательный анализатор, как чувствующий прибор. Иные условия создались для развития психологической науки в недавнее время.

Тезис о единстве мышления и языка стал руководящим для всех дисциплин, разрабатывающих проблемы речи. Появилась почва для постановки вопроса о материальных средствах фиксации мысли в речи. И. П. Павловым была выдвинута концепция анализа и синтеза в анализаторах, в состав которых входил внутренний — речедвигательный—• анализатор. Сложнейшая система множества кинестезических импульсов, поступающих в корковую часть речедвигательного анализатора от речевых эффекторов, рассматривалась И. П. Павловым как основа второй сигнальной системы. Труды И. П. Павлова и его школы, конечно, не могли не повлиять на проблематику смежных дисциплин, прежде •всего на психологию. Пути физиологии высшей нервной деятельности и психологии настолько сблизились, чгго ряд вопросов из области изучения речи требует совместного решения и взаимного учета результатов. Для психологии возникла настоятельная потребность не только проанализировать особенность изучаемого конкретного вида деятельности, но и вскрыть ее механизм. При всем желании поставить эту задачу раньше психология не имела средств для ее решения именно потому, что соответствующие вопросы не были подготовлены в смежных науках и, в частности, в физиологии.

Затруднения при изучении вопросов психологии речи возникали и по другим причинам. Техника XIX и первой четверти XX века не обеспечивала ни достаточно точного учета акустических явлений в процессе речевой фонации, ни наблюдений за движением речевых органов, скрытых во внутренних областях тела. Русело должен был довольствоваться набором камертонов для того, чтобы определить специфический тон гласные. Подобным же образом работали Б. А. БогородицкиА и Л. В. Щерба. Значительная доля установленных ими фактов основыва-

^ ^н- И. Жинкин 17

лась на наблюдениях за собственным произношением. Большая часть этих наблюдений вполне достоверна и точна, однако в настоящее время потеряла уже почти всякое значение. Так, например, тот же специфический той гласных (выраженный в так называемых двойных колебаниях) является лишь очень суммарной характеристикой тембра речевого звука. Получаемые таким способом данные не могут идти ни в какое сравнение с современными приемами гармонического анализа звука при помощи автоматического спектрографа.

Пневматическая аппаратура, также раньше широко применявшаяся и сохранившая некоторое значение для решения отдельных проблем и до настоящего времени, была все же совершенно недостаточной при анализе акустических явлений, для изучения которых она применялась. Развитие техники в области разработки способов записи и воспроизведения звуков, электроники в целях анализа звука, рентгенологии для документации движений органов речи открыло широкие перспективы и возможности для всестороннего исследования процесса речевого произнесения. Появились условия для точного сопоставления акустических и артикуляционных явлений. Этим обеспечивается решение весьма важной и принципиальной задачи — совместного изучения слухового и речедвигательного анализаторов. Современная техника позволяет измерить едва заметные на слух слоговые толчки в звуковом составе слова, разложить гласные на составляющие гармоники, точно измерить длительность элементов в отрезке речи, документировать на пленке движения языка, глотки, диафрагмы и даже перистальтику бронхиальных веточек в процессе речевой фонации. Все эти завидные возможности, конечно, открывают широкие перспективы для изучения механизма речи. Вот почему и с этой стороны то, что было недоступным для психологии раньше, теперь, подготовленное в разных смежных областях, становится не только достижимым, но и необходимым.

Для того чтобы выделить круг проблем, изучаемых в этой работе, и способы их решения, необходимо ближе и конкретнее разобраться в тех направлениях, по которым идет в наше время изучение речи. Краткий очерк этих направлений весьма поучителен, так как общность изучаемой области и вместе с тем специфичность задач каждой из смежных дисциплин заставляет учесть как сходные факты, требующие согласования, так и разнородность конечных целей и способов подхода к изучаемому предмету.