Филип К.Дик. Человек в Высоком замке 10 страница

крохотных негритят будут называть тебя папулей".

Вновь усевшись за столик для завтрака, он закурил египетскую сигарету

"Саймен-Ариномер семьдесят", тщательно закрыв металлическую банку.

Похоже, что некоторое время его не будут беспокоить, и поэтому он

вынул из портфеля книгу, которую сейчас читал, открыл ее на заложенном

месте, устроился поудобнее и начал с того места, где вынужден был

остановиться в прошлый раз.

"И были ли в действительности эти прогулки по улицам с тихими

автомобилями, воскресная утренняя тишина Тиргартена, там в далеком

прошлом? Совершенно иная жизнь. Мороженое, вкус которого он никак не мог

вспомнить. Теперь им приходится рвать крапиву и радоваться, найдя ее".

- Боже, - закричал он. - Когда же это все прекратиться?

Огромные английские танки все шли и шли. Рухнуло еще одно здание,

возможно, жилой дом или фабрика, или школа - сейчас уже нельзя было

разобрать; руины валились, распадаясь на отдельные камни.

Ниже, среди обломков - еще одна горсть погребенных людей, которых

ожидает молчаливая смерть. Смерть равно простерлась повсюду, над еще

живыми, ранеными, мертвыми, лежавшими слоями и начинающимися разлагаться.

Смердящий, конвульсирующий труп Берлина, все еще поднятые орудийные башни

с выбитыми глазницами, исчезающие безо всякого протеста также, как и это

безымянное здание, некогда гордо воздвигнутое людьми.

Мальчик вдруг обнаружил, что руки его покрыты слоем чего-то серого:

пепла, частью происхождения неорганического, частью сожженного и

просеянного венца творения. "Теперь все перемешалось", - понял мальчик и

стер с руки налет. Больше он об этом не думал, другие мысли овладели им,

если только можно было мыслить среди всех этих криков и грохота снарядов.

Голод. Уже шесть дней он ничего не ел, кроме крапивы, и даже ее больше не

осталось. Ведь пустырь превратился в одну огромную воронку. На другом

конце воронки показались другие неясные, изможденные фигуры, постояли, как

и он, и так же молча исчезли. Старушка с платочком на седой голове, в руке

пустая корзинка. Однорукий мужчина с таким же пустым взглядом, как и его

корзина. Девушка. Растаяли среди обрубков поваленных деревьев, где

прятался Эрик.

А змея из танков все ползла и ползла.

- Она когда-нибудь кончится? - спросил мальчик, ни к кому не

обращаясь. - И если да, то что же наступит после? Будут ли они набивать

свои животы, эти..."

- Фрейер, - послышался голос Пфердхофа. - Извините, что я оторвал

вас. Только одно слово.

Рейсс подскочил и закрыл книгу.

- Да, пожалуйста.

"Как этот человек умеет писать, - подумал он. - Абсолютно унес меня,

совершенно. Падение Берлина перед англичанами так описано, как будто так

оно и было на самом деле. Бррр..." - Он содрогнулся.

"Поразительную силу имеет литература даже такая дешевая

беллетристика, и не удивительно, что эта книга запрещена на территории

Рейха. Я бы и сам запретил ее. Напрасно я ее раскрыл. Но теперь уже поздно

жалеть, нужно докончить".

- Несколько моряков с немецкого судна, - произнес секретарь, - просят

встречи с вами...

- Да, да, - отозвался Рейсс.

Он вприпрыжку подбежал к двери и вышел в приемную.

Там его ждали трое моряков в плотных серых свитерах, все с густыми

светлыми волосами, волевыми подбородками. Они немножко нервничали.

Рейсс поднял правую руку.

- Хайль Гитлер.

Он дружески улыбнулся.

- Хайль Гитлер, - нестройно ответили моряки.

Они начали показывать документы.

Как только он зарегистрировал их в книге посещений, он сразу поспешил

обратно в кабинет.

Еще раз, в одиночестве он открыл свой экземпляр "Саранчи".

Глаза его случайно наткнулись на эпизод с Гитлером. Теперь он уже не

мог оторваться. Он читал эпизод прямо с середины, чувствуя, как пылает

затылок.

Как он понял, описывался суд над Гитлером. После войны, о боже,

Гитлер в руках союзников. Так же как и Геббельс, Геринг и все остальные. В

Мюнхене. Очевидно, Гитлер отвечал американскому обвинителю.

"Казалось, дрожащее тело дернулось, голова поднялась. С губ сорвалась

непрестанно сочащаяся слюна, раздался полулай, полушепот:

- Германия, я здесь...

Те, кто смотрели и слушали, вздрогнули и теснее прижали наушники. Все

эти напряженные в разной степени лица: русских, англичан, американцев,

немцев. "Да, - подумал Карл. - Вот он снова стоит здесь. Они победили нас

и даже больше, чем победили. Они раздели догола этого "сверхчеловека",

показав, кто он на самом деле. Только одно..."

- Фрейер.

Рейс увидел в кабинете секретаря.

- Я занят, - сказал он сердито.

Он захлопнул книгу.

- Я пытаюсь прочесть эту книгу, ради бога!

Но все было тщетно. Он знал это.

- Еще одна шифровка из Берлина, - сказал Пфердхоф. - Я заглянул в нее

краем глаза, когда начали расшифровывать. Она имеет отношение к

политической ситуации.

- Что же в ней говорится? - пробормотал Рейсс.

Он потер лоб большим и указательным пальцами.

- Доктор Геббельс неожиданно выступил по радио. С очень важной речью.

Секретарь еле сдерживал волнение.

- Предполагается, что мы получим текст его сообщения, и должны

обязательно добиться, чтобы он появился здесь в печати...

- Да, да, - сказал Рейсс.

В то же мгновение, как только секретарь вышел, Рейсс снова открыл

книгу.

"Взгляну еще разок, несмотря на свое решение". Он перевернул

следующую страницу.

"В тишине Карл размышлял у покрытого знаменами гроба: "Он здесь

лежит, и на самом деле его уже больше нет, нет вообще. И никакая

демоническая сила уже не сможет его воскресить". Этот человек, или же

все-таки "сверхчеловек" - за которым Карл шел так слепо, которого он

боготворил даже на краю могилы. Адольф Гитлер ушел в мир иной, но Карл

цеплялся за жизнь.

"Я не пойду вслед за ним, шептал разум Карла. - Я буду существовать

дальше, живой и возрожденный. И мы все возродим заново. Мы должны".

Ох как далеко завела его слепая вера в вождя, притягательность

фюрера.

В чем же она состояла теперь, когда поставлена последняя точка в этой

невероятной летописи, в этом восхождении из полузаброшенного деревенского

города в Австрии, через гнойную нищету Вены, от кошмаров в траншеях первой

мировой войны, сквозь политические интриги и создание партии до

канцлерства, до того, когда уже казалось близким мировое господство.

Карл знал, в чем. В блефе. Адольф Гитлер лгал им. Он вел их за собой

пустословием.

"Но еще не поздно. Мы раскусили твой блеф, Адольф Гитлер. Мы теперь

знаем, кем ты являешься на самом деле, и чем является партия нацистов,

ужасная эра убийств и мегаломаниакальных фантазий, чем она была.

Повернувшись, Карл побрел прочь от гроба".

Рейсс закрыл книгу и некоторое время сидел, не в силах размышлять ни

о чем другом.

Несмотря на все свои старания, он был расстроен. "Следовало посильнее

нажать на япошек, - сказал он себе, - чтобы они запретили эту проклятую

книгу. По-существу, с их стороны это акт умышленный, ведь они могли бы

арестовать этого - как его - Абендсена. У них достаточно власти на Среднем

Западе".

То, что его расстроило - это смерть Адольфа Гитлера, поражение и

уничтожение Гитлера, нацистской партии и самой Германии, как это

описывается в книге Абендсена.

Все это было каким-то помпезным, соответствовало духу старины больше,

чем реалиям настоящего мира, где господствовала Германия.

Каким образом это могло произойти?

Рейсс задал себе такой вопрос. Только ли вследствие писательского

дара этого человека?

"Только взгляни, как он играет на моих чувствах, - размышлял герр

Рейсс, - совершенно не обращаясь к интеллекту. И за это он собирается

получить плату, прежде всего деньгами. Очевидно, кто-то его надоумил, о

чем писать. Они напишут, что угодно, стоит им узнать, что им заплатят,

наговорят ворох лжи, а затем общественность абсолютно серьезно воспримет

их вонючее варево, когда оно будет продано. Где напечатана эта книга? Герр

Рейсс внимательно просмотрел книгу. Омаха, штат Небраска, последний

аванпост американской плутократической типографской последний аванпост

американской плутократической типографской индустрии, некогда

расположенной в центре Нью-Йорка и поддерживаемой золотом евреев и

коммунистов.

"Может быть, этот Абендсен - еврей? Они все еще существуют, стараясь

нас отравить. Это еврейская книга". Он с яростью хлопнул по переплету

"Саранчи". Настоящая фамилия, вероятно, Абенштейн.

Несомненно, этот аспект не ускользнул от СД.

"Мы обязательно должны послать кого-нибудь в эти Средне-Западные

Штаты с визитом к герру Абенштейну. Интересно, получил ли Краус фон Меер

инструкции на э тот счет? Скорее всего - нет, из-за всей этой неразберихи

в Берлине. Все сейчас слишком заняты домашними делами. Но эта книга, -

подумал Рейсс, - очень опасна. Если бы Абенштейна нашли в одно прекрасное

утро висящим под потолком, это было бы отрезвляющим предупреждением

любому, кто находится под влиянием этой книги. Последнее слово должно быть

за нами. Написанный кровью постскриптум. Для этого нежен, разумеется,

кто-нибудь из белых. Интересно, что сейчас делает Отто Скорцени?

Голос еще раз перечел все, что было написано на суперобложке книги.

Этот оборотень забаррикадировался высоко в замке. Дураков нет. Попав туда,

можно и не вернуться назад.

Может все это ребячество? Ведь книга уже напечатана, сейчас уже

поздно. И эта контролируемая японцами территория, эти желтые малютки

поднимут ужасный шум.

И все следовало бы провернуть половчее, только бы как следует

взяться.

И тут сразу, без всякого перехода он почувствовал, что него кружится

от бешенства голова.

Фрейер Гуго Рейсс сделал пометку в своем еженедельнике обсудить этот

вопрос с генералом СС Отто Скорцени, или еще лучше с полковником

Олендорфом, который возглавлял эйнзатцгруппу Д.

"Я думал, что все это прошло, - сказал он себе. - Неужели это будет

длиться вечно. Война закончилась много лет назад. Мы думали, что тогда все

и кончилось. Но это фиаско в Африке, безумный Зейсс-Инкварт, воплощающий в

жизнь проекты Розенберга. Этот герр Хоуп прав, - подумал он. - С этой

своей шуткой о Марсе, населенном евреями, мы бы наверняка увидели их там,

даже если у них было две головы, и стояли бы они на одной ноге. Но мне

хватает обычных неотложных дел, - опомнился он. - У меня нет времени на

эти безрассудные авантюры, эту посылку эйнзатцкоманды за Абенштейном. С

меня достаточно приветствий немецких моряков и ответов на шифрованные

телеграммы. Пусть уж кто-нибудь повыше возьмет на себя инициативу

осуществления подобного проекта, это их дело. В любом случае, - решил он,

- если бы даже я затеял это и оно привело бы к нежелательным результатам,

можно только гадать, где бы я очутился: под Защитной Опекой где-нибудь в

Восточном Генерал-губернаторстве, если не в камере, куда напустят газа

Циклон-В".

Потянувшись, он тщательно вычеркнул пометку из еженедельника. Этого

ему показалось недостаточно, и он сжег эту бумагу в керамической

пепельнице.

Раздался стук и дверь в кабинет отворилась. Внутрь вошел секретарь с

ворохом бумаг.

- Речь доктора Геббельса во всей своей полноте.

Пфердхоф разложил листы на столе.

- Вы должны ее прочесть. Очень хороша. Пожалуй, одна из лучших его

речей.

Закурив еще одну сигарету "Саймон Артц" Гуго Рейсс начал читать речь

доктора Геббельса.

 

 

 

После двух недель непрестанной работы фирма "ЭдФрэнк" наконец

закончила первую партию своих товаров. Изделия лежали на двух листах

фанеры, оклеенных черным бархатом, каждый из которых входил в квадратную

плетеную корзину японского производства. Кроме того Эд Мак-Карти и Фрэнк

Фринк сделали визитные карточки.

Для этого они использовали ластик из искусственной резины, на котором

вырезали свои фамилии. Затем они сделали отпечаток красного цвета на

бумаге для высококачественных рождественских открыток с помощью простого

типографского пресса, найденного среди разного хлама. Эффект был

потрясающим.

Они были профессионалами во всем, что бы ни делали. Самая тщательная

проверка их ювелирных изделий, этикеток и упаковок не указывала ни на

малейшее проявление любительского подхода. Фрэнк Фринк подумал, что иначе

и быть не могло, ведь они всегда были профессионалами умельцами, если не в

ювелирном деле, то в производстве разных поделок и высокосложных деталей

во всяком случае.

На фанерных стендах было порядочное разнообразие вещей. Здесь были

браслеты из меди, бронзы, латуни, даже из искусно обработанного железа.

Кулоны, подвески, в основном с медным орнаментом и небольшим количеством

серебра. Серебряные серьги, заколки из меди и серебра. Серебро им

обходилось далеко не дешево. Даже серебряный припой резко увеличивал

себестоимость изделий.

Они купили несколько полудрагоценных камней для того, чтобы вставить

в булавки, причудливые жемчужины, шпинели, нефриты, осколки огненного

опала. А если дела пойдут в гору, то они попробуют изготовить что-нибудь

из золота с небольшими бриллиантами.

Только золото могло обеспечить им нестоящую прибыль. Они уже начали

поиски источника золотого лома, старинных предметов не имеющих

художественной ценности, чтобы потом переплавить их. Это получилось бы

намного дешевле, чем покупка обычного золота.

Но даже в этом случае требовались громадные расходы. Тем не менее,

одна золотая могла принести доход больший, чем сорок латунных. Они могли

бы назначить практически любую цену за оригинальную по форме и современную

по исполнению золотую булавку, при условии, как подчеркнул Фрэнк, что их

работу вообще будут покупать.

Пока они еще не делали попыток продавать свои изделия. Они

разделались с тем, что, как им казалось, было главными техническими

проблемами: у них был верстак с электродвигателями для привода различного

оборудования, навивочный станок, набор шлифовальных и полировальных

кругов. По существу, у них был полный комплект доводочных инструментов,

начиная от жестких стальных щеток и кончая полировочными ремнями из

различных материалов. И, конечно, у них был ацетиленовый сварочный аппарат

с соответственными емкостями для карбида, шлангами, кислородными

баллонами, горелками, темными очками и, разумеется, прекрасный набор

ювелирных инструментов: щипцы из Германии и Франции, микрометры, алмазные

сверла, ножовочные полотна, клещи, пинцеты, паяльники, тиски, фетровые

круги, ножницы, небольшие молоточки, откованные вручную, всякого рода

точное оборудование.

В качестве сырья они приобрели различные прутки, листы металла,

проволоку, цепочки, заколки, замочки.

Уже была истрачена добрая половина из имевшихся у них двух тысяч

долларов. На банковском счету фирмы "ЭдФрэнк" теперь было всего двести

пятьдесят долларов, но зато они устроили мастерскую на законных

основаниях.

Они даже приобрели лицензию на продажу на территории ТША. Оставалось

только одно - реализация изделия.

Фрэнк подумал, что ни один розничный торговец, осматривая коллекцию

ювелирных изделий, не будет столь скрупулезно осматривать их продукцию,

как они сами. А вещи и в самом деле выглядели очень здорово, эти несколько

отобранных вещичек, с каждой из которых были удалены заусеницы, неровности

плохой сварки, пятна различного цвета, скруглены углы. Их собственный

контроль качества был намного жестче, чем у платных оценщиков, работавших

в различных металлообрабатывающих мастерских. Было достаточно ничтожного

помутнения поверхности или царапины от металлической щетки для того, чтобы

изделие вновь возвращалось на верстак. "М не можем себе позволить

показывать грубую или неоконченную работу: одна оставшаяся незамеченной

черная крапинка на серебряном ожерелье - и все наши труды пойдут прахом".

Магазин Роберта Чилдана значился первым в их списке. Но только Эд мог

пойти туда: Чилдан безусловно хорошо запомнил Фрэнка.

- Фактически продавать придется в основном тебе, - сказал Эд.

Но он примирился с тем, что вести переговоры с Чилданом придется ему

самому.

Он купил приличный костюм, новый галстук, белую рубаху - все для

того, чтобы произвести хорошее впечатление. Тем не менее он испытывал

неловкость.

- Я уверен, что у нас получится, - не переставал повторять он. - Но

чем черт не шутит?

Большинство изделий были абстрактными: спирали из проволоки, петли.

Форма многих предметов в некоторой степени определялась свободным

истечение тонкой струйки расплавленного металла, предоставленного самому

себе. Некоторые вещи получились воздушными и имели оттенок утонченности,

свойственной паутине. Другие, наоборот, были массивными, имели почти что

первобытную тяжеловесность и примитивность. Здесь было поразительное

разнообразие форм, особенно если учесть, что на бархатном панно было

расположено в общем-то не так уж много предметов. "В принципе, - подумал

Фрэнк, - один магазин мог бы купить все, что мы здесь выложили. Если нам

не удастся продать все в одном магазине, мы заглянем в другие, но если

дела пойдут хорошо, наши изделия будут пользоваться спросом, то нам

придется выполнять заказы всю оставшуюся жизнь".

Вместе они загрузили бархатное панно в плетенную корзину. "Мы могли

бы кое-то вернуть, продав металл, - подумал Фрэнк, - если случится худшее.

За металлом пойдут инструменты и оборудование. Будут, естественно,

некоторые потери, но во всяком случае что-нибудь да получим".

Самый подходящий момент обратиться за советом к оракулу, спросить,

что получится из этой первой попытки реализации продукции, но он

чувствовал, что сейчас слишком нервничает. Оракул может дать плохой

прогноз, а он не будет способным смело встретить его. В любом случае мосты

были сожжены; изготовлены образцы, оборудование, мастерская - что бы не

болтала по этому поводу "Книга перемен".

"Разве она может продавать за нас наши ювелирные изделия? Она не

может принести нам удачу в прямом смысле этого слова".

- Я попытаюсь первым делом убедить Чилдана, - сказал Эд. - Хотя с

таким же успехом мог бы начать и с кого-нибудь другого, а потом и ты

попробуешь в паре других магазинов. Ты поедешь со мной, не так ли? В

грузовичке. Я поставлю его за углом.

Когда они тащили плетенную корзину в кузов пикапа, Фринк подумал, что

одному БОГУ ИЗВЕСТНО, является ли Эд, а в равной степени и он, хорошими

продавцами.

Чилдану можно что-нибудь продать, но, похоже, что было не плохо

сначала поставить ему магарыч, как принято говорить среди торгового люда.

"Будь здесь Юлиана, - подумал он, - она могла бы пойти туда и все

сделать, не моргнув глазом. Она красивая, она может заговорить любого, и

она, прежде всего, женщина. Ведь в конце-то концов, это женская бижутерия.

Она могла бы в магазине показать эти вещи на себе".

Закрыв глаза, он попытался представить себе, как бы она выглядела,

одев тот или иной из браслетов, то или иное ожерелье, как различные

предметы шли к ее черным волосам и бледно-матовой коже, меланхоличному

изучающему взгляду... в сером свитере из джерси, чуть тесноватом, с

серебром на обнаженной верхней части груди, которая поднималась бы и

опускалась при каждом вздохе и выдохе.

Боже, он так ярко представил себе ее в своем воображении как раз в

эту минуту, как она своими сильными тонкими пальцами поднимает каждый из

сделанных им предметов, осматривает его, отбрасывает назад голову, подняв

вещь повыше, чтобы взглянуть на нее получше. Она, с ее хорошим вкусом,

могла бы даже подсказать ему, что он должен делать; находясь рядом, когда

он работает.

Больше всего к лицу ей были серьги, яркие, свободно висящие, особенно

из красной меди. Волосы, скрепленные сзади заколкой или коротко

подстриженные, чтобы были видны шея и уши. "Мы могли бы использовать ее

фотографии и для рекламы, и для показа своей продукции". Они уже как-то

раз обсуждали с Эдом возможность подготовки продукции для того, чтобы

можно было бы посылать проспекты продукции по почте в магазины в других

районах мира.

Она выглядела бы потрясающе: у нее отличная, очень здоровая кожа, без

пятнышек и морщинок, прекрасного цвета. "Согласилась бы она, если бы мне

удалось ее разыскать? Неважно, чтобы она обо мне подумала. Наши личные

взаимоотношения не должны иметь никакого значения, это должны быть чисто

деловые отношения. Черт, зачем мне фотографировать ее самому? Мы бы наняли

профессионала-фотографа. Это бы ей весьма польстило. Она всегда была

чересчур тщеславна. Ей всегда нравилось, когда люди глядели на нее,

восхищались ею, все, кто угодно. Я полагаю, таковы почти все женщины. Они

всегда жаждут, чтобы на них обращали внимание, тут они как дети".

Он хорошо помнил, что Юлиана никогда не могла выдержать одиночества.

Она заставляла его всегда быть возле нее, делать ей комплименты. Маленькие

дети ведут себя точно так же. Они чувствуют, что если их родители не

следят за тем, что они делают, значит, то, что они делают, неважно.

Несомненно, она подцепила себе какого-нибудь парня, который сейчас

любуется ею, говорит ей, какая она красивая, какие у нее ноги, гладкий,

ровный живот...

- Что с тобой?

Эд смотрел на него.

- Ты нервничаешь?

- Нет, - ответил Фринк.

- Я не собираюсь стоять там как чурбан, - сказал Эд. - У меня есть

пара неплохих мыслишек. Меня совсем не страшит это людное место и то, что

я должен был надеть этот изысканный костюм. Признаюсь, я не люблю

выражаться и чувствую себя не очень-то удобно, но все это не имеет

никакого значения. Я все же пойду туда и наверняка продам свой товар этому

простофиле.

- Дай-то бог, - сказал Фринк.

- Черт, вот если бы ты мог пойти туда, как в тот раз, - сказал Эд, -

и представиться ему, как доверенное лицо японского адмирала, который ищет

произведения современных американских ремесленников, я мог бы рассказать

ему, что это на самом деле оригинальное творчество, ювелирные изделия

ручной работы. Да, именно ручной работы. Да, я пойду туда, и не уйду от

него, пока он не получит полного удовольствия за свои деньги. Ему следует

купить это. Если он этого не сделает, он чокнутый. Я хорошенько все

взвесил: ничего подобного нет в продаже ни в одном магазине. Боже, да

стоит мне подумать о том, что он, может быть, взглянет на это и не купит -

это приводит меня в такое бешенство, что я не знаю, что с собой поделать.

- Обязательно скажи ему, что это не гальваническое покрытие, - сказал

Фринк, что медные изделия сделаны из настоящей цельной меди, так же, как

латунные - из цельной латуни.

- Позволь мне самому выработать подходящую линию поведения, - сказал

Эд. - У меня есть и в самом деле несколько хороший идей.

"Что я могу сделать, - подумал Фрэнк, - так это взять пору предметов

- он возражать не будет - уложить в посылку и отослать их Юлиане, чтобы

она знала, чем я сейчас занимаюсь. Почтовые чиновники проследят ее. Я

вышлю по последнему адресу, известному мне. Интересно, что скажет она,

открыв посылку? Нужно положить в нее записку с объяснением, что это сделал

я сам, что я один из партнеров по новому бизнесу, связанному с

изготовлением оригинальных ювелирных украшений. Я распалю ее воображение,

сделаю пару таких намеков, которые заставят ее захотеть узнать больше,

которые вызовут в ней и интерес. Я наговорю о драгоценностях и благородных

металлах, расскажу о местах, куда мы посылаем свои вещи, о роскошных

магазинах".

- Он, кажется, где-то здесь? - спросил Эд.

Он снизил скорость. Вокруг было оживленное уличное движение. Высокие

дома загораживали небо.

- Наверное лучше поставить машину здесь.

- Через пять кварталов, - бросил Фринк.

- Дай мне сигаретку с марихуаной, - попросил Эд. - Она мне поможет.

Нужно немного успокоиться.

Фринк передал ему пачку "Небесной музыки". К этому сорту он

пристрастился во время работы в корпорации Уиндема-Матсона.

"Уверен, что она живет с каким-нибудь парнем, - подумал он, - спит с

ним, как будто она его жена. Я знаю Юлиану, иначе ей не выжить. Я знаю,

что творится с нею, когда приходит ночь, когда становится холодно и темно,

и все сидят по домам. Она порождена для уединенной жизни так же, как я.

Возможно, что этот парень и неплохой, какой-нибудь застенчивый студент,

которого она заарканила: она очень подходящая женщина для какого-нибудь

желторотого парня, у которого не хватает смелости в обращении с женщинами.

Она не грубая и не циничная. Она может дать ему немало хорошего. Я очень

надеюсь, что она не с кем-нибудь постарше. Этого я не смог бы перенести. С

каким-то опытным подлецом, у которого вечно из угла рта торчит зубочистка,

и который помыкает ей как хочет.

Он почувствовал, что дышать стало тяжело. Представив себе

какого-нибудь мясистого волосатого малого, крепко придавившего Юлиану,

сделав жизнь ее жалкой и несчастной...

"Я уверен, что в конце концов она кончит тем, что убьет себя, -

подумал он. - У нее это на роду написано. Если она не найдет себе

какого-нибудь подходящего мужчину, а это означает, на самом деле, нежного,

чувственного, доброго студента или аспиранта, который в состоянии оценить

ее по достоинству. Я был для нее слишком груб. Однако, я не такой уж

плохой. Есть чертовски много мужчин хуже меня. Я всегда мог представить

себе, чего она хочет, о чем она думает, когда она чувствует себя одинокой,

когда ей худо, когда она угнетена и подавлена. Я проводил много времени,

заботясь о ней и суетясь вокруг нее. Но этого оказалось недостаточно. Она

заслуживала большего, она заслуживала многого.

- Стоп, - сказал Эд.

Он нашел свободное место и дал задний ход, глядя через плечо.

- Послушай, - сказал Фринк, - могу ли я послать парочку вещей своей

жене?

- Я и не знал, что ты женат.

Поглощенный парковкой машины, Эд ответил ему не задумываясь.

- Конечно, если только они не из серебра.

Эд выключил двигатель.

- Приехали, - сказал он.

Сделав несколько затяжек марихуаны, он погасил окурок о крыло

автомобиля, уронив пепел на пол кабины.

- Пожелай мне удачи.

- Ни пуха, ни пера, - сказал Фрэнк Фринк.

- К черту. О, смотри, здесь одно из этих японских "вака",

стихотворений на стороне пачки сигарет.

Эд прочел стихотворение вслух, перекрывая гул уличного движения:

"Услышав крик кукушки,

Я посмотрел в направлении,

Откуда пришел звук.

Что же я увидел?

Только бледную луну

На зардевшемся небе".

Он вернул пачку Фринку, хлопнув его по спине, осклабился, открыл

дверцу, подхватил плетеную корзину и сошел с подножки на тротуар.

- Я разрешаю тебе бросить в счетчик десятицентовик, - сказал он,

отходя от машины.

Через мгновение он исчез среди прохожих.