Введение в психоанализ

Игорь ФРОЛОВ

 

Закон сохранения страха

Грех” Захара Прилепина как национальный бестселлер

Введение в психоанализ

Мои отношения с прилепинским “Грехом”1 тянутся уже давно — с премии им. Казакова, которую “Грех”, несмотря на свои преимущества перед другими номинантами 2007 года, так и не получил. Правда, там был не роман “Грех”, а рассказ, подаривший книге свое название. И вот теперь весь роман целиком завоевал премию “Национальный бестселлер”. Этого уже достаточно, чтобы стать предметом анализа. И не потому, что после Нацбеста победитель просыпается знаменитым, — победных утр Захару Прилепину не занимать, да и вообще, удельная плотность премий и внимания на единицу прилепинского текста за единицу времени уже чересчур велика (а “чересчур” всегда вредит). А потому, что “Национальный бестселлер” — это указание читателю, какая книга достойна возглавить отряд самых читаемых книг года. Не возглавляет, а должна возглавлять — это принципиально важная разница, потому что мы знаем, как и кем формируются эти “лидеры продаж”.

Когда говоришь про очередное произведение автора, нужно вспомнить предыдущие: роман “Патологии” — о любви и войне, роман “Санькя” — о молодом борце с несправедливостью.

В своей первой книге Прилепин вывел героя, Егора, которого жизнь бьет, как опытный боец новичка. Любимая девушка мучает его, он терзаем ревностью. Война тоже терзает его: герой, контрактник на Кавказе, взят в рассмотрение в период, когда он еще не привык к войне, он еще не умеет плавать в ней, война, как волна, несет его и бьет о камни. Там очень много крови и сырого человеческого мяса, присоленного крупной дрожью страха.

Вторая точка на графике эволюции героя — “Санькя”. Очень важная точка.

Здесь тоже много крови (врожденная “гемофилия” автора или нехитрый расчет на алчущего крови потребителя?). Главная сцена страстей Санькиных — когда его пытают слуги закона. Героя пытают долго, за пределами терпения и героя, и читателя, — так же долго, как пытает война в “Патологиях”. Но если первый роман кончается бегством Егора с войны, то Санька живет партизанской войной с системой. Мало того, в конце он выходит из “леса” и выводит остальных своих товарищей — на открытый бой. “Мягкий терроризм” нацболов (как прототипа прилепинских “эсэсовцев”) в книге трансформирован в попытку настоящей революции, точнее, бунта, обреченного на поражение. Автор в одном из интервью охарактеризовал идею своей книги как “ программу массового суицида ”2 национал-большевистской партии3.

Однако мы как добровольные психоаналитики (а критик — в своем роде психоаналитик, стремящийся договорить то, что не договорил автор) попытаемся заглянуть в мир романа с другой стороны. Бросается в глаза личное, даже интимное противостояние заглавного героя и вождя “эсэсовцев” Костенко. Санька не только забирает любовь Яны, любовницы Костенко, — она отдает эту любовь, как знамя, как силу, как право на власть, да и вождь уже иссяк (аллегории совершенно прозрачны: “вялый лимон”, “человек без лица”), — но и превращает игрушечных народовольцев в партию-камикадзе, которая все же вступает в последний и решительный бой с системой — в настоящий бой с настоящей (и это разница с войной в “Патологиях”) мотивацией: сохранить, в отличие от вождя, лицо. Или вовсе отмежеваться от “вождя” и статуса “карманной” партии власти.

Для предотвращения непонимания надо заметить, что к Лимонову Прилепин вслух относится с пиететом, поэтому мой психоанализ — он психоанализ и есть. Мало ли кто и как психоанализирует. А вдруг Прилепин даже не подозревает о таком варианте прочтения своего текста? И сам Лимонов тоже, раз он сказал про книгу и ее автора: “Я пожалел, что не я ее написал. Он меня опередил”4. Значит, и вождь не догадывается о тайных смыслах. А я тут разошелся, понимаешь, — и все по привычке искать в литературе умолчания, иносказания, которыми можно компенсировать отсутствие собственно литературы.

...Итак, после двух “кровавых” романов и появился составленный из рассказов роман “Грех”.

Начнем с предисловия, написанного Дмитрием Быковым, хотя начинать с предисловия, наверное, неправильно: важен сам текст. Но я держу в руках не рукопись, а уже упакованный товар с рекламой в виде предисловия. Это рекомендовано в национальные бестселлеры, значит, начинаю читать сначала. “ Персонаж, которого переполняет обычное счастье жить... — редчайший случай в нашей пасмурной литературе... Эта книга о том, как с Прилепиным... ничего сделать нельзя ”, — говорит Быков, — мол, как ни била жизнь героя (он же почти автор), но так и не сломала: герой (он же автор) живет полной и счастливой жизнью. Быков так и озаглавил свое вступительное слово: “Счастливая жизнь Захара Прилепина”.

Само собой, в бочку меда добавлена и капелька дегтя, отмечены и прилепинские недостатки: нарциссизм, стилистические перехлесты. Эти перехлесты Быков тут же дезавуирует: мол, будь книга совершенней, она потеряла бы в непосредственности и (а вот так неожиданно и привлекательно для потенциального читателя!) — “мы были бы не так счастливы, читая ее”.

Это хорошая фраза. Я как читатель очень хочу быть счастлив, читая книгу. Но перед погружением в обещанное счастье как добровольный психоаналитик скажу, что и нарциссизм автора в нашем случае не грех. Его внешнее проявление — самолюбование в текстах, фото себя любимого на сайтах и обложках — на самом деле имеет один общий корень с художественной концепцией Прилепина. Любовь к себе прекрасному есть та самая опора в мерзком (одно из самых употребляемых слов в прилепинской прозе) мире, тот самый киль души, обеспечивающий остойчивость этого ковчега, в который собирается то немногое, что любит автор.

Правда, слово “любит” здесь требует уточнения: ведь опьянение как водкой, так и женщиной описывается Прилепиным с одинаковой силой и одинаковыми словами.

Есть еще одна сторона нарциссизма автора-героя: в первых двух “кровавых” романах бросается в глаза (если обратить на это внимание) отсутствие у героя чувства эмпатии. Он не страдает от страданий других, автор не дает ему даже немного посочувствовать раненому, подумать об убитом: люди вокруг падают как листья, герой это констатирует отстраненно и потом (как правило) не возвращается в мыслях к бывшему человеку.

Тем не менее, замкнутый на себе, центростремительный герой — не черная дыра хотя бы потому, что нам рассказывает о его внутреннем мире автор. Нарцисс в литературе всегда ярок, потому что, любя в себе все, даже плохое, выглядит очень искренним. Человек только поэтому и пишет, чтобы себя показать как можно большему количеству людей. Использовать их как зеркало, отразиться в нем красивым и талантливым. (Мне, кстати, даже странно, что нарцисс Быков считает нарциссизм творческого человека недостатком.)

“ Книга Прилепина вызывает желание жить, — завершает предисловие Быков. —. ..Еще десяток таких романов,.. и России не понадобится никакая революция ”. Прямо гоголевская вера в силу слова. Гоголь верил, что второй том его “Мертвых душ” излечит Россию, но когда первые слушатели не изменились тут же в лучшую сторону, он сжег рукопись. Это был опыт, подтвердивший, что среднему читателю неинтересны положительные герои, исправившиеся чичиковы.

Сказал ли Быков “меняю десять книг Прилепина на одну революцию” ради красного словца? Вполне возможно. Но он же, наверное, и впрямь был счастлив, читая “Грех”. Я же, психоаналитически посмотрев на изнанку “Греха”, задумался: а много ли там радости? И действительно ли эта книга тянет на одну десятую революции?