Оператор

Она безудержно смеется...

Немного коктейля выплескивается из ее бокала на красный кожаный диванчик. На столе две бутылки дорого мартини и три полоски кокаина – стандартный набор клуба. На стенах маленькой комнатки красные, томные обои. Свечи висят под потолком, а над диванчиком крохотная лампа, пурпурного цвета. Это комнатка просто создана для интимных встреч.

Блондинка, сидящая со мной, до сих пор смеется. Новенькая... Обычно кокс так и действует на тех, кто еще не слишком влился в развратную жизнь.

Она достаточно милая. Не скажу, что красивая, но той организации, где она работает это и не надо. Достаточно, что она особь женского пола.

Блондинка немного задыхается от смеха, и опирается на спинку дивана. Мне кажется, что она сдохла, но это не так. Постепенно ее грудь вздымается и дыхание возобновляется. Если оценить со стороны – вздыматься там есть чему, еще как есть...

Я даже не знаю ее имени, но это и неважно. Она тянется ко второй полоске, но ей пока хватит – впереди долгая ночь. Я беру ее нежно за руку и прижимаю к себе. Платье с блестками какой-то мишуры оттягивается, оголяя красивые ноги. Она смеется и кусает меня за ухо...

Мы валимся на описанный выше диванчик. Мне хорошо, но... Но не так, как в первый раз. Когда человек сыт, то любое блюдо от самых затрапезных шеф поваров покажется обычным блюдом, но когда ты не ел двое суток, понимаешь, какой вкус сокрыт даже в обычной яичнице.

На ее губах еще остался мимолетный вкус мартини. Наши языки танцуют невообразимый танец, отпущенные сознанием, в свою очередь затуманенным алкоголем и наркотиками.

Лампа, висящая над диваном, моргает. Напротив нее висит картина, о которой я не упомянул. На ней изображена нагая женщина, держащая поднос, на котором лежат различные фрукты и ягоды: виноград, груши и яблоко. Над женщиной витал маленький купидон, ангелок, с натянутой тетивой и заговорщицкой улыбкой. Вроде бы все нормально, но вместо глаза у купидона была встроена камера, которая записывала все оргии, происходившие в этом зале. Она, конечно, не догадывается, а мне все равно...

-Выпьешь? – ее улыбка сносит мне крышу. В ней заключено столько похоти и разврата, и вместе с тем – любви и нежности. Этих женщин не поймешь...

-Давай.

Она еле-еле наливает мартини, по пути расплескивая добрую треть. Нет, совершенно точно, новенькая. Это и хорошо, когда присылают измученных горькой жизнью женщин, от них не получишь духовного наслаждения, а эта, еще живая, не забитая своей работой и нашим жестоким миром.

Я могу продолжить дальше мысленно и поэтапно нашу с ней встречу. Ничего нового и интересного не будет. Это всего лишь копии, копий и копий.

Я жду пока она, наконец, нальет себе. Дрожащей рукой наполняет бокал, ставит бутылку на место и несколько секунд стоит в отупении. ЕЕ платье задирается, и мне открывается прекрасный вид. Ух. Сколько раз видел и столько же раз приятно. Резко очнувшись, берет бокал и садится ко мне.

-Мой милый... – целует меня, даже не выпив.

Пусть даже нового не будет – мне нравилось и старое. Я кладу руку ей на живот, медленно спускаясь ниже. Моей жизни позавидовали бы короли, но я сам себе давно уже не завидую. Не знаю, как я еще жив, после нескольких лет такой жизни. Обычно мошки сгорают, долетев до своей цели – огня. Но я, почему-то, не сгорел. Может, потому что мне нельзя сгорать раньше срока...

Это была последняя оформленная мысль моего сознания в ту ночь...

Тренькающий будильник – великое изобретение человечества. Он, конечно, не лечит рак, не спасает вашу печень, на нем миссия куда важнее – будильник тормошит вас, что бы вы встали и занялись этими делами. Особенно, если вы так и не желаете проснуться и приступить к насущным делам, будильник посылает сигнал и в стене открывается маленькое отверстие. Из него появляется емкость с ледяной водой, которой окатывают спящего вас. Если и после этого, вы странствуете в стране Морфея, кровать тупо переворачивается.

К счастью такого будильника я не купил, ибо умею читать.

Просыпаюсь один и, к счастью, в своем доме. Блондинка, чье имя я так и не узнал, успешно выполнила свой долг и ретировалась.

-Воду – я говорю лишь одно слово, а на тумбочке вырастает стакан. Что не говори, а пожинать плоды технологий не так уж и плохо.

Вода немного помогает мне, но состояние все равно критическое. Я потихоньку встаю, опираясь на тумбочку, пытаюсь сделать шаг в сторону кухни, но звонок фона меня добивает.

-Принять вызов – говорю я

Посередине комнаты возникает образ, состоящий из кучи пучков света. Секунду он строится и предстает в виде Антоцеллы – друга и коллеги по работе.

-Фигово ты выглядишь...

-Да... Только что проснулся

-Опять тусил? – Антоцелла усмехается.

-Немного – признаюсь я

Антоцелла морщится. На нем большие очки в красной оправе, пиджак и старинные брюки, давно вышедшие из моды, которые назывались джинсами. Да и очки, если подумать, ему не нужны, ведь зрение можно подкорректировать почти всегда, особенно в наше время технологий и прогресса.

-Не убивай свое тело раньше времени.

Теперь морщусь я. Как же люди любят, узнав, что Оператор, намекать мне на особенности моей профессии.

Антоцелла видит мою реакцию и улыбается шире.

-Не расстраивайся, ты сам подписался на это дело.

Он прав. Меня не заставляли идти в Операторы.

Я отключаю связь. Мне тошно. Антоцелла смог уронить мое, и так невысокое, настроение еще ниже.

Я медленно иду до кресла. Каждый шаг доставляет боль, которая эхом отзывается в голове. Мне кажется, что ад развертывается под ногами, и я проваливаюсь, проваливаюсь. Наконец, дохожу до злобного кресла. Когда я сажусь, оно вздрагивает, и начинает менять форму, подстраиваясь под меня. Каждая выемка на моей спине, каждая косточка учитывается креслом, и вскоре я теряю осязание. Кажется, что я лежу на большом облаке, которое уплывает и уплывает вдаль.

Наш мир достиг точки своего апогея, своего могущества и развития. Человечество стало похоже на машин, которых само же и производит. Такие же закольцованные в своих действиях, свободные, но уставшие от этой свободы. Если взять самый развитый ИИ, то окажется, что он не намного отличается от человека. Возможностей море, а желания что-либо делать нет. Так же как разумная машина может совершать сложнейшие математические операции, решать мировые проблемы, но не может пожелать чего-либо, человек разучился желать. Что можно пожелать, если все, что можно было бы пожелать, давно у тебя есть?

Хлеба и зрелищ...

Остается прожить свою отмеренную жизнь и сдохнуть, оставив свое место потомкам, которые точно так же поступят со своей жизнью. И лишь одна вещь может встряхнуть землян.

Когда начинает умирать планета, это видно. Из расщелин и остатков вулканов начинает идти маленький дымок. Меняется резко погода. Ученый могут рассчитать примерно время гибели планеты, время, когда начнут исторгаться вулканы, и огромные волны захлестнут материки и утащат за собой под воду. Все в этом мире имеет свое время. Даже планеты, даже вселенные...

И вот тут на сцену выхожу я. Меня десантируют на эту планету за несколько часов до апокалипсиса или, максимум, за сутки. Все происходит, как в лучшем реалити-шоу. Все человечество следит за последними часами моей жизни. В меня встраиваются камеры и датчики, регистрирующие жизненные показатели моего тела. Моя работа состоит в том, что бы красивее встать и запечатлеть то, что убьет меня, будь это огромная волна или лава.

Понятно, что просто так люди на эту работу не подпишутся. Компания, которая организовывает сие мероприятие, должно оплатить мои последние пять лет жизни. И такие пять лет, которые я захочу. За четыре года объехать несколько десятков планет, побывать в лучших уголках Вселенной, полежать на лучших пляжах и с лучшими девушками. Все я мог за эти четыре года, но даже это надоело мне.

Оставалась ровно неделя до моей последней поездки. Может, стоило отмечать ручкой на календаре дни, подумал я. Отмечать не стал, а вот о планете, на которую летел, почитал вдоволь.

Орзаниебаум – шестая планета по удаленности от их светила. Восемьдесят шесть процентов всей территории заняты водой, остальное - непроходимые горы. Мне предстоит, как главному лицу, забраться повыше и наблюдать за крушением планетки.

Мне оставалось только примириться с этой данностью. Я сам пошел в их контору, потому что умирал от голода. Работы было мало, перебивался с хлеба на воду. Тогда, мне казалось, все можно изменить, я оторвусь за эти пять лет и потом убегу, отговорюсь, но не смог. Меня крепко держали за шкирку, как кота, которого сначала приманили, а потом дали тапком по морде.

Жалеть себя можно было сколько угодно, но мне уже было все равно, поэтому я решил не киснуть, поднялся с кресла и прошелся по комнате. Место моего обитания было не очень помпезным, да даже можно сказать, оно вообще им не было. За тот гонорар, который мне выплачивали за мою будущую работу, я мог иметь квартиру куда более дорогостоящую, чем моя нынешняя. Но я мало времени проводил в ней, чаще зависая в каких-либо клубах, поэтому мне это было и неважно.

Комната, как и вся квартира, была выкрашена в белый цвет. Окон не было вообще, их заменяли камеры, транслирующие изображение на большие экраны, а если я вдруг нуждался в свежем воздухе, то в моем распоряжении была система кондиционирования, которая состояла из нескольких больших освежителей и увлажнителей воздуха. Дуновение приходило из самого неожиданного места: из стен. Материал, из которого они были сделаны, был пористым, и по моему усмотрению мог менять температуру, влажность, запах и многое другое. На мой выбор было больше двадцати различных запахов, основные из которых были запахи шалфея, лаванды. Я мог выбрать чистый горный воздух и насладиться им в полной мере. Чудо техники и человеческой мысли создают такие жизненные условия, при которых не выжить, да и вообще быть недовольным жизнью, практически невозможно.

Другое дело я. Жизнью мое существование назвать достаточно трудно. Многие наверно думают, что дорогие клубы и рестораны, машины и проститутки это весело. Возможно, но еще также быстро надоедает. Я не могу говорить про всех, поэтому говорю от своего лица.

С другой стороны я не хотел лететь на чужую планету и умирать там ради пятиминутного ролика, стоимостью... да почти безграничной. Компания, которая осуществит продажу этого контента, будет тянуть деньги лет десять точно, именно с моего фильма, в ожидании другой умирающей планеты.

Такие вот невеселые мысли обуревают меня последний год. Надо же, когда человек знает эту зловещую дату, когда он понимает, как и почему он уйдет в мир иной, вся жизнь оказывается не более как театром. Все твои знакомые оказываются деревянными куклами, а кто-то злой и бородатый сидит и дергает за нитки, но это не все. Ты сидишь в первом ряду и до самого последнего момента радостно хлопаешь в ладоши.

Я щелкаю пальцами, и передо мной появляется улыбчивый и жизнерадостный мужчина с большими пышными усами. Он также проекция, состоящая из света, как и мой друг Антоцелла.

-Весь мир с ожиданием ждет, когда всем известный Оператор - Ник Геленвагин, отправится на чуждую нам планету, чтобы снять один из самых красочных фильмов во всей истории кинематографа. Как известно, до него было 6 Операторов, которые так же пожертвовали собой ради искусства. Тот вклад, который они вложили в нашу культуру, да и вообще в мировоззрение нельзя оценить словами. Когда еще человек мог собственными глазами наблюдать за Армагеддоном?

Мне становится тошнее еще в два раза. Сама мысль, что твоей смерти ждут миллионы человек, не может утешать. Пышноусый хороший диктор, но после такого выступления мне не хочется больше ему симпатизировать.

Я щелкаю пальцем, и диктор исчезает. На его месте появляется длинноногая шатенка, в коротком платье, в обтягивающей блузке и с указкой в руках. За ее спиной висит плакат с красивым видом. Вековые деревья обступают поляну, на которой растут желто-красные цветы.

-Орзаниебаум отличается своей красотой...

Снова щелкаю. Вся симпатия к шатенке, да и к красивому пейзажу, мгновенно пропадают. Ненавистная планета, которая обещает прибрать мою душу, с ненавистью смотрит на меня из-за всех углов. Она везде и куда не плюнь, обязательно угодишь в нее.

Я выключаю приемник. Понятно, что надо немного развеяться, а то так и с ума недолго сойти.

Немного подумав, я решил направиться к Антоцелле, посмотреть как дела на работе и проведать, наконец, старого друга.

Поймать такси было несложно. Я усаживаюсь и ко мне, вдруг, поворачивается мужик с огромными усами.

-Куда поедем, дорогой?

Я называю адрес, и такси взрывается с места, набирая высоту и выравниваясь в воздухе. Мое отражение в крошечном окошке уставилось на меня. Оно улыбается, но все равно в его глазах читается страх.

Трехъярусное здание в центре города - наша штаб квартира. Один ярус, это примерно пятьдесят-шестьдесят этажей. Это здание является главным корпусом компании "Опанкино", которая обеспечивала общество легендарными древними фильмами, новой продукцией и, конечно, теми легендарными фильмами, один из которых я полечу снимать на Орзаниебаум.

Выйдя из такси, я глянул на сырое небо, которое своим видом словно выражало мой внутренний мир. И вот я иду по знакомым коридорам нашей компании. Проходящие мимо люди бросают на меня странные взгляды и довольно различные между собой. Кто-то смотрит с грустью, кто-то с задором, а некоторые с уважением. Кабинет Антоцеллы показался мне спасительной шлюпкой, которая вывезет меня от моря этих глаз. Я дохожу до кабинета и ныряю в его спасительное чрево.

Владелец сидит в большом кожаном кресле, а вокруг него расположены несколько проекций, наподобие которых использую я. Некоторыми движениями он вращает их, рассматривая с разных сторон, словно художник оценивает свои картины под разным углом, самым придирчивым взглядом.

Ладонь Антоцеллы суховатая, но теплая и довольно сильная.

-Отоспался? - ухмыляется он, вставая из-за рабочего места, отправляя все проекции в дальний угол комнаты.

-С тобой отоспишься

-Я продлил твою жизнь. Мог бы спасибо сказать.

В чем-то он прав.

-Слушай, когда я поднимался к тебе, меня буквально все буравили взглядом.

Еще бы, в живую увидеть Оператора не всякий может, - он снова смеется - выпьешь?

А почему бы и нет, думаю я. Жизнь, оказывается, не такая длинная штука, как хотелось бы.

-Конечно

Антоцелла водит по воздуху рукой, выводя странные знаки. На самом деле - это электронный ключ. В стене открывается темный проем, с неясными очертаниями. Через мгновение зажигается свет, и очертания превращаются в большую деревянную бочку. Я охаю. Настоящее дерево увидишь не часто, а в том, что оно настоящее никто не сомневается. На Антоцеллу больно смотреть, он светится от гордости.

-Ты разрешишь мне попробовать сей дивный напиток?

-Небось, Операторы такие каждый день пробуют, - он пытается выглядеть обиженным, но у него это явно не получается.

-Не сказать, что каждый день, но приходилось, - улыбаюсь я.

Нужно сказать, что дерево ценится очень высоко. Не только потому, что оно способствует выработке кислорода, а еще служит довольно дорогим отделочным материалом. Плюс, используется в изготовлении алкогольных напитков.

-Это еще непростое дерево. Дубовые бочки были очень распространены в древности.

Значит дуб. Я не заметил, как Антоцелла превращается в модника.

Вкус не расстроил таких гурманов как мы. С бокалом в руке я подхожу к обзорной панели и смотрю на город. Огромный город. Он бурлит, живет по своим непонятным законом, и скоро исчезнет для меня навсегда. А может, я исчезну для него. За последние несколько лет я побывал в красивейших уголках Вселенной, но не что так не радовало глаз, как свой Дом. Раньше говорили: мой дом - моя крепость. Теперь я осознал смысл данного высказывания, но меня это никак не порадовало.

Антоцелла тихо подошел и положил руку на плечо.

-Я говорил, что бы ты не раскисал.

Он, как всегда улыбается. Конечно, ему не надо умирать на чужой планете ради говенного фильма. Он будет приходить еще много лет в этот кабинет, пить старые напитки и смотреть на великолепный мир, который открывается из окна.

-Спасибо, друг. Ты, помнится, еще говорил, что я сам пошел в Операторы.

Снова смотрю на город. Яркое солнце заходит за горизонт, окрашивая все небо в прекрасные желто-красные цвета. Интересно, последние вещи и явления, которые мы испытываем, кажутся самыми желанными, вещь только в конце мы осознаем, что значило для нас все это.

-Хочешь, я полечу с тобой?

Голос Антоцеллы кажется спокойным, словно он спрашивает, который час. Но я знаю, чего стоит спросить такое. Никакое признание в любви не тянет на подобное.

-Нет, дружище, не стоит. Ты не получал денег и не жил эти пять лет, как полагает жить последние пять лет.

Далее мое повествование покажется читателю скучным. Я проходил медицинское обследование, где меня проверяли на психическое здоровье. Физическое мне было не так нужно, и за эти несколько лет, успел его довольно сильно подсадить.

Наверно, я изменился. Даже в нищенстве мне не приходило в голову просто так гулять по огромным набережным нашего года или по цветущим и зеленым паркам. Теперь же, имея деньги, я предпочитал прогуляться по свежему воздуху. Возможно, мне надоели клубы, надоело все время развлекаться. Если релакс преобладает, то человек просто теряет форму. Не растечься в лужу помогает лишь скелет, зато морально ты уже не на что не способен.

Я вбирал в себя во время таких прогулок все то, что не получил за свою жизнь. Огромный город не мешал мне оставаться одному, а в некотором смысле даже способствовал этому. Парки огораживали меня стеной деревьев и кустарников, реки успокаивали, а самые шумные и суетливые улицы казались совершенно пустынными. Природа говорила со мной, а я слушал ее, как глухой, только что победивший свой недуг, слушал бы пение райских птиц.

Особенно, я любил набережные. Приходил и усаживался у самой кромки воды, наблюдая за ней. В разные дни, в зависимости от погоды, она была различного цвета. Иногда, я представлял, что всего города и машин, перевозящих людей у меня над головой, не существует. Передо мной живой картиной вставала девственная природа, какой я мог ее представить. Но все равно отталкивался я от той картины, которую увидел в передаче с длинноногой шатенкой. То, что я, наконец, увижу настоящую живую природу, меня немного радовало. Увидеть Орзаниебаум и умереть - не очень радостная перспектива.

Часто, проходя по городу, я натыкался на старые храмы. Они были полуразрушены, но в некоторых из них еще велись службы. То, что обычно оставалось от них, было несколькими стенами, иногда с потолком. Все это было расписано красками, но спустя века, трудно было различить рисунки.

В таких местах я часто бывал. Здесь, как и на природе, на меня накатывало ощущение духовной свободы и полного спокойствия. Я бродил, зажигая восковые палочки и вставляя их в разные отверстия на ножке, рассматривая то, что осталось нам от древнейшей религии человечества, и то, что могло помочь нынешнему человеку заглянуть в себя.

Если мой путь должен закончится на маленькой умирающей планете, если этим я выполню свое предназначение, то все мое существование упирается в этот последний момент. Может, мне не стоило идти в Операторы, а просто пережить нищету, подработать, а потом бы я смог подняться? Думаю, нет. Я бы просто замерз под каким-нибудь холодным небоскребом, голодный и нищий, не подозревая, что есть такие красивые храмы и живая природа.

Мой путь еще не закончен. Я увижу красоты Орзаниебаума и передам их на землю. А с прекрасной природой люди увидят и гибель всего живого на планете.

Докторша удивленно качает головой, глядя на мои жизненные показатели. Еще бы, пять лет жить в обнимку с бутылкой, наркотой и проститутками, прозябать в грязных притонах, редко появляясь на поверхности. Определенно точно, мое здоровье было хуже хренового, но за пару часов медицина смогла осуществить невозможное. Женщина ввела мне под кожу, какой то раствор, ускоряя выработку феромонов, гормонов и клеток, в пяти различных местах. Потом день я валялся на медицинской койке, в странном полудреме, ловя кайф от чудесных препаратов и смотря на забавный танец занавесок. Спустя сутки я прихожу в себя и удивляюсь. Исчезла вялость, вечная одышка, сердце теперь работало верно и ритмично, а почки отдавали мне честь ровно по часам.

Мои жизненные показатели поднялись более чем на 60%. Это ли не успех?

Правда успех тут совершенно не мой, но меня это не сильно волнует. Наше поколение привыкло пожинать плоды, не задумываясь о том, откуда появляются, эти самые плоды.

Вместе с этим раствором в меня встроили дюжину камер и других различных передатчиков. На время я становлюсь этакой куклой, которая будет дистанционно показывать представление. Все давно уже заняли свои места, скоро мой выход.

Наконец, докторша, перестала умиляться и улыбнулась мне.

Я улыбаюсь ей и интересуюсь, когда могу быть свободен. На меня очень угнетающе действовали белые стены, хотя я сам прожил в таких расцветах. Но, если взглянуть абстрактно, домашние белые стены белы по-настоящему, в то время как больничные лишь закрывают свою серую сущность.

И вот я отпущен. За мной уже начинается охота всяких ищеек за сенсациями. Меня поджидают около дома, просчитывают, где я примерно могу появиться. Самое интересное, что уже несколько раз передавали, что Ник Геленвагин, то есть я, был найденным искалеченным и мертвым. Я, к счастью, себя таким не находил, а после посещения медицинского центра чувствовал, что заново родился.

Денек выдался солнечным. Свет струился, заглядывая за огромные железные небоскребы, падал на землю, разбиваясь, но е умирая. Слабый ветерок приносил морские запахи с океана, немного оживляя угнетающую атмосферу города.

Папарацци, как ни странно, сдуло ветром, возможно даже тем бризом, который упоминался выше. У меня не было причин для беспокойства, кроме той, что скоро я отправлюсь в мир иной, но эта идея не сильно волновала мою душу, так как успела, потихоньку, с ней срастись.

Иду по ушице, мимолетно удивляясь, как мало народа гуляет в такой прекрасный день. Даже не то что мало, а его вообще нет. И вдруг, совершенно простая мысль пронзила мое сознание. Должно быть, камеры и все остальные датчики давно уже активированы, и теперь люди сидят в удобных креслах и ждут вечера, когда я приеду на космодром, сяду в ракету и улечу, пронзая пространство умирать за... а не за что. За деньги.

За деньги, которые давно уплачены, и стимул, ведущий меня вперед, растаял в воздухе. Словно ты получил подарок раньше дня рождения, и теперь этот праздник больше похож на семейные посиделки.

Я присел на маленький бордюр. Полуразрушенный храм, стоявший по соседству с высокими домами из железа и бетона, совершенно не портил обстановку. Наоборот, он придавал городу немного таинственный вид, придавал ему жизнь, иначе за серыми стенами домов не было бы ничего кроме ветра и холода. И пустоты, огромной темно пугающей пустоты.

Храм, разрушенный, но не утративший своего былого величия, красиво переливался в лучах солнца. Один, из двух уцелевших куполов, сохранил немного позолоты, а на нем возвышался, немного ржавый, крест. Солнечный свет, проходивший через этот крест, находи свое пристанище на стене одного из соседних домов.

И это простое явление настолько поразило мою душу, что я решил немного проморгаться. Закончив это, взглянул снова на стену и обомлел.

Маленький золотой крест на серой безликой стене казался одновременно невписывающимся в картину бесцветной жизни и в тоже время обрушил ее каноны, плевал на безжизненную приземленность.

Я перевел взгляд на храм и увидел, как светится позолота, тот ее маленький кусочек, который остался, выжил и сохранился. Может, мне показалось, или я на самом деле услышал странный звук, который происходит от удара металла о металл, но в то же время переливающийся и необыкновенно звонкий.

Я стою на залитом солнцем аэродроме и смотрю, как курит мой пилот. Он должен был меня транспортировать на Орзаниебаум.

-Знаешь, почему раньше, к большим летающим машинам приделывали колеса?

-Нет, - слышу я собственный голос.

Пилот улыбается и смотрит на меня. Наверное, не часто он мог поболтать о своих интересах с пассажирами.

-Раньше, большие и неуклюжие птицы, назывались самолетами, имели колеса, для того чтобы получить разгон на взлетной полосе. Полосой же называли длинный кусок бетона, по которому разгонялись самолеты...

-То есть, они не могли, взлетать просто вверх? - поддерживаю неинтересный для меня разговор. Спасибо тебе пилот, что пытаешься развлечь, но это не надо.

-Не могли, то самое и оно. Не экономично и нелепо.

Я киваю. На большом космодроме стоит больше сотни различных летательных аппаратов. Солнце немного отражается от площадки, создавая красивый эффект. В последнее время я стал искать такие эффекты везде, что не говори, а меняюсь.

И вдруг, среди больших и маленьких, красивых и строго экономичных, я замечаю тонкую крошеную фигурку. Это была женщина. Она бежала по аэродрому, на каблуках, петляя среди гигантских машин. Это было достойно уважения.

Она бежала к нам, та шатенка, которая рассказывала о Орзаниебауме. Оказывается, ей разрешили совершить полет до обреченной планеты вместе со мной. Ну что ж, ладно.

-Здравствуйте Ник. Меня зовут Мария Клейстер. Я лечу с вами до Орзаниебаума!

Последнее она выпалила с такой радостью, будто ей предложили пройтись по лучшим бутикам Вселенной. Пилоту она сухо кивнула и попросила открыть шлюз. Из вещей при ней была лишь сумочка, поэтому Мария быстро юркнула в корабль и осталась ждать меня там.

-Последний подарок государства? - ухмыльнулся мне пилот.

-Посмотрим - подмигнул я ему.

Он выключил свою электронную сигарету, и мы поднялись на борт его малышки.

Скажу немного о самом корабле. Он был типа ERSA, что значит походный катер. Довольно маленький уютный, предназначен для высших лиц. Сегодня этой рожей стану я.

-Открыть двери, - приказываю я.

Это сложно назвать дверью, но все равно открывается, как диафрагма на старых фотоаппаратах. Каюта произвела впечатление. Столик из дерева, большая кровать, бар, фон и все виды связи. Стены были обшиты разного цвета дерева: красным, обычным и более темным, чем обычный.

Упав на кровать, я почувствовал, что устал и что, когда это все закончится, я стану счастливым. Но пока, к сожалению, мне требовался последний рывок к этой планете, что бы запечатлеть самые ужасающие кадры.

От всех этих размышлений меня отвлек стук в дверь.

-Входите, - ответил я.

На пороге стояла Мария. Она уже успела переодеться в мини юбку, сильно обтягивающую ее прелести, и майку.

-Ой, извините, если помешала, - она улыбнулась, - может мне уйти?

-Нет, нет, что вы. Что-то хотели?

-Да, если не трудно ответьте на несколько вопросов.

Она садится рядом, и я чувствую аромат ее духов. Немного яблочный. Опирается на спинку дивана и сгибает одну ножку. Черт возьми, юбка задирается так, что у меня захватывает дух. Сколько бы ты не перевидал девушек, никогда не будет мало.

-Что чувствует такой герой, как вы? Какого знать, что скоро погибнешь?

При этих словах она наклонилась поближе. Это была игра, исход которой мы оба прекрасно знали.

-Веселиться, конечно, не чему, но я справляюсь - тоже наклоняю голову к ней. Чувствую ее дыхание, а глаза совсем рядом. Мы смотрим друг на друга, а потом она поднимается и улыбка озаряет ее лицо.

-С вами невозможно работать, - она смеется.

-Со мной можно не только работать.

Мария еще смотрит на меня.

-Внимание! Через десять минут наш корабль совершит взлет. Рекомендую всем находиться по каютам. Наш полет составит три дня и пятнадцать часов. Желаю приятного полета.

Голос пилота прерывает наш флирт. Я знаю, что попытаюсь максимально приятно провести этот полет.

-Здесь неплохой бар, что вы предпочитаете?

-Мартини.

Я встаю с дивана и подхожу к ней. Беру ее руку и целую. Она улыбается.

-Какой вы джентльмен.

-Это не последний приятный сюрприз, который удивит вас во мне.

Пол под нашими ногами дрожит, а бутылки в баре звякают друг о друга.

-Взлетаем, - шепчет Мария.

Я молча беру мартини и, невзирая на маленькую тряску, наливая в два бокала. Последний полет должен остаться в памяти, так зачем его портить?

-За вас, - я отдаю Марии ее бокал.

-Можно тогда неформальный вопрос? Вам страшно умирать?

Я морщусь.

-Давайте на ты, - она кивает, - знаешь, даже не знаю, как это описать. Умрут все, но большинство заплатят за свои похороны, да и погибнут они бесплатно. У меня же все по-другому.

Я улыбаюсь ей, и конечно, лукавлю. Умирать всегда не хочется, всегда страшно. Одно дело, когда ты не знаешь дату смерти, а другое когда знаешь, и с тобой ее знают все люди, да еще ждут с нетерпением, как очередной сериал.

Маша улыбается в ответ. Мы выпиваем, я наливаю еще, и передвигаемся на диван.

-У тебя очень красивые глаза Маш...

-Спасибо

Я касаюсь рукой ее лица. Кожа нежная и бархатная, такая белая, но одновременно не бледная. Она смотрит мне в глаза и улыбается. Тертая девица, знает, что сейчас произойдет.

Я поднимаю бокал, показывая, что пью за нее. Она тоже пьет, затем убирает бокал и впивается в мои губы. Мы валимся на диван, и в моем сознании проскальзывает тот момент, когда я так же заваливался с неизвестной мне девицей на красный, кожаный диванчик, в притоне. И ту и ту женщину я знал довольно плохо, но с Машей все равно как-то приятней...

Я обследую рукой ту область тела, на которой девушки носят юбки. Когда обследование завершено, я срываю ткань и улетаю далеко-далеко отсюда, от всех проблем, от Орзаниебаума, от историка-пилота...

Космос - лучшее место для медитации. Обычные заботы остаются на планете, а ты висишь в пространстве, отделенный от всех ваакумом. Темная пустота зовет тебя своей тишиной.

В моей каюте горит только слабенький свет над баром. Маша спит на диване, а я уже, примерно, час сижу в кресле и смотрю в большое смотровое окно. Настоящее, не простую подделку с камерой, а сделанное из специального сверхпрочного материала. Мы плывем мимо звезд, мимо, чьих то жизней и мимо пустынных камней, разбросанных в пространстве. Где-то там вдали меня ждет мой верный друг Орзаниебаум. Мы сольемся в вечном водовороте смерти жизни, оставляя за собой историю недолгой дружбы между человеком и планетой. Смерть, как и другие несчастья, всегда сближает.

Примерно так я и провожу весь полет, то с Машей мну простынь, то смотрю в темные чрева космоса. Пару раз ходил к пилоту, но он не разговаривает и никого не замечает, так как на время полета его сознание срастается с машиной. Я постоял, посмотрел на разноцветные лампочки, датчики, на молчаливого опустошенного человека и ушел.

На подлете к Орзаниебауму, Маша оделась, зажмурила глаза, проверяя, все ли работает и начала:

-Скоро наш корабль подлетит на безопасное расстояние к Орзаниебауму, и мы спустим известного Оператора - Ник Геленвагена на поверхность всем известной планеты. Там ему предстоит подняться на высоту более тысячу метров, и снять свой великолепный репортаж о...

Я выхожу из каюты. Пришло время собираться. Меня отстрелят от корабля в специальной капсуле, для совершения посадки на любую поверхность. Капсула - маленькая комнатка двигателем и тормозными усилителями.

-К тебе звонок, Оператор.

Оказывается, пилот не фига не спал.

-Здоров Ник. Это Антоцелла. Как поживаешь, все нормально?

Умеет же правильные вопросы он задавать. Ответить ему что ли, что скоро сяду на неизвестную планету и погибну ради славы и денег?

-Здоров. Скоро меня уже отстреливают от корабля.

-Как тебе мой подарок?

-Ты про Машу? Убила несколько дней моей и так недолгой жизни, но я тебе благодарен.

-Не теряешь чувство юмора, это хорошо.

-Только это мне и остается.

-Я звоню сказать, что ты был хорошим человеком, хорошим другом. Может не всегда трезвым, но это не так важно. Забей мне уютное местечко на небесах, идет?

-Конечно, дружище. Спасибо, мне тоже приятно было общаться.

Кроме Антоцеллы мне так никто и не позвонил.

Попрощавшись с Марией, которая снова вошла в официальный образ, даже очки одела для убедительности, я залез в жестяную коробку, пристегнулся и остался наедине с собой. Маленький, древний экранчик на панели, заработал, и я увидел передачу, которую вела Маша, и сейчас смотрело, наверно, все человечество.

-... в скором времени мы увидим, как наш герой, встретит свою смерть и, может быть, заснимет эту бабку на пленку.

Закадровый смех. Выражение, явно какое то древнее, потому что не ясно, что такое пленка и кто такая бабка.

-Сброс модуля через пять... четыре... три... две... одну...

Подо мной взрывается маленькая бомба и мое, зашитое в метал пространство, остается один на один с бездушным космосом. Я вижу, как на экранчике Маша увлеченно что-то описывает зрителям, наверное, то, как отделился мой модуль.

Вскоре притяжение Орзаниебаума захватило меня в свои сети и понесло на столкновение с поверхностью. Я начал замечать озера, леса, горы на поверхности планеты, через километры воздушного пространства. Странно, но атмосфера Орзаниебаума почти полностью соответствует норме.

Это была девственно чистая, незаселенная планета, с голубыми океанами и зелеными лесами. Ничего не выдавало здесь присутствие человека, потому что это было так. Орзаниебаум был недавно открыт или точнее недавно найден среди других планет. Первоначальное название его было утеряно и поэтому название Орзаниебаум вошло в научный мир в силу фантазии нашедшего. Была еще одна находка, которой не предали значение - вместе с описанием планеты было найдено шесть символов, предположительно староанглийского - CraHum. Из-за этого планету, первоначально, хотели назвать именно так, но потом неизвестно почему, передумали.

Я постепенно вхожу в атмосферу планеты. Мой модуль нагревается, но специальные установки охлаждают воздух. Маша, что-то рассказывает на экране, но мне не интересно, поэтому звук выключен. Вдруг я вижу свою кабину на экране и понимаю, что транслируют камеры, находящиеся в модуле.

-Оператор, стыковка с планетой через пятнадцать минут. Будь готов.

Голос мне не известен - это уже не пилот-историк и не Антоцелла. Ну что ж, готов так готов.

По мере приближения модуля к поверхности, мне лучше удавалось рассмотреть планету. Сесть предстояло в горной местности. Цепь верхушек простиралась почти до горизонта, а в лучах солнца заснеженные вершины казались очень красивыми. Почему казались, они и были прекрасными.

-Стыковка через тридцать... двадцать девять...

Я мысленно собрался. Все-таки вашему покорному слуге первому суждено было ступить на эту планету. Когда обратный отсчет отсчитывал десять, заработали гравитационные двигатели и тормозные ускорители. Я стал сбрасывать скорость, а программа на модуле считывала поверхность, выбирая лучшее место для посадки.

Через несколько секунд, все было кончено. Модуль дернулся последний раз и опрокинулся на заднюю стенку, выпуская крепления. Вскоре, крышка откинулась, и мне представился шанс выглянуть наружу.

Климат на планете встречает меня очень даже хорошо. Безоблачное небо, легкий горный ветерок. Солнце, светит очень ярко, правда почти не греет.

Я выбираюсь из своего модуля. Гравитация здесь очень схожа с орбитальной нормой.

И вот я на Орзаниебауме, планете, которая погубит меня и одновременно впишет в историю человечества. Я немного преувеличил, когда рассказывал, что ходит в мои обязанности - не только красиво заснять, но и добраться до определенной точки, в которой съемка получится максимально удачной. Сейчас эта точка находилась в полутора километрах от меня. Я немного стою с модулем, прощаясь с цивилизацией. Все тело зудит, это заработали камеры и датчики.

Я раньше никогда не был в горах. И сейчас, мой маленький поход произвел очень большое впечатление на меня. Я находился на одном хребте, а слева и справа от меня, тя