Возможность геноцида в коммунистическом строительстве

Известные историкам случаи геноцида происходили в условиях войны и касались иноэтнического социума. Общаясь с некоторыми зарубежными исследователями украинского Голодомора, я видел, что они не могут осознать возможности геноцида, осуществляемого в мирное Время и внутри собственного социума. Чтобы они поверили фактам, природу Голодомора нужно анализировать, повторяю, на более широком фоне, не отрывая это явление от целостного процесса коммунистического строительства в 1918–1938 годах.

Марксизм имел много принципиальных отличий от учения, названного в Советском Союзе марксизмом-ленинизмом. Самым важным, очевидно, было то, что К. Маркс считал коммунистическое общество закономерным продуктом объективного естественно-исторического развития. В его трудах мы не найдем выражения «коммунистическое строительство». Однако В. Ленин считал, что ждать вызревания коммунизма не стоит. Строительство коммунизма он рассматривал как главный долг пролетарской (но своей и только своей) партии после ее прихода к власти и установления «диктатуры пролетариата» (то есть, опять-таки, диктатуры собственной партии). По его мнению, коммунизм можно было построить, причем в очень сжатые сроки.

Мы до сих пор, придерживаясь усвоенных в советскую эпоху стереотипов, ищем корни ленинско-сталинской коммунистической революции в той народной революции, которая началась в России в марте (по новому стилю) 1917 года. На самом деле революция в России имела только два отличающихся друг от друга течения — буржуазно-демократическое и советское, которые в разных пропорциях были представлены в каждом регионе многонациональной империи. Большевики влились в советское течение, нисколько не смешиваясь с ним, и на плечах советов захватили власть, после чего оставили от революционных советов одну лишь оболочку. Никто из действующих лиц революции 1917 года, кроме руководителей большевистской партии, не стремился сделать того, что было сделано в России и в порабощенной большевиками Украине между Первой и Второй мировыми войнами. Да и руководители большевиков в 1917 году держали коммунистическую доктрину при себе, а для завоевания власти воспользовались совершенно иными политическими лозунгами революционных советов. Только укрепившись при власти и только с весны 1918 года они начали собственную коммунистическую революцию.

После провала в 1921 году первого коммунистического штурма большевики отодвинули коммунизм в отдаленную перспективу и выпятили в нем не производственные, а распределительные отношения. Одновременно распределительным отношениям была присвоена максимально эффективная под углом зрения пропаганды формулировка: «от каждого — по способностям, каждому — по потребностям». Создание советского строя, которое началось с 1918 года, объявлялось не коммунистическим, а социалистическим. Терминологическое противоречие разрешалось очень просто: социализм объявлялся первой фазой коммунизма.

Мы и теперь называем коммунистическую революцию 1918–1938 годов строительством социализма. Стоит оставить, однако, термин «социализм» за его западноевропейскими первооткрывателями, признававшими объективную необходимость капиталистического предпринимательства и частной собственности. Суть социалистической политики на Западе заключалась в том, что капиталисты обязывались делиться прибылями со слоями социума, нуждавшимися в помощи. Такая политика нравилась населению, которое выбирало органы власти. Поэтому к власти в Европе начали приходить социал-демократические партии (из социал-демократов вышли и большевики). Со временем страны, называвшиеся у нас капиталистическими, стали другими, но за «железным занавесом» мы этого не разглядели. Тем более, что сами они не называли себя социалистическими. Этот популярный термин был приватизирован сначала В. Лениным, а потом А. Гитлером. Кстати, гитлеровская приватизация Сталину не понравилась, и когда Немецкая национал-социалистическая рабочая партия стала правительственной, он велел называть нацистов фашистами. Хотя между итальянским фашизмом и немецким нацизмом существует принципиальная разница, мы до сих пор придерживаемся обнародованной на XVII съезде ВКП(б) сталинской директивы.

Западноевропейский социализм опирался на капиталистическое предпринимательство и помогал поддерживать в обществе классовый мир — основу демократического уклада. Он представлял собой динамичную и эффективную социально-экономическую систему, пока учитывал противоположные интересы работающих и работодателей. Советский коммуно-социализм, наоборот, уничтожал свободный рынок и частное предпринимательство, заменяя их плановым распределением произведенной продукции. Уничтожение свободного рынка как естественного регулятора экономических процессов априорно лишало производство возможности эффективного ведения хозяйства. Огосударствленная экономика оживала только под воздействием бюрократических команд, которые поступали в нее извне и не могли обеспечить ее эффективности.

В «Манифесте Коммунистической партии» К. Маркс и Ф. Энгельс безапелляционно заявили: «Коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности» (Сочинения, издание второе, том 4, с.422). Западноевропейские марксисты отказались от этого постулата и избрали своим методом борьбы за лучшее будущее политику реформ вместо революционного насилия. Благодаря этому они смогли трансформировать свои страны. Наоборот, большевики взяли на вооружение ранний марксизм и декларировали уничтожение частной собственности на средства производства. Что из этого получилось?

Частная собственность является исторической категорией, то есть имеет начало и конец. Но в наши времена, как и в эпоху К. Маркса, преждевременно говорить о ее отмирании. Нужно подождать еще несколько сотен лет, возможно, и больше. Совсем другое дело — лозунг уничтожения (а не отмирания!) частной собственности. Его реализация не уничтожает саму собственность, а только меняет владельца. Коммунистическое строительство в СССР привело к концентрации всей собственности на средства производства в руках кучки олигархов — политбюро ЦК КПСС.

Эти олигархи убедились уже во время первого штурма 1918–1920 годов, что десятки миллионов крестьян не отступятся от своей земли и других средств производства. Поэтому новый коммунистический штурм, который начался с 1929 года, ориентировался прежде всего на террористические способы воздействия на крестьян. Именно потому, что силовая составляющая в коммунистическом строительстве была доминирующей, стали возможными такие ужасные трагедии, как Голодомор и Большой террор.

Соединение в руках компартийно-советской олигархии политической диктатуры с диктатурой экономической превращало общество в атомизированную, беспомощную, инертную массу. С порабощенным населением можно было делать все что угодно: устраивать искусственный голод во избежание стихийных беспорядков, осуществлять массовые репрессии — даже с помощью запуганных родственников репрессируемых.

Многие граждане отказываются верить тому, что советская власть могла использовать террор голодом для целеустремленного уничтожения людей. Они ищут другие причины голода 1932–1933 годов — засуху, избыточные хлебозаготовки, падение урожайности в связи с кризисом, в который попало сельское хозяйство после осуществления сплошной коллективизации села.

Скажу сразу, что эти причины действительно существовали (кроме засухи). Они действительно привели к голоду как в зернопроизводящих регионах (в связи с избыточными хлебозаготовками), так и в хлебопотребляющих (в результате нехватки продовольствия у государства). Но следует отличать голод, который царил почти везде в СССР, от Голодомора в УССР и на Кубани. К сожалению, десятикратная разница в количестве жертв многих наших современников не убеждает.

20 сентября 2006 года