Почему стал возможным террор голодом?

 

В арсенале Кремля был большой набор силовых мер, которые использовались для коммунистического строительства. Среди них — индивидуальные репрессии, которые время от времени приобретали массовый характер, «раскулачивание» зажиточной прослойки крестьян-собственников и даже крестьянской бедноты, если она не соглашалась на коллективизацию, террор голодом под видом хлебозаготовок, депортации больших масс населения по социальному или национальному признаку, «чистки» государственной партии от инакомыслящих и тому подобное. Используя массовый террор как метод государственного управления, руководители Кремля не считались с человеческими потерями даже в случаях, когда последние подпадали под определенное в международном праве понятие — геноцид. Вот в этом и скрывается непостижимый для наблюдателей Запада секрет советского геноцида, нисколько не похожего на геноцид евреев или армян.

Мы можем иметь претензии к содержательному наполнению понятия геноцида, которое разрабатывалось и утверждалось в Организации Объединенных Наций с участием представителей сталинского режима. Но замалчивавшийся до 1987 года голод 1932–1933 годов в Советском Союзе подпадает на территории УССР и Кубанского округа Северо-Кавказского края даже под недостаточно полное определение геноцида, которое уже существует в международном праве.

Наивно выглядели бы попытки отыскать в самых потаенных архивах искренние признания лиц, прямо причастных к организации голода-геноцида. Да они и не нужны. Искреннее признание могло быть «царицей доказательств» только в юриспруденции, возглавляемой Сталиным и Вышинским.

Террор голодом был потенциально возможным в государстве, создающем общественно-экономический строй, который не мог возникнуть естественным путем. Искусственный строй не отвечал интересам подавляющего большинства населения, а поэтому мог возникнуть только с применением силы. Там, где сила, там и террор.

Примененный на рубеже 1932–1933 годов террор голодом был не первым в Украине. Голод 1921 года помешал дальнейшей борьбе крестьянских отрядов Нестора Махно с большевиками. Именно голод, который приближался, стал своеобразной смирительной рубашкой для крестьян, которые с 1917 года бунтовали против всех властей. Когда Кремль установил эту закономерность, советская власть начала бороться с «кулацким бандитизмом» в южных голодающих губерниях Украины при помощи принудительных хлебозаготовок.

Чтобы понять ситуацию в Украине осенью и зимой 1932 года, а также способ реагирования на нее кремлевских кормчих, нужно, в первую очередь, сопоставить ее с ситуацией зимы — весны 1930 года.

В марте 1930 года нарастание крестьянского антиколхозного движения, особенно в пограничных округах Украины, настолько встревожило Сталина, что он отказался от коммунизации крестьянских хозяйств (как это сделал Ленин в 1919 году, и также в связи с массовыми восстаниями в Украине). Кремль оставил в «государстве-коммуне» островок частной собственности в виде «личной» собственности крестьян на приусадебный участок. Коллективизация сельского хозяйства в артельной форме была объявлена абсолютно добровольным делом. Прежний курс на принудительное «обобществление» крестьянской собственности стал отождествляться с «левацкими уклонами» местных органов власти.

В начале 1932 года ситуация в Украине казалась несравненно более острой. Вследствие проводимых силовыми методами хлебозаготовок из урожая 1931 года украинские крестьяне остались без хлеба. На протяжении первой половины года погибло от голода около 140–150 тыс. крестьян. Они погибали из-за того, что у них забрали весь хлеб — основной продукт питания. Погибали те, кого приусадебный участок не мог прокормить после того как забрали весь хлеб. Так же погибали крестьяне год спустя, то есть в первой половине 1933 года в Поволжье и во всех округах Северо-Кавказского края, кроме Кубанского. На Кубани и в УССР в первой половине 1933 года была уже совсем другая ситуация — Голодомор.

Информация к размышлению: советская власть в первой половине 1932 года не морила голодом украинцев из-за того, что они были украинцами, и не морила голодом крестьян из-за того, что они были крестьянами. Правительство закупило хлеб за границей, чего не делало никогда ранее, чтобы оказать помощь посевным и продовольственным зерном десяткам сельских районов Украины. Конечно, спасали не столько жизни крестьян, сколько урожай 1932 года.

Однако расчет на этот урожай не подтвердился. Хлебозаготовки провалились, и возможности государства обеспечивать централизованной поставкой по карточкам десятки миллионов людей резко снизились. В сложившейся ситуации Сталин послал чрезвычайные хлебозаготовительные комиссии в основные зернопроизводительные регионы.

Вследствие принудительного изъятия хлеба и снятия с карточного снабжения многих категорий населения в стране вспыхнул голод, а с ним — и политический кризис. Его нельзя было скрыть за громкими газетными сообщениями о вводе в действие Днепрогэса и других новостроек первой пятилетки. О том, что советское тоталитарное государство отобрало у населения не только политическую свободу, но и частную собственность на средства производства вместе со свободой предпринимательства, сказано во всех учебниках. Не подчеркивается, однако, прямое следствие политико-экономической несвободы: обязательство государства каждый день кормить население.

Вместо того, чтобы принять меры к облегчению состояния голодающего населения УССР и Кубани (подобно тому, как это было сделано в первой половине 1932 года), Кремль провел конфискацию нехлебных продовольственных запасов, то есть террор голодом.

Советские репрессии всегда имели предупредительный характер. Сталин не ждал, пока неблагоприятная ситуация вызреет, чтобы потом на нее реагировать. Превентивными ударами уничтожались или изолировались те, кто мог бы воспользоваться кризисом, чтобы покончить с «диктатурой пролетариата», которая сконцентрировалась в руках кремлевских олигархов. Какую угрозу представляли для Кремля УССР и Кубань, то есть Украина?

Мы привыкли анализировать события межвоенного периода под углом зрения представлений, которые сформировались позже, уже в послевоенный период. Кроме обычной аберрации исторического зрения, очерчиваемой понятием «презентизма» (то есть влияния эпохи, в которой живет исследователь, на его анализ предыдущих эпох), такая привычка объясняется и стабильностью политического режима. Тот режим, который сформировал В. Ленин за несколько месяцев после октябрьского переворота 1917 года, реально не менялся вплоть до конституционной реформы М. Горбачева. Однако следует внести коррективы в два обстоятельства, которые имеют отношение к анализируемой проблеме. Первое обстоятельство касается политического веса И. Сталина, а другое — функционирования Советского Союза как многонационального государства имперского типа.

Сталин пришел к единоличной власти после жесткой и длительной (с 1922 по 1928 год) борьбы внутри политбюро ЦК ВКП(б). С 1929 года он оказывал решающее влияние на принятие судьбоносных государственных решений, но еще не стал тогда всевластным диктатором, которым его запомнили. В 1929–1932 годах судьба возглавляемой Сталиным политической группы повисла на волоске. Вызванный сверхвысокими темпами индустриализации, политико-экономический кризис мог в любой момент обостриться настолько, что возникала угроза устранения сталинской группы от власти. Вождю было что терять, а мы знаем, что он не останавливался перед самыми масштабными преступлениями, которые содействовали укреплению власти. Превращение Сталина из формального в фактического диктатора стало следствием Голодомора и Большого террора. Это обстоятельство нужно учитывать при определении мотивов действий генсека в кризисной ситуации 1932–1933 годов.

Второе обстоятельство, которое повлияло на решение Кремля применить против Украины такое оружие, как террор голодом под прикрытием хлебозаготовок, связано с двойственной природой Советского Союза. С одной стороны, это было унитарное государство с централизованным управлением. С другой стороны, это была федерация союзных государств, каждое из которых имело право сецессии (выхода из федерации), закрепленное в собственной и в союзной конституциях. Федерацию союзных государств превращала в унитарное государство «диктатура пролетариата», суженная до диктатуры Кремля. Кризис в руководстве государственной партии разрушал силовое поле, в котором удерживались в рамках федерации союзные республики.

Мы привыкли к такому Советскому Союзу, каким он стал после Голодомора и Большого террора. Это была унитарная страна, в которой напоминание о конституционном праве на сецессию со стороны кого-либо рассматривалось как измена Родине и наказывалось казнью или максимальным сроком тюремного заключения (прецедент Левка Лукьяненко). «Мы» означает в данном случае — все мы, советские люди, начиная с руководящих деятелей высшего ранга. Когда вследствие конституционной реформы М. Горбачева силовое поле компартийной диктатуры исчезло и каждая союзная республика получила возможность выйти из империи, созданной «железом и кровью», почти все руководители отсиживались в своих столицах, ограничившись декларациями о государственном суверенитете. Все эти руководители республик напоминали птенцов, которые родились в клетке и не осмеливались вылететь, когда открылась дверца. Ситуацию подорвал только путч высших руководителей союзного государства, которые оставались без работы после подписания нового Союзного договора.

Каким был Советский Союз до Голодомора и Большого террора? Нужно признать, что это была фальшивая федерация, в которой Кремль поставил во главе республик своих людей. Эти люди привыкли повиноваться железной партийной дисциплине. Но они не забывали ни потребностей собственных республик, которые были для них странами, объединенными вокруг Кремля, ни своих конституционных прав. Даже Л. Каганович называл Украину страной в переписке со Сталиным.

Особенно «нахально» вели себя руководители того ответвления унитарно построенной ВКП(б), которое называлось Коммунистической партией (большевиков) Украины. Они добились, чтобы бюро ЦК КП(б)У было названо политическим бюро, а первый секретарь ЦК — генеральным секретарем (так продолжалось до 1934 года). Они постоянно требовали от Кремля присоединения к УССР пограничных районов Российской Федерации с преимущественно украинским населением. Особую настойчивость они проявляли в отношении Кубани, а тем временем развернули активную деятельность в плане украинизации кубанских органов власти, образовательных учреждений, средств массовой информации. Официальную политику коренизации, которую Кремль стал проводить после образования Советского Союза с целью укоренения органов советской власти в национальных республиках, они превратили в политику дерусификации, а русских в УССР стали всерьез рассматривать как национальное меньшинство.

Что можно добавить к уже сказанному? По-видимому, то, что УССР даже без Кубани была самой мощной национальной республикой. Ведь ее экономический и людской потенциал равнялся потенциалу всех других союзных республик, за исключением РСФСР, вместе взятых. По-видимому, можно прибавить и то, что украинский народ за 12–15 лет до Голодомора имел собственную национальную государственность, и Кремль смог заменить ее советской только после трех «освободительных походов» в Украину. Имело значение и то, что УССР граничила с европейскими странами, а в Польше существовал 8-миллионный украинский анклав, который ждал свержения большевистской власти и воссоединения с Великой Украиной.

Сталин действительно имел основания для нанесения предупредительного удара по гражданам УССР и Кубани в кризисной ситуации 1932–1933 годов.

 

Выводы

 

В мае этого года «День» напечатал мою статью «Общество и государство на весах истории», посвященную событиям последних двух десятилетий. В ней, среди прочих, анализировался «русский вопрос» в Украине. Выдвигалась, в частности, мысль о том, что успешное развитие Украины как государства, отличного от России, обеспечивается при соблюдении двух условий: во-первых, толерантности и выдержки в отношении «внутренней России» — русскоязычных украинцев и русских; во-вторых, сохранения дружественных отношений с русским народом при достижении полной независимости от Российской Федерации — как политической, так и экономической.

Такой вывод понравился не всем. Один из коллег, который в прошлом занимал высокую государственную должность, напомнил мне тезис советской пропаганды перед нападением Германии на СССР: мол, когда Гитлер попробует напасть на первое в мире государство рабочих и крестьян, то мобилизованные в армию немецкие пролетарии повернут против него свое оружие. Эти расчеты были построены на песке, и так же, замечал он, нельзя теперь Украине надеяться на поддержку русского народа в противовес линии руководителей РФ.

Думаю, все-таки, что бояться русского народа нам не стоит. Аргумент с немецкими пролетариями неубедителен хотя бы потому, что СССР не был первым в мире государством рабочих и крестьян. Кроме того, и это главное, ситуация в мире за последние 50–100 лет радикально изменилась. В отличие от государственных и политических деятелей, многие из которых продолжают мыслить по инерции категориями контроля над территориями, народы хотят жить без границ. Они имеют право свободно выбирать своих руководителей и ожидают от них эффективного управления, которое обеспечит позитивную динамику благосостояния, дружбу с соседними странами, вхождение в мировое экономическое и гуманитарное пространство и заботу о сохранении национальной идентичности. Опасения вызывают не народы, а элиты, которые манипулируют сознанием людей. Но их возможности ограничены.

 

Пересмотр советских исторических концепций идет в Украине и в России с различной скоростью. Поэтому образовались конфликтные узлы, которые негативно влияют на украинско-российские отношения. К их числу следует отнести проблему ОУН-УПА или оценку голода 1932–1933 годов. В исследовании таких проблем нам нужно добиваться только одного — исторической истины. Исторические мифы могут казаться полезными. Но они представляют собой только средство манипулирования сознанием, на них не построишь собственной истории.

Поскольку Украина во время пребывания в СССР подверглась ужасающим репрессиям, включая Голодомор, у некоторых представителей нашей общественности возникает желание «выставить счет» государствообразующей нации в многонациональном союзном государстве, то есть русскому народу. Тем более, что Российская Федерация не спешит отказываться от советского наследия.

Когда раздаются такие призывы, они разъединяют не только соседние народы, но и население самой Украины. Лишенные исторической достоверности утверждения становятся русофобией, которая одинаково неприятна почти всем слоям украинских граждан. Хотя изучение голода 1932–1933 годов в самой РФ не поощряется, из трудов западных исследователей становится понятным, что другие регионы в совокупности понесли от голода не меньше человеческих потерь, чем Украина (правда, если считать Кубань в составе Российской Федерации, где она тогда находилась и теперь уже всегда будет находиться).

Когда наши общественно-политические деятели обвиняют Кремль в уничтожении этнических украинцев, они часто встречаются с недоверчиво-скептической реакцией. Отождествление Голодомора с Холокостом не выдерживает критики, хотя в конечном итоге в 1932–1933 годах истреблялись как раз этнические украинцы. Сталин уничтожал не этнических украинцев как таковых, а граждан Украины, то есть представителей украинской национальной государственности, которая была для него опасной даже в советской форме.

Мы не можем оставить правду о Голодоморе недоступной пониманию международной общественности и граждан самой Украины. Мы обязаны показать, почему кремлевская нелюдь приняла решение о вполне осознанной, заранее рассчитанной и тщательно обеспеченной хорошо продуманными организационно-политическими мерами человекоубийственной акции на части территории своей собственной страны.

Правда о Голодоморе должна быть лишена эмоциональных преувеличений, хотя бы в отношении численности погибших. Иначе она будет восприниматься не как правда, а как пропаганда.

Правда о Голодоморе является частью исторической памяти народа. Восстановление исторической памяти прямо связано с освобождением сознания народа от советских стереотипов. К сожалению, среди многих институтов, которые возникли в Украине после 1991 года с целью утверждения ее независимости, до сих пор не было института, призванного заниматься коррекцией, оздоровлением и восстановлением национальной памяти. Вследствие полного отсутствия просветительской работы большая часть украинского общества не может вынести объективное суждение о балансе достижений и провалов двух первых десятилетий советского периода, то есть эпохи коммунистического строительства. В сознании этих людей и до сих пор господствуют искаженные оценки краткого курса «Истории ВКП(б)». Голод-геноцид 1932–1933 годов явно не вписывается в эти оценки, как мы уже видели.

Трагедия украинского народа привлекает все большее внимание зарубежных исследователей, особенно в Италии, Германии, Польше. 24 ноября 2005 года литовский парламент принял резолюцию в память жертв политических репрессий и голода-геноцида 1932–1933 годов в Украине. 20 декабря 2005 года такую же резолюцию принял парламент Грузии, а 16 марта 2006 года — Сенат Польши.

Эту статью хотелось бы завершить словами, которыми заканчивается резолюция польского Сената:

 

«Сенат Республики Польша отдает почести всем замученным в период Большого Голода в Украине, а также тем немногочисленным героям, которые часто с оружием в руках боролись против угрозы уничтожения народа, против коммунистической тирании, лицемерия и лжи. Мы солидаризируемся с действиями украинского народа, а также президента, парламента, правительства, органов самоуправления, ветеранских объединений, отмечающих эту трагедию, которая как предостережение перед тоталитарной идеологией никогда не может быть забыта».

 

4 октября 2006 года