Англия против Голландии Март 1988 г.

В 1988 году я начал работать в Дальневосточной торговой компании, но скоро выяснилось, что мои ученики из среднеуправленческого звена больше страдают от поступающих из головного офиса странных указаний, а не от незнания английского языка. На этом преподавание и закончилось, и я стал заниматься вещами, которые могу обозначить как Всякое разное, поскольку не способен даже на самую общую характеристику своих обязанностей. Писал бесконечные письма адвокатам и длинное эссе о Джонатане Свифте, которое было переведено и посредством факса переправлено в штаб-квартиру; к удовлетворению работодателей, установил, как питие воды влияет на производительность труда, корпел над ландшафтными планами для Хэмптон-Корт, делал снимки музея старых автомобилей Бьюли, ездил встречаться с директорами социальной службы и говорил с ними о проблеме сирот, принял участие в затянувшихся переговорах от имени центров верховой езды в Уорикшире и обсуждал родословную собак в Шотландии. Одним словом – разнообразная работа.

Менеджеры трудились на удивление упорно: их оговоренный контрактом рабочий день продолжался с восьми утра до восьми вечера с понедельника по пятницу, а в субботу – с восьми до двух. Но двенадцатичасовая служба всего лишь чисто номинальный повод потрудиться как следует, словно ланч Гордона Гекко – для слабаков. Но когда я объявил своим ученикам, что в город прибывают Гуллит и Ван Бастен, чтобы помериться силами с Линекером и Шилтоном, искушение было настолько велико, что не выдержали даже они – попросили купить билеты и сопровождать их и просвещать.

Проходит года два, и я забываю, что это за мука идти на «Уэмбли» смотреть, как с кем-то играет сборная Англии, и снова повторяю ту же ошибку. В 1985-м я отправился на квалификационный матч на Кубок мира через пару недель после того, как умер шотландец Джок Стейн, и наслушался самых препоганых, непристойных, торжествующих песенок; через четыре года там же во время исполнения национального гимна я видел, как пьяницы вскидывали руки в фашистском приветствии. Мне почему-то казалось, что во время встречи с Голландией ничего подобного не произойдет, но я жестоко разочаровался.

Мы точно рассчитали время и шли по Уэмбли-уэй за пятнадцать минут до начала игры. В карманах лежали билеты с гарантированными местами, и я радовался, что так умело все организовал. Но у главного входа мы натолкнулись на конный полицейский патруль, который решительно оттеснял всех без разбора владельцев билетов, и нам вместе с сотнями остальных пришлось отступить. Моих спутников охватила паника. Мы перегруппировались и предприняли новую попытку. На этот раз наши билеты стоимостью двенадцать фунтов произвели впечатление: их оценили как свидетельства неподдельного интереса, и нам разрешили приблизиться к стадиону. В ту же секунду началась игра, и Англия сразу же открыла счет, но мы ничего этого не видели, поскольку все еще преодолевали подступы к трибунам. Одна из створок ворот была сорвана, и служащий сообщил, что на арену самочинно прорвалась большая группа болельщиков.

На стадионе мы поняли, что наши места уплыли. Все проходы были забиты такими же, как мы, мнущими в руках корешки билетов людьми, которые боялись заикнуться о своих правах сидящим на их скамейках бритоголовым, толстошеим парням. «Вон топают хреновы вонги», – заметил один из бритоголовых, когда я вел своих подопечных туда, откуда мы могли бы видеть хоть кусочек поля. Мы простояли с полчаса, и за это время Голландия сравняла счет и вышла вперед. Каждый раз, когда Гуллит, чью голову украшали неизменные дреды, касался мяча, на трибунах раздавался обезьяний визг, хотя именно благодаря его участию в игре и были распроданы все билеты на матч. Не дожидаясь перерыва, мы ушли со стадиона, я отправился домой и успел вовремя, чтобы посмотреть запись.

Мне говорили, что атмосфера на «Уэмбли» изменилась, что после Италии 1990-го газзамания и линекеропоклонство ушли в прошлое и зрительский контингент стал другим. Так бывает, когда команда играет хорошо, но отнюдь не вселяет надежды – стоит ей начать снова играть хуже, как она теряет прежний состав публики. Но то, что плохие команды привлекают на трибуны уродов – всего лишь теория, я не способен подтвердить ее неопровержимыми фактами.

Наши тупицы сегодня сомневаются, что существует связь между социальными и экономическими условиями и футболом, но в таком случае как объяснить, что фанаты, скажем, «Бирмингем Сити» обладают явно не такой хорошей репутацией, как болельщики «Сандерленда»? Даже если предположить, что в Западном Мидлендсе страдают от тех же социальных и экономических бед, которые одолевают Северо-восток, как в таком случае объяснить безукоризненное поведение болельщиков «Виллы»? Две команды из одного города: одна играете первом дивизионе, другая чахнет в третьем. Когда «Лидс», «Челси» и «Манчестер» были во втором дивизионе, их фанаты терроризировали всех и каждого; но когда «Миллуол» поднялся в первый, его дурная репутация немного рассеялась. Не думаю, что плохая игра изменяет поведение людей; дело не в том, хотя нельзя исключать элементы компенсирующей гордости («Мы проиграли, зато отменно вам накостыляли»). Скорее тут другое – как бы потактичнее выразиться? – процент свихнутых больше среди тех, кто кричит: «Не бойтесь, будем болеть за вас до конца», чем среди тех, кто возмущается: «Да пошли они куда подальше!»

Бузотеров в двадцатипятитысячной толпе болельщиков обычно всего несколько сотен; но при пяти-шести тысячах зрителей их количество остается тем же, в силу чего там, где болельщиков не больше пяти-шести тысяч и меньшинство сразу приобретает вес, репутация клуба падает, и он начинает притягивать на трибуны тех, кто склонен к насилию. На мой взгляд, именно это произошло с «Челси» и «Миллуолом» в конце семидесятых-начале восьмидесятых. И та же участь постигла английскую сборную в период между неудачей в отборочных матчах на Кубок мира в 1974 году и Италией 1990-го. Все это время команда была в отчаянном положении и привлекала к себе отчаянных зрителей.

Пока ситуация не изменилась и стадионы не заполнились, клубы не в состоянии были расстаться с людьми, которых следовало бы прогнать. Я помню по крайней мере одного председателя, который явно потакал всяким отпетым личностям, державшим его клуб на плаву, и не способен назвать ни одной серьезной акции английских властей по выдворению хулиганов и привлечению истинных любителей футбола (такие акции если и случались, то проводились самими болельщиками); в глубине души все знают, с какой стороны хлеб намазан маслом.

В качестве компенсации я предлагал коллегам сходить на «Хайбери» в такие дни, когда был уверен, что нас никто не потревожит ни на террасах, ни на трибунах. Но они только улыбались, словно считали мои предложения проявлением знаменитого, недоступного пониманию английского юмора. Видимо, думали, что меня каждую субботу теснят конные полицейские, а потом я трясусь в проходе и боюсь потребовать освободить мое законное место. И неудивительно после испытания на «Уэмбли», когда хотелось немедленно позвонить в головную контору и потребовать, чтобы меня перевели куда угодно, только бы подальше отсюда.