Глава 18. Следующим днем я просочился в дом Эммы порывом холодного ветра и старался изо всех сил убирать запах смерти с моей одежды

Финн

Следующим днем я просочился в дом Эммы порывом холодного ветра и старался изо всех сил убирать запах смерти с моей одежды. Я пошел на кухню и проверил время на печи. 3:27. Через несколько минут она войдет в ту дверь и изгонит это ужасное беспокойство из моей головы. Я весь день был на жатве. Жертва стрельбы. Ребенок попал под машину. Список уходил все дальше и дальше. Я даже не знал, была ли она в порядке. Я мерил шагами гостиную, кухню и снова обратно. Я собирался пойти в спальню, когда парадная дверь открылась. Я положил руки на стены по обе стороны коридора, чувствуя облегчение, когда я наблюдал, как она идет.

- Мама! - Эмма бросила сумку с книгами на стол и открыла холодильник. - Ты дома?

Она вытащила бутылку апельсинового сока и открыла ее. Я стоял неподвижно, молчал, желая, просто смотреть на нее мгновение. Ее волосы были убраны в пучок, как будто искусно запутанный клубок золотых нитей. Свободные тонкие пряди обрамляли ее лицо. Она сделала глоток сока, слизнула капли с губ и закатала рукава белого кардигана до локтей.

- Мама!

- Ее нет, - сказал я из коридора.

Эмма взвизгнула и схватилась за грудь.

- Ты должен перестать делать это.

- Прости.

Она улыбнулась и облокотилась на столешницу.

- Ты вернулся.

Я улыбнулся в ответ, когда вошел в кухню. Боже, эта улыбка была заразительной.

- Я всегда возвращаюсь.

- Я думала, ты злишься на меня. - Эмма закрыла крышку на апельсиновом соке и сунула его в холодильник. - Ты знаешь. Из-за касаний.

- Я должен был сходить на работу. - Я отвел взгляд. - И я совсем не злюсь. Я просто... ты не представляешь, что это значит для меня. Смотреть на тебя, когда ты практически, выпрашиваешь у меня то, что я не могу тебе дать.

- Таким образом, ты не можешь коснуться меня, но можешь коснуться этого? - Она кивнула на банан, который я вращал на столешнице.

Я уставился на стол и нахмурился, думая о Бальтазаре и его угрозах. Она не должна была знать это. Это просто дало бы ей чувство вины из-за того, что я был здесь. Мой голос вышел более грубым, чем я того хотел, когда я произнес:

- Это отличается.

- Чем?

Эмма положила руку над моей. Моя кожа рассеялась как стая мерцающих рыб перед тем, как стянуться обратно. Я наблюдал, как цвета нашей кожи сливались, затем разделялись, чувствуя, что толчок связи резко возрастает в моей руке. Это было проблемой. Когда я был с Эммой... ничто иное не имело значения. Линии исчезли. Я мог только помнить правила, которым я, как предполагалось, следовал. Мне приходилось задействовать все свои силы, чтобы не дать моей коже проявиться и не сплести свои пальцы с ее. Я едва мог держать себя в руках, зная, что она хотела, чтобы я коснулся ее. Я убрал руку.

- У вселенной есть границы. Касание человека, настоящее касание, является одной из тех границ. Если бы я поддался и пересек эту границу, то она отослала бы сигнал. Я не смог бы скрыть его. У меня может быть способность, но я, как предполагается, не использую ее.

Нет. Вместо этого меня должны будут подвергнуть пыткам из-за того, что я пожелал что-то, что мне никогда не разрешат получить. Эмма смотрела на меня, складка беспокойства залегла между ее бровями. Мне нужно было облегчить вещи. Она прошла достаточно без всего этого.

Я взял банан и стал вращать его в моих пальцах как шестизарядный револьвер.

- Я касался тебя палкой? Я никогда не трогал непосредственно тебя. Палка была точно такой же, как этот банан... они не станут для меня проблемой. Вселенной все рано, дотронулся ли я до фруктов или мертвых ветвей деревьев или неодушевленных объектов. Я не проверял на овощах. Я, возможно, закончил бы свое существование, если бы попытался коснуться чего-то столь же опасного как болгарский перец.

Эмма наклонилась вперед к столу и усмехнулась мне.

- Тогда лучше мне держать сельдерей в холодильнике. Я бы не хотела, чтобы ты соблазнился чем-то столь запретным.

Я рассмеялся, но только потому, что это было то, что она ожидала, что я сделаю. Действительно, было трудно смеяться над чем-то в таком ключе. Теперь у меня было три дня с Эммой. Три дня разговоров и смеха и того, чтобы заставить ее смотреть на меня так, будто я был чем-то другим, чем мертвый парень. Я не хотел позволять этому меняться. Находиться в одной комнате с Эммой и с ее знанием, что я там. Находить в одной комнате с ней и знать, что она хочет, чтобы я был там. Это было похоже на мои собственные личные Небеса.

Я просто ждал Бальтазара, чтобы отобрать все это.

- Финн.

Я не осознавал, насколько близко подобралась Эмма, пока не уловил ее опьяняющий запах. Апельсины и какой-то цветочный лосьон. Я не мог не задуматься, на вкус она была также хороша, как и на запах.

- Ты в порядке?

Я выдавил улыбку и кивнул.

- Да. Конечно.

Она опустила рукава и сжала руки в кулаки, выглядя сомневающейся. Она прикусила нижнюю губу, изучая меня, прежде чем улыбка осветила ее лицо.

- О чем ты думаешь?

Она встала.

- Я думаю, что мы должны сделать что-то забавное. Это не всегда должно быть уныние и обреченность, знаешь ли.

Я поднял бровь.

- Ты знаешь, что я мертв, верно?

- Давай. Уважь меня.

- Что ты имеешь в виду? - Я мог думать о нескольких вещах, которые я сделал, если бы был жив. Я вообразил, на что это могло бы быть похоже - взять Эмму за руку и рухнуть вместе с ней на диван. Чтобы зацеловать ее до такого состояния, чтобы ни один из нас не мог дышать. Чувствовать ее смех против моей шеи.

- Хочешь посмотреть фильм? - Она проследовала за моим взглядом в гостиную.

Я выкинул смущенно фантазию из головы.

- Хм... да. Все, что захочешь.

- Ты вообще любишь фильмы? - спросила она. - Чем ты обычно любишь заниматься?

Я пожал плечами, вспоминая то время, которое я старался забыть. Я думал о старых записях Попа. Неуклюжие, пронзительные голоса, которые прокатывались ночью по гостиной, когда он и мама думали, что мы с Генри спали. Мы иногда вставали и пробирались в зал, чтобы посмотреть, как они танцуют. Поп ловил нас, хихикающих, и подмигивал нам, затем прижимал палец к губам. Затем он опускал маму и заставлял ее смеяться так, как я никогда не слышал, что девушка могла так смеяться.

- Раньше я любил музыку.

- На самом деле? Я скоро вернусь! - Эмма бросилась по коридору.

Я застонал.

- Ты не должна тащить сюда свой музыкальный ящик. Все хорошо, действительно. Мы можем посмотреть кино. - Боже, я не думал, что мог бы выдержать визжащие звуки, которые Эмма сегодня назвала музыкой. Не после всей той смерти. Я просто хотел...

Эмма промаршировала по коридору, таща большой коричневый ящик. Она принесла его в гостиную и поставила на стол, затем открыла крышку. Радиола. Она посмотрела на меня своими небесно-голубыми глазами и улыбнулась.

Я изумленно уставился на нее.

- Как ты?

Эмма начала копаться в стары пластинках из ящика, раскладывая их по всей комнате.

- Это папины, - сказала она, перелистывая стопку записей. - Ну, и его отца в любом случае. Папа любил слушать пластинки после того, как дедушка умер.

Она, наконец, остановилась на одной и проползла по ковру, поджимая под себя руку. Она прятала ее от меня, когда она положила иглу на виниловый диск и откинулась на спину, улыбаясь.

- Я всегда любила эту.

Игла дала жизнь музыке, и глубокий грудной голос ирисок Билли Холидея разнесся в воздухе вокруг меня. Я закачался, неспособный остановиться. Я помнила запах муки и сахара на руках мамы, интонации смеха Генри, когда он смешивался с моим.

Эмма сидела на ногах и напевала «The Very Thought of You», она закрыла глаза, совершенно не подозревая о мире вокруг нее. Ее ресницы были мягкими как перья против ее лица, ее напев был мягкой вибрацией в горле. Потолочный вентилятор развевал золотые нити волос вокруг ее висков. Волосок щекотал ее щеку, и ее носик дергался.

Я мог чувствовать, что мысль прибыла, прежде чем она даже сформировалась. Это началось в том печальном, полом космосе в моей груди, затем проложило себе путь в мое больное горло. Я мог чувствовать его позади губ, борясь, чтобы быть услышанным. Оно загорелось внутри меня. Но я не мог сказать ей об этом. Я не имел на это права. Так вместо этого я позволял этому свободно бежать в моей голове. Три слова, которые не останавливались.

Я люблю тебя.

Я больше не мог просто стоять. Я пересек комнату и встал над ней, над девушкой, которую я любил. Она прекратила раскачиваться и посмотрела на меня. Я протянул руку.

- Потанцуй со мной.

Эмма неопределенно просто смотрела на мою протянутую руку и прикусила губу.

- Но если ты коснешься меня, то ты...

- Тогда мы не будем касаться. Просто танцевать.

Эмма встала, вытащила руки из рукавов и уставилась на ноги, выглядя потерянной. Я подошел ближе, настолько близко, что я видел, как мое мерцание притягивается к ее коже, как металл к магниту. Мне никогда не нужно было дышать, но сейчас, в этот момент, я не мог помешать легким качать воздух.

Мы двигались вместе без слов. Шаг вправо. Гладкое скольжение влево. Мое мерцание горело и пело от энергии, когда она подходила ближе. Я хотел сделать так, как видел, делали Поп и мама, слегка наклонить ее назад и заставить ее смеяться как влюбленную девушку. Я этого не сделал. Вместо этого я согласился наклониться настолько близко, насколько мог, позволяя моим неестественным дыханиям касаться ее шеи. Она вздрогнула.

- Эй, по крайней мере, я не причиню тебе боль, если встану на ногу, - сказал я.

Эмма хихикнула и потянулась руками, как будто она хотела положить их мне на плечи, затем остановилась и опустила их вниз ее бокам.

- Я никогда не знаю, что делать с руками.

- Ну... - я отстранился и приспособился так, чтобы моя рука держалась, ожидая. - Если бы мы реально танцевали, ты поместила бы левую руку сюда. - Она нерешительно подняла руку и поместила ее над моей так, чтобы наши ладони почти соприкасались. - И в очень желательном мире, моя рука пошла бы вправо... сюда. - Я поместил руку около ее талии, и она вздрогнула, случайно выгибаясь на мое прикосновение. Грудь сдавило от желания, и немедленно мои пальцы рассеялись в тысячу переливающихся частиц, плавающих вокруг нее как серебряный дым. Я задержал руку, наблюдая, чтобы пальцы снова сформировались, и пошевелил ими в ней.

Эмма выдохнула и рассмеялась.

- Ух ты.

Я пожал плечами и продолжил двигаться. На заднем плане Билли пел и, так или иначе, сумел в точности вложить в слова то, что я чувствовал.

- Одна мысль о тебе. Тоска по тебе. Ты никогда не узнаешь, насколько медленны моменты, пока я рядом, - я тихо напевал в волосы Эммы. Билли пел лучше, конечно, но слова были слишком хороши, чтобы не сказать вслух.

- Ты делал это раньше, - сказала Эмма. - Я могу сказать.

- Что?

- Танцевал с девушкой. - Не касаясь меня, она двигалась, ведя ладонями по моей груди. Я жаждал ее, чтобы закрыть этот пробел, но она никогда этого не делала.

Я неудачно попытался стабилизировать свой голос.

- Только однажды. Школьные танцы.

Эмма улыбнулась и немного покружилась.

- Как ее звали?

Я не мог думать. Действительно не хотел думать о чем-то, что не начиналось и заканчивалось Эммой, но вспышка девушки в розовом атласе, нервно колеблющейся в моих руках, потрясла меня. Я улыбнулся.

- Она была одета в розовое платье. Я помню это. И я был так возбужден, я думал, что меня вырвет.

Эмма хихикнула. Я не думал, что когда-либо устану слушать ее смех.

- Ты любил ее? - спросила она тихо. Мы остановились. Повисла тишина. Затем прозвучали треск и шипение записи, и началась новая мелодия.

- Нет, - сказал я. - Нет, я не любил ее.

- Ты... - Эмма сделала шаг назад и заправила волосы за ухо. Она не смотрела на меня. - Ты когда-нибудь любил... кого-нибудь?

Я мог не произнести эти слова, но не мог помешать себе двинуться к ней. Эмма посмотрела на меня, вопрос все еще висел в ее глазах. С подавляющим взрывом решения я позволил словам сорваться с губ.

- Только тебя.

Ее глаза расширились и заблестели. Я даже не думал, что она дышала. Я тоже не дышал. Момент был слишком большим, чтобы позволить даже дыханию разрушить его.

- Эмма... - Я не мог закончить. Я чувствовал себя неопытным и нуждающимся. Живым. Я склонился, мои губы были просто шепотом далеко от ее губ. Я мог чувствовать, как воздух цеплялся за меня, пытаясь утянуть меня с этого момента, угрожая сделать меня паром, если я покрою последнюю часть пространства между нами, если я не возьму контроль над своими эмоциями. Я не хотел упускать это. Я...

Передняя дверь открылась.

Тяжело вздохнув, я отпустил, становясь паром. Эмма смотрела через меня, выглядя взбешенной. Она тянулась.

Ее мама бросила ключи на стол, затем вошла в гостиную.

- Что ты с этим делаешь? - спросила Рейчел, глядя прямо сквозь меня.

Эмма покачала головой, как будто она выходила из оцепенения, и сжала руки в кулаки по бокам.

- Хм, просто... слушала музыку. Что еще мне делать с этим?

Рейчел посмотрела на проигрыватель, и ее глаза потемнели и увлажнились, очевидно, возрождая все воспоминания. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула.

- Это старинные вещи, - она сказала и вышла из комнаты. - Убери их.

Эмма закрыла крышку на проигрывателе и вздохнула.

- Лучше бы тебе вернуться, - прошептала она в пустой воздух, затем взяла проигрыватель в руки и вынесла его из комнаты.

Я смотрел в окно, наблюдая вращение листьев и их танец по воздуху, когда они лились дождем с деревьев. Где-то в моем уме пел Билли. Я все еще мог чувствовать запах Эммы на мне. Они говорят, что мертвые не могут спать, им не могут сниться сны. Но поскольку я стоял там потерянный от желания, я не мог не задаться вопросом, когда я проснусь.

Когда моя коса начала пульсировать от холода, я даже не пытался бороться с этим. Я должен был уйти туда. Подальше от запаха Эммы и чувства ее тепла. Я должен был уйти, прежде чем я поддался и сделал что-то, что я не мог отменить.